Серлиссия. Благословенные

Душистые луга и цветущая долина давно остались позади, отрезанные границей из холмов. Степь простёрлась к востоку. На западе выступил частокол бледных скал. Под ногами – сухая чёрствая почва. Пыль. Выносливые, свыкнувшиеся с засухой растения, тесно сцепившиеся стеблями под палящим солнцем.

Человеческому глазу такой пейзаж мог видеться однообразным, одноцветным. Реа видела его иначе. Для неё степь играла самыми разными красками. Каждая травинка – своего особенного оттенка, как нитки тилорского ковра сплетаются в изысканный золотой узор. Шафрановая степь. Янтарная степь. Медовая степь. Виток за витком, он складывался в сложные рисунки.

Когда Реа поднимала глаза к небу, она видела в нём едва заметные очертания всё тех же «мыльных пузырей». В детстве, во времена походов, мать рассказывала ей о снах, которые снились богам. О том, что пряталось внутри шаров: об эфемерных замках, о морях, о цветочных полянах и диких джунглях.

– Там нет законов Спящих, лишь красота, чувства и бесконечное воображение.

– Откуда ты знаешь, что в них? – спрашивала Реа. – Ты не бывала там.

У матери не было крыльев. Как все Мева она была привязана к земле.

– Бывала, – отвечала мать. – Во сне.

От матери Реа достались лапы – достаточно маленькие, чтобы их можно было спрятать под длинной плотной варкой и онучами, но по-кошачьи сильные и гибкие. Также от матери ей достался отличный слух и прекрасное зрение.

От отца Реа досталось человеческое лицо, человеческие руки с длинными пальцами и светлые человеческие волосы. Реа предполагала, что бледная кожа, которую болтун на ярмарке сравнивал с белоснежными пиками Коррака, тоже досталась ей от отца.

Мева не любили полукровок и терпели их исключительно по одной причине. Закон запрещал «кошкам» покидать резервации и как-либо контактировать с внешним миром. Мева возделывали землю, на которой росли исключительно самые упорные растения. Варили из стеблей еду и пиво, плели мебель и утварь. Да только этим одним ведь не проживёшь. Поэтому кому-то приходилось идти на риск – торговать. И вот тут-то им было не обойтись без полукровок. Без тех, кто походил на человека достаточно, чтобы обмануть невнимательный глаз. Так уж вышло, что Реа оказалась одной из них.

Путь домой лежал через скалистую местность. Она бежала, иногда припадая к земле, всегда начеку, всегда готовая схватиться за оружие. Будь она чистокровной Мева, ей было бы куда легче. Полукровки были слабее, их чувства – не такими острыми. Будь она чистокровной, она бы услышала приближение пантеры гораздо раньше.

Зверь прыгнул на неё из глубокой тени, что лежала в щели между валунами. Реа уловила движение краем глаза и едва успела отскочить. Пантера пронеслась мимо злобным вихрем. Девушка упала ничком на землю, перекатилась и тут же вскочила, взметая облако пыли и песка. Выхватила кинжал.

Зверь развернулся и зарычал, оскалившись.

«Почему люди обзывают нас кошками? Что у нас общего с этими злобными созданиями?»

Реа подняла руку с оружием, вспоминая материнские уроки. В то далёкое время, когда они ходили по неведомым никому тропам.

«Блефуй, утёнок, – говорила мать. – Что с людьми, что с птицами, что с животными – в любой опасности, блеф везде сгодится».

Пантера весила раза в три больше девушки. Её острые загнутые когти оставляли в песке следы, как от лезвий ножей. В рукопашной схватке у Реа с ней не было шансов. Нарастающая в груди паника уговаривала бежать, но бежать нельзя. Бежать – значит показать слабость. Слабые в степи погибают.

– Страх, – говорила мать, – это крошечная ледяная бусинка, которая рождается в сердце. Её надобно схватить и сжать, крепко-крепко. Растопить силой воли. А иначе она разрастётся, и будет расти, и расти, пока не проглотит твоё сердце целиком.

Реа так и сделала – схватила свой страх и стиснула его, подавляя, растапливая.

«Спокойно, Реа. Да, ты слабей, но пантера-то этого не знает. Нужно её обмануть. Блефуй, утёнок…»

Реа закричала. Это был нечеловеческий крик – больше рычание, сродное кошачьему.

«А может у нас и правда есть что-то общее?»

Пантера насторожилась. Потянула носом, пытаясь понять, что за существо перед ней – человек или зверь? Опасно ли? Стоит ли напасть? Или лучше идти своей дорогой?

