Жизнь, жребий и рок-н-ролл

Она начала думать о том, что у неё ещё может быть семья. И она будет печь пироги, и делать салатики по фирменным маминым рецептам. Будет читать своим детям книги из библиотеки, которую с любовью собирал папа.

И они пойдут в парк. На карусели она, Инга, займёт мамино место на лошадке с густой гривой. А на слонике с узорчатой попоной будет сидеть Вадим. А на её прежнем месте, крепко держась за оленьи рога, будет сидеть совсем другая девочка. Или мальчик.

Ирина Евгеньевна Ломакина

Я жду героя,

Я жду того,

Кто мне откроет,

Для чего

Жду я прощенья

От морей,

Чтоб плыть скорей туда, куда

Должна.

Н. Полева/И. Кормильцев

* * *

– Посто-о-о-о-ой, говорю!!!! – рыженькая девчонка бежала за неуловимым кузнечиком, а он и не думал даже оборачиваться.

Слёзы капали из голубых глаз четырёхлетней Вари.

* * *

– Варюш, принеси мне ковш, надо наполнить самовар, скоро придут гости!

– Почему опять самовар, мам? На дворе новая реальность, а мы как дикие…

Варе 15 лет сегодня. Ковш она так и не принесла, увлеклась паутинкой на уличной двери. Паутинка была одинока: хозяин куда-то спрятался. Вспомнился ей давнишний неуловимый кузнечик.

– Что вы от меня все уползаете, упрыгиваете, уходите…?! – вздох наполнился всхлипываниями.

Вот и первая любовь Варюшки был ничем не лучше – Ваня из соседнего двора. Случилась любовь недели за две до дня рождения. Ваня будто не замечал её совсем, ходил мимо и ни разу не повернулся в её сторону.

Папы у Вари не было: покинул мать после родов – надменно и безжалостно. А ей всегда не хватало друга, защитника…

– Мамочка, обними меня.

Вероника Сергеевна бросила все свои приготовления и прижала к себе свою ненаглядную.

Жизнь была у Вероники Сергеевны не из лёгких, Варю держала крепко, в ежовых рукавицах. Какие уж тут ласки? Некогда. А сегодня тоже обмякла и тоже прижалась. Обе не видели ничего, кроме трудов, забот, проблем.

– Варюш, а ковш-то где?!

– Нет его, мам, улетучился, как и все, все, все…, но я сильная, мы сильные, да, мам?

Подняла Варя ведро и налила в самовар воды.

– Что мне ковш? Я и так могу!

* * *

Сильная и уверенная в себе Варя стояла на берегу Невы.

– Ах вот ты какая, Варенька! Что ты там бормочешь, глядя вниз? – Варя обернулась, глаза её засверкали от слёз. – Ник, ты приехал!!!! Ты прие-е-ехал! Мой герой!

Молилась она о выздоровлении Никиты уже давно. Общались почти всю университетскую пору, но только онлайн, даже фотографий друг друга не видели, так им интересней было, но многое уже знали. Поведала Варя ему и про кузнечиков, и паучков, даже первой своей безответной любви досталось в её воспоминаниях. Ник как-то всё по-простому успокаивал, научал.

Никита стал инвалидом в 5 лет. После пожара родного дома все выбежали, а он задержался: кузнечика спасал, которого утащил у мальчишек, пытавшихся его прихлопнуть, – да и полыхнул. Так и жил на поддерживающем лечении. А тут ожил… с Варей ожил и в свои двадцать как будто заново начал дышать полной грудью.

Сморщенные от ожогов руки сжимали её ладонь, а лицо неумело держало улыбку.

– Как долго я тебя ждала, ей Богу, всю жизнь!

Мотовилова Татьяна Александровна

И как глупо рубить с плеча,

И как просто быть правым в речах,

И как страшно бывает начать

Всё сначала.

