Экскурсовод

– Да-а-а. Почти как в Саратове… – протянул Шурик. – Только лучше.

Шурик в Саратове не был никогда, но ссылался на него всякий раз, когда не мог выразить свое восхищение иначе. Началось это в тот момент, когда я познакомил его с Мариной и сказал, что она родом из Саратова. Тогда Саша моментально пришел к умозаключению, что самые красивые девушки живут только в Саратове, и с тех пор активно использовал это в качестве завязки для знакомств. Но до сих пор ему так и не удалось встретить ни одну саратовчанку таким образом.

За первый бокал пива Шурик пересказал все подробности обстоятельств потери своей работы (сам дурак, на самом деле), за вторым бокалом, который Сан Палыч настоятельно попросил наполнить в другом заведении, чтобы не идти в предыдущее, он поведал мне о своих чаяниях на любовном поприще, а за третьим бокалом попытался влезть мне в душу и «заняться врачеванием» разбитого эмигрантского сердца. Я не стал ему потакать, и разбередить мой очерствелый моторчик у него в тот момент как будто не получилось.

Возбужденный несостоятельностью попытки, Шурик отпросился у меня по нужде в ближайший на площади бар, отправив меня вернуть пустые бокалы в самое первое заведение и принести полные, потому что пиво там оказалось самым вкусным. Возможно потому, что бокалы были девственно чисты.

– Через пять минут встречаемся тут же, Андре.

Я отправился в гущу жизни, чертыхаясь от бесконечных бесцельно снующих людей, стремящихся разбить мои бокалы, и от безумного шума, который вот-вот должен был закончиться. Все же, что ни говори, в Черногории есть правила, которые соблюдаются безукоризненно. В старом городе к полуночи громкая музыка затихает, и остается только гул толпы. Потому как в самом старом городе еще есть жители.

Мой бар кишел людьми. Какие-то англичане бурно обсуждали женщин и футбольный матч одновременно, какие-то женщины поддавались соблазнению настойчивого черногорца, какая-то молодежь, не то испанцы, не то португальцы, громко наперебой о чем-то спорили за столом. На десяти квадратных метрах, которые занимало это аутентичное пивное заведение, можно было почувствовать себя жителем мегаполиса, который выбрался в центр, в национальный праздник. Ощущения потерянности, одиночества и апатии не могли влезть в это забитое людьми пространство.

Из-за этого барменша провозилась с бокалами минут десять. Обратная дорога к старой площади города среди медлительных приезжих заняла еще пару минут. Выбравшись к оговоренному месту, я обнаружил только себя с двумя бокалами пива.

Шурика нигде не было видно.

Я обошел соседние бары, высматривая его почти снежную рубашку в цветастых пальмах с торчащей над ней черными волосами, и нигде не мог найти ничего похожего. Площадь была маленькой и представляла собой пятачок, упиравшийся одной стороной в море, а противоположной – в бары. Потеряться тут нужно еще суметь. Озадаченно вертясь по сторонам, я выискивал своего интуриста, пока не обратил внимание на машущие руки на другой стороне площади, торчавшие из пальмовой рубашки.

– А вот и он! Наш Прометей! – редкий случай, когда он не исковеркал мое имя, а использовал совершенно другое.

Я нашел Шурика в компании девушек, которых уже знал. Катя была официанткой из заведения, в котором неплохо кормили привычной едой и где я часто бывал с Мариной. Жила она через дорогу от нас и часто встречалась мне за пределами заведения. Наше знакомство с ней было скорее приятельским – я мало чего знал о ней, однако спонтанные праздные беседы на улице в рамках эмигрантской коммуникации позволяли мне считать ее знакомой. В небольших деревнях все неизбежно друг друга знают, а когда ты на чужбине, то рад любому свояку. Катя была в компании подруги, чье имя я не помнил, но по лицу припоминал, что она, кажется, тоже работала в том же заведении общепита. Обе были наряжены на выгул и, судя по задорному смеху, пили не первый бокал вина.