На мгновение они замерли – дикая кошка и девушка с кинжалом в руке, а потом пантера прыгнула. Это был грациозный прыжок, стремительный и вместе с тем неторопливый – будто само время остановилось, давая ей возможность оторваться от земли и взмыть в воздух, изогнуться гибкой дугой и обрушить вес на жертву.

Реа бросилась вперёд, сжимая рукоятку оружия – до смешного маленького в сравнении с бронзовыми когтями зверя. Она размахнулась, метя в шею. Лезвие только скользнуло по шелковистой шерсти, оказавшейся неожиданно плотной и прочной, не хуже настоящего доспеха.

Будь Реа человеком, она не продержалась бы и минуты в битве против дикого зверя, но и до чистокровных Мева ей было далеко. Она слышала рассказы стариков о том, как они встречались один на один с пантерами и медведями, и выходили победителями из таких схваток. Она бы усомнилась, сочла бы такие истории простой похвальбой у костра, если бы своими глазами не видела, как её мать убила однажды волка.

Атаки пантеры стали стремительнее. Они не оставляли ни секунды передышки, не давали поднять кинжал, прицелиться. Сил Реа только и хватало на то, чтобы вовремя уклоняться, отскакивать, да и то, с каждым разом это давалось трудней.

Вот зверь рванулся с места, налетел на неё и сбил с ног. И на сей раз ей не удалось быстро подняться. Падая, она сильно ушибла бок. Рукав туники превратился в лохмотья. Из порезов, оставленных мелкими камнями, сочилась кровь. Впервые с тех пор, как услышала рык пантеры, она испугалась. По-настоящему испугалась. Выпустила из кулака страх и почувствовала, как он разрастается, поглощая её.

Её глаза искали, напрасно, что-нибудь – что угодно – что могло бы хоть как-то помочь. И тут она увидела. Они с пантерой были не одни. У поединка был зритель.

На толстой ветке полусухого дерева, выросшего из трещины в скалах, сидела девочка. Реа не узнала в ней оборванку – ту самую, с которой она поделилась хлебом на ярмарке. Зато она узнала в ней птицу.

Реа не привыкла ожидать милосердия от чужаков. Тем более от Кори, и всё же в этом был её единственный шанс.

– Помоги! – крикнула Реа. – Помоги мне, пожалуйста…

Кори не двинулась с места и продолжала наблюдать, совершенно безразличная, будто бы перед ней бились два муравья, и исход был ей малоинтересен. Крылья за её спиной – едва видимые, как марево над горячей землёй.

Пантера тем временем уже снова ринулась к ней. С глухим криком Реа откатилась в сторону. Её отчаянно метавшийся взгляд нашёл в скалах, в нескольких шагах, узкую расщелину. В безысходности, девушка метнулась к ней и забилась в пространство между камнями, так глубоко, как смогла.

Зверь взвыл от досады и принялся ходить взад-вперёд, будто надеясь отыскать способ вытащить добычу из укрытия.

«Я в ловушке, – подумала Реа. – Пантера не уйдёт. Будет караулить, пока я не выберусь наружу. А когда выберусь, она меня съест».

Она больше не видела девочку-птицу. Рядом ли она ещё? Наблюдает своими равнодушными глазами или улетела? В узкой щели едва хватало места, чтобы сделать вдох, и всё же Реа набрала столько воздуха, сколько смогла, и крикнула на всякий случай:

– Помоги!

Голос прозвучал совсем слабо.

Пантера предприняла дерзкую попытку когтями выскрести Реа из укрытия, и девушке пришлось забиться глубже. Когти царапали камень в ладони от её плеча. Она больше не могла кричать – холодные камни совсем сдавили грудь.

– Помоги… – прошептала Реа, обращаясь уже не к коринке, а… к кому? К Спящим? Так ведь они не услышат. Они никогда не слышат…

Когти заскребли по камням, и Реа зажмурилась. Она не была отважным воином, как её мать. Она не была сильной, как её племя. У неё была одна-единственная задача – отвезти товары на ярмарку, а вместо этого она умудрилась потерять и телегу, и лошадь, и товары… Что ж, может быть, она заслужила то, что получила.

И тут что-то произошло. Нечто стремительное и тяжёлое упало с неба и с грохотом врезалось в скалу, совсем близко с тем местом, где укрылась Реа. Девушка открыла глаза. Камень! Булыжник, размером с куриное яйцо! Пантера дёрнулась и развернулась, отвлекаясь от Реа. В следующий миг второй камень полетел вслед за первым. Он врезался в землю, послав в воздух сноп щебня.