«Воскресение»

И вновь… с фатальной обречённостью стучаться в закрытую дверь чьей-то Души, отчаянно веря, что тебя услышат и поймут…

И вновь… биться голым сердцем о заледеневшее в своей боли чужое сердце и, получив душевную рану, цепенеть самому от боли…

И тогда – белое становится чёрным, а чёрное – белым…

И тогда – радужная палитра чувств твоей Души приобретает Серый цвет Тоски, и ты не можешь заснуть ночью, ворочаясь в стылой пустыне постели…

И ты – уже не веришь никому и не ждёшь ничего в этом застывшем для тебя мире…

И ты «натягиваешь» опостылевшую маску внешнего благополучия и, задыхаясь в ней, как в отслужившем свой срок противогазе, идёшь ко дну в океане своей каждодневности…

И лишь поэтические строки под бешеный ритм, наполненный мощной энергетикой, драйвом, дерзостью и харизмой музыкантов, становятся твоим спасательным кругом…

И лишь тогда ты начинаешь чувствовать связь физического с душевным, постепенно оттаивая и оживая от кромешной боли-тоски звериной…

Всё имеет своё начало и свой конец…

Всё, кроме одного – Времени, которое невозможно повернуть вспять, но которое, как песок в пустыне, засыпает барханами самые глубокие душевные рубцы…

И вновь… на горизонте появляется тонкой рассветной полоской надежда на встречу со своей Судьбой, и ты, как птица Феникс, возрождаешься к новой Любви…

И вновь… твоя Душа гитарной струной вибрирует при встрече с музыкой твоего сердца, а сердце замирает от созвучных тебе слов… стихов… мыслей… И весь мир расцветает радужной палитрой чувств твоей души…

И вновь… фатальная обречённость приводит тебя к «тем» Дверям, за которыми была Бездна… Душевной боли…

И вновь…

Gus_Eva

Ах, что будет, то и будет…

Не жалею ни о чём! Ангел мой меня разбудит,

Сердце отворит ключом…

«Крематорий»

Когда Антон открыл конверт, его глаза округлились. Друзья пристально смотрели на него и ждали реакции.

«Скажи уже хоть что-то!» – не удержался и крикнул Сергей.

Друзья радостно заулюлюкали и ждали, пританцовывая под громкую музыку.

Наконец Антон нарушил молчание: «Да вы сумасшедшие!»

Конечно, сумасшедшие, ведь сегодня, в честь его тридцатилетнего юбилея, они подарили ему путёвку на один из островов архипелага Фиджи. Он кинулся в толпу друзей и начал их обнимать. Громко хохоча, они не устояли на ногах и свалились в кучу.

«Но это ещё не всё, – коварно ухмыльнулась Оксана. – Мы взяли путёвки и для всех нас тоже!»

Все были счастливы, обнимались, танцевали и выпивали за здоровье Антона. В комнате царила любовь, дружба и теплота. Изрядно выпив, друзья начали расходиться. Последнее, что помнил Антон, это то, как Сергей сказал ему, что нужно отдыхать, ведь уже через день им предстоит невероятное путешествие.

Спустя пару суток друзья наконец оказались на острове, о котором раньше только читали в интернете. Разместившись в отеле, они встретились с гидом, который предложил им экскурсию в заброшенное место, славившееся своими странными явлениями. Любители острых ощущений, не задумываясь, согласились.

На следующий день, рано утром, в холле отеля нас ждал наш гид Асад и его помощница Файзи. Антон осматривал её как заворожённый: девушка была просто космической красоты. Она встретилась взглядом с Антоном и улыбнулась своей ослепительной улыбкой, попав в самое сердце молодого парня.

Голос Сергея вывел Антона из ступора: «Эй, герой-любовник, нам пора», – парень весело пихнул друга под рёбра.

Впереди ребят ждало не самое положительное событие в их жизни, но они пока об этом не знали.

Уже несколько часов группа туристов со своими сопровождающими бродили по отелю. Сколько этажей и сколько десятков ступеней было пройдено, никто не считал, но все как один знали, что бесконечно много. Оказавшись в самом низу отеля, в подвале, так и не встретив ничего подозрительного, друзья решили двигаться назад, к исходной точке, где их должен был ждать вертолёт. Разочарованно все побрели к лестнице, но тут Оксана радостно вскрикнула: «А что, если нам попробовать подняться на лифте?»

Асад воспринял эту идею как очень плохую, ведь отель очень старый, и здесь никто не проводил никаких ремонтных работ уже очень давно. Но ребята устали настолько, что в этот момент чувство страха у них куда-то исчезло. Как это ни странно, лифт работал, вся честная компания погрузилась в него и двинулась вверх.