Встреча оказалась для меня весьма неожиданной. Странное совпадение сводилось к тому, что Шурик, устав меня ждать, увязался за «неземными красотками», сподвигнув их выпить вместе с ним на берегу моря в ожидании меня. Шурик одарил девушек со своего щедрого плеча, тянущегося из моего кармана (я обменял ему отечественную наличку на заграничную) вином и себя бокалом пива, чем увлек их за собой. После чего включил свою харизму и принялся покорять незнакомок своими увлекательными историями и небылицами.

Катя и Ирина прониклись нашей компанией, едва я вернулся из бара. Слабое знакомство в прошлом стремительно набирало обороты благодаря бескостному языку Сан Палыча.

– Дамы, вы только взгляните на этот экземпляр! – Шурик осушил свой бокал и принялся за принесенный мной. – Это же наш светоч мысли! У него в родственниках дед – писарем у самого Пушкина трудился! Представьте, как он хорош!

– Давно вы знакомы? – поинтересовалась Катя, охотясь на нас глазами.

– С университета… – успел вставить я.

– Я знаю Андре столько, сколько существует этот лучший из миров. Но первый раз мы встретились да, в университете. Я как его кислую мину увидел, так сразу понял, что человек хороший.

– И надолго ты приехал?

– Если за пару недель мы с тобой не женимся, то придется уехать!

Сан Палыч лавировал между грубостью и изяществом в своем общении. Он льстил почти с заискиванием, но прибегал к этому только тогда, когда втирался в доверие своей харизмой. А от такой смелой лести девушки заходились в игривом хохоте и улыбках. Он не лез за словом в карман. Ему было важно, чтобы вокруг все чувствовали себя легко и непринужденно, и всячески старался быть тому причиной. Ира, которая поначалу смущалась и вела себя осторожно, вскоре вовсе подсела к Сан Палычу, увлеченная его болтовней.

А болтал Шурик ловко. Он не преминул похвалиться, что в свое время ушел с факультета филологии (хотя, по правде говоря, он оттуда вылетел), где успел начитаться всего, что в здравом уме никто читать не будет. По большому счету, обвинить его в скудоумии было невозможно – хоть и нес порой явную околесицу, он был начитан. И оттого часто вводил в интеллектуальный ступор собеседника, вкручивая какое-нибудь «аутодафе» или «экспроприацию» в свои монологи. Непринужденность и незаурядность, что усиливал алкоголь, становились его грозным оружием перед противоположным полом, отчего я закономерно занимал позицию слушателя.

– …И с тех пор я отдался всецело творчеству! Вообще в свободное от работы время я пишу песни для очень известных в узких кругах музыкальных групп. И людям нравится! – бравировал Шурик, допивая принесенный мной бокал пива.

– Как вы планируете провести отпуск? – поинтересовалась Ирина.

Наперебой с Сан Палычем мы кратко изложили наше не очень уверенное видение ближайших двух недель. Поначалу объездим все те места, о которых Шурик успел вычитать за время своего перелета сюда (разумеется, мы должны увидеть горы-груди вблизи), а затем будем отталкиваться от визы. Если меня завтра развернут с ней – мы еще немного поколесим по Черногории, а потом скатаемся посмотреть, откуда началась Первая мировая война, в соседнюю Боснию. Благо туда не нужна виза для владельцев паспорта самой большой страны. А если визу все же дадут – мы постараемся посетить пару европейских стран начиная с Греции.

Девушки скептически одобрили наши планы, посетовав на наше никудышное планирование. Их смутил тот факт, что мы собираемся поехать в Европу спонтанно. На что Шурик парировал цитатой из Макиавелли о том, что фортуна благоволит смелым и уверенным в себе. За этим обсуждением у нас опустели бокалы.

Душа требовала продолжения.

