Восьмой

Перед самым входом в отсек лампы мигали все быстрее и тревожнее.

– Готовьтесь, – шепнула Вега. – Берем все, что можно использовать как оружие.

Дрейк кивнул и поднял разводной ключ. Кэмерон огляделся по сторонам и схватил огнетушитель, что висел на стене. Джон Льюис держал медицинский сканер, словно он мог защитить его от нападения.

И тут лампа прямо над нами лопнула с резким треском. Стекло осыпалось вниз. Саманта закричала, пригибаясь.

– Сука! – выдохнул Кэмерон. – Она… эта чертова жижа нас подслушивает!

Вега подняла руку, приказывая замереть. Из тьмы впереди послышался новый звук – капли, падающие на металл. Ровные, размеренные.

Кап… кап… кап.

– Это… конденсат? – шепотом спросил Джон.

Но никто не ответил. Все затаили дыхание.

Дверь открылась с протяжным металлическим скрипом. Воздух, пропитанный чем-то резким и сладким одновременно, хлынул наружу. Казалось, пахло чем-то средним между гарью, кровью и… больницей. Я почувствовал, как желудок скрутило в узел.

Дрейк шагнул первым, держа ключ наперевес. Его лицо казалось слишком напряженным, когда он напоследок оглянулся к нам, а кожа на костяшках побелела. Он исчез за дверью, и в ту же секунду раздался его вопль:

– Блядь! Боже… БОЖЕ!

Его голос срывался, превращаясь в гортанный хрип.

– Что там? ЧТО?! – закричала Саманта, но Вега резко подняла руку, заставив всех замолчать.

– Дрейк! – рявкнула она. – Докладывай!

В ответ – только судорожное дыхание.

Мы ворвались внутрь. Зрелище все равно ударило меня, как молотом.

Хоанг лежал на полу в неестественной позе. Грудная клетка была распахнута, как вскрытая крышка консервной банки. Ребра торчали наружу – сломанные, с зазубренными краями, обнажая пустую полость. Сердца и легких не было. Место, где должны быть органы, зияло темным, блестящим провалом.

По полу тянулись тонкие жилки багровой субстанции, похожие на сеть капилляров. Они словно еще секунду назад присасывались к телу, но теперь замерли. В их полупрозрачной ткани виднелись крошечные черные точки, шевелящиеся в медленном, ленивом танце.

Запах стоял невыносимый.

Саманта завизжала и отшатнулась к стене, ударившись спиной о холодный металл. Ее руки дрожали так сильно, что ногти царапали собственные плечи.

– Это… Этого не может быть… ЭТОГО НЕ МОЖЕТ…

Кэмерон стоял неподвижно, глаза его были широко распахнуты, зрачки расширены до предела.

– Мы… – его голос был еле слышен. – Мы все здесь умрем…

Джон закрыл рот ладонью, но не успел – его вырвало. Характерный звук и кислый запах заполнили пространство, в котором и без того было практически невозможно находиться.

Бишоп стоял молча, но я видел, как его губы шевелятся. Беззвучная молитва? Или он считал секунды до того, как начнет кричать?

Вега медленно подошла к телу и присела на корточки. Лицо ее окаменело. Только чуть дрожащие пальцы выдавали, что она тоже чувствует ужас.

– Кто-то… вырезал органы. Почти с хирургической аккуратностью.

Я замер у стены. В груди опять появилась тягучая пульсация, и сердце замедлилось. На секунду я ощутил… животный голод. Мне это показалось странным, я тряхнул головой. Паника начинала накрывать. Я зажмурился и сжал виски ладонями, пытаясь заглушить непонятного происхождения шум в голове. Он исчез… но оставил после себя ощущение полной прострации.

Вега поднялась.

– Мы должны еще раз попробовать связаться с Землей. Срочно!

– А, вот теперь понадобилось, да? – с сарказмом спросил Дрейк, голос его был низким и ломким. – Здесь все сдохло. И, может, не только системы.