Антон стоял рядом с Файзи и не мог оторвать от неё глаз. Она краснела и смущалась под его влюблённым взглядом. Парень хотел взять девушку за руку, но тут лифт внезапно и сильно тряхнуло, следом погас свет. Устройство начало быстро терять высоту.

«Мы падаем!» – закричала толпа, а дальше – только крик и темнота.

Антон очнулся в больнице. Рядом пищали какие-то аппараты, а на стуле напротив дремала медсестра. Он судорожно пытался вспомнить, что же с ними произошло. С ними…

Парень попытался позвать медсестру. Она открыла глаза и подошла.

«Всё в порядке, – сказала она (на её бейджике было написано „Елена“), – с вами и вашими друзьями всё хорошо. Вам очень повезло: отделались лёгким испугом. Ваш гид Асад тоже не пострадал».

«А что с Файзи? Она в порядке?» – с тревогой в голосе спросил Антон.

Медсестра Елена удивилась вопросу и вышла из палаты. Через несколько минут вошёл врач, и Антон снова поинтересовался о судьбе Файзи. Доктор начал тихо и спокойно: «Кроме вас, ваших друзей и Асада, на экскурсии никого не было».

Увидев в глазах молодого человека панику, доктор продолжил: «Вы испытали большой стресс, я скажу Елене, чтобы дала вам успокоительное».

«Подождите, я чётко помню девушку, помощницу гида! Вы должны сказать мне, что с ней!» – закричал Антон, но медсестра уже колола лекарство.

«Я выясню, что там произошло на самом деле. Не мог же только я видеть Файзи! Мне нужно скорее встретиться с друзьями! Я разыщу эту девушку, несмотря ни на что, я знаю её один день, но уже безумно люблю!» – шептал себе под нос Антон, проваливаясь в сон.

Авдеева Кристина

Давайте все сойдём с ума

Сегодня – ты, а завтра – я.

Давайте все сойдём с ума,

Вот это будет ерунда!

«Агата Кристи»

9:67

Мама всегда права. И мама всегда говорит правильно. Если маму не слушать и делать, что вздумается, то будет плохо.

На всякий жизненный случай у мамы был мудрый совет: как быть, кем стать, с кем дружить, о чём мечтать.

Виталик всегда маму слушал. И слушался во всём. В человека вырос. Умного, успешного и послушного.

Вот он сейчас сидит в уютном кабинете. Вокруг него мягкие кресла, кушетки, приятно пахнущие дорогой кожей. А на двери золотится табличка с надписью: «Психолог Виталий Витальевич А.».

Личный кабинет у элитного психолога есть, а личной жизни нет. Потому, что такой исключительной женщины, как его мама, Виталий не встретил, а «жениться из-за гормонального всплеска» ему мама же и отсоветовала.

И пролетел тот месяц май. Тот самый май, когда Виталику не пригодился ни один мамин совет. А были лишь горящие глаза, манящие губы и немыслимые переплетенья рук и тел.

А потом мама вернулась из санатория и вынесла всю любовь за шкирку. В буквальном смысле. Зашла в комнату сына, откинула одеяло и вытащила сонную девушку на лестничную площадку.

Виталику помнится, что тогда он и получил главный совет в своей жизни.

Мама присела на краешек кровати, закурила сигару и, пуская сизый тягомотный дым к потолку, посмотрела на часы, висевшие на стене.

– Смотри, сын, – мама сильной рукой повернула к себе заплаканное лицо Виталика от подушки, – на часах 9:30, и твоя безумная девица выносит нашу дверь, пугая соседей. Но ровно в 10:00 все твои неприятности закончатся.

– Нет! – Виталик дерзнул, лягнув мать в монументальную спину. – Это ты сумасшедшая, а она нормальная. Никогда не будет по-твоему. Неприятности не ведают точного времени.

Лёгкая улыбка, несвойственная его волевому лицу, проскользнула и исчезла в небытие.

Тогда, в 10:00, девушка ушла и более не появлялась в жизни Виталика. А все неприятности, какими бы они ни были грандиозными, к десяти часам утра обязательно рассеивались, как тяжёлый дым от маминых сигар.

А вчера… Да, это было вчера. Мама хрипела, выкашливая сгустки смертельного ужаса в белый хруст крахмальных больничных простыней.