Шурик отправил меня вернуть тару в мой бар, сославшись на то, что в полночь мы уже можем наслаждаться жизнью в любом заведении. Я взял слово с Кати и Ирины, что они присмотрят за этим обалдуем, и оставил их. Старый город остывал от суеты. Улочки становились свободнее, люди выглядели добрее, а в моем баре уже появилось место для апатии, одиночества и потерянности. Я оставил бокалы на стойке и поспешил обратно.

Мне пришлось снова обойти прилегающие к площади заведения, чтобы найти Шурика и девушек. В последнем я увидел сидящую за барной стойкой Ирину, которая мне жестом показала местоположение Шурика, который вовсю отплясывал на жарком танцполе в компании Кати. Я почти ничего не слышал из-за музыки в помещении, но Ирина смогла донести до меня, что мой друг – весьма странный. Я заказал нам еще вина и пива, после чего мы молча лицезрели умопомрачительные танцы Сан Палыча.

В какой-то момент он на мгновение подбежал к нам, отхлебнул из моего бокала и, безуспешно пытаясь выманить меня в беснующуюся толпу танцующих, убежал назад. Из нас двоих отпуск был как будто только у него.

Мы вышли из бара на какой-то медленной и скучной мелодии, когда Сан Палыч возжелал потравить себя в компании разошедшейся Катерины табаком. Всем хотелось какого-то буйного продолжения, но заведения медленно подходили к закрытию – бармены по-русски начинали интересоваться, будем ли мы еще что-нибудь заказывать. Запасшись бокалами вина и пива с обещанием вернуть их опустошенными, мы вернулись на площадь и просидели там. Развязанные алкоголем, мы шутили и болтали о совершенно незначительных вещах, о которых может болтать разнузданная компания малознакомых и интересных людей. Сан Палыч, сопротивляясь хмелю, то и дело пытался меня сосватать с девушками.

– Вы же в курсе, да, Андре совершенно один здесь! Его предательски бросили, ради какого-то щегла, который Андрюхе и в подметки не годится!

Девушки внимали, придерживая свои расстрельные взгляды.

– Мы разошлись полюбовно… – я врал напропалую.

– Успешный, высокий, умный! – врал по-своему Шурик.

Мы успели до закрытия бара взять еще по одному напитку. Это окончательно вселило в меня уверенность, что завтра я могу все проспать, и я во всеуслышание заявил, что это мой последний бокал. Ира тоже оказалась не из крепкого десятка и игриво заявила, что больше не выдержит. Сан Палыч возопил, что его бросают на произвол судьбы в его лучшие годы жизни, на что Катерина, чей охотничий взгляд вдруг стал агрессивно-пошлым, сказала, что знает тут круглосуточные заведения, в которых никто никого не осуждает. Она тут уже четыре года, было бы странно, если бы не знала таких мест. Понимая расстановку сил и приоритетов, я предложил немного прогуляться.

Старый город и его окраины после полуночи успокаивались, оставляя на своих улицах самых матерых и крепких. Мы вышли на прибрежный променад, ловко лавируя между закаленных отдыхом туристов. Завидев в какой-то момент, что Катя взяла Шурика под руку, я прибег к мужской хитрости и повел Сашу припудрить нос в попавшийся по дороге бар.

– Тебя, я так понимаю, сегодня стоит оставить на улице?

– Я не могу вести мадмазель в твою конуру, Андрон! Она ждала меня всю жизнь, разве я могу лишить ее счастья?

Пока мы шли в сторону города, Катя удовлетворяла Сан Палыча ответами на все интересующие его вопросы, которые я не мог ему дать. Так, мой друг узнал, что взрослых увеселительных заведений, кроме казино, в Черногории нет, узкие дороги в стране из-за ее маленьких масштабов, таксистов из бывших союзных республик тут не встретить, все самые красивые девушки говорят только по-русски, а брак тут можно заключить при желании кому угодно. Мы остановились на еще оживленной улице.

– Я так понимаю, вы не собираетесь заканчивать? – поинтересовался я у Шурика.