Очевидно, Кори всё-таки решила вмешаться. Промелькнув под самым носом у пантеры, которая не успела даже сообразить, что происходит, она подобрала с земли новый снаряд, и метнула им в зверя, попав аккурат промеж лопаток. Бессильная против нахальной девочки-птицы, парившей вне досягаемости в воздухе, пантера отступила и побежала прочь, забыв про загнанную в ловушку добычу.

Реа перевела дух. К тому времени, когда она собрала достаточно сил, чтобы выбраться из расщелины, девочка пропала. Унеслась на прозрачных крыльях, так ни слова и не сказав.

Откуда она вообще взялась?

И почему всё-таки решила вмешаться?

Реа обвела глазами округу, на случай если пантера не убежала далеко, а поджидала где-нибудь в укрытии. Нет, кажется, всё тихо. Тогда Реа оглядела себя. Порванная туника, кожа вся в ссадинах и порезах. Что за зрелище ожидает её племя, когда она вернётся! Она уже слышала голос старейшины Рароса:

«Ты – позор для Мева, Ареар!»

А что если… что, если вовсе не возвращаться? Может быть… она поглядела на мешочек с монетами, крепко-накрепко привязанный к поясу. На первое время ей бы хватило. Она могла бы стащить где-нибудь одежду, варку, снова притвориться тилоркой, добраться до большого города и затеряться в безликой толпе…

А дальше? Сможет ли одинокая Мева выжить среди людей? Ей не заработать на жизнь. И если её обман раскроется (тут ей живо вспомнился ужас, испытанный в Ваноре, когда тот разъярённый торговец сбил с неё шарф), у неё не будет места, куда сбежать. Где укрыться.

Думая так, она продолжила путь. И тут что-то на земле привлекло её взгляд. Зверёк, окровавленный и разбитый, глядящий в небо неподвижными глазами. Дикий заяц с длинными ушами и тёмным хвостом. В первый миг она решила, что его загрызла пантера, однако…

Она опустилась на четвереньки, чтобы лучше рассмотреть его. Следы зубов пантеры, как если бы она схватила его, а потом оставила, отвлёкшись на что-то… или скорее кого-то – на Реа.

Что же не так? Зайцы водятся в прерии. Пантеры едят зайцев. Казалось бы, ничего необычного…

Реа принюхалась, расплетая полотно запахов – отделяя их, ловя тот, что был нужен, а лишние отметая. Она прошла несколько десятков шагов, прежде чем увидела второго зайца. На сей раз следов зубов не было. Крошечное тельце было сломано, как будто упало с высоты. Из бока, среди свалявшегося бурого меха, торчала стрела. Реа выдернула её и присмотрелась. Оперение зелёное с чёрными крапинками. Не Мевская, не тилорская.

Если бы Реа взялась предполагать, то решила бы, что девочка-птица настреляла этих зайцев, чтобы разбросать здесь, выманивая пантеру из логова запахом крови. Только к чему ей это? Зачем Кори устраивать на неё засаду? А после этого самой же спасать?

Итта

Итта взмыла в небо, позволяя потокам воздуха пронести её на гребне, а затем нырнула вниз, окунаясь в свежее утро, как скопа, ныряющая в воду за рыбой.

У речной заводи группа ребятишек охотилась на вьюнов. Стоя по колено в воде, они ловко орудовали сачками, а заметив Итту, так и подскочили, и приветствовали её восторженными воплями:

– Глядите! Глядите!

– Кори! Настоящая!

В этих краях её братья и сёстры были редкими гостями. Не удивительно. Есть ли в мире более безрадостная картина, чем степи? Глазу не за что зацепиться. Долина реки, где стояла одна из столиц, Ванора, была единственным ярким пятном на однообразном ландшафте. И Сны богов стремились к ней со всей степи.

Никто не знал, что управляет Снами – что заставляет их танцевать в воздухе, притягивает или отталкивает. Итту это, впрочем, мало заботило. Ей было гораздо важнее то, что скрывалось внутри.

Она пронеслась над рекой. Новые крики приветствовали её. Она умела становиться незаметной, но бывало, что ей нравилось, когда люди задирали головы и провожали её взглядами, и завистливыми, и восхищёнными.

– Птица! Птица!

Эти чумазые степные детишки отдали бы всё на свете, чтобы оказаться на её месте. Они и понятия не имели, что родиться Кори – вовсе не означало быть таким, как Итта.