Виталий же с нетерпением и усталой злостью ждал 10:00, поглядывая на циферблат золотых наручных часов.

Как бы ни хотелось маме жить… спину сына, покидающего больничную палату, она уже не увидела.

Психолог Виталий Витальевич А., уже в дне сегодняшнем, с нескрываемым неудовольствием, поглядывал на электронные часы, висевшие над дверным проёмом кабинета.

Зелёные отблески диодов замерли в позиции 9:30. Безумно болела голова, а бесконечно нудный клиент гудел про тоску и безысходность.

– …нет, она не была сумасшедшей, – клиент – мужчина средних лет, лощёный, богатый и самоуверенный, сидел напротив психолога, упрямо и твёрдо смотрел ему в глаза. – Но она говорила настолько правильные слова, что я сам себе казался неправильным и сумасшедшим.

– Что же говорила вам ваша мать? – Виталий замер золотым пером чернильной ручки над слепящей белизной блокнотного листа. – В детстве кроются все проблемы, пове…

– Не в детстве, Виталий Витальевич, вчера, – клиент смахнул невидимую пылинку с острия заглаженных брюк. – Мать пришла в мой офис и стала говорить, что времени не существует. Есть только ничего. Пустота.

– А вы?

Виталий мельком глянул на золотые стрелки, скользившие по циферблату на запястье: 9:59. Ещё минута – и все неприятности закончатся сами собой.

– А я ждал, пока настанет 10:00 – и все неприятности закончатся сами собой, – клиент прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. – Всегда так было.

– Всегда так было, – эхом откликнулся Виталий. – И что?

– А 10:00 не наступило, – клиент протянул психологу руку, на которой сине-мертвенным бликом из-под манжета выполз платиновый кругляш циферблата. – Смотрите сами: 9:67. А потом будет 9:68. И так до полуночи.

– Бред, ерунда, сумасшествие. У вас часы неправильные, – Виталий вытянул свою руку с часами в направлении клиента. – Вот: 9:67. Чёрт!

Взгляд Виталика заметался по кабинету, ловя показания часов, в большом количестве наличествовавших в нём.

И электронные табло, и циферблаты – все показывали 9:67… 9:68… 9:69…

– Виталий Витальевич, вы не сошли с ума, – клиент достал из кармана толстенную сигару, сбросил золотое колечко обёртки и специальными щипчиками откусил кончик, зажигалкой в платиновом корпусе поджёг табачную дирижаблеобразную скрутку, выпустил струю тягучего сизого дыма, – мама всегда права: ничего нет. Есть только пустота…

Оксана Царькова

Но если есть в кармане пачка сигарет,

Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день…

И билет на самолёт с серебристым крылом,

Что, взлетая, оставляет земле лишь тень.

«Кино»

Было у меня два друга, вроде совсем разные, а оба невезучие. Шкодил всегда только один, а доставалось всем троим. Их будто бы судьба свела, она же нашу троицу и разлучила.

Вот хотелось ли тебе в детстве, в пору школьных каникул, в самый разгар лета, заниматься учёбой? Уверен, что не хотелось от слова «совсем». А Фёдор в свои девять души не чаял в уроках музыки, учась играть на скрипке и регулярно одаривая благодарных слушателей в лице родителей, а бывало, что и неблагодарных – в лице соседей, гаммами, а порой и сонетами. В пору летних каникул «невероятная удача» насладиться Фединой игрой на скрипке выпадала дедушке с бабушкой. От последней он и унаследовал страсть и любовь, к девяти годам – безответную, к музыке.

Наверное, по-другому и быть не могло: его судьба, родившегося в семье интеллигентов (дед – профессор философии, бабушка – пианистка, отец – архитектор, мать – журналист), была предопределена с рождения.

Будущий претендент на лавры Никколо Паганини в детстве напоминал мечту любого задиры. Его внешность представляла собой буквально «комбо» для нелестных эпитетов: субтильный, с огненно-рыжими волосами и россыпью веснушек на болезненно-белом лице, картину дополняли очки в роговой оправе, пластинка для исправления прикуса да ещё в придачу под мышкой – кофр со скрипкой.

