Яран

– Слушай, я ведь только недавно совсем вспоминал про «Радугу»! Про всех нас… Надо же, какое совпадение!

Ковров перевел взгляд на него, и Романов понял, что встреча была совсем не случайной.

– Макс, как ты нашел меня? Здесь?

Ковров улыбнулся.

– Для меня нет разницы где. Просто настало время, и я оказался рядом.

– Но как?

– Можешь считать, что это мой Дар, мое предназначение.

– Искать других людей? Детективное агентство или… спецслужбы?

Ковров с наслаждением глотнул шипучий напиток.

– Искать все что угодно. Я – Охотник.

Юрий вопросительно посмотрел на собеседника.

– В каком смысле?

– В самом что ни на есть. Все в этом мире оставляет след – физический, информационный, энергетический, цифровой… А значит, теоретически найти можно все что угодно! Ну, и логично было бы предположить, что неизбежно найдутся люди, которые будут осуществлять эту теорию на практике.

– Понятно, – пробормотал Романов, – а по каким следам ты нашел меня?

Ковров усмехнулся:

– Ну, это было не сложно. Мы ведь настроены друг на друга.

– Как это, «настроены»?

Ковров чуть наклонился вперед, облокотившись на столик.

– Как ты думаешь, какими органами чувств находит свою добычу волк?

Романов пожал плечами.

– Ну-у, обонянием, слухом.

Собеседник покачал головой.

– Свою добычу волк находит всем своим телом, всем своим существом. Оно не разделено на обоняние и слух. Когда волк охотится, он становится сплошным восприятием. Он использует свое инстинктивное чутье на все сто процентов. Выслеживая добычу, волк настолько утончает свою охотничью интуицию, что буквально проваливается в «Предвечный Лес»…

Юрий вопросительно изогнул брови.

– Что это значит?

– Некоторые ученые называют это Единым Информационным Полем. Местом, где след любого материального объекта остается в виде «атомарного шлейфа».

– Значит, люди тоже способны воспринимать этот «Лес»?

Ковров опять глотнул напиток из фужера.

– Способны, может быть, даже в большей степени, чем волки. Но это становится возможным лишь после того, как они изменят свое сознание. Вернут себе прежнее сознание, делающее их людьми.

– То есть?

Ковров подмигнул ему.

– Если люди станут иными. Кем-то меду теми, кем они являются сейчас, и волками…

Романов озадаченно провел рукой по голове, будто приводя мысли в порядок. Максим кивнул на смартфон, лежащий перед Юрием на столе.

– У людей инстинктивное восприятие практически полностью атрофировано. Они создали для себя вспомогательную технику, чтобы хотя бы отчасти компенсировать отсутствие охотничьей интуиции. Интернет, GPS-навигация, базы данных, системы видеонаблюдения, смартфоны, автомобили… Это все ложный путь в поисках возможностей покорения материальной реальности. Технические средства все дальше уводят человека от восприятия «Предвечного Леса», лишают его подлинной силы.

Романов хмыкнул и выразительно посмотрел на похожий смартфон, торчащий из кармана рубашки Максима. Тот рассмеялся, выложив аппарат из кармана на стол, постучав по нему кончиком указательного пальца:

– На самом деле, Охотник использует все возможные достижения научного прогресса. Это как если бы у волка появилась возможность телепортироваться с одного конца тайги в другой. Уж он, несомненно, воспользовался бы ей, экономя свои силы и опережая свою добычу в скорости. Однако, – Ковров поднял вверх этот же указательный палец, – не изменяя при этом своей природной волчьей сути.

Романов откинулся на спинку стула.

– Все ясно, не ясно только зачем ты меня искал, Охотник?

Ковров озадаченно посмотрел на него.

– Как зачем? Помочь тебе.

Романов удивленно вздернул брови.

– Помочь в чем?

– Отдать долг.

– Долг? Но я тебе вроде ничего не должен.

Ковров прищурившись разглядывал собеседника.

– Ну как же. Мы все должны друг другу. А в первую очередь, самим себе. Ты что, правда, ничего не помнишь?

Романов закрыл глаза. Во внутреннем пространстве засверкали огни, словно в голове включили разноцветную цветомузыку. Снова возникло ощущение какого-то дежавю. Словно это происходило уже с ним. Нет, не происходило, а только произойдет, но он об этом уже знает. Нет, не так. Юрий потряс головой, будто отгоняя наваждение. Он совсем запутался. О чем ему говорит Макс? Он ведь совсем недавно вспоминал это все. Когда? На даче. На какой даче? Вспышка. Еще одна. Мысли завертелись в хороводе, и ему пришлось сделать усилие, чтобы вынырнуть из этой круговерти огней вовне, в жаркий полдень Камбоджи. Ковров внимательно наблюдал за ним.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. Хрень какая-то. У меня вообще какое-то ощущение странное… Что у меня с мозгами что-то. Что все это нереально. Слушай, а может, это все сон? И ты мне тоже снишься? Ну не может быть все так…

– Как?

– Не знаю. Одно к одному. «Радуга», ты… Клятва. Ты же на нашу Клятву намекаешь?

Ковров продолжал рассматривать его, будто пытаясь оценить его состояние.

– Я не намекаю, я открытым текстом тебе про нее говорю.

– Ну не может все это быть реальностью! Только я о «Светлячках» подумал, только вспомнил про Клятву нашу, как тут бац – ты. И встретил я тебя после Храма этого.

В ответ на вопросительный взгляд Максима, Романов кивнул головой в неопределенном направлении.

– Храм Снов. Я туда ездил несколько дней подряд. Надеялся получить что-то вроде осознанных сновидений. Но ничего не произошло. Медитировал, медитировал, а потом вырубался. Всей пользы от этих медитаций – отдохнул хорошо, а никаких Цветных Снов Будда мне так и не подарил. Так вот я и думаю, может быть, ты это и есть тот самый Сон?

Ковров с улыбкой протянул ему руку и прикоснулся кончиками пальцев. Кожа Охотника была теплой, рука материальной.

– На самом деле, все очень легко объясняется. Ты расшатал свое сознание, и оно стало выносить на поверхность подавленные паттерны. То, что было спрятано там, но не давало покоя. Ведь Клятва это не пустые слова. Ты приносил ее по-настоящему, искренне. И то, что со временем она забылась, не освобождает тебя от ее выполнения. Во всяком случае, твое подсознание. Ведь оно помнит. Оно будоражит тебя изнутри, твою совесть, твою память, твои сны. Так же, как и меня. Всех нас.

Ковров вернул руку на место, тоже откидываясь на спинку стула.

– Мы запустили какой-то очень важный процесс тогда, в нашей бурной юности. Это был идеализм, помноженный на максимализм, и может, поэтому Клятва возымела такую силу. Но знаю точно, она не позволит нам спокойно жить дальше. Поэтому я и решил собрать всех нас, чтобы наконец сделать то, в чем мы клялись друг другу тридцать пять лет назад на берегу Черного моря.

Охотник посмотрел в сторону, куда кивал Романов, рассказывая о Храме.

– А вся эта буддийская магия лишь раскрыла твое сознание еще больше и позволила мне найти тебя.

– Каким образом?

Ковров пожал плечами.

– Во время медитации, переходящей в сон, мозг человека меняет свой ритм – от коротких бета-волн к длинным альфа-волнам. Считается, что в это время ты становишься ближе к Предвечному Лесу. И если из Леса кто-то ищет тебя, то, впадая в сонное состояние, ты позволяешь Охотнику запеленговать тебя значительно быстрее, чем если бы ты находился в бодрствующем состоянии. Поэтому не знаю как Сны, но Будда подарил мне эту встречу. И… – Ковров сделал значительную паузу, – не только мне.

Он перевел взгляд за спину Юрия, и тот, обернувшись, увидел, что с улицы во двор отеля заходит широкоплечий и русоволосый мужчина в яркой пляжной рубашке и шортах. Судя по целенаправленному шагу, он явно шел к ним. Юрий посмотрел на Коврова. Тот улыбался.

– Мы не хотели сразу обрушивать на тебя радость встречи. Я решил тебя подготовить.

– Это… Тоже кто-то из наших?

Охотник встал, и Юрий поднялся вслед за ним, разворачиваясь лицом к улыбающемуся незнакомцу, пытаясь угадать по чертам его лица, кто бы это мог быть. Эти глаза. Сомнений не было…

– Привет, КИМИ! – Смехов развел руки в сторону и сжал его в своих железных объятиях.

– Привет, ЧИК-ЧАН! Привет, Капитан…

Это было невероятно. Юрий с изумлением рассматривал тех, кого считал призраками своего безнадежно ушедшего детства, с его клятвами и воспоминаниями. Но призраки не только ожили, они материализовались перед ним в своем новом обличье, повзрослевшие, подернутые легкой сединой, но с прежним блеском в глазах. И не просто воплотились, а умудрились найти его в далекой Камбодже, посреди летнего отпуска, за тысячи километров от родной стороны. А память словно прорвало на образы и картинки. Будто присутствие этих персонажей прошлого усилило ее и наполнило новыми переживаниями.

Это время было похоже на сказку. Самое чудесное время уходящего Детства. Воспоминания о нем пробуждали в сознании какое-то трепетное чувство восторга и невероятной ностальгии. Там было все самое чистое и светлое, все настоящее и поэтому незабываемое. Наши Наставники, видимо, специально создавали подобную атмосферу, чтобы вложить в нас некий эталон, некое особое ощущение стремительно уходящей эпохи, которую мы еще успевали застать. Эпохи, в которой были настоящая Дружба и романтичная Любовь. Эпохи, в которой хотелось думать, творить, радоваться и стремиться вперед, туда, где ожидало нас самое счастливое будущее, в котором нам предстояло принять самое активное участие. Эпохи, в которой осуществлялись все самые заветные мечты, и не существовало никаких преград для их реализации. Эпохи, в которой перед нами открывались не только просторы бескрайнего Космоса, но и загадочные пространства параллельных Миров.

Юра смотрит на широкоплечего улыбающегося Капитана и задумчивого Ведь-Мака. Тридцать пять лет! Треть века. Он был уверен, что «Радуга» осталась в прошлом навсегда. И память опять услужливо включает внутренний проектор, оживляя соответствующую картинку.

Учителя «Радуги» стоят перед растерянными «Светлячками».

– Ребята! – Валерий Михайлович откашлялся в кулак, как будто готовясь сказать что-то не совсем приятное. – Ребята, занятий сегодня не будет. Вообще больше не будет…

«Светлячки» молча сидели, пытаясь переварить услышанное и понять смысл слов, сказанных директором «Радуги». Тот опять прокашлялся и продолжил, выдавливая из себя, будто через силу.

– Дело в том, ребятки, что… «Радуга» прекращает свою работу.

– Как это? – вырвалось у Смехова.

Учителя смущенно переглянулись.

– Сегодня поступила директива о закрытии Проекта. Совсем. По всему Союзу закрылись все филиалы Объединения. Ученики распускаются. Так-то вот…

– Мы много раз говорили вам, что ваша сила в Единении. Это было девизом нашей Школы. В будущем ваши взаимоотношения должны были превратить вас в нерушимую и сплоченную команду. Но теперь все изменилось. Теперь вам придется научиться жить без помощи друг друга. Мы знаем, что среди вас уже есть настоящая дружба. Теперь вы должны будете разъединиться, раствориться в обществе, стать как все, порвав всяческие взаимоотношения друг с другом. Понимаете? Это очень важно!

ЧИК-ЧАН поднял руку:

– Виктор Константинович, а почему мы должны будем перестать общаться друг с другом? Почему вы отбираете у нас дружбу? Кому она может навредить?

Учитель понимающе кивнул Смехову.

– Вам, Всеволод, вам. Наша школа закрывается не просто так. Видимо, есть некто, кому оказалось невыгодным существование таких детей, как вы, и кто обладает серьезными возможностями сделать это. Мы опасаемся, – Учитель переглянулся с остальными Учителями, – что эти некто могут начать искать вас. А вас теперь некому будет защитить. Именно поэтому я прошу вас – притаитесь, спрячьтесь, но не предавайте свой Дар. Делайте в своей жизни то, что получается у вас лучше всего, оставайтесь верными своему внутреннему Зову. «Радуга» растормошила в вас этот Голос, не позвольте ему умолкнуть, когда вы будете притворяться обыкновенными обывателями. Помните, что я вам говорил. «Дар, который не используется во блага своей Родине и своим ближним, может обернуться против вас. Поэтому у вас есть лишь три пути – развивать свой Дар, отказаться от него или стать его жертвой».

– Грядет буря. И в этой буре каждому из нас необходимо будет проявить все самое светлое, что мы сумели сохранить в своей душе. Поэтому не забывайте никогда про вашу клятву!

Романов, судя по всему, завис, погружаясь в воспоминания, потому что когда он вынырнул из них, Ковров и Смехов просто молча сидели и смотрели на него.

– Капитан, а ведь это ты придумал дать эту Клятву?

Смехов улыбнулся.

– Я.

– Ребята, вы что, на самом деле думаете, что эта Клятва может быть так важна для нас?

Капитан выразительно посмотрел на Коврова, а потом, нахмурившись, наклонился вперед.

– Ты что, до сих пор не понял? Мы не обычные люди. «Радуга» изменила нас. Нас готовили к чему-то глобальному. Вспомни наши занятия. Они отличались от обычных школьных уроков, как отличается Центр подготовки космонавтов от кружка «Авиамоделист». Семь цветов Радуги. Понимаешь? Семь основных центров человека. Нас зажигали, чтобы мы противостояли наползающей на мир Тьме. Но не успели. А Дары, которые в нас уже были пробуждены, никуда не делись. Помнишь, о чем нас предупреждали Учителя?

Романов перевел взгляд на Ведь-Мака. Тот тихо проговорил:

– Мы пришли спасти тебя, потому что, если ты не вспомнишь свой Дар, то рано или поздно он уничтожит тебя.

– В этом и был смысл Клятвы, – снова вмешался в разговор Капитан, – она как якорь в нашем подсознании. Как бомба с отложенным взводом. Она начинает тикать, предупреждая нас о своем существовании, прежде чем взорваться. Вон, БЕЛЫЙ ПЕС услышал ее тиканье и нашел меня. А теперь и тебя. И всех нас.

– А все остальные тоже здесь?

Капитан и Ведь-Мак переглянулись.

– Нет. Из нашей Семерки остались только мы.

– А остальные? Они что, умерли?

Капитан задумчиво покачал головой.

– Они живы. Но можно сказать, что они умерли для нашей Клятвы.

Глава 2. «СВЕТЛЯЧКИ».

А чего я ждал тогда?

А я ждал себе удивительной судьбы, неповторимой жизни,

Как я хотел все почувствовать, все попробовать,

И как можно скорее…

Я тогда мог идти по улицам, отражаться в витринах,

И мог сильно надеяться, что меня обязательно полюбят, что меня ждут.

А еще я мог до утра сладко думать и с трепетом чувствовать,

Что вот-вот, уже этим утром, уже скоро, уже скоро…

И там в юности, когда я смотрел на утренний туман над речкой,

Или возвращался домой, под утро, по еще спящему городу,

Мне всегда казалось, точнее я был уверен,

Что зовут именно меня… именно меня…

Гришковец и «Бигуди». «На заре».

Пионерский лагерь «Радуга». Отряд «Наука».

Сезон 1983 г.

«Ведь неисполненная клятва далеко не то же самое, что нарушенная…».

Джо Аберкромби. «Полкороля».

Море было тихим и спокойным. Солнечная дорожка блестела на воде, будто жидкое золото, разлитое с небес в волны. Семерка опять собралась на «своем месте», под скалой. Последний раз в этом сезоне. Сколько всего было прожито в этом лагере и особенно в этом тайном месте, из которого «Светлячки» заворожено наблюдали за линией горизонта. Поэтому в те несколько свободных часов между завтраком и отъездом от центральных ворот лагеря, общий сбор Семерки был неизбежно назначен именно здесь.

Остро чувствуя грядущее расставание, «Светлячки» старались не показывать накатывающие чувства. Кто-то сидел на песке, кто-то бродил по кромке воды, вороша ногами мелкие камешки, ну а кто-то молча держался за руки.

ЧИК-ЧАН, ОК, ЛАМАТ, КАУАК, АХАУ, КИМИ, АКБАЛЬ… «Солнечные Печати», оставленные на их запястьях индейским шаманом по прозвищу Ночной Дельфин, еще не стерлись, и ребятки украдкой поглядывали на них, вспоминая удивительную ночь у пионерского костра.

– А интересно, какими мы станем? – задумчиво произнес Максим, потирая изображение Белой Собаки на своей руке.

– В каком смысле? – спросил Сева Смехов, уворачиваясь от внезапного толчка КИМИ, который решил разрядить грустную атмосферу подвижными играми.

– Ну, потом, спустя много лет… – Максим перевел взгляд на море, словно связывая с ним мысли о будущем.

– Да какими, нормальными мы будем, – пожала плечами Алиса Кузнецова, с печатью АКБАЛЬ, символизирующую Синюю Ночь.

– «Нормальными» это как? – Ковров повернулся к ней, – «нормальными» – в смысле, такими как сейчас или такими как все?

– Нор-маль-ны-ми! – веско произнесла Алиса, не желая втягиваться в это обсуждение.

– А ведь Макс прав! – Сева снова увернулся от назойливых атак Юры и, сделав ему подножку, завалил его в песок. – Когда мы вырастем, все может оказаться совсем не таким, каким мы себе это представляем.

– Конечно, так и будет, – произнесла Лена Лютнова, – мир взрослых совсем не такой, каким его воспринимают дети. Но мне кажется, что все зависит от нас. Ведь взрослые – это те же дети, просто ставшие чуточку старше.

– Ага, – рассмеялся Саша Карлов, – представляю себе, вон, Юрку. Таких безалаберных взрослых не бывает.

– Нет, а на самом деле, – озадачился вопросом Смехов, уже сидевший сверху на поверженном Юре, нелепо дрыгающем ногами и руками, пытаясь вырваться из крепких объятий Красного Змея, – ведь что-то там происходит у них, у взрослых. Посмотрите на них, даже на наших родителей, даже на наших учителей. Они все какие-то… озадаченные. Словно у них украли что-то очень важное.

– Я не позволю украсть у меня мою безалаберность, – визгливо пропищал Юра, делая напряженную попытку перевернуть Змея, но потерпев очередную неудачу. Все дружно засмеялись.

– Что важное? – спросила Алиса, ложась на теплый песок и положив голову на ладони. – Что есть у нас, чего нет у взрослых?

– Фиг знает, – пробормотал Карлов, – лично мне кажется, что повзрослев, человек просто становится более ответственным. У него появляется множество дел. А времени на игры и прочую детскую ерунду уже не остается. Вот и становятся они озадаченными. И мы станем.

– А я не хочу, – задумчиво произнесла Лютнова.

– А как? – кивнул ей Карлов. – Невозможно оставаться вечным ребенком.

– И что, нет никакой возможности сохранить это очень важное, что в нас есть, став взрослым? – тихо спросила Айгуль, на руке которой красовалось изображение Желтой Звезды.

– Вот вырастешь и узнаешь, – повернулся к ней Карлов, – скоро уже. Очень скоро. Это только кажется, что время бежит медленно. Оглянуться не успеешь, как все станет совсем другим…

– Вот для этого мы и дали нашу Клятву, – пожала плечами Алиса, – чтобы она позволила нам запомнить себя такими, какими мы есть сейчас.

– Ага, – опять хмыкнул Карлов, – осталось теперь только не забыть про эту Клятву.

Максим Ковров. «ВЕДЬ-МАК».

«ОК. БЕЛАЯ СОБАКА».

Кто видел у нас в магазине Андрюшку?

Он самую лучшую выбрал игрушку –

Он выбрал ружье, и сказал продавец:

– Ты будешь охотником. Ты молодец!

Сергей Михалков. «Андрюшка».

1990 г. Алтай.

Они стоят посреди большой кедровой рощи – Охотник и Ученик. За их спинами висят карабины, но это лишь антураж. На самом деле, добыча, за которой они охотятся, была недоступна для пуль. Она вообще не принадлежала к миру, который можно было увидеть обычным человеческим зрением. Но Ученик еще не знает об этом. Охотник протягивает руку вперед и, показывая на сплетение стволов, веток и кустов, спрашивает:

– Что находится перед нами?

Ученик внимательно смотрит вперед, но не видит ничего, что могло бы привлечь внимание. Охотник повторяет свой вопрос, но уже не словами, а легким изгибом бровей.

– Там никого нет, – с уверенностью произносит Ученик.

Охотник улыбается, глядя туда, куда только что внимательно смотрел его молодой спутник.

– Я не спрашивал тебя, есть ли там кто-то. Я спросил, что находится перед нами. Поэтому вместо того, чтобы найти там ответ на мой вопрос, ты попытался обнаружить там призраков своего ума.

Ученик смутился.

– Я думал, ты спрашиваешь, вижу ли я добычу.

Охотник пальцем показывает в пространство перед собой, словно указывая на только что вылетевшее слово «думал».

– С чего ты вообще взял, что я имею в виду добычу?

– Ну, мы же пришли сюда охотиться?

– Охотиться, – кивнул Охотник, – но с чего ты взял, что Охота это обязательно убийство живого существа?

Ученик опять смутился.

– Ну как…

Охотник молча ждет продолжения. Ученик пытается сообразить, чего хочет от него его Наставник.

– Я думал… – он растерянно кивает на карабин на плече.

Охотник опять показывает пальцем на голову.

– Ты слишком много думаешь. А это значит, что ты не находишься сейчас здесь, в тайге. Ты находишься в своих мыслях и фантазиях, в которых живут лишь призраки твоего ума. А для того чтобы охотиться на призраков, ружья не нужны. Снимай его!

Охотник легким движением скинул свой карабин с плеча и аккуратно прислонил его к стволу ближайшего дерева. Ученик последовал его примеру. Но когда они пошли прочь, он встал и обернулся, растерянно глядя на оружие.

– Мы что, оставим их здесь?

Охотник тоже остановился.

– Ну, конечно! А что тебя пугает?

– Перспектива бродить по тайге без оружия, – натужно выдавил из себя юноша. Охотник засмеялся и махнул рукой.

– Пустое! Раз ты все равно не ходишь по тайге, а лишь по мыслям о ней, то и ружье тебе не понадобится.

– А если мы встретим медведя или рысь?

Охотник прекратил смеяться и покачал головой.

– Вот это было бы крайне желательно! Тогда бы ты точно выпрыгнул из своего воображения и понял, что находишься совсем в другом месте, – он медленно обвел рукой зеленую чащу тайги вокруг.

1995 г. Алтай.

Охотники сидят около костра, напротив друг друга. Одного из них, старшего, зовут Айрук, другого – Максим, ученик Традиции Сибирских Охотников ТАЙ-ШИН. Он уже многому научился за последние несколько лет. Но с каждым выходом в тайгу его знания об окружающем мире становятся все глубже.

Айрук смотрит на него, протягивая руки к огню, и негромко произносит:

– Глаза… Это наше основное мерило этого мира. И это – наша самая прочная ловушка.

Он показывает Максиму на таежный массив.

– Глаза заставляют нас видеть лишь часть реальности. Представь, что ты бы мог видеть только, например, красный цвет. Какой бы показалась тебе эта тайга?

Максим смотрит на буйную зелень леса и представляет, как тают различные градации изумрудного цвета, растворяются стволы, исчезают желтые прожилки листьев, оставляя место только редким ягодам и шляпкам сыроежек и мухоморов. Айрук усмехается:

– Представил? Так вот, глаза позволяют тебе сейчас видеть примерно то же самое, искажая реальную картину того, что здесь происходит на самом деле.

Максим переводит взгляд на Охотника.

– И как же мне увидеть реальную тайгу? Как мне научиться видеть ее в обход глаз?

Охотник задумчиво кивает:

– Человеку это сделать очень сложно. Мы привыкли жить глазами. Попробуй брать пример с волка. Когда охотится волчья стая, многие волки даже не видят добычу, но всегда очень четко выходят на ее след. Знаешь, как они делают это?

– У них развито обоняние.

– Да, конечно, но есть что-то, что скрывается и за чутким слухом и за острым нюхом.

– Инстинкты?

– Большее, – Охотник делает небольшую паузу, и, увидев, что ученик не имеет вариантов ответа, продолжает, – есть что-то, что объединяет воедино силу мышц, зоркость глаз, слух, обоняние, охотничье чутье, и это что-то лишь отчасти относится к знакомому нам миру. Что это?

Максим растерянно пожимает плечами. Охотник делает в воздухе неопределенный жест рукой, словно обрисовывая контуры чего-то абстрактного:

– Это Дух Охотника. То, что принадлежит Миру Предвечного Леса. Когда Охотнику удается связать воедино свой Ум и свой Дух, он начинает осознавать эту новую реальность и начинает осознавать себя частью ее.

Они сидят какое-то время, молча наблюдая за язычками пламени, думая каждый о своем. Наконец Максим задает вопрос:

– Как я могу начать осознавать свой Дух?

Айрук кивает на окружающий их лес.

– Через Охоту. Дух Охотника познается только через Охоту. Посмотри на волка. Он не рассуждает, не изучает философские идеи, он охотится, и в этой охоте он постигает свой Дух. Человек отошел от Охоты. Он погряз в разговорах, а разговоры все никак не позволяют ему приблизиться к осознанию своей глубинной природы.

Охотник втянул в себя чистый таежный воздух.

– Люди стали заложниками своих мыслей, разговоров и глаз. Чтобы не уподобляться людскому восприятию, я покажу.