Жизнь, жребий и рок-н-ролл

– Даже не спросил, как зовут моего спасителя. Благодарю от всей души, – Кирилл, улыбаясь, обратился к старику.

– Харон, юноша. Оплата за переправу – две монеты. Когда будете готовы, можем отправляться, – глаза старика по-прежнему лучились добротой.

В висках у Кирилла застучало, звон в ушах перекрыл шум бурной реки, холодный, липкий страх вновь обволакивал его, заставив зажмурится.

– Думается мне, что рано вам переправляться, юноша. Не пришёл ещё ваш час, – улыбнулся старик.

– Кирилл! – сквозь звон в ушах парень услышал приглушённый крик Марины, пробивающийся через вязкую, тягучую пелену, опутавшую его.

Открыв глаза, Кирилл увидел любимые васильковые глаза, распухшие от слёз, и себя, загипсованного, словно египетский фараон, окутанного трубками и мигающими датчиками.

За окном занимался рассвет, тёплые лучи солнца коснулись лица Кирилла, который, несмотря на омрачающие встречу с Мариной обстоятельства, был счастлив.

Юлия Климова

Но это детали, главное в том,

В том, что явилось взору потом,

В номере люкс лёг на диван,

В свадебном платье – самообман.

«Крематорий»

– Что ты забыла в том отеле?

– Это не отель, это гостиница!

– Что ты забыла в той гостинице? – вздыхая, переспросила устало.

– Что-что? А куда было идти? На улице холодно, дома вы с отцом, а вечер только начинался, не расходиться же.

– Хорошо, но зачем нужно было пить?

– Как зачем? Все пьют, а мне отказываться? Я не такая, как ты, благочестивая и правильная. Нет этого во мне, нет и не будет, не заставишь, поняла? Надоело!

Несмотря на горькие слова, речь девушки была тихой, без запала, словно привычной и повторенной не один раз.

Словно маленький и взъерошенный воробей, она огрызалась, но знала, что это не имеет смысла.

Она скукожилась на диване, обняв руками колени, длинные волосы неровными тёмными прядками укрыли опущенное вниз лицо.

Две женщины были рядом, сидели по разным сторонам давно требующего ремонта старенького дивана и не слышали друг друга. Говорили на одном языке, но не понимали слов.

У одной был опыт, знания, вереница таких же молоденьких и глупых, которых вытаскивала с того света почти каждый день.

У другой – молодость, желание победить весь мир, неуверенность, что мир будет побеждён, сомнения и ожидания.

У одной – воспоминания о голубых глазах и курносом носе, чьи очертания еле угадывались после жестокого избиения и насилия.

У другой – ощущения от чуть шершавых ладоней, которые поглаживали по чувствительной груди.

Одна вспомнила вдруг и свою молодость, где на парня и взгляд было стыдно поднять, а уж другое и вовсе осуждалось в их семье. Но нередко она и другое слышала. Дядька, было, с женой приезжали, так и кровать скрипела. А вечером на ужине рядом брата садили двоюродного, что норовил то колено погладить, то подол приподнять. Тошно тогда было, да. Не знали. Не так раньше воспитывали. Но, может, и правильно, что не так.

Другая мечтала о будущем. Когда закончится наконец ненавистная школа, она уедет из дома и будет учиться. Не нужно будет никому отчитываться о том, во сколько пришла или где задержалась. А уж с кем время провела, так и вовсе никому не интересно.

Так, движение времени не останавливается, поколения сменяются, жизнь продолжается…

Наталья Ясницкая

Нет, не так уж плохо всё у нас,

Есть ещё в душе надежда.

Я ещё увижу глубину небесных глаз,

Я ещё спою, как прежде.

«Чайф»

– Ма-а-а-а-ам! Ну почему ты меня такую страшную родила? – взвизгнула Наташка.

– Посмотрю, какую ты родишь. Хватит капризничать. Одевайся, в школу опоздаешь.

– Ага, сестра вон какая. Талия узкая, ноги длинные. А сама брюнетка с зелёными глазами, а я? Рыжая, маленькая, квадратная. Даже талии нет. Не пойду в школу, – насупилась Наташка.