В тот погожий июньский день путь Феди с очередного урока музыки пролегал через двор, в центре которого росло раскидистое дерево старой черешни. Решив совместить приятное с полезным, он остановился под кроной дерева на миг – перевести дух, воровато оглядывая листву в поисках спелых ягод. С нижних веток ягоды срывали ещё зелёными, в то время как верхние могли покориться только самым отчаянным скалолазам, в число которых Федя не входил.

Несмотря на отсутствие ветра, листва над головой Феди зашуршала, и через мгновенье он почувствовал лёгкий удар в затылок, за которым неминуемо последовал ещё один. Пока Федя, прищурившись, пытался рассмотреть обидчика, ветки черешни затрещали, и сверху на него, чертыхаясь и «ойкая», обрушилось что-то чумазое, растрёпанное, босоногое, с копной белых, словно лён, волос, торчащих во все стороны, кончики прядей которых были багровыми от сока ягод.

Федя, не мигая, смотрел на свалившегося на него незнакомца, про себя отметив, что глаза у него разного цвета – голубой и серый.

Будучи отнюдь не робкого десятка, незнакомец прервал неловкую паузу первым, выпалив:

– Чё пялишься, рыжий?! Ну, чего застыл?!

– Ты коленку разбил. Дома влетит? – Федя кивнул на колено мальчика, из которого струйкой сочилась кровь.

– Пф-ф-ф-ф, ещё чего? Я себе сам хозяин, ругаться некому, – отмахнулся от Феди чумазый.

– Возьми, приложи к ране, – Федя заботливо протянул ему платок. – Меня Федя зовут, а ты?

– Кеша, и мне уже пора. Бывай, рыжий, – засмеявшись и схватив платок, протараторил чумазый и было бросился наутёк, но, споткнувшись о кофр скрипки, рухнул в траву.

С того дня Кеша, я и мой друг и коллега по несчастью в виде музыкальной школы Федя стали неразлучны.

Кеша, хоть он был и совсем из другого теста: задира, первый участник любой драки, – влился в наш с Федей тандем, как будто мы дружили с рождения.

При этом Кеша каким-то образом умел совмещать в себе невезучесть в её высшей степени и способность в последнюю минуту увернуться от мчащегося на него поезда, иногда – в буквальном смысле, когда, будучи подростками, мы катались на поездах «зайцами».

В моменты, когда получалось выпутаться из проблем, в которые Кеша нас же и втягивал с неизменным постоянством, он всегда начинал хохотать и кричал: «Живём, братцы! Будем жить!»

Так продолжалось ещё 15 лет. Но, повзрослев, Кеша не утратил чувство авантюризма и, даже узнав про четвёртую стадию, всё равно остался верен своему девизу: «Живём, братцы».

В нашу последнюю встречу в хосписе он, похожий на собственную тень, всё так же улыбнувшись и прищурив разного цвета глаза, сказал: «Живите, братцы».

Встречаясь с Кешей в том месте, где можно услышать свои мысли, мы с Федей непременно говорим: «Ну как ты, братец? Живём, родной…»

Юлия Климова

Мы как трепетные птицы,

Мы как свечи на ветру.

Дивный сон ещё нам снится,

Да развеется к утру.

«Пикник»

Она сказала мне:

– У меня есть муж и есть сын. Я не хочу больше влюбляться.

Я спросила:

– Почему? Разве влюблённость – это плохо?

Она ответила:

– Плохо. Иногда невыносимо плохо. Эти бессонные ночи, эти бесконечные ожидания коротких встреч. Эта иллюзия счастья и того, что вся жизнь укладывается в одну ночь, что за неё можно отдать всё, а потом опустошённой и несчастной брести по долгой жизни, обманывая всех фазой: «Я ни о чём не жалею». Влюблённость – это очень плохо.

Я смотрела на эту красивую, обеспеченную, уверенную в себе (даже более чем уверенную – самоуверенную) молодую женщину и верила в её правду. И всё же задала ей ещё один вопрос:

– А ты проходила сама через этот трепет сердец, через эту бешеную страсть, через волшебство и сладость этих встреч?

Она улыбнулась мне в ответ:

– Да! Мне повезло, что это было у меня с моим будущим мужем. Это достаточно пережить один раз в жизни. Для меня это так.

А я-то что? Я с ней полностью согласна. Жаль только, что не смогла контролировать очередную влюблённость в себе, когда случайно встретила её мужа…

Сергей Анатольевич Доброеутро

Немного огня – середина пути.