В её семье, из четырёх детей лишь она умела летать. У самого старшего были крылья, но слишком слабые, атрофированные. У близнецов, что моложе его на три года – по одному уродливому крылу на брата. Тоже не полетаешь. И подобные изъяны были почти у всех Кори. У кого-то они проявлялись в крыльях, у кого-то – иначе. Итта, в отличие от братьев, родилась с прекрасными крыльями… и без языка.

Ну и пусть. Она ни на миг не жалела. По мнению Итты, куда лучше было уметь летать, чем болтать всякую чушь, и, если бы кто-то предоставил ей при рождении выбор, она оставила бы всё, как есть.

Итта резко взвилась вверх – так что даже уши заложило. Впереди показался прозрачный шар. К нему-то она и держала курс. Выше, выше, ещё немного… На миг на поверхности шара мелькнуло её отражение – хрупкая девочка с крыльями слишком большими для её худосочного тела – а следом, будто бы и впрямь нырнув в ледяную воду, Итта прошла сквозь барьер и оказалась внутри.

«Это как открывать подарок, – подумала она. – Всякий раз новый сюрприз».

Каждый Сон богов отличался своеобразием. Одни приятные и красивые, одни – мрачные и пугающие. А вот этот… этот оказался особенно странным.

Как это часто бывает, внутри он был во много раз больше, чем снаружи. Небо в нём переливалось серым и чёрным и немного жёлтым. Над её головой возвышалось некое строение, отдалённо напоминающее корабль: у него были две стройные мачты и вытянутый нос с гальюнной фигурой в виде оскалившегося чудовища. Корабль парил в воздухе. Итта не увидела ни веревок, ни цепей, которые бы держали его. Он просто висел, сам по себе, не падая и не улетая в небо.

Она вспорхнула на леер и едва не вскрикнула – не от испуга, от неожиданности. Палубу заполонили скелеты. Нет, Итту поразил не вид костей – за свои тринадцать лет она и не такое успела повидать. Тут было кое-что другое. Скелеты не усеивали палубу, как положено. Они стояли, прямо, застыв в боевых позах – с оружием, зажатым в костяных пальцах, в два ряда, друг напротив друга. Ни дать ни взять фигуры перед началом шахматной партии или две армии, ожидающие призыва к битве. Итта прошлась меж рядов, заглядывая в пустые глазницы черепов, готовая мгновенно отскочить, если хоть один из них пошевелится.

Её собратья избегали подобных мест. Те, кто путешествовал по Снам, предпочитали, как правило, что-нибудь покрасивее, поприятнее. Итту притягивало иное. Каждый раз, пересекая границу Сна, она надеялась увидеть нечто подобное этому. Нечто такое вот жуткое и непонятное.

Она спустилась в трюм. Там царил порядок. В каюте капитана был накрыт к завтраку стол – тарелки и кубок, графин и приборы были расставлены на белой скатерти. Накрыт на двоих. Только самой еды не было – сгнила или не успели подать? Если бы сгнила, что-то всё равно осталось бы, нет? К тому же тлен не коснулся ничего прочего в каюте – ни дерева, ни тканей. Всё блестело, всё выглядело свежим, отполированным, отглаженным.

Взгляд Итты остановился на лежащей на столике у окна раскрытой книге. Она подошла, взяла томик в руки. Чтение не интересовало её, даже если бы скудного света хватило, чтобы разобрать текст. Что её привлекло так это медальон на тонкой серебряной цепочке, вложенный между страниц. Итта подняла его, повертела в пальцах. Насколько она могла разглядеть, работа была очень искусная. Нити серебра переплетались в овальной рамке подобно ловчей сети и образовывали рисунок… или скорее надпись.

Итта сунула кулон в карман и продолжила исследовать каюту, вдыхая запах воска для полировки мебели. Она нашла в сундуке отрез мягкой ткани и приложила его к щеке, а когда чуть-чуть разжала пальцы, шёлк легко выскользнул из них и слетел на пол.

Стало светлей. Она подняла взгляд к потолку. Он сделался полупрозрачным. Стены каюты начали мерцать. Похоже, пора уходить.

Сны были недолговечны – они понемногу таяли, одни медленнее, другие быстрее. Итта не знала, почему так происходит, но давно приметила, что чужое вторжение ускоряло процесс. Самое долгое пребывание во Сне для неё было… где-то чуть больше двух дней. Она помнила, как цеплялась за тот сон, не желая его отпускать. Тогда она была ребёнком.