– Рыжая, рыжая, – пропела старшая сестра-студентка и высунулась из прихожей.

– Ма-а-ам, она ещё и дразнится!

– Таня, прекрати! Как маленькая! – резко крикнула мать в сторону сестры.

Входная дверь хлопнула. Наташка посмотрела в окно. Танька садилась в машину к жениху Кольке. «Ух, ну и везёт же ей. Красивая потому что», – подумала Наташка и пошла собираться в школу.

А дальше день не заладился. На уроке математики Наташка страдала. Она ненавидела математику, так же, как свои веснушки. После неудавшихся попыток решить уравнение пятого класса она заскучала и стала разглядывать себя в отражении оконной рамы. Даже там веснушки напоминали ей о том, что она страшная.

«Ну всё, сегодня приду и буду выжигать эти ненавистные точки перекисью, – решила Наташка. – Хочу белое лицо, чистое, как у Ирки с первой парты».

– Иванова, хватит мечтать, – сделала замечание математичка. – Иди-ка к доске.

– Не пойду, – ответила Наташка и покраснела.

– Тогда два, – невозмутимо пожала плечами учительница.

На перемене к девушке подошла завуч.

– Наташа, пойдём, тебя сестра ждёт.

– Зачем?

– Таня тебе всё объяснит.

В машине Танькиного ухажёра Кольки было душно и пахло семечками. Наташка смотрела сквозь заляпанное стекло и молчала. В голове крутились слова сестры: «Мама в больнице, мы едем к ней».

В приёмной к девушкам вышла медсестра и, окинув их взглядом, сухо сказала:

– Ждите, сейчас вашу маму оперируют. Врач освободится и поговорит с вами.

Голова Наташки стала тяжелой, словно на неё надели железный шлем. В животе всё сводило от страха и голода. Во рту пересохло.

– Тань, что с мамой?

– Инфаркт, – тихо ответила сестра.

– Она ведь не умрёт? – прошептала Наташка.

– Я не знаю…

– Какая же ты дура, дура! – в сердцах крикнула Наташка. – Если бы ты мне рассказала раньше, что у мамы слабое сердце, я бы… я бы…

– Ну что ты бы?

– Я бы не доставала её своими капризами, – скривила лицо девочка.

– Глупышка, иди сюда, – снисходительно хмыкнула Таня и обняла Наташку.

«Господи, пусть мамочка поправится, – молилась про себя Наташка. – Я больше никогда-никогда не стану её расстраивать. И пусть я навсегда останусь страшной и рыжей, только пусть мама живёт».

Ожидание было тягучим. Колька принёс пирожки из местной столовой, но в горло ничего не лезло. В дверях появился встревоженный папа.

– Па-а-ап, – кинулась к нему Наташка.

Он обнял её и погладил по голове. Девчушка больше не могла сдерживать слёзы и разрыдалась.

– Ну, ну, перестань. Всё будет хорошо, мама поправится, – тихо сказал папа и чмокнул её в рыжую макушку. – Девочки, пойдёмте, нас ждёт врач.

Затаив дыхание, они вошли в кабинет. За столом сидела уставшая женщина-врач.

– Операция прошла успешно. Теперь главное, чтобы организм шёл на восстановление. И вы в этом должны помогать.

На последней фразе врач посмотрела на Наташку и улыбнулась.

На щеках доктора запрыгали яркие веснушки. Красивые рыжие локоны, только что освободившиеся из плена операционной шапочки, разметались по плечам.

«Не может быть! Она рыжая! – таращилась на неё Наташка. – Какая же она красивая. Она спасла маму. Хочу быть такой же, когда вырасту. А веснушки? Даже очень симпатичные».

РыбкиНа

И нам всем нужен кто-то, кто бы нас любил.

Всем нужен кто-то, кто бы нас любил,

И, если хочешь, я полюблю тебя…

«Зоопарк»

– Вот, – улыбаясь, Катя поставила водку перед лохматым пожилым мужиком, – ваша любимая.

Саня опрокинул рюмку и, улыбаясь, прищурился:

– Как дела, голубоглазая? Бабка всё так же строит?

