Яран

Охотник встал и, сделав шаг чуть в сторону, вдруг испарился, растворился в воздухе. Максим даже остолбенел от этого внезапного исчезновения. Он резко развернулся и, покрутив головой, даже не сразу понял, что Охотник стоит совсем рядом, по-прежнему осязаемый и видимый. Айрук усмехнулся.

– Испугался? А ведь если бы ты не знал, что я нахожусь рядом, тебе бы никогда не пришло в голову крутить головой и искать меня. И тогда я бы мог даже идти рядом с тобой, оставаясь невидимкой.

Максим заворожено смотрел на своего Учителя.

– Но как тебе это удалось? Это такой фокус?

Охотник покачал головой.

– Виной всему твои глаза. Они так устроены, что видят лишь малую часть того, что могут увидеть. Но так как тебе этого достаточно, то они не учатся видеть большего.

Айрук показал пальцем прямо себе в глаз.

– Слепая зона. Если знать, как она работает, можно становиться невидимым для тебя.

– И что, я совсем не буду тебя видеть?

– До какого-то момента, да. Пока не будешь знать, что я рядом. Но как только ты начнешь искать меня и крутить головой, твои глаза начнут фокусироваться на окружающем, сокращая слепую зону и, рано или поздно, ты меня увидишь.

Охотник вернулся и снова присел у огня, подкидывая туда сушняк. Затем он, прищурившись от дыма, посмотрел на Максима и тихо произнес:

– Представляешь, возможно, целая цивилизация каких-нибудь существ, которые знают про эту нашу тайну, живет среди нас, а мы ее не видим. Возможно даже, что кто-нибудь из них стоит сейчас совсем рядом с тобой, а ты об этом даже не подозреваешь…

Максим непроизвольно дернулся и заозирался по сторонам, под тихий смех Охотника.

2016 г. Алтай.

Мириады ярких звезд, словно жемчужины в сверкающем ожерелье, пронзают пространство миллионами нитей во все стороны, будто являясь частью огромного гобелена, растворенного в пространстве безграничной Вселенной. Каждая из этих звезд светит так ярко, что если бы на них смотрели обычные человеческие глаза, то этот свет давно бы уже сменился тьмой неизбежной слепоты. Но к счастью, глаза закрыты. А нити с бесконечностью огней проходят сквозь тело, которое не просто видит их, но и является их частью, само разветвляясь на жемчужные ожерелья, не имеющие размеров или других каких-либо знакомых пространственных ориентиров. ПРЕДВЕЧНЫЙ ЛЕС.

Охотник скользит по его загадочным тоннелям из света, наслаждаясь этим легким движением, будто волк, в упоении бегущий по таежным тропам. Так далеко он еще ни разу не заходил. Вокруг парят в пространстве сверкающие образы, меняя свои очертания, проникая сквозь него, исчезая и возникая вновь. В этом мире дует невидимый ветер, но нити не перекручиваются между собой. Наоборот, ветер словно задает им какой-то безупречный внутренний порядок, структурируя каждую нить в какой-то неимоверно сложный, и в то же время невероятно простой узор. Вееры огней раскрываются и сворачиваются, будто крылья гигантской птицы, парящей в пустоте. Галактики звезд напоминают водовороты, каждый из которых ведет в такую же безграничную Вселенную. И вспышки… Вспышки…

Максим вздрогнул и открыл глаза. Поначалу пришлось долго фокусировать зрение, чтобы вообще начать различать окружающие предметы. Когда глаза наладили свой привычный режим, он понял, что лежит на дощатом полу в своем охотничьем домике, уткнувшись лбом в рубленую опору своей же кровати. Он попытался сделать движение, но не смог – все мышцы затекли и теперь отдавались в теле миллионами острых уколов. Ковров издал протяжный звук, втягивая в себя воздух, и тут же крепкие руки подхватили его за плечи и подняли с пола, укладывая на кровать. Максим попытался понять, кто являлся обладателем этих рук, но зрение выдавало лишь калейдоскоп цветных пятен, никак не прояснявших личность его спасителя. А тот протер полотенцем его лицо и шею и протянул кружку с горячим настоем из трав, аромат от которого сразу включил заторможенный ум. Максим сделал несколько небольших глотков и, желая что-то сказать, выдавил из себя лишь хриплую непонятную фразу, больше напоминающую урчание голодного зверя. Раздался голос его помощника:

– Погоди, не торопись. Сейчас вернутся зрение и голос.