Итта вырвалась из Сна на резвых крыльях и приземлилась на толстый сук дерева, что росло одиноко на холме. Сунула руку в карман и достала кулон. Он тоже таял – мираж, не выносивший света истинного мира. Она лишь успела прочитать слово, спрятанное в переплетении серебряных нитей прежде, чем он исчез – «Серлиссия».

Реа

Реа повернулась спиной к мутному зеркалу, вывернув шею настолько, насколько могла, разглядывая следы. Пять багровых полосок ярко выделялись на белой коже. Её не прогнали. Её просто побили.

– Ты – позор для Мева, Ареар, – сказал ей старейшина Рарос.

Старый ублюдок. Придумал бы что-нибудь новое.

Реа вздохнула и натянула тунику. Ткань тут же прилипла к не успевшим зажить ранам, оставшимся после встречи с пантерой. Девушка поморщилась. Ещё один недостаток полукровки – слишком тонкая кожа.

Она оглядела круглую комнату, пустую в этом время дня. Хотя хижины в резервации были большие, жили в них по три десятка Мева – точно сельди в бочке.

Реа могла лишь воображать каково это, иметь собственный дом. В редкие мгновения, когда фантазия её срывалась со строгой привязи, она рисовала хижину на берегу моря, звуки волн по утрам, и, обязательно, расписанные яркими красками стены.

Мева всегда украшали свои дома. В скромных хижинах в резервации стены пестрели сложными узорами, а крыши – резными фигурками. Руки Мева немного отличались от человеческих – пальцы были толще, а вместо ногтей – острые когти. Многие узоры мастера Мева вырезали именно когтями, что придавало их работе узнаваемый вид. Разумеется, тот товар, что Реа возила на ярмарки, был лишён этой уникальности, чтобы не выдать, кому на самом деле принадлежит работа, и это её всегда печалило. Мева теряли своё искусство, пряча его за подражанием чужим народам.

Девушка сунула руку под кровать и достала припрятанный ранее кулёк с карамельками. Хорошо, что она положила его вместе с деньгами, а то и гостинец пропал бы вместе со всем добром. Выйдя из дома, она направилась к реке, подальше от поселения и взглядов – любопытных, сердитых, презрительных – всех одинаково ей неприятных.

У реки на плоском валуне её ждал Ари. Он тоже был полукровкой, но в отличие от Реа, ему было не пройти за человека. Так уж вышло, что Ари досталось человеческое тело, и только лицо от Мева: огромные зелёные глаза, широкая выдающаяся переносица и, конечно, остроконечные уши, которые ни под каким тюрбаном, ни под каким капюшоном не спрячешь.

– Привет, – сказала Реа, залезая на камень и пристраиваясь рядом с Ари.

– Привет, – отозвался тот, и кивая на кулёк спросил: – Это мне?

– Кому ж ещё?

Она сунула карамельки ему в руки, и Ари, недолго думая, набил рот. Его редко баловали подарками.

Реа задумчиво разглядывала его вытянутые ноги, покрытые бронзовым загаром. Пальцы без когтей. Человеческое тело внушало ей смесь любопытства и неловкости. Что стало бы с ней, если бы она родилась такой, как Ари? С лицом Мева? Её бы уж точно не стали бы терпеть. Ари был сыном Рароса, и это берегло его, но удел полукровки, пусть даже сына старейшины, всё одно был незавиден.

– Говорят, – сказал Ари с набитым ртом, – ты сказала, что сражалась с дикой кошкой.

– С пантерой, да.

– Говорят, что ты всё выдумала.

– Мне нет дела, кто там во что верит.

– А я сказал, что раз ты сказала, то так и есть. Ты никогда не лжёшь.

– Я всё время лгу.

– Не нам. Не своим. Так как ты её победила?

– Я не победила. Меня спасли.

– Кто?

– Кори.

– Птаха? – Ари проглотил остатки карамели и посмотрел на неё широко распахнутыми кошачьими глазами. – Птаха тебя спасла?

– Она стала кидать в пантеру камнями. И той ничего не оставалось, кроме как бежать со всех ног.

– А зачем она это сделала? Птахи же нас ненавидят… да?

– Они нас не ненавидят, Ари. Им на нас просто плевать, живы мы или гниём на дне болота.

– Той птахе, значит, не плевать.

Реа поразмыслила над этим.

– По-моему, – сказала она осторожно, – она сама и подманила пантеру, чтобы та на меня напала.

– Зачем?