– Строит, – кивнула Катя и налила следующую.

– Грусть-печаль… – вздохнул Саня. – Кто женился, помер за год? И даже не дерётся никто у тебя на работе?

– Макариха померла, сорок дней на прошлой неделе было, – вздохнула Катя, поправляя косынку на белокурой голове, – а жениться тут некому. Друзья хозяина заходят после смены на сто грамм, да и всё. Откуда в нашей глуши события?

Девушка собрала опустевшие рюмки и поставила их в окошко, из которого на тарелках с потускневшими каёмками пухлая рука периодически выставляла нарезанную колбасу и огурцы.

– Грусть-печаль… – повторил дальнобойщик. – Чего в город не едешь? Тут, кроме Макарихи, и обсудить нечего…

– На кого ж я свою бабку кину? – Катя пожала плечами и поставила баночку с зубочистками ближе к клиенту.

Дверь распахнулась, и в бар ввалился уже выпивший мужик в клетчатой рубашке с огромным пузом, похожим на мыльный пузырь. Он бахнулся на стул в углу и вальяжно расставил ноги.

– Катюня, милая, как обычно.

– Здрасьте, дядь Вась, – ответила девушка.

Она наполнила маленький графин, поставила на поднос вазочку с полевыми цветочками, тарелку с заготовленной закуской и побежала к толстяку.

Тот сально наблюдал, как молодая девчонка выставляет всё на стол, и выдал:

– Не был бы твой батька корешем моим, зажал бы тебя прям за этим баром… Царствие небесное, хороший парень был…

Катя покраснела, схватила поднос и ретировалась за стойку.

Саня неспешно развернул корпус, смерил взглядом толстяка и спустился с высокого стула.

– Эй, боров! – Саня кивнул на «дядь Васю». – Извинись перед ребёнком!

– Опять ты, водила? Иди на …! – ответил Вася и бросил недоеденный кусок колбасы на тарелку.

За две секунды Саня оказался около хама, выдернул его из-за стола левой рукой, а правой треснул по красной морде.

Вася опешил на мгновение, заткнул потёкший нос, но устоял и дал Сане в ухо. От неожиданности Саня грохнулся на пол. Вася что-то неразборчиво заорал, а Саня только увидел пуговицы с брюха оппонента, причудливо скачущие по полу.

Толстый друг отца, шатаясь, ринулся на улицу.

Катя бросилась к Сане, но тот только отмахнулся от помощи. Медленно поднялся, потрогал ухо и выглянул в окно.

– Бегите, пока колёса вам не порезали, сейчас же всю деревню соберёт… – девушка сложила руки у груди.

– Старею, голубоглазая, да… скоро мои зубы полетят, как эти пуговицы… – промямлил Саня. – А ты езжай в город всё-таки, а то только мы с Макарихой и делаем вам тут события.

Саня поднялся, взял куртку со стойки, похлопал по карманам, проверяя ключи:

– В другой раз чтоб тебя тут не было!

Ольга Гузова

Помнишь, когда ты был юн,

Ты думал, что ты всегда будешь таким.

Ты бродил по лесам, ты смеялся и пел,

Ты помнишь, что это такое – быть молодым…

«Зоопарк»

Не перечитывая, он вложил письмо в конверт, написал адрес и опустил в почтовый ящик…

* * *

Добрый день!

Тают снега за окном… Февраль… Воздух влажный и густой, словно кисель. Кисло и холодно… Тоскливо. И вдруг понимаю: суета всё это… И одиночество, и тоска. Есть что-то возвышеннее, нежнее, полнее, чем этот снег, февраль, липкий воздух… Я, мой внутренний мир воспоминаний, чувств – вот что самое живое, настоящее. Но февраль щиплет руки, влажный холод забирается под воротник…

Мечты, воспоминания… Как приливы и отливы, накатываются их волны на сознание. Руки автоматически делают домашнюю работу (рубят дрова, кормят свиней-коз-кур-кроликов, достают воду из колодца, чинят, ремонтируют, собирают, складывают, разжигают печь, подносят ложку ко рту…), а в голове одна за другой всплывают чудесные картины, полуреальные, полуфантастические, искренне-откровенно-прекрасные – и… рождается улыбка на устах, и становится нежно-тепло в груди, у самого сердца, будто, как в детстве, пушистый котёнок залез на меня, сонного, умостился посередине груди и мурчит-мурчит…

