Бонжур, Софи

– Она просто с приветом, – подхватывала Роз Грин.

Ходили также слухи, что мисс Чемберз – опасная коммунистка, так что о ней, пожалуй, следовало бы донести.

Однако кое-что из адвокатских выступлений учительницы в защиту бедноты просочилось в душу Софи, да так там и осталось, особенно описания темноты и страданий.

На сухой тропе привычная грязь Пойнсдина сменилась потрескавшейся землей, комочки которой то и дело попадали в школьные сандалии Софи. На опушке леса и в полях весело цвели смолёвка, герань и хрупкие маки.

«Я здесь топаю по пыльным тропам и грязным деревенским улочкам, – думала Софи, – а шофер возит Хетти по улицам Беркшира в сверкающую кулинарную школу, где она учится готовить виндзорский суп и правильно складывать салфетку. И чай она пьет в «Ритце». А еще коктейли из таких сухих вин, что невольно морщится. Хетти носит пышные юбки, которые очаровательно колышутся в такт джазовой музыке, и каждое утро просыпается с революционным пониманием того, что отныне весь день может делать то, что ей заблагорассудится».

У въезда во двор Хоум-фарм на кирпичной ограде торчали три пустых маслобойки, ожидая, чтобы их захватила повозка, отвозившая на рынок молочные продукты. Рядом в жидкой грязи копались две неряшливые утки, с полным безразличием взиравшие на Софи.

Ее внимание привлек василек, и она остановилась, чтобы получше его рассмотреть. Он был такой удивительно синий. И такого четкого рисунка. И такой свободный – сеет свои семена, где захочет!

– Чудесный, не правда ли? – услышала она чей-то голос.

Это был Джон Брайден. Остановившись неподалеку и опираясь о палку, он, видимо, уже давно за ней наблюдал.

Похож ли он на своего сына? – пыталась понять Софи. И да и нет. На вид Джону Брайдену было лет шестьдесят. Высокий, массивный, на румяных щеках бачки, а взгляд такой цепкий, что сразу ясно: он ничего из виду не упустит.

– Это хорошо, что я успел тебя перехватить, – сказал он. – Видишь ли, мне летом небольшая помощь по хозяйству потребуется. Как ты думаешь, преподобный отец и его миссус смогут отпускать тебя на несколько дней в неделю в ближайшее время? Я тебе заплачу. – Он шевельнул бровями. – И притворяться перед ними тебе не придется.

Заплатит. У нее появятся собственные деньги. Она их заработает.

– Да не нужно мне ничего платить, мистер Брайден.

Он выпрямился.

– Как это не нужно? Обязательно нужно. Ты должна научиться ценить собственные деньги. Они дают человеку возможность выбора. Без них он так и увязает на одном месте.

– Тогда да, пожалуйста, заплатите мне, – сказала она.

– У тебя это особо много времени не потребует.

– Я могла бы приходить по четвергам. Возможно, и чаще. Если удрать сумею.

– Я с ними сам поговорю, – пообещал он.

– Только, пожалуйста, не говорите им о деньгах.

Он долго и задумчиво на нее смотрел.

– Ладно, не скажу.

Собаки решили было погонять уток, но те явно приготовились дать им отпор.

– Трикси! Тоби! Сейчас же оставьте уток в покое, – прикрикнул на собак Джон, – иначе вас самих в пирог запекут! – И он снова повернулся к Софи. – Летом всегда много разных дел, и все их нужно переделать. А тут еще сенокос. В этом году он поздний, так что рабочие руки мне очень нужны. Ты молодая. Сильная. И работать, насколько я понимаю, готова.

Софи сорвала василек и воткнула в петлицу своей блузки.

– Вот это правильно, – одобрительно заметил Брайден. – Радуйся ему подольше. Кто знает, что тут будет, когда всякими новыми химикатами начнут повсеместно пользоваться. Многие мои знакомые фермеры на них прямо-таки уповают. Но только не я. А полевые цветы лучше всего собирать вон там, у перекрестка, – и он указал на дорогу, ведущую наверх, к Меловым горам. Он, как и многие жители Сассекса, при разговоре сглатывал некоторые гласные, и у него получилось «у перкрестка». – Или даже еще выше, на тамошней нетвердой земле. Там красота – стоит сходить да посмотреть. И уж там химикаты точно распылять не будут.

Она кивнула.

– Моя Шейла сказала, что ты, вроде бы, окончательно вернулась? Только, по-моему, ты вряд ли тут надолго задержишься.