– Помнишь, как ты в детстве устраивал паучьи бои? Может быть, такая у птиц теперь забава, только вместо пауков у них Мева.

– Если бы так, зачем ей тебя спасать? – Ари растянулся на камне. – Я пауков никогда не спасал. Даже если тот, что мне больше нравился, проигрывал.

– Спроси, что полегче.

Реа улеглась рядом с ним на спину.

– Я очень испугался, когда увидел тебя, – прошептал Ари. – Всю в крови. В порванной рубашке. Я подумал, что это люди тебя поймали и так отделали. Подумал, что больше не пущу тебя на ярмарку. Там слишком опасно.

Ари был младше Реа на два года. Стало быть, ему едва минуло семнадцать, но Реа он казался совсем ребёнком. Да и как иначе? Он никогда не покидал поселения. Не видел реального мира. Не рисковал своей шкурой в толпе враждебных людей.

Она не презирала его за это, напротив, завидовала ему.

– Не отпустит он! – фыркнула она. – А кто тебя спрашивает-то? Не буду ездить на ярмарки, какой от меня прок? А коли так, твой отец меня выгонит.

– Ты можешь делать что-нибудь другое.

– Нет, Ари, не могу. Мева не нужна ещё одна сборщица риса. Им нужны торговцы. Поэтому вместо того, чтобы меня отговаривать…

– Реа! Гляди! – Ари так и подскочил, указывая пальцем вверх.

Реа села, прикрывая глаза ладонью от солнца. Тень, чуть заметная в ярком небе, пролетела над рисовой делянкой и приземлилась на границе жидкой рощицы по другую сторону реки.

– Это же не… – начал Ари, и не договорив вдруг сорвался с места и побежал к мосту.

Реа в два прыжка обогнала его, её лапы – куда быстрее его ног.

– Подожди! – она преградила ему дорогу. – Ари, стой! Она может быть опасна!

– Да я только одним глазком…

– Нет! Обожди тут! Не подходи к ней. Ну, пожалуйста, – добавила она, в ответ на его раздосадованный взгляд.

Ари нехотя кивнул, и тогда Реа первой перешла мост и двинулась к роще.

Девочка-птица сидела на толстой ветке дерева, подобрав под себя ноги. Теперь Реа могла лучше её разглядеть и наконец узнала в ней попрошайку с ярмарки. Худенькая, темноволосая. Нечёсаная. Босая. Оборванка оборванкой, она решительно не соответствовала образу Кори – гордой, красивой, безупречной.

Девочка склонила голову набок, будто читая её мысли. Крыльев видно не было. Как, интересно, они их прячут?

– Кто ты такая? Чего тебе надо? – крикнула Реа, опасливо приближаясь к дереву. Она стискивала руки в кулаки, воображая, что в каждом из них зажато зёрнышко страха. Если держать его крепко-крепко, оно не прорастёт. Не расползётся.

Но кроме страха было и кое-что ещё. Неожиданный абсурдный восторг. Детское восхищение, которое оживало в груди любого существа на земле при виде Кори. Этому чувству тоже нельзя было давать воли. В какой-то мере оно было опаснее страха.

– Это ты приманила того зверя, чтобы он напал на меня?

Девочка молчала. На вопрос Реа ответил другой голос. Мужской. Сиплый. Принадлежавший фигуре под деревом, которую Реа поначалу не заметила.

– Простите мою дочь, – сказал незнакомец, выходя из глубокой послеобеденной тени. – Она, бедняжка, немая с рождения.

Одежда на нём была простая и неприметная. Внешность его – тоже не больно выразительная. Темноволосый, темноглазый, крепкой комплекции.

– Моё имя, – сказал он, слегка наклоняя голову, – Скьют, а её – Итта.

– Вы тоже из них? – спросила Реа. – Птица?

Он скривил губы.

– Мы оба Кори, госпожа Ареар.

Он сделал небольшой акцент на слова «госпожа», и обращение прозвучало как издёвка. Реа пропустила укол мимо ушей, слишком уж её волновало другое.

– Откуда вы знаете моё имя? Что вам надо? Это она натравила на меня ту кошку?

– Я знаю ваше имя, потому что мы с Иттой следим за вами уже некоторое время. Нас озаботил такой задачей Паладин Коррака. Видите ли… нам нужен провожатый, и вы, молодая леди, годитесь для этой цели, как нельзя лучше.

– Провожатый? – переспросила она, сбитая с толку. – Куда?

– В Экрузим.

Реа рассмеялась, но тут же оборвала себя, встретив непроницаемый взгляд.