Немного смущён я. Это был сон или явь? Сон… но тогда почему по телу пробегает лёгкая дрожь, словно ветер колышет переспелые травы? И была ночь… И было тело удивительно молодое и упругое. И была душа, возможно, единственная в целой Вселенной, которая дарила, ничего не прося, искренне, откровенно, легко. Неужели так может быть?! Так приятно и сладко! За что мне такой подарок уготовила Судьба? И была ночь, наикратчайшая ночь. Сладкий туман забытья, горячее дыхание, запахи, которые дурманили голову, и ощущение неиспытанных наслаждений новых миров, реальностей, спектров и объятия тела, какого-то нереального, неземного, прекрасного…

Светало. Трубы гудели в кранах, сообщая подход воды. Дом спал, дремали лифты. Выходя, я понял: вот двери закрываются, исчезают эти волосы, и руки, и глаза, гибкий стан, а что делать мне – не знаю… Не знаю… Я сплю или брежу?..

Холодный мрак ступенек, первый этаж, а вот и выход. И вдруг – взрыв! В лицо ударило благословение, и ослепило глаза сияние куполов Собора. Я сел на пороге подъезда, переводя дух: «О Господи, я благодарю Тебя за Твою ласку к рабу Твоему. И за эту Женщину, что Ты дал мне» – и чуть не заплакал.

А потом парк окружил меня холодным утром и взглядом собаки. Она смешно смотрела на меня, когда я дремал, съёжившись на лавке. «Странно как-то, – думала собака – вроде пьяница, а пахнет трезво».

Очнулся я от давления в груди – что это? В кармане под сердцем иконка лежала и будто просила: «Отдай меня ей!» Часа два я простоял у светофора, ожидая Тебя. Иконка грела руку, а сердце благодарило Бога… Но не дождался…

Прошло время, и, когда нестерпимо стало, я молча отчаянно крикнул: «О Боже, позволь увидеть ту Женщину, которую Ты дал мне!» А через час сосед спрашивает: «В город надо? Попутчиком моим будешь?»

Тогда я и попал к Тебе на час (у дочки коклюш был, поэтому я спешил, набравши лекарств, домой)…

Три часа автомобилем – дорога к Тебе. Какая же она долгая и далёкая. Но мотор напел мне строки.

* * *

Ты живёшь вдалеке среди улиц ночных.

Часто снишься мне в объятьях моих.

Но к тебе не дойти и к губам не прильнуть,

Не узнать любви, погасив свечу.

Выпью грёз моих горький хмель.

Утро… очи открыв, без надежд бреду в день.

И грусти – не грусти, и кричи – не кричи:

Не те губы целуй, не тот стан обнимай.

Совы воют в гаях, и молчат соловьи.

Свою боль и в стихах мне не утопить.

Но в ночи бередит ЗАЧАРОВАННЫЙ миг —

На моём плече ТВОЯ УЛЫБКА СПИТ…

Есть и ноты. На Cassio играю немного. Живу нормально. Письмо писал в несколько заходов (поэтому разные цвета пасты). Заканчиваю его с самыми добрыми пожеланиями. Всё нормально. Божий дар бывает только раз, и за это я Тебе благодарен…

Gus_Eva

***

– В этот раз судьба увлеклась «Зоопарком?» – Марина, улыбаясь, посмотрела на меня.

– Вы знакомы с творчеством Майка Науменко? – с лёгким удивлением спросил я.

– Вторую песню, признаюсь, не слышала, а на первую мы с «Маринадом» кавер делали. Публика любит рок-н-роллы.

– Однако я не называл бы судьбой алгоритм случайного выбора песен. Звучит странно, особенно по отношению к творчеству этого музыканта. Судьба – это то, что случилось с Майком. Вы знаете, как он погиб? Прости, путаюсь, ты! Знаешь?