– А что, это так очевидно?

– Ты же совсем другой жизнью жила. Вдали отсюда, как и мой Джонно. Вряд ли тебе наша жизнь по душе придется, мы ведь все больше в земле копаемся. – Он прочнее оперся о палку. – В общем, когда с этими сорванцами на лугу разберешься, приходи к нам, выпьешь чайку со мной и моей Шейлой.

Позднее, когда измученная Софи уселась за тщательно отчищенный щеткой дубовый стол на кухне Хоум-фарм, кружка с горячим чаем показалась ей истинным благословением, а ломоть фруктового кекса из заварного теста – райским угощением.

На кухне было тепло. Уютно посвистывал чайник. На сиденье ее стула была подложена мягкая подушечка. Это был настоящий дом. А для нее – некое новое понятие, воплощенное в жизнь.

– Ешь, сколько душе угодно, – сказала Шейла Брайден, когда Софи с упоением принялась за второй ломоть кекса.

– Небось, наш преподобный отец настолько божественными делами занят, что тебя ему и покормить некогда. Да и жене его, видно, тоже недосуг. Ей все хочется этих джентри из Питт-хаус подмаслить, – пробурчал Джон.

– Пустое говоришь, Джон, – остановила его жена.

Шейла выглядела явно моложе мужа. Она была худенькая, но крепкая и мускулистая – физической работы на ферме хватало. Присев за стол напротив Софи, она сказала:

– А я ведь хорошо твою мать знала. Очаровательная была женщина. По-английски она так, правда, толком говорить и не научилась, но мы с ней отлично друг друга понимали. Она рассказывала мне о твоем отце. Очень романтичная история. Он, по-моему, был старше нее. Она все говорила, что вскоре вернется с тобой в Париж, а потом вдруг так тяжело заболела. – Шейла ложечкой разбила в сахарнице комок. – Твоя мать очень тебя любила. Это сразу было видно.

Софи, опустив голову, изучала содержимое своей чашки.

А Шейла продолжала:

– Она была не такая, как все. Но это же естественно – француженка и все такое. А какое платьице она надевала по воскресеньям! Нежно-розовое, по-моему. Да, именно так. Мягкое, легкое, летящее. Одному Богу известно, где она его раздобыть сумела, у нас ни у кого из женщин такого не было. Камилла под конец, правда, очень похудела, но кожа у нее так и осталась замечательной. На удивление чистая и какая-то светящаяся, прямо как жемчуг. Она очень любила сливки, а они в доме священника были под запретом. Хотя я считала, что это они по злобе ей запрещают, и часто ее сливками угощала. С малиной.

– Миссис Брайден, а друзья у нее были?

– Называй меня Шейла. Настоящих, пожалуй, нет, но в Пойнсдине к ней все неплохо относились – скорее даже, совсем хорошо. Жалели ее люди, понимая, что она просто вынуждена у этих Ноксов жить, которые ни в чем свою выгоду не упустят. – Шейла помешала ложечкой в чашке и прибавила: – Да только Пойнсдин для нее не годился. – Она быстро глянула на Софи. – И ты ведь наверняка захочешь отсюда уехать? Захочешь выяснить, откуда ты родом?

Джон Брайден, раскуривая трубку, заметил:

– Шейла, дорогая, так ведь Софи решит, что ты хочешь, чтобы она уехала.

Шейла отрезала и подала Софи третий ломоть кекса.

– Ешь, такого фруктового кекса ты во Франции не найдешь. – И, обращаясь к мужу, сказала: – Я ведь не говорю ни о чем таком, чего бы тебе и самому в голову не приходило. Все мы из разной материи скроены, так уж Всевышний распорядился.

Софи ела, слушая их и испытывая блаженное ощущение семьи и тепла. Этот мир был ей до сих пор практически не известен.

Неожиданно в кухню ворвался Джонно, и Софи с удивлением почувствовала, как сильно забилось у нее сердце.

– А, девочка из дома священника! Ну что, вы уже весь кекс без меня съели?

Шейла тяжело поднялась на ноги.

– Ты, наверно, тоже чаю хочешь?

– Ты, мам, сперва свой чай допей, – Джонно плюхнулся на свободный стул. – Что-то давно тебя, Софи, в пабе не видно. И Линда тебя искала.

– А ей, наверно, не очень-то и разрешают по вечерам из дома отлучаться, – сказала Шейла. – Очень разумно и правильно.

А Софи и Джонно вдруг посмотрели друг другу прямо в глаза.

– Не думаю, что тут слово «разумно» годится, – сказал его взгляд.

– Согласна, – сказал взгляд Софи.

Собирать куриные яйца оказалось трудно.

– Эти маленькие шалавы разбрасывают их, где попало, – говорила Шейла. – Похоже, нравится им меня дразнить.

Куры неслись действительно, где попало. Софи рыскала в густой зеленой изгороди, раздвигала высокую траву, внимательно осматривала старые автомобильные покрышки и «уютное» местечко под грудой мешков для насыпки.

Она и не знала, что в квохтанье наседок таится некая музыка. Не знала, какое это удовольствие – найти целую кладку яиц, белых, коричневых, иногда слегка испачканных, а иногда чистых, как жемчуг, но с прилипшим к скорлупе перышком. Не знала, какие мечты могут возникнуть всего лишь от прикосновения к коже робкой травинки, от земляных запахов, от скольжения по телу горячих солнечных лучей.

Тот день оказался очень теплым. Решительно настроенная продемонстрировать свое умение выслеживать несушек, Софи кралась по следам особенно вредных Жемчужинки и Бидди, которые в последний раз были замечены возле старых развалившихся коттеджей.

На дорожке сухая земля была твердой, как кость, и вся покрыта меловыми разводами. Голубая, как горицвет, красавица бабочка пролетела мимо Софи, и та, завидуя ее свободе, долго следила за ней, кружившей близ лесной опушки, но потом вспомнила, что жизни этой красавице отпущено всего-то несколько дней.

За развалинами коттеджей трава была какой-то особенно густой и мягкой. Солнце приятно пригревало, и усталая Софи, плохо спавшая ночью – ее мучили дурные сны, вызванные тревожным вопросом «Что же я делаю?» – прилегла на траву, перевернулась на спину и закрыла глаза.

Когда она вновь их открыла, над ней стоял Джонно Брайден.

– Хочешь покажу гнездо сони?

Софи села и сердито сказала:

– Я и не слышала, как ты ко мне подкрался.

Он усмехнулся, и от этой улыбки сразу стал выглядеть гораздо моложе.

– Значит, кое-чему меня в армии все-таки научили!

Она вытащила из волос травинку и спросила:

– А что, в армии было так ужасно?

Он сел рядом.

– Я служил королеве и своей стране, помогая в самых горячих точках нашей империи. Мой личный номер 07939–254848.

– Это не ответ.

Джонно очистил от внешней оболочки сочный конец травинки и сунул его в рот.

– Если тебе не по душе абсолютная невозможность уединиться, чудовищно вонючие сортиры и грубое нижнее белье, швы которого способны стереть кожу до крови, если тебя раздражают бессмысленные марши с полной выкладкой и глупые командиры, которые занимаются откровенной травлей неугодных, тогда да, служить в армии довольно тяжело. С другой стороны, армия помогла мне вырваться отсюда, я смог повидать мир. Я встречался с разными людьми. И обнаружил, что мне могут нравиться люди, ничуть не похожие на мою семью. – Он выразительно помолчал, выдерживая почти театральную паузу. – А также понял, что способен буквально возненавидеть тех, кто абсолютно на моих близких не похож. Когда тебя впервые определяют в казарму, то запирают там и приказывают день и ночь все отмывать под присмотром ублюдка-сержанта. Брань стоит феноменальная, однако недели через две новобранцы становятся настоящей командой.

– Но ты же все-таки сам сюда вернулся, да? Ты хотел работать вместе с отцом. – Софи помолчала. – Его-то ты ненавидеть никак не можешь, верно ведь?

– Так было задумано. И так было всегда, нравится это мне или нет. Мой тебе совет – никогда не рождайся старшим сыном в семье.

Она рассмеялась.

– Ну а ты? Чем ты хотела бы заняться? – спросил он.

Впервые кто-то в Пойнсдине поинтересовался, чего бы хотелось самой Софи.

– Не знаю, пока еще не решила. Но много об этом думаю.

– Ага, значит все-таки Allons enfants de la Patrie…?[22]

Она была поражена.

– Ты говоришь по-французски?

– Нет, но, пребывая на заморских территориях, кое-какие фразы выучил. – И он произнес одну из таких фраз, носившую весьма сомнительный характер.

– В этом плане ты куда лучше знаешь французский, чем я.

– Зато ты наверняка говоришь на нем совершенно свободно. Твоя мать и все такое…

– Ну, в общем да, – согласилась Софи. – Но все-таки я знаю французский недостаточно глубоко. Пока что. Это возможно, только если постоянно живешь в стране.

– Что значит «пока что»? Ты и впрямь собралась уезжать?

– А что?

– Да ничего. Это даже хорошо, что ты осторожничаешь. – Он смотрел куда-то вдаль, через поле, хозяином которого вскоре должен был стать. – Я бы на твоем месте только об этом и думал.

У нее возникло такое ощущение, словно он, протянув руку, ласково коснулся ее сердца – прямо сквозь грудную клетку. Своим плечом Софи чувствовала тепло его плеча, и в душе ее вдруг вспыхнула искра некого незнакомого возбуждения, из-за чего она словно перестала быть собой, превратившись в кого-то, совсем на нее не похожего.

– Ну а пока мы с тобой должны довольствоваться тем, что достаточно хорошо знаем Пойнсдин.

– Который, по-моему, почти не изменился со времен саксонского завоевания, – сказала она. – Но именно это делает его таким, какой он есть.

– Вот и Египет такой же.

– Правда?

– Нас туда отправили, чтобы как-то урегулировать обстановку после Суэцкого кризиса[23]. И жители тех деревень, которые нам довелось посетить, отличались весьма непокладистым нравом и любовью к традиционному укладу. Как и жители нашего Пойнсдина. – Высосав весь сок из одной травинки, Джонно тут же сунул в рот вторую и продолжил: – Хотя, конечно, особой возможности понаблюдать за ними у меня не было. А жаль, потому что бог знает, когда мне выпадет второй шанс там побывать. – Он криво усмехнулся. – Но так оно обычно и случается.

– У нас в школьной библиотеке я часто брала журнал «Нэшнл Джеогрэфик» и однажды видела там фотографии египетских пирамид, – сказала Софи. – Никак не могу себе представить, как их сумели построить.

– Это не так уж трудно, если в твоем распоряжении имеются гениальные архитекторы и ты готов пожертвовать тысячами человеческих жизней.

Софи задумалась.

А Джонно уже развел пары, и его было не остановить.

– В Египте мы оказались совсем мальчишками, к тому же нас постоянно гоняли на задания, так что особенно задумываться и времени-то не было. Ну и пили, конечно. Пожирали глазами женщин, когда случалась такая возможность, и надеялись, а вдруг повезет. Жены экспатов пили как лошади, потому что их грызла тоска. А в общем, счастливое было времечко. Правда, много времени и сил уходило на то, чтобы избежать укусов москитов и дизентерии. Да и тренировки в пустыне были просто убийственными. Чудовищная жара молотом била по башке. Под конец дня я только и думал, как бы не подохнуть от жажды и не утонуть в собственном поту. То же самое было и в Иордании: жара и пыль. А вот в Сингапуре все было иначе. Там я служил оператором радиоустановки. – Джонно помолчал. – Эта работа уже требовала определенной квалификации. Хотя там я служил не слишком долго. – Он снова помолчал. – Я по той работе скучаю.

– А ты убеги.

Его синие глаза смотрели скептически.

– Ты считаешь, что это возможно?

– Поговори с отцом. Расскажи ему о своих чувствах.

– Мой отец унаследовал эту ферму от своего отца, а тот – от своего.

– Тебе повезло. Ты знаешь, кто твой отец, кем были твои предки. Я бы тоже очень этого хотела.

Он коснулся ее руки.

– Извини. Я не подумал.

– Но неужели все непременно должно было сложиться именно так? – Она думала о доме священника, о Ноксах, о расписании на неделю. – Ведь все могло быть совершенно иначе.

И она вновь наткнулась на его скептический взгляд.

– Джонно, как мне узнать насчет покупки билетов во Францию?

Он улыбнулся.

– Так кто у нас бежать собирается?

– Ну, я. Да, я собираюсь отсюда бежать.

– Тебе нужно будет попасть на тот лондонский вокзал, где продаются билеты на паром. Я могу выяснить, какой вокзал тебе нужен.

Он встал, протянул руку, помогая ей подняться, и спросил:

– Так ты хочешь посмотреть гнездо сони?

Она вскинула на него глаза. Джонно, может, и был опытнее, чем она, в смысле знания мира, и выглядел он очень сильным, но сейчас он показался ей раздавленным в лепешку.

И так на нее смотрел, что она вытаращилась от удивления.

Это было явно нечто новое.

Гнездо сони являло собой кучку травы, листьев и коры жимолости.

Спрятанное между зеленой изгородью и зарослями орешника, оно выглядело изысканным и хрупким, но на самом деле было, видимо, достаточно прочным. Все же сони обладают многовековым опытом по строительству гнезд.

– Можно я посмотрю поближе?

– Лучше не надо, – остановил ее Джонно. – Там, вероятно, четверо или пятеро детенышей. Ты можешь их напугать, так что рисковать не стоит.

Софи посмотрела на него. Наверное, она не сумела бы описать каждую его черту в отдельности. Какова, например, форма его подбородка? Под каким углом спадают на лоб волосы? Зато она отчетливо чувствовала, что от него, словно от некого загадочного существа, исходят электрические эманации, окутывающие ее целиком.

Некоторое время они стояли неподвижно и в итоге были вознаграждены возвращением мамаши-сони. Темноглазой. Длиннохвостой. С коричневой, как орех, шерсткой. И очень осторожной.

Джонно нашел руку Софи и крепко ее сжал.

Глава восьмая

Как и было обещано, Джон Брейден ей заплатил. Не слишком много. Но и не слишком мало.

– Я вам так благодарна, – сказала она. – Вы правы, я должна сама зарабатывать деньги.

– Деньги – могучая сила, Софи Морель.

Она спрятала деньги в кухонной кладовке за бутылками с моющими и чистящими средствами. Там Элис и за миллион лет их не нашла бы.

Ферма Брайденов, может, и выглядела несколько неряшливо, заваленная пустыми жестянками из-под креозота, засохшими экскрементами животных и ржавеющим сельскохозяйственным оборудованием, зато там правила доброта. Никакой особой сентиментальности по отношению к животным там не наблюдалось, но и никакой жестокости тоже. «Почва здесь чертовски вредная, – говорил Джон. – С вершины этого холма и до самых Меловых гор в ней жуть сколько извести и мела. А здесь, ближе к нам и вплоть до заливных лугов, она закисленная и чересчур песчаная. Так что… я предпочитаю держать коров галлоуэйской породы с черной спиной[24]. Они традиционно выносливые. А еще я держу седлистых свиней».

Двое младших детей Брайденов – «Они у нас неожиданно поздние крокусы, – говорила о них Шейла. – Большой был для нас сюрприз. Я-то думала, мы на Джонно и Клэр остановились», – беззлобно дрались из-за места в старом тракторе, качались на ветвях деревьев, шлепали по лужам.

– Если ты ищешь Джонно, – сообщила Шейла, – то он к Эвансам на ферму пошел, там помочь надо. Мы всегда друг другу помогаем, соседи все-таки.

– Да нет, я вовсе его не ищу.

– Нет? Ну и ладно. – Шейла улыбнулась.

Сенокос был в самом разгаре.

Джонно уже успел кое-чему научить Софи, и она знала, что в такие моменты фермеры одалживают друг другу трактора, а доблестные мужи Пойнсдина пребывают в состоянии боевой готовности. Разговоры за столом идут исключительно о погоде и количестве убранного сена.

Даже Софи понимала, что урожай сена может быть загублен в один день, так что все жители Пойнсдина, молодые и старые, высокого или низкого происхождения, приучены во время сенокоса следить за появлением даже клочка подозрительного облака, а также за сменой ветра. Собирая в окрестностях фермы куриные яйца, Софи наткнулась на младших Брайденов, которые несли вахту на северном поле, запасшись домашними булочками с глазурью и бутылкой шипучки.

Дождь то собирался, то раздумывал идти, и тогда Джон Брайден сразу бросал приказ всем выйти на поле.

Там развивалась поистине бешеная активность. Люди трудились от зари до темна, стремясь как можно скорее скосить траву и выложить ее в валки. Птицы, гнездившиеся в траве, были обречены на отчаянный исход и взлетали с земли с дикими криками; кролики и мыши бросались врассыпную, ища спасения. Не один мохнатый окровавленный трупик кролика был подобран косцами и дома отправлен в кастрюлю.

Пронзительные крики зверьков то и дело заставляли Софи морщиться и отворачиваться.

К ней подъехал Джонно на взятом взаймы тракторе. Торс обнажен. Весь в поту, на который налип изрядный слой пыли.

– Что случилось?

От жары воздух между ними как бы пульсировал.

Софи посмотрела на него сквозь слезы. Все ее лицо было в грязных потеках.

– Я как-то не догадывалась, что могут пострадать животные.

Трактор тоже был весь грязный – в пыли, навозе и, как подозревала Софи, в крови убитых зверьков, – и так рычал, что она с трудом расслышала ответ Джонно, но ей показалось, что он сказал что-то вроде: «Ничего, привыкнешь».

Сено требовалось ворошить, прежде чем скатывать его в тюки и грузить на тележки. «Легкая работа, в самый раз для девушек», – сказал Джон Брайден. Но, как оказалось, шутил. Через некоторое время каждая мышца в теле Софи вопила от боли, одежда была насквозь мокрой от пота. Грузить тюки на телеги оказалось еще тяжелее – тут на помощь пришел бочонок деревенского сидра, припасенный под зеленой изгородью, из которого каждый понемногу угощался.

Если Джон Брайден не работал на тракторе, то, тяжело ступая, ходил с одного поля на другое, проверяя работу других. «У сена запах должен быть легкий, травянистый, – говорил он. – А если запах кислый и немного сладковатый, значит, там завелась плесень».

Софи казалось, что сено пахнет свежестью, солнцем и фруктами. Это вызывало у нее восторг, и она снова и снова черпала руками это колючее богатство и вдыхала аромат полевых цветов и трав.

Это было… как бы самой сутью лета, плодородия, и позволяло понять, как приятно порой уступить чувствам. И подумать о том, что зимой такой вот клок сена способен накормить животное.

К субботе тюки сена были убраны в сенной сарай. «Слава Богу, Джон догадался заранее об этом подумать и построил этот сарай, – говорила Шейла. – Уж больно нам не хотелось накрывать стога парусиной или брезентом, как приходилось делать моим родителям. А однажды они с этим припозднились, так Билла Ярна молнией убило, когда он на стог залез и пытался его накрыть».

По случаю окончания страды в фермерском доме устроили обильный ланч. Софи отрядили угощать присутствующих сэндвичами, и она ходила с огромным блюдом, предлагая: «Кому с яйцом? Кому с рыбным паштетом?»

Все были страшно голодны. Каждый, казалось, был готов съесть лошадь. И выпить бочку сидра.

Джонно о чем-то беседовал с Грэмом, братом Линды Севедж, когда Софи подошла к ним с полупустым блюдом и предложила сэндвичи.

– Твоя мама говорит, что можно сделать еще, – сказала она и потянула носом, чуя в воздухе солнечное тепло и запах земли, глубоко въевшейся в кожу после полевых работ. – Сухая трава, чуточку ежевики и яблок, старые рубахи и капелька мыла – да такой аромат можно разливать в бутылки и продавать! – Джонно в ответ на ее слова рассмеялся, а Грэм натянуто улыбнулся.

Руки и плечи у Софи немного обгорели на солнце, и Джонно, ласково коснувшись ее воспаленного предплечья, сказал:

– Ты бы это чем-нибудь смазала.

А Грэм, жуя сэндвич с рыбным паштетом, тут же спросил специально для Софи:

– Ты с нашей Линдой вечером встречаешься?

– Конечно, – чуть помедлив, ответил Джонно.

Грэм выбрал себе еще один сэндвич.

– Сестрица моя – девушка порядочная. И, к счастью, семейного темперамента не унаследовала. Он мне достался. – И это тоже говорилось специально для Софи. – После смерти отца я один в ответе за всех женщин в нашей семье.

Софи снова отправилась на кухню, а когда через некоторое время вернулась с полным блюдом свежих сэндвичей, Грэм уже отошел и разговаривал со старшим Брайденом, Джоном.

– Насчет чего это он меня так старательно предупреждал? – спросила Софи, глядя Джонно в глаза, словно обведенные полоской пыли.

– Просто он сестру защищает.

– Ну и что? Я-то какое к этому отношение имею?

– Грэму приятно считать себя настоящим мужчиной, – сказал Джонно. – Постарайся понять меня правильно: вообще-то, он хороший парень, но часто видит вещи не такими, какими они являются на самом деле.

Софи переварила эту сложную мысль и сказала:

– Ясно, – хотя ничего ей ясно не было.

Джонно усмехнулся, и эта усмешка свидетельствовала о том, что ему ведомы такие вещи, о которых она ни малейшего понятия не имеет.

– Да ладно, не бери в голову.

Как только мужчины вышли во двор покурить, двое младших Брайденов, воспользовавшись этой возможностью, стащили с блюда оставшиеся сэндвичи и пирог. Их мать и Софи наблюдали за этим мелким воровством.