Вега шагнула к панели связи, набрала код. Ответ – красный экран с предупреждением: «Сеть заблокирована. Код доступа изменен».

– Кто-то взломал коды… – сказала она тихо. – Мы полностью отрезаны.

– Полностью? – Саманта всхлипнула. – Значит… мы не выберемся?

Вега стиснула зубы.

– Мы выберемся. Но сначала мы должны понять, с чем имеем дело.

Нам оставалось лишь согласиться с Мартой, поэтому мы мрачно переглянулись и каждый осторожно кивнул головой. Одно было понятно наверняка: мы оказались в очень непростой ситуации, и никто не знал, что будет дальше.

***

Спустя десяток минут мы стояли в узком коридоре, уставившись на закрытую дверь отсека, за которой остался Хоанг. Никто не хотел говорить первым. Даже Вега молчала, стиснув зубы так сильно, что это становилось заметным.

Специфический запах железа все еще держался в воздухе. Даже здесь, за пределами отсека, он был ощутим, как напоминание: этот корабль теперь не просто транспорт, он стал чем-то… иным.

Кэмерон нарушил тишину. Его хриплый голос то и дело срывался на истерический смех:

– Знаете… я бы сейчас выпил. Много. До отключки. Потому что, мать вашу, я понятия не имею, как это пережить на трезвую голову.

– Прекрати, Стюарт, – отрезала Вега, не поднимая глаз. – Мы обязательно решим, что делать дальше. Нам необходимо восстановить доступ к связи. И пока мы живы, есть идеи, как это сделать?

– «Пока живы»… – хмыкнул он. – Ты сама слышишь себя, командир? Это звучит так, будто мы уже в списке жертв. Просто вопрос, кто следующий.

– Эта дрянь… – начал Дрейк, не отрывая взгляда от пола. – Она повсюду. Мы нашли ее в машинном отсеке, в гидропонных системах, а теперь и там, где был Хоанг. Может, это вообще не отдельные колонии, а единый организм?

– Организм? – переспросил Джон. Он тер лоб так, будто хотел протереть до кости. – Колония микроорганизмов, возможно. Но то, что мы видели… Это не какая-то там обыкновенная биомасса. Поведение координированное. Она как… как нейронная сеть.

– Хуже, – сказал Бишоп. Голос его был ровным, но в глазах плясали искры напряжения. – Это может быть паразит, инфильтратор. Не внешняя угроза, а внутренняя. Та, что внедряется в организм и… меняет его.

Саманта вздрогнула и прижала руки к груди.

– Что если… это воздействует и на нас? В смысле… я не знаю… а если мы сойдем с ума?

Все взглянули друг на друга. Мгновение длилось слишком долго. Каждый взгляд колол не хуже иглы – подозрительный, полный невысказанного.

– Мы бы уже заметили, – сухо сказала Вега. – Пока нет признаков.

Я отвел глаза и сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

– Нужно что-то делать, – сказал Дрейк. – Прямо сейчас. Пока эта дрянь не распространилась. Сжечь ее. Вывести в вакуум. Черт, хоть взорвать к херам половину «Odyssey», если потребуется.

– Отличный план, – хмыкнул Кэмерон. – Давайте сами себя уничтожим быстрее, чем это сделает кто-то другой.

– У нас нет выбора, – рявкнул Дрейк. – Или эта хрень убьет нас по одному.

– Есть выбор, – вмешался Джон. – Мы можем взять пробы. Исследовать. Найти уязвимость. Если это организм – у него должны быть слабые места.

– Вы оба говорите, как будто у нас есть время, – мрачно заметил Бишоп. – Но эта штука уже успела вырезать Хоанга. Вопрос: кто следующий?

Вега подняла руку, заставляя всех замолчать.

– План такой. Мы изолируем зараженные отсеки. Поставим локальные датчики. Пробы берем, но контактировать с субстанцией только в скафандрах. Если ситуация выйдет из-под контроля… уничтожим пораженные зоны. Согласны?