– Ближайшие две недели я совершенно свободен, Дрю, мне обещают показать окрестности!

Я взял слово с Кати, что она хотя бы позвонит мне, если он вздумает потеряться, и по возможности покажет ему направление до моего дома. Если он не явится домой до девяти утра, то до обеда уже не попадет в квартиру, так как я уеду в посольство, а еще одного комплекта ключей у меня для него нет.

Мы распрощались, и еще некоторое время я шел домой в компании малознакомой Ирины, которая неуверенно пыталась описать мне свои впечатления от вечера в компании Сан Палыча и сказать, что редко встретишь интересных личностей. Я не стал ее разубеждать в исключительности своего товарища, который в моменты своих творческих кризисов (да и кризисов вообще) бывает по-всякому невыносим и в конце концов попрощался с ней на перекрестке.

Чем дальше отходишь от шумного побережья, тем острее заметна тишина. Острый пик туристического сезона только-только закончился, наступил бархатный период, и улицы «спальной» части города приобрели свой ночной шарм запустения. Приятно идти в тишине по городу, который еще несколько недель назад едва вмещал в себя желающих опалить свои белесые тельца под невыразимо жестоким адриатическим солнцем.

Я вернулся домой около двух ночи и, совершенно искренне наплевав на желание Шурика занять мою кровать, скинул с нее рюкзак и завалился спать, едва не забыв поставить будильник и включить звук на телефоне. Я надеялся, что Саня не додумается звонить мне ночью. У меня еще был шанс отоспаться до наступления рассвета, и очень не хотелось его упустить.

В половину восьмого меня разбудил пересохший рот, а следом за ним в голову ворвался и звон будильника. Едва придя в себя, я обнаружил, что никаких звонков за ночь мне не поступало. По всей видимости, Шурик остался с разряженным телефоном где-то в пределах побережья этой маленькой страны, и если он не объявится до обеда, то впору будет начинать спасательную операцию. Я не мог позвонить даже Кате – наши с ней приятельские отношения не зашли так далеко, чтобы у меня был какой-либо её контакт, и первая мысль, которая пришла ко мне в голову за перевариванием всего этого и скудного завтрака, что из посольства я должен буду ехать сразу к ней в заведение и выпытывать, куда делся мой интурист.

В девять, не оставляя попыток дозвониться до Саши, я вышел из квартиры и по привычке стал спускаться с шестого этажа по лестнице. Там, на четвертом этаже, я впервые на мгновение очутился в далеком детстве, в моменте, когда, спускаясь один на улицу, вдруг встречал сидящего на ступеньках как пень между этажами какого-нибудь замызганного соседа, пригорюнившегося над приговоренной бутылкой, что, как стражник, преграждал мне дорогу одним своим видом. Совершенно забытое чувство, которое я никогда не думал ощутить в эмиграции – тут просто нет такого формата развлечения! Но в тот момент передо мной на ступеньках, облокотившись на стену, спиной ко мне сидел, обняв колени, крайне знакомый пень, выряженный в непонятного цвета рубашку с цветастыми пальмами.

– Не подскажете, как пройти в библиотеку? – едва сдерживая улыбку от испытанного облегчения и находки, спросил я.

– Андрю-ю-юха… – устало протянул Шурик. – Я забыл, какой этаж!

С его слов, он трижды за утро попал не в ту квартиру и, будучи уверенным, что я должен выйти из лифта на четвертом этаже, уселся ждать меня на лестнице, где неожиданно для себя и задремал.

Я отвел горе-путешественника домой, запретил ему ложиться в мою кровать и, оставив наедине с остатками пельменей, закрыл снаружи. На всякий случай. Он отказался со мной ехать в посольство и предпочел немного отоспаться, не вдаваясь в подробности, что или кто, ему мешал это сделать ночью. Задумка с тем, чтобы сразу из посольства поехать вглубь страны, развалилась, и пока я поднимался по затейливым утренним серпантинам в сторону столицы, я решил, что сегодняшний день мы посвятим исследованию побережья, и проложил мысленный маршрут по жемчужине страны, Которскому заливу. Возможно, мы даже заедем на вторую по высоте гору страны, о которой Шурик где-то вычитал.

Аккуратное вождение и собственная пунктуальность – два редчайших качества в стране – позволили мне приехать к посольству немного заранее. Чем ближе я подбирался к хорватской резиденции, тем сильнее у меня сжимало внутренности. В этот раз все выглядело немного иначе, чем в день подачи документов. У забора толпились какие-то люди с папками и бумагами, ворота были закрыты, на входе стоял весьма внушительный охранник, и сама атмосфера как-то настораживала. Внутренняя уверенность в успешном развитии ситуации, которая на некоторое время поселилась во мне, как-то быстро улетучилась. Строгость происходящего, которую я наблюдал, наводила на мысли, что чуда все же не произойдет. По крайней мере, не сегодня. Двухлетний опыт жизни в этой нерасторопной стране привил мне некоторое смирение к тому, что в срок здесь ничего не происходит. Все «завтра» и «позже». Тебе могут назначить какой угодно срок, ты можешь от этой даты построить себе громадье планов и жизненно важных целей, но потом вдруг окажется, что у бюрократа в этот день родился племянник или окотилась корова, и его на рабочем месте не будет. Или еще какая-нибудь нелепая причина, почему тебе в назначенную дату не окажут запланированную услугу. Здесь это в порядке вещей. И потому, еще не зайдя в здание, смирился с мыслью, что паспорт мне отдадут не сегодня.

Хотя почему-то был уверен, что визу они все же вклеят.

Тревожа себя без причины подобными сомнениями, я просидел в очереди около часа, застав традиционный утренний перерыв на кофе. Если во всем мире кофе просто вреден для здоровья, то в Черногории он способен парализовать экономику страны – не понимаю, почему на Балканах до сих пор законодательно не регламентируется допустимое количество чашек кофе на человека в день.

Пока я сидел в небольшой комнате в ожидании, когда меня позовут, я невольно размышлял о том, как может пройти наш с Шуриком отпуск, если он в первый же день провел ночь – хотелось бы верить, что нет, – но на улице. Он сильно задрал планку безрассудства, и я пытался представить, к чему это может привести еще. Я не имел цели его опекать, но и создавать себе каких-то проблем с его помощью я не хотел. Просто в тот момент немного пугала его страсть к новым впечатлениям, которая во мне пока еще не проснулась. Или уже не проснется.

Мои апатичные размышления прервал голос секретаря, который по фамилии попросил меня пройти в уже знакомый кабинет. Я почти был уверен, что все закончится быстро, но консул был занят беседой с каким-то человеком за соседним столом и совершенно не торопился меня принимать. Здесь так везде.

Я отдал ему свой квиточек и приготовился услышать что-то вроде «приходите потом» или «пока не готово», но консул, не прерывая своей праздной беседы, уставился с моей бумагой в свой монитор. Чем дольше он туда смотрел, тем быстрее начинало колотиться мое сердце. Затем он залез в свой стол, вынул оттуда коробку паспортов и принялся просматривать их и перелистывать. В этот момент я ощутил какую-то непривычную экзальтацию. Внутренний голос завыл, и лицо начало искажаться в улыбке, когда консул протянул мне мой паспорт, в котором на десятой странице красовалась хорватская виза. Двухнедельная, с воскресенья.

У меня получилось.

Я вышел из здания, словно только что забрал лотерейный выигрыш. Прилив собственного великолепия вскружил мне голову и вознес мой взгляд на окружающий меня мир до небес. Я был героем какого-то успешного кинобоевика или эпоса, который только что низверг некое зло и утер нос всему плохому, что ему противостояло. Я ощущал себя избранным, и точнее всего это ощущение можно было описать как «свобода». Я примерял к себе эпитеты со скоростью мысли и ревущего потасканного Пежо, который нес меня обратно в мою конуру. Успешный, умный, высокий – что-то такое говорил Шурик вчера ночью, а к тому же еще хитрый, волевой, великолепный, целеустремленный, крутой, избранный и свободный. Вкус победы был приторно-безупречным: я чувствовал, как преодолел какой-то барьер, решил какую-то проблему, которая казалась поначалу нерешаемой. Удачливый, я удачлив! И безупречен.

И все потому, что у меня паспорт самой большой страны на планете.

Дорога обратно заняла у меня час времени и примерно столько же рассуждений о том, насколько все же бывает необычна жизнь, раз существуют моменты радости вот таким вещам. Чествование собственного успеха в получении разрешения на въезд на какую-то «особенную» территорию (или потому что я сам «особенный»?) – чувство, доступное как будто немногим.

Еще поднимаясь на лифте на свой этаж, я предвкушал, как отреагирует мой друг и, уже шерудя ключом в замочной скважине, подбирал слова, которыми намеревался разбудить этого недотепу. Однако мой дар речи пропал сам собой, едва я попал в квартиру и увидел распластанного на моей кровати Сан Палыча. Спящий гость развалился поперек постели, усыпанной разноцветными купюрами местной валюты. Ошарашенный экспозицией, место которой было разве что в галерее современного искусства, я окончательно забыл о своих рассуждениях и понял, что вряд ли удивлю Шурика так же эффектно своей новостью.

Теряясь в догадках и гадая, каким образом в закрытой квартире появилось за три с небольшим часа столько валюты на моей постели, я выпил несколько кружек чая. К обеду я утомился смотреть на спящего туриста и стал нарочно греметь чем мог, нечаянно помыв за этим двухнедельную посуду.

– Эндрю, а вода у нас есть? – донеслось из моей спальни в два часа дня.

– Есть, но стоить она будет всех этих денег, что здесь лежат. Уж извини, тут в Европе все недешевое.

– Беру.

– Что вообще за…

Ночью Сан Палыч, оставшись наедине с Катериной, продолжили знакомство в каком-то новом заведении, полном таких же экспатов, где они окончательно прониклись друг другом (всему виной были алкоголь и ее загар). Затем, будучи выгнанными оттуда с закрытием, они приговорили еще одну бутылку забродившего виноградного сока на остывшем песке пляжа у старого города, и придумали посетить взрослые увеселительные круглосуточные заведения, о которых до этого рассказывала Катя. К трем часам ночи Сан Палыч оказался впервые в жизни в казино, разочаровался в автоматах (бездушные машины!) и очутился сначала за карточным столом (где оставил почти все имевшиеся у него деньги, так как давно не играл в карты), а потом за рулеточным. И вот здесь фортуна, видимо, в лице Кати, которая уже успела спустить свои сбережения в автоматах, улыбнулась Шурику во все тридцать семь зубов. Обнажив собственную внимательность и расчетливость, Саня, по его словам, взял за узды азарт и, почти отказываясь от совершенно бесплатного алкоголя, за полтора часа в двадцать раз приумножил последние сто евро, которые у него оставались на наши двухнедельные приключения. Что, конечно же, не могло не впечатлить Катю. Потому что Шурик не упустил возможности наречь её своей музой и талисманом, отчего захмелевшая официантка окончательно въелась в заезжего ловеласа и вытащила его из-за стола самыми похабными и неприличными предложениями. Ну, а так как в казино выдают выигрыш сразу на руки наличными, Шурик попросил разменять ему выигрыш как можно более мелкими купюрами, потому что в их, уже совместной, фантазии они должны были встречать рассвет на усыпанной этими самыми купюрами кровати. К пяти или шести утра, когда рассвет освещал уже все, что было можно, они пренебрегли красотой природы и отправились в единственно доступную квартиру, из которой к девяти утра он ушел сам, оставив уснувшую в «безгранично благодарном беспамятстве» Катю спать у себя дома. Чтобы успеть до моего отъезда в посольство.