Максим улыбается. Он знает, кто это ухаживает за ним. Память начинает восстанавливать обстоятельства недавнего прошлого. Данилыч. Один из Охотников. Он помогает ему Путешествовать в Предвечном Лесу Светотеней. Да, так далеко, или глубоко, он еще действительно не заходил. Данилыч бережно похлопывает его по плечу.

– Ты нашел там то, за чем Охотился?

Максим кивает. Наконец ему удается овладеть своими голосовыми связками, и он хрипловато произносит:

– Да. Я знаю, что теперь делать. Мне нужно найти их. Всех.

Охотник молча наблюдает за человеком, только что вынырнувшим из иной реальности. Он знает, что первое время бывает тяжело переварить опыт, полученный там, и мозг может выдавать несвязные фразы, как это бывает у многих людей после операции, приходящих в себя от глубокого наркоза. Но Максим, казалось, был четко уверен в своих видениях, пойманных в глубинах Светотеней. Он поднял взгляд на Данилыча и, усмехнувшись, пробормотал:

– Ветер. Он дует и раздувает костер. Надо успеть найти всех светлячков, пока они не погасли в ночной темноте, поодиночке.

Он встал, шатаясь, и пожилой Охотник бережно поддержал своего Ученика, давая ему возможность привыкнуть к материальности этого мира. Ковров сделал несколько неуверенных шагов и, дойдя до двери, толкнул ее, подставляя лицо свежему воздуху, пропитанному терпкими ароматами тайги, раскинувшейся вокруг на многие километры. Охота в Светотенях не закончилась. Она только началась, указывая Охотнику новые цели и рубежи, доступные пока лишь ему одному.

Всеволод Смехов. «КАПИТАН».

«ЧИК-ЧАН, КРАСНЫЙ ЗМЕЙ».

Сердце бьется все тише, сомненья сильней.

Годы судят за нас, мы становимся злей.

Рвутся струны и песни звучат невпопад.

Дай Бог – все возвратится на свой круг и лад.

А. Горшенев. «Последняя песня».

Группа шла вдоль стены, периодически оглядывая окна домов напротив, заборы, крыши, любые ниши, где мог скрываться противник. «Зачистка территории». Где-то далеко, на окраине района, периодически гулко ухал РПГ, отрабатывая по пулеметным гнездам или даже по бронетехнике карателей. То здесь, то там бухали ВОГи, гранатометные выстрелы, имеющие хороший осколочный разлет. И бесконечно долго и нудно долбили со всех сторон автоматы. Вот вход в здание. ЧИК остановился и прислушался к своим ощущениям. Группа замерла позади. Любое здание могло скрывать в себе опасность. Это мог быть вооруженный враг, притаившийся в глубине. Это могла быть мина, поставленная куда угодно – под крышку унитаза, на «чудом уцелевшем» магнитофоне, в шкафу, с запертым туда котенком или даже раненым человеком. Это могла быть граната, примотанная прямо к входным дверям. Поэтому особым качеством на войне всегда считалась «чуйка» – то, что поможет тебе выжить, когда нет возможности смотреть сквозь стены или хотя бы ждать саперов.

ЧИК потрогал дверь. Открыта. Это ничего не значит. «Знаем мы, что может скрывать за собой эта «гостеприимная» дверь…». ЧИК достал гранату и, придерживая дверь одной рукой, чтобы избежать неожиданного толчка изнутри, выдернув чеку, закатил ее по полу внутрь. Через несколько секунд в помещении ахнул гулкий взрыв. Выждав еще несколько секунд, вслед за первой отправилась вторая граната, только на этот раз ЧИК выдергивать чеку не стал. Эта для психологического взрыва. Тем, кто, возможно, сейчас испытал на себе разрыв гранаты в замкнутом пространстве, появление второй напрочь подавляло все разумные реакции и заставляло падать на пол, спасаясь от десятков острых раскаленных осколков. Таких обычно брали в плен живыми.

Сразу вслед за гранатой ЧИК рванул дверь на себя и ворвался в комнату. Пусто. Только в углу лежал распластанный «двухсотый», неестественно выгнув голову и ноги. Судя по характеру ран и цвету кожи, трупом он стал уже около часа назад. ЧИК внимательно осмотрел тело. Трогать его было нельзя, потому что под ним тоже запросто мог скрываться какой-нибудь взрывоопасный подарок. Открытые цинки с патронами, стоявшие рядом, тоже вполне могли оказаться с «сюрпризом». ЧИК знал это не понаслышке: как-то в одной из «командировок», еще тогда, в прошлой, официальной военной жизни, он видел, как одному из бойцов оторвало руку из-за патрона, начиненного вместо пороха тротилом. Поэтому, ну его нахрен, пусть лежит тут нетронутый, загорает пока. Комнату заполнила остальная группа зачистки. Можно идти дальше. Впереди еще множество темных коридоров, офисов, этажей. Бдительность нельзя терять ни на секунду! Одна секунда может очень быстро превратиться в вечность. Это правило капитан запаса ГРУ, а нынче командир РШГ добровольческого отряда Всеволод Смехов, знал как «Отче наш». Эти знания, полученные во время бесконечных командировок в зону локальных конфликтов, а теперь пригодившиеся в этой странной войне на Донбассе, были сейчас жизненно необходимыми не только для него самого, но и для бойцов, получающих опыт боевых действий не в учебках, а прямо в огненном аду этой оголтелой мясорубки.

ЧИК пробежался глазами по комнате и, стараясь держаться подальше от окон, чтобы его не было видно в визуальном тоннеле, присев, двинулся к ближайшему выходу в коридор. Тщательный осмотр всех помещений потом. Сейчас необходимо нейтрализовать возможную угрозу. Он перехватил поудобней автомат, почувствовав, как напряглись мышцы бицепса и предплечья, словно подсознание учуяло что-то там, в темной глубине коридора. Раздавшаяся из темноты очередь подтвердила силу инстинктов. ЧИК рванул за угол и, присев, не глядя выпустил в сторону стрелявшего несколько ответных очередей. Горячие гильзы, отстреливаясь, с противным звуком долбились ему прямо в «разгрузку».

Вот в темноту чиркнул трассирующий патрон. Это значит, что магазин пуст. ЧИК всегда старался зарядить последние три патрона трассерами, потому что в горячке боя сложно учитывать количество патронов. А так подсказка ушла в притихшую темноту яркой линией смазанного огня. Он отщелкнул магазин и, достав из кармана на «разгрузке» новый, пристегнул его к автомату, резко передернув затвор, засылая патрон в патронник. В этот момент коридор дрогнул и поплыл перед глазами. Мелькнула шальная мысль: ранен или все, финал? Он откинулся на стену и попытался понять природу странной реакции, изучая свое тело с помощью ощущений. Все вокруг плыло и таяло, словно было соткано из иллюзий. ЧИК сделал отчаянное движение и поднялся на ноги. В этот момент неведомая сила бросила его вперед и вниз, в непроницаемую темноту.

Он вздрогнул всем телом и открыл глаза, тараща их в эту темень. Он жив! Жив! Это все лишь сон. Капитан лежал в мокром ворохе постельного белья, судорожно переводя дыхание и облизывая пересохшие губы. Он сел на кровати и протянул руку в темноту, выхватив из нее наугад «полторашку» с газированной водой. Прошли всего пара недель, как он вернулся из Новороссии, где провоевал добровольцем почти год. Видимо, поэтому подобные сны мучили его чуть ли не каждую ночь. Странно, раньше подобный синдром у него не отмечался. Ни когда он служил «срочную», в начале девяностых, ни когда выезжал за пределы страны в «горячие командировки», будучи уже офицером. А ведь раньше замесы были не менее крутые, чем сейчас. Почему сниться война стала именно сейчас?

– Это старость, ЧИК-ЧАН, – усмехаясь пробормотал Смехов, вставая и лавируя между журнальным столиком и креслом, двигаясь в ванную. Самое время было сходить в туалет и принять душ. Как он любил свою ванную! Большинство людей пользуются ей ежедневно, не понимая ее истинной ценности! Но все познается в сравнении.

Нужно пройти через другую, альтернативную реальность жизни, чтобы по-настоящему научиться ценить эту. Война убирает все старые ценники, и выставляет новые. Когда находишься в «автономке», то мечта о горячем душе иногда становится навязчивой. Думаешь, вот вернусь в часть, буду стоять под горячей струей час, нет, два. Про горячую ванну, с пеной и морской солью, стараешься вообще не думать. Эта возможность кажется чем-то бесконечно далеким, недоступным, словно уклад небожителей на Олимпе. А обыватели могут делать это постоянно, каждый день, в любое время! Думая при этом о каких-то мелких бытовых проблемах, не замечая той благости, которая происходит с ними в настоящий момент.

Или туалет. Мало кто, сидя на унитазе, думает о том, какой это неземной кайф сидеть в теплом, светлом, уютном помещении с рулоном мягкой туалетной бумаги на стене, никуда не торопясь, не крутя головой в ожидании выстрела, взрыва или противника. Для горожанина это норма, на которую он не обращает внимания. А когда приходится справлять нужду, сидя на коленях в холодной грязи, чтобы не стать ростовой мишенью, или пытаться выдавить из себя тугую порцию кала, когда рядом сидят двое бойцов с автоматами, потому что в эти моменты ты становишься наиболее уязвим – мысль о теплом и спокойном городском туалете также становится для тебя чем-то запредельным.

И когда попадаешь в городские идеальные условия, где не приходится постоянно быть начеку, напрягая все органы чувств, где радуешься тому, что ты не ранен и вообще жив, все эти абсурдные местные проблемы кажутся чем-то настолько надуманным и нелепым, что перестаешь вообще понимать, чем живут эти странные люди. И где-то появляется даже крамольная мысль – вот бы хотя бы на полчаса перенести в то пекло вон этого холеного дядю или вон ту тетю, с печальным лицом, раздраженно обсуждающую что-то со своей подругой. Ну так, чтобы чисто на контрасте… Но тут же гонишь эти мысли прочь, потому что знаешь – не проживут они там эти полчаса. Там, где даже одна секунда может стать вечностью. Да и не правильно это – желать им войны, этим несчастным, разбалованным людям, отягощенным надуманными проблемами. Ведь именно для того чтобы они не видели войны, он и воевал. Но стоят ли они этого? Понимают ли, что происходит? Всеволод включил горячую воду и, стянув с себя трусы, с наслаждением встал под упругие струи воды, подставляя им свое лицо.

Звонок в дверь пронзительно ударил по обостренным нервам. Смехов вздрогнул от неожиданности. Во-первых, потому что к нему никто не приходил, и он уже забыл о самом факте существования входного звонка как такового. Во-вторых, потому что было всего полвосьмого утра, и такие ранние визиты обычно не предвещали ничего хорошего.

Он поднялся с дивана и неслышно переместился к входной двери, стараясь уловить малейший звук за дверью, который бы помог хоть как-то идентифицировать визитера. Но за дверью было абсолютно тихо, словно позвонивший ошибся квартирой и, осознав свою ошибку, поспешно ретировался на другой этаж. Смехов продолжал стоять и слушать. Обостренное восприятие включилось на полную катушку и теперь сканировало пространство за дверью, чтобы исключить малейшую опасность. Тишина. Никого. Или тот, кто пришел, был призраком. Смехов развернулся, чтобы пойти обратно в комнату, но тут второй звонок прорезал тишину утренней квартиры. Значит, тот, в подъезде, по-прежнему стоял там, затаившись на одном месте! Капитан в одно мгновение оказался у двери, чтобы встретить этого призрака лицом к лицу, проясняя ситуацию.

– Кто там?

– Смехов Всеволод Алексеевич здесь проживает? – раздался из-за двери мужской голос.

– Кто спрашивает?

Ему показалось, что незнакомец усмехнулся.

– Голоса из прошлого.

– Слышишь ты, «Голоса», я сейчас…

– ЧИК-ЧАН, открывай!

Прозвище прозвучало как пароль, и губы Капитана дрогнули в улыбке. Кто-то из своих! Рука потянулась к замку, но тут же замерла в воздухе!

НИКТО ИЗ СОСЛУЖИВЦЕВ НЕ ЗНАЛ, ГДЕ ОН ЖИВЕТ!

Смехов медленно опустил руку, и тут же его пронзила вторая мысль – СОСЛУЖИВЦЫ ЗНАЛИ ЕГО ПОД ПОЗЫВНЫМ «ЧИК», вторая же часть прозвища была известная только ему одному!

Третья мысль пронзила подсознание подобно яркой вспышке молнии – «ЧИК-ЧАН» БЫЛО ЕГО ПРОЗВИЩЕ ИЗ ДЕТСТВА! ИЗ ДАЛЕКОГО ДЕТСТВА ТРИДЦАТИПЯТИЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ, А ЭТО ЗНАЧИЛО… НЕТ… НЕ МОЖЕТ БЫТЬ… «Радуга»… «Светлячки»…

Он открыл замок и потянул дверь на себя. По ту сторону порога стоял высокий мужчина примерно одного с ним возраста. Он был расслаблен и не вызывал чувства угрозы. Его глаза улыбались, впрочем, как и он сам, разглядывая Смехова.

– Привет, Красный Змей!

Смехов молча разглядывал его, словно пришедший и в самом деле был призраком. А тот с пониманием кивнул и, подмигнув спецназовцу, чуть слышно произнес, чтобы не услышали возможные свидетели их встречи:

– Грядет буря, Капитан. И в этой буре каждому из нас необходимо будет проявить все самое светлое, что мы сумели сохранить в своей душе. Ты готов?

Смехов отошел на шаг назад, пропуская визитера в квартиру, и, когда тот вошел, обнял его, крепко сжав руками, как будто ждал этого визита все эти долгие тридцать пять лет.

Они сидят на кухне, друг напротив друга, попивая горячий чай. Смехов разглядывает своего давнего друга, отмечая изменения, произошедшие с его внешностью. Легкая седина в волосах. Крепкие мышцы. Более выдержанные манеры.

– Макс, я думал, я один помню про Клятву.

Ковров отхлебнул чая.

– Мне не позволили бы про нее забыть, даже если бы я этого захотел.

– Расскажешь?

– Долгая история. Конечно, расскажу. Не сейчас.

– Чем ты занимался все это время?

– Охотился.

Смехов удивленно посмотрел на друга.

– Дело в том, – Максим поставил чашку на стол, – что после закрытия «Радуги», для меня ничего не закончилось, а наоборот, все только началось. Все, что мы делали в «Радуге», я прошел по углубленной программе.

– Где?

– В алтайских горах…

Судя по неохотным ответам, Ковров не желал сейчас вдаваться в подробности, и Смехов решил сменить тему.

– А я по военной части пошел…

Ковров рассмеялся.

– Кто бы сомневался! Ты всегда был воином. Видимо, у тебя это в генах.

Всеволод отмахнулся.

– Юношеский максимализм. А потом втянулся. Четыре войны прошел в качестве консультанта.

Ковров кивнул.

– Я знаю, Капитан. Я почти все про тебя знаю.

Смехов напряженно замер. Ковров наклонился вперед и по-дружески похлопал его ладонью по запястью.

– Расслабься Змей, это не то, о чем ты подумал. Никаких спецслужб. Я знаю, потому что я искал тебя. А пока я шел по твоему следу, я узнавал тебя все лучше и лучше.

– А ты что, знаешь даже, о чем я подумал? – Смехов попробовал снова улыбнуться, но губы лишь нервно кривились, выдавая напряжение лицевых мышц. – Скажи мне тогда, мой друг, зачем ты меня нашел и как?

Ковров смотрел ему прямо в глаза открытым взглядом.

– Настало время, Капитан. Время исполнить то, в чем мы клялись тогда, на берегу моря.

– Ты что, серьезно? Ты говоришь о той самой Клятве?

– О ней, ЧИК-ЧАН, о ней.

– Но это же был детский порыв. Ничего серьезного. Мы даже не знали четко, в чем мы клянемся.

Ковров встал, подошел к окну и, глядя на пробуждающийся город, задумчиво произнес фразу на английском, цитируя кого-то:

– «Vows made in storm forgotten in calm».

Смехов кивнул.

– Клятвы, данные в бурю, забываются в тихую погоду.

Ковров покачал головой.

– На самом деле, нет ничего серьезней таких вот детских порывов. Это взрослым кажется, что все, что мы делали в детстве, на самом деле не стоит внимания. Но взрослые часто забывают, что именно в этом, детском и юношеском возрасте, мы закладываем в свое сознание некие мотивы, стереотипы поведения, которые прописываются в мозге нейронными цепочками. Они никуда не деваются, – Максим обернулся на Капитана и облокотился о подоконник, – просто мы забываем о них и зачастую начинаем жить вразрез с теми закладками, которые когда-то считали важными. И тогда в нашей голове возникает конфликт. Это как компьютер, который получает взаимоисключающие команды. Поэтому нам надо серьезно отнестись к тем протоколам, которыми мы «прошили» когда-то наш мозговой процессор. В психологии это называется «эффект Зейгарник».

Ковров коснулся кончиками пальцев своего лба.

– А что касается четкости Клятвы, то там тоже все было очень конкретно. Мы обещали друг другу, что будем хранить идеалы «Радуги» и верность друг другу! Назло времени и ситуациям. Даже когда станем взрослыми. Что будем общаться и помогать друг другу во всем, будто мы одна семья. Ты забыл?

Смехов отрешенно кивает, будто воссоздавая в памяти все обстоятельства той далекой истории на берегу моря.

– Но истинное предназначение Клятвы даже мы тогда себе не представляли до конца.

Смехов поднял взгляд на Охотника.

– Что ты имеешь в виду?

– Клятва была лишь предлогом. Чтобы мы не потерялись.

– Была какая-то глубокая цель? Неосознанная?

Ковров кивнул.

– Была.

Он снова вернулся на свое место за столом и сел напротив Капитана.

– Мы должны были объединить свои потенциалы для того, чтобы совместно инициировать какой-то процесс.

– Какой?

– Я пока сам не знаю. Для этого я и затеял эту Охоту, чтобы собрать всех нас. Чтобы прояснить тайну наших Даров. Ведь Учителя «Радуги» не случайно много раз повторяли про них, словно давая подсказку, намекая на что-то.

Смехов вопросительно мотнул головой.

– И какой у меня Дар?

Ковров опять пристально посмотрел ему в глаза.

– Я же уже высказал тебе свое мнение. Ты – Воин. И всегда был им. Может быть, даже в прошлой жизни. И не в одной. И нет смысла даже спорить об этом, потому что это было очевидно уже тогда. А прошедшие тридцать пять лет лишь подтвердили и раскрыли этот Дар еще больше.

Смехов задумчиво пожал плечами.

– Я как-то не думал об этом с такой точки зрения. Предназначение – да. Но Дар…

– А чем Дар отличается от Предназначения? – Ковров покатал пальцами пустую кружку по столу, и Смехов встал, направляясь к плите, зажигая газ и ставя на конфорку чайник.

– А твой Дар? Охота? Умение находить людей?

Ковров усмехнулся.

– Да, мой Дар – Охота. Только это понятие имеет гораздо более широкие рамки, нежели люди привыкли вкладывать в это слово. Умение находить людей – это не самая увлекательная часть Охоты.

– Макс, ты мне не ответил – а как ты все-таки нашел меня? Мне казалось, я приложил максимум усилий, чтобы это сделать было практически невозможно.

Ковров согласно кивнул.

– Но ты – Воин, а я – Охотник.

– И все-таки…

Максим развернулся к товарищу всем телом.

– Просто ты привык воевать с людьми, а такие персонажи, как я, тебе до сих пор не попадались. Поэтому твоя стратегия «путания следов» здесь не сработала.

– И все-таки…

Охотник наклонился чуть вперед, словно сокращая дистанцию для конфиденциального разговора.

– Ты запутал материальные следы, а я шел по нематериальным.

– Это что, экстрасенсорика?

– Это – Охота, Капитан. Война довела твои инстинкты практически до максимума, обострив восприятие – иначе ты не смог бы выжить. Но это также сделало тебя открытым для Охотника. Лес, который пронизывает всех нас, хотя мы этого и не видим, сделал твои следы доступными для меня. Так я тебя и нашел.