– «Согласны»? – повторил Кэмерон и сухо рассмеялся. – Тут же демократии нет, да? Ну и черт с ним.

– А он? – Саманта кивнула на дверь отсека. – Мы не можем… оставить его там.

– Мы и не оставим, – сказала Вега. – Подготовим тело к выбросу через шлюз. Это… последнее, что мы можем сделать.

– Последнее, – повторил Дрейк глухо.

Мы не говорили ни слова, пока несли тело Хоанга к шлюзу. Мешок для останков был слишком легким. Как пустая оболочка, оставшаяся после того, как кто-то аккуратно вынул из нее все важное.

Я замыкал строй и чувствовал, как с каждым шагом по спине стекает пот – холодный, липкий. Запах гари и чего-то сладкого еще витал в отсеке, где мы нашли распотрошенное тело. И теперь эта вонь преследовала нас, как невидимый след.

Шлюзный отсек обдал ледяным дыханием рециркуляции. Лампы над головой мигали, как замершие глаза, глядящие сверху.

Вега первой положила руку на панель управления и взглянула на нас. Ее лицо было неподвижным, но в уголках глаз дрожало напряжение.

– Это все, что мы можем для него сделать, – повторила она.

Саманта всхлипнула. Она стояла, сжав руки так, что костяшки побелели.

– Он… он не заслужил… такого. Не заслужил быть выброшенным, как мусор.

– Он не мусор. – Вега глянула на нее резко, но в голосе ее звучала усталость. – Мы отправим его к звездам. К сожалению, другого выхода нет.

Мы все стояли вокруг мешка. Дрейк держал в руках разводной ключ. Кэмерон вел пальцем по запотевшему стеклу иллюминатора, выводя бессмысленные линии.

– Прощай, дружище, – тихо сказал Джон. – Мы постараемся не пойти следом.

Вега нажала на кнопку. Гидравлика зашипела, дверь шлюза медленно поползла в сторону, издав низкий гул, похожий на стон.

Мешок скользнул по полу и застыл на пороге, как если бы сам «Odyssey» не хотел отпускать свою добычу. Потом – резкий толчок вакуума. Тело унесло в безмолвную черноту.

Мы смотрели, как он исчезал. Сначала виднелся контур мешка, потом он растворился, став частью той бесконечной пустоты, что окружала корабль.

У иллюминатора я вдруг ощутил, как внутри меня что-то дрогнуло. Легкий зуд под кожей, еле заметный, но нарастающий.

И в этот момент мне показалось, что я слышу тихий шепот за стеклом:

«Хорошо».

Я вздрогнул, вновь ощущая, как мурашки пробегают волной по спине. Я понятия не имел, что это был за голос, но он меня жутко пугал. И мне еще предстояло в этом разобраться.

***

Каюта была крошечной. Четыре голые стены, узкая койка, тусклый свет аварийного режима, лениво пульсирующий у потолка. Воздух казался застоявшимся, пахло старым фильтрами и пылью, смешанной с ржавчиной.

Я сидел на койке, сгорбившись, локти опирались на колени, ладони вцепились в виски. Сердце билось тяжело и, казалось, непривычно медленно. В ушах стоял глухой стук. Так мог отдаваться пульс… но мне казалось, что это нечто другое.

Я вздрогнул и провел ладонями по лицу. Кожа была влажной, холодной.

В дверь раздался слабый стук.

– Эван? – голос за дверью дрожал. – Ты… не спишь?

Это Саманта.

Я медленно поднялся и подошел к панели. Щелчок замка показался оглушительным в тишине.

Она стояла на пороге – бледная, глаза красные от слез, руки сжаты в кулаки.

– Прости, – сказала она чуть ли не шепотом. – Мне… мне страшно. Я не могу заснуть. Каждый раз, как закрываю глаза, я вижу его. Его грудь… – ее голос сорвался. – Можно я… просто немного побуду здесь?

Я кивнул и отступил.

Она прошла внутрь, села на край койки и обняла себя за плечи.

– Тебе не кажется… – начала она, не глядя на меня, – что это все бессмысленно? Мы… Мы как мухи в банке. И кто-то медленно наполняет ее газом.

– Да, похоже на то… – ответил я после недолгой паузы.

– А если… если эта штука уже внутри нас? – Она посмотрела на меня. Глаза блестели, как у загнанного зверя. – Я иногда… слышу шорохи… какие-то пугающие звуки, знаешь…

Я отвел взгляд.

– Это нервы. У всех после гибернации бывают сбои восприятия.

– Думаешь? – Улыбка ее была слабой, натянутой. – А если это уже не мы? Если мы все… заражены?

Я застыл, глядя на нее. Мне хотелось сказать: «Я знаю. Я чувствую это». Но слова застряли в горле. Вместо этого я медленно кивнул. Странный гул в голове усилился.

Я закрыл глаза и втянул воздух. Внезапно шум стих, как если бы кто-то выключил радио.

Мы просидели так долго, в тишине, слушая гул «Odyssey». Иногда она что-то бормотала о Земле – о том, как скучает по дождю, по запаху кофе, по звуку трамваев за окном.

Я слушал, и в голове у меня были только ее слова и глухое, предательское эхо:

«Ты не вернешься. Никто из вас».

Наконец Саманта поднялась.

– Спасибо. Правда. Я… мне стало легче.

Я кивнул. Она ушла, и дверь за ней закрылась с мягким щелчком.

Я снова остался один в темной каюте. Сердце стучало медленно, тяжело. Где-то в недрах «Odyssey» раздался очередной протяжный стон. Я проворочался еще несколько часов, но мне все же удалось уснуть.

Глава 4. Они ждут за углом

После того, что мы нашли вчера в техотсеке, корабль больше не казался мне металлом и кабелями. Он был похож на живое существо – больное, гнилое и злое.

Марта приказала изолировать зараженные отсеки. Дрейк и я, казалось, бесконечно возились с аварийными заслонками – механика сопротивлялась, заедала, а каждая минута, проведенная рядом с непонятной субстанцией, казалась вечностью. Поверхность жижи блестела и переливалась под светом аварийных ламп, словно покрытая потом кожа.

Мы изолировали переборки, отрезав техотсек от остальной части корабля. Блокировали циркуляцию воздуха в этих зонах, отключили энергию, поставили аварийные печати на люки. Никто не верил, что этого хватит, если эта дрянь решит расползтись дальше.

– Если это паразит, он уже в системах, – тихо сказал тогда Бишоп. – И во всех нас.

Его никто не поправил. Все сделали вид, что не услышали.

Саманта настояла на взятии образцов. Вместе с Дрейком они осторожно срезали несколько капель вязкой массы, стараясь задерживать дыхание рядом с ней дольше, чем необходимо. Даже после изоляции в герметичных контейнерах субстанция шевелилась и пульсировала, как живая плоть. Теперь эти контейнеры стояли в лаборатории, а Саманта часами не выходила оттуда, забив логи десятками аудиоотчетов.

А я… я сидел у консоли, слушал хрипы вентиляции и пытался не думать о том, что видел в отражении иллюминатора прошлой ночью.

Я давно не смотрел на часы, понятия не имел, какой сейчас час. На «Odyssey» время текло странно – то вязко, как пролившееся масло в техотсеке, то рвалось клочьями, как старая изоляция под пальцами.

Я сидел на полу у консоли, прижав спину к холодному металлу, и мне казалось, что он намеренно вытягивал из меня тепло. Руки дрожали. Не от холода – к черту, я привык к мерзлому железу. Эта дрожь пробралась глубже. Она будто зародилась где‑то между костями и сухожилиями и теперь прорастала, тянула корни к коже.

Вентиляция хрипела, а за стенами что‑то втягивало воздух. Медленно. Прерывисто. С паузами. Как больное существо, запертое в кишках корабля.

Вега стояла у иллюминатора, руки за спиной. Легкий перекос губ выдавал напряжение. Она старалась не показывать его, но я замечал, как ее пальцы сжимались и разжимались – ритмично, как пульс. Казалось, если остановить это движение, внутри нее что‑то рванет.

– Мы продолжаем миссию, – сказала она наконец. Голос звучал ровно, будто вырезанным из холодного металла. – Этот чертов корабль нас всех не похоронит.

Я бы усмехнулся, но весело мне не было.

Миссия… Кто здесь еще помнил, зачем мы летим?

Мы вышли с орбиты Kepler-174f. Выполнили задачу, передали телеметрию и загрузили результаты исследований. Полет обратно – стандартная процедура. Так должно было быть.

Но что-то пошло не так.

Мы застряли на полпути – это стало понятно точно. Как долго мы можем дрейфовать в этом бескрайнем космосе, пока не закончатся продовольствие и вода? Каждый час становился все тяжелее, а тревога нарастала. Придет ли кто-нибудь на помощь? Или мы навсегда останемся здесь, обреченные на безжизненное плавание среди звезд? Сегодня утром, взглянув на панель управления, я понял: наши худшие опасения начинают сбываться.

И теперь все, что мы везем – не данные, не отчеты, не образцы, а страх. Страх и черную пустоту, которая расползается по стенам.

– Ага, – буркнул Дрейк, сидящий в углу, опирающийся на ящик с инструментами. – Миссия. Запишем на чертовом надгробии «Odyssey».

Вега проигнорировала. Она всегда так делала. Просто не отвечала, когда понимала, что аргументировать особо нечем.

Я попытался подняться. Ноги казались ватными, грудь сжимало, сердце дергалось с перебоями, как перегоревший конденсатор. К горлу подступил вкус металла.

– Холт, ты вообще дышишь? – Марта посмотрела на меня так, будто просканировала мою душу и нашла там пустоту.

– Все нормально, – хрипло ответил я, отводя взгляд. – Просто пересидел в отсеке. Тут воздух тяжелее.

«Воздух тяжелее» – идиотская отмазка. Я знал это. Но все равно остался на месте. Потому что мне казалось… казалось, что если я пошевелюсь, стены сдвинутся и сдавят меня, как гидравлический пресс.

И тогда я снова увидел их.

Тени.

Длинные, тонкие, иссиня‑черные. Они дрожали на стенах, вытягивались в высокие фигуры с бесформенными головами и руками, у которых слишком много пальцев. Один силуэт отделился от остальных и медленно потянулся ко мне.

– Вы… видите это? – прошептал я. Голос прозвучал едва слышно.

– Видим что? – прищурилась Вега.

Я моргнул – и все исчезло. Только лампы мигали, только рваный свет и рваная тьма.

– Холт, иди к Саманте, – резко сказала Вега. – Пусть проверит, нет ли у тебя признаков заражения.

Я кивнул и вышел. Ноги не слушались. Каждый шаг отдавался глухим эхом в коридоре. Свет над головой мерцал, и в каждом коротком затмении я слышал за спиной… шаги. Будто кто-то ступает по полу мокрыми босыми ногами.

Я ускорил шаг. Чувствовал: за панелью кто‑то или что-то скребется.

– Мне кажется, – прошептал я.

Руки сами потянулись к груди. Под пальцами я вдруг нащупал тонкий шов. Я понятия не имел, откуда он мог взяться. Он чуть припух и, клянусь, пульсировал – будто под кожей кто‑то шевелился и пытался разодрать меня изнутри. Сердце заколотилось так, что в висках стучало, и я в панике потянулся к рубашке. Пальцы дрожали, пуговицы не поддавались. Я тянул ткань, рвал, пока та не поддалась, пару пуговиц с треском оторвались и упали на пол со звонким «дзинь». Грудь обнажилась.

Я провел ладонями по коже, ощупывал себя беспорядочно – грубо, судорожно, ожидая почувствовать под ногтями этот припухший, горячий шов. Он должен быть здесь. Я был уверен на сто процентов, что он есть. Я чувствовал его.

Но… ничего не было. Чистая кожа. Ни царапинки.

– Нет… нет… – выдохнул я, и голос мой зазвучал хрипло, почти чуждо.

Я резко обернулся. Коридор казался длиннее, чем минуту назад. Я начал крутиться на месте, сканируя взглядом стены, потолок, тени. Каждую секунду мне чудилось, что в следующий миг что‑то схватит меня сзади.

Но там не было никого. Только я и этот вязкий воздух, который с каждым вдохом казался тяжелее.

Я остановился и закрыл глаза, пытаясь прийти в себя. Грудь вздымалась, дыхание срывалось, но я все же усмирил сам себя. Несколько глубоких вдохов – и сердце перестало колотиться в горле.

Я стоял, слушая тихий гул корабля, а потом шумно выдохнул и продолжил путь к Саманте. Лаборатория была прямо по коридору и мне было необходимо туда дойти.

Я надавил на панель, дверь отъехала со скрипом.

– Эван? – Она обернулась. Лицо было бледным, глаза расширились. – Ты… ты в порядке?

– Нет, – ответил я и опустился на ближайший стул. Ноги больше не держали. – Совсем нет.

В лаборатории стоял специфический запах: антисептик, старый металл и что‑то сладковатое, липкое, словно в щелях панелей засела кровь. Теплый воздух цеплялся за кожу, забивался в легкие. Я сидел на стуле, прижимая ладони к коленям, и следил за тем, как Саманта металась между столами, держа в руках планшет.

Я обратил внимание, что халат у нее был весь в синеватых пятнах. Волосы выбились из пучка и прилипли к вискам. Она сжимала губы в тонкую линию, а ее движения казались слишком рваными и резкими.

– Третья проба показывает ту же картину… – бормотала она себе под нос. – Клетки делятся с чудовищной скоростью… ткань не отторгает чужой белок… это неправильно… это…

– Так, а осмотр сегодня будет? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Она вздрогнула и чуть не выронила планшет.

– Господи… Эван. Тебе же нужна помощь. – Она обернулась и застыла, уставившись на меня. – Ты… выглядишь ужасно.

– Рад, что мое обаяние все еще работает, – хмыкнул я, но в голосе слышалась усталость.

Попытался улыбнуться, но в теле ощущалась такая сильная усталость, что даже это с трудом удавалось. Щеки не слушались, как после укола обезболивающего. Улыбка получилась кривой.

– Вега велела осмотреть тебя? – спросила Саманта, подойдя ближе. В руке она все еще сжимала планшет. – Скажи честно, у тебя есть боли? Судороги? Галлюцинации?

– Только воспоминания о школьных медосмотрах, – ответил я. – Может, во мне уже что‑то растет. С хвостом и щупальцами. Хочешь сразу на анализ?

Она не улыбнулась. Только взгляд стал резче.

– Не шути так, – произнесла она тихо. – После Джона… я… ночью слышала звуки.

Я напрягся.

– Какие звуки?

– Из вентиляции. Скрежет. Шорох. Как будто кто‑то полз. – Она сглотнула. – Потом я… я слышала свое имя. Очень тихо.

Я сжал кулаки и напрягся.

– Космические крысы? – с иронией предположил я. – Очень умные крысы, умеющие шептать.

Саманта коротко хихикнула. Но глаза ее оставались такими же напряженными.

Она положила теплые пальцы на мое запястье, проверяя пульс. Ее тепло обожгло кожу. Я вздрогнул. Потому что под кожей что‑то едва заметно шевельнулось. Нет, нет. У меня явно начались галлюцинации из-за страха.

– Ты дрожишь, – сказала она, глядя на прибор на своем запястье. – Пульс нестабильный. Эван, скажи честно, с тобой все в порядке?

– Да. В целом, все нормально. Просто простудное состояние, – ответил я слишком быстро. Получилось даже резковато. В конце я даже откашлялся пару раз, чтобы подтвердить свои слова.

– Ты бледный, губы отдают синевой… – Она убрала руку, но не сводила с меня взгляда. – Что происходит?

Я хотел что‑то сказать, хотя бы шутку, хотя бы пару слов, но внезапно все внутри сжалось. В груди будто поднялся ком, огромный, давящий изнутри. Я вдохнул – и едва не захлебнулся воздухом. Мир слегка поплыл, на секунду перед глазами потемнело, как если бы кто‑то выключил свет в замкнутом небольшом пространстве.

Я почувствовал, как на лбу выступил холодный пот. Пальцы снова дрогнули. Сердце билось рвано, ощущение, что кто‑то изнутри пытался выломать мне ребра и выбраться наружу.

Нет… только не сейчас…

– Эван? – голос Саманты напрягся. Она смотрела на меня так, будто уже знала, что я совру.

Я заставил себя выпрямиться. Сделал короткий, резкий вдох. Потом еще один. Схватился за колени, впился пальцами в ткань штанов. Дыхание выровнялось. Голова немного прояснилась. Я вытер лоб тыльной стороной ладони, надеясь, что она не заметила дрожи в моих пальцах.

– Все уже куда лучше, – сказал я наконец. Спокойно и уверенно, и я удивился сам себе.

Саманта нахмурилась, провела по мне быстрым взглядом, как сканером. Потом все же кивнула, хотя глаза ее оставались настороженными.

– Ладно. Но если снова почувствуешь себя плохо – сразу говори. Это… – она осеклась. – Это может быть опасно.

– Не волнуйся, – выдавил я улыбку. – Я парень крепкий.

Она еще пару секунд смотрела на меня, потом отвела взгляд и вернулась к своим образцам. Я позволил себе коротко выдохнуть, как пловец, только что вынырнувший после долгого погружения.

В груди все еще ощущалась тяжесть, но я заставил себя игнорировать ее. Потому что знал: если подам хоть малейший признак слабости, Саманта начнет задавать вопросы. А я был не готов на них отвечать. Не сейчас.

После лаборатории я чувствовал себя так, будто сменил тесный гроб более просторным. Воздух в коридорах был все таким же – густым, тяжелым, с привкусом железа на языке. Вентиляция стонала. Свет мигал.

Вега вызвала всех в центральный отсек для брифинга. Марта всегда говорила коротко и жестко, но сейчас ее голос звучал так, словно каждое слово ей приходилось вытягивать из собственной глотки.

– Ситуация стабильна настолько, насколько может быть в этом аду, – произнесла она. – Мы продолжаем собирать данные для миссии. Дрейк, проверь шлюзы. Бишоп, ты с Кэмероном – диагностика систем жизнеобеспечения. Холт, иди с Рид и помоги ей с анализами. Джон – в медотсек. Подними все записи на приборах до сбоя. Хочу знать, что происходило с показателями биомониторов. Особенно в час перед пробуждением.Пора выяснить, что это за чертова зараза.

Все молчали. Никто не спорил. Только Кэмерон ухмыльнулся криво:

– Отличный план. Разделимся и умрем побыстрее.

– Замолчи, – отрезала Вега. – Или я сама тебя пришью, Стюарт.

Он вскинул руки, но замолчал. Я заметил, как он косился на темные углы отсека, будто там пряталось что‑то живое. Возможно, не только он это чувствовал.

Мы с Самантой вернулись в лабораторию. Она угрюмо перебирала образцы биомассы, а я держал в руках инструменты, стараясь не смотреть на нее.

– Если это продолжит расползаться, мы скоро утонем в этом, – пробормотала Саманта, не отрываясь от монитора. – Я… я даже не уверена, что это можно остановить.