Немного огня тебя может спасти

В блеске обмана…

«Пикник»

Она стояла посреди гудящей толпы большого железнодорожного вокзала и с грустью думала о том, что прошёл ещё один её день – Татьянин. Она всегда ждала в этот день какого-то чуда, но каждый год день проходил буднично и незаметно. Вот и сегодня она, как обычно, возвращалась домой. Правда, билет пришлось взять на ночной поезд, так как на вечерний она опоздала…

Он заметил её, как только вошёл в здание вокзала: она отрешённо стояла около колонны, и, казалось, что её окружает прозрачная непроницаемая стена: люди как бы обтекали её. Ему тут же захотелось проникнуть за эту стену и так же отрешиться от действительности, которая вечно преподносит мелкие гадости (а иногда и весьма крупные!). Вот и сегодня ему забыли заказать обратный билет из командировки, и теперь он вынужден не наблюдать за странной незнакомкой, а нестись в кассу за билетом, чтобы успеть хотя бы на ночной поезд…

Она обрадовалась, что в купе не было попутчиков: можно не надевать «маску», а побыть собой. Поезд тронулся, за окнами проплыли привокзальные огни.

Она смотрела на крупные хлопья снега, слушала перестук колёс и мысленно представляла, как распахнётся дверь купе и появится Он… Ей всегда казалось, что Его она встретит непременно в Татьянин день (что-то чудо случайной встречи затянулось даже не на годы, а на десятилетия). Ехать надо было три часа, в купе было тепло и уютно (поезд был фирменным), и, похоже, она задремала…

Он заскочил в вагон почти одновременно с тем, как тронулся поезд, показал билет проводнику и, выяснив в каком вагоне ресторан, направился туда подкрепиться: в сутолоке дня не успел пообедать. Он сидел в вагоне-ресторане, смотрел в окно на пролетающие огни полустанков и всё время возвращался к образу странной женщины на вокзале. Было в ней что-то неуловимо близкое, созвучное ему, он не мог объяснить себе, что именно привлекало в ней. Может, то, что от неё веяло душевным покоем, а может, он просто устал и хотел побыстрее добраться до купе, где можно наконец забыться под колыбельную колёс.

Он осторожно открыл дверь купе. Не хотелось никого тревожить, да и говорить дежурные фразы попутчикам тоже не хотелось… Появление средневекового мага его удивило бы меньше! У окна, неловко поджав под себя ноги, дремала странная незнакомка с вокзала! Он тихо присел напротив и окунулся в уютный покой, который просто изливала вокруг себя эта удивительная женщина…

…Перестук колёс перемежался с ахматовскими строками:

…и мне показалось, что это огни

со мною летят до рассвета,

и я не дозналась, какого они,

глаза эти странные, цвета.

и всё трепетало и пело вокруг,

и я не узнала: ты враг или друг,

зима это или лето…

Ей грезилось, что напротив сидит Тот Единственный, которого она так долго ждала. Ему не надо было ничего объяснять… Его глаза лучились теплом и пониманием…

Резко взвизгнули двери купе, и проводник громко назвал её станцию. Она, вздрогнув, открыла глаза и напротив увидела Его…

– Добрый вечер!

Широко раскрытыми (такими родными!) глазами она заворожённо уставилась на него…

Он вежливо помог ей надеть полушубок…

– Счастливого пути!

Gus_Eva

***

– Странно, – сказала Марина, – две песни подряд, и обе – «Пикник».

– Случайный выбор непредсказуем, – констатировал я. – Но в этой подборке «Пикника» много. Я очень люблю эту группу. А ты?

– Очень. Я, когда голос Шклярского слышу, мне просто на колени хочется встать и молиться на него. Он на меня действует, как удав на кролика. И о чём он поёт, совершенно не важно. Мечтаю попасть на его концерт.

– Я был на их концерте. Недаром эту группу называют культовой, совершенно недаром. Шклярский реально создаёт культ. И поклонников его культа – море. ВТБ-арена битком была. Ни одного свободного места.

– Прямо завидую.

– После ВТБ-Арены они выступали в «Крокусе» с симфоническим оркестром. Хотел и туда сходить, но почему-то передумал, и слава богу. Уберёг от теракта. Бог, или случай, или жадность, не знаю. Билеты-то недешёвые…