Сквозняки времени. Книга первая. Перелом эпох

На фронтах катастрофически не хватало патронов и снарядов, и, не выдержав напора австро-венгерских и германских войск, русская армия отступила из Галиции, Польши и Литвы. Чтобы поднять воинский дух, в конце лета царь сместил с поста верховного главнокомандующего своего дядю – великого князя Николая Николаевича – и сам занял его место.

Тронувшийся с вокзала Самары воинский эшелон въехал на мост через Волгу. Антон и Виктор сидели у раскрытых дверей вагона и сквозь мелькавшие перед глазами металлические балки моста смотрели на великую реку. Антон ковырял в зубах соломинкой, Витька докуривал взятую у кого-то «козью ножку». Оба друга находились в подавленном настроении, еще не смирившись с резкой переменой, произошедшей в их жизнях.

– Вот она какая, Волга! – задумчиво проговорил Антон. – Бывал здесь когда-нибудь?

– Нет, я дальше Уфы не ездил. У них там река Белая течет, башкиры ее Агиделью называют… – нехотя ответил Витька.

– С Урала вода тоже сюда течет. Наш Катай в Юрюзань впадает, та – в Белую, Белая – в Каму, а Кама – в Волгу. Так что сейчас под нами и вода из катавского пруда есть!

Антон хотел приободрить друга, потому что видел, что Плотников труднее переживает случившееся. Однако поезд проскочил мост, и теперь Витька с еще большей тоской смотрел на быстро удаляющуюся Волгу, которая в своих водах безмятежно несла несколько капель из родных мест.

– Я ему этого никогда не прощу!.. – пробормотал Витька и сплюнул измусоленный окурок под насыпь.

Едва расправившись с покосом, Антон и товарищи поехали в Златоуст и заключили в депо купчую на маневровый паровоз. Забирать свою покупку они, однако, не спешили, как и не спешили отдавать за нее все средства. Оставив тысячу рублей задатком, компаньоны вернулись в родной город и подали городскому голове прошение на постройку лесопильни. Весь порядок действий им расписал Иван Котенко, секретарь купца Больщикова.

Иван Денисович оказался человеком очень дельным, везде имеющим своих знакомых. Именно он подсказал, кому надо поднести пятнадцать рублей и фунт шоколадных конфет – в результате разрешение на постройку было выправлено за два дня.

За несколько вечеров на вершине Шиханной горы друзья вынули сколько надо грунта и, сколотив опалубку, принялись заливать фундамент будущей лесопильни. На изготовление бетона денег ушло даже меньше, чем они поначалу рассчитывали, поскольку совсем недавно на Катав-Ивановском заводе был открыт цех по производству цемента, и теперь не надо было тратиться на дальнюю перевозку основы для строительного раствора. Слух о том, что Метелин, Плотников и Гнедых затеяли открыть собственное дело, понемногу расползался по городу, и по вечерам к ним на стройку стали приходить знакомые и по мере сил подсоблять в работах.

После заливки фундамента Антон и Виктор стали вставать на час раньше и по утреннему холодку бежать на Шиханку. Там они выливали несколько ведер воды на корку бетонной плиты, после чего прикрывали влажную поверхность еловым лапником, который в дневные часы уберегал плиту от прямых солнечных лучей. Гнедых и Плотников спешили на работу, а ближе к вечеру на будущую лесопильню приходил Ерофей и раскидывал лапник, давая вечернему ветерку обдувать плиту. Все это повторялось день за днем две недели, пока машинист не объявил, что фундамент достаточно крепок и способен выдержать вес паровой машины.

Только теперь компаньоны направились в контору Больщикова за обещанным займом. Для всех денежных операций до этого момента им хватало собственных денег. С самого начала Иван Денисович посоветовал им не спешить с оформлением займа, чтобы отсрочить выплату процентов.

Вызванный Котенко нотариус составил долговое обязательство, и Ерофей от имени всей троицы расписался в нескольких бумагах. К вечеру следующего дня Антон, Ерофей и Виктор добрались до Златоуста и окончательно выкупили в депо аварийный маневровый паровоз.

Той ночью, когда они перегоняли паровоз в Катав, у них был настоящий праздник. Железнодорожники выпустили их на магистраль через двадцать минут после тяжелого товарняка. Паровоз скрежетал сломанной рамой, и Ерофей не давал ему разогнаться. Витька с Антохой попеременно подкидывали уголь в топку, после чего выходили на площадку, чтобы насладиться прохладным ночным ветерком.

Из паровозной трубы в распахнутое августовское небо вылетали искры и высоко над головой смешивались со срывающимися со своих мест звездами. Мимо их паровоза, пролетали сосны и ели, и было так хорошо, так вольно, что хотелось поделиться этой радостью со всеми людьми. Они забегали в кабину и кричали: «Ероха, дай сигнал!» И тогда надорвавшийся на тяжелой работе маневровый паровоз по-хулигански свистел, пугая в окрестных лесах лосей и лисиц.

В утренних субботних сумерках изгибающаяся лента железной дороги привела их к пригороду Катав-Ивановска. Остановившись недалеко от дороги, ведущей в сторону будущей лесопильни, друзья повалились на измазанный угольной пылью пол паровозной кабины и проспали несколько часов.

Железнодорожная ветка, идущая от расположенной на Транссибе станции Вязовой до Катав-Ивановского завода, была однопутной, и ее требовалось освободить к утру понедельника. Поэтому едва проснувшись и не заходя домой, компаньоны принялись готовиться к перетаскиванию тяжелой машины на Шиханную гору. Пока Ероха с Антоном колдовали с машиной, рассоединяя ее с паровозной рамой, Витька из толстых обтесанных бревен сколачивал массивный щит. К вечеру им удалось разженить движитель с паровозной тележкой, и они направились по домам, заходя по пути к знакомым и родственникам, чтобы пригласить их подкалымить на следующий день.

Утром в воскресение у паровоза собралось с дюжину калымщиков, пришедших со своими ломами и веревками, двое из них были с конями. Виктор с Антоном постелили вдоль дороги несколько толстых досок, у самого паровоза поперек первых досок положили три чугунных валика, на которые водрузили сколоченный накануне деревянный щит. Подначивая друг друга острыми рабочими шутками, мужики обвязали все еще стоящую на паровозной тележке машину и на раз-два сдернули ее на деревянный щит.

На щите к веревкам добавили конскую упряжь, в которую заложили имеющуюся пару лошадок, одни мужики вместе с конями взялись тянуть веревки, другие помогали ломами, третьи стали забирать освободившиеся сзади доски и укладывать их спереди, четвертые подкладывали под щит чугунные валики. Малым ходом тяжелый груз пополз по дороге в сторону вершины горы.

Первые минуты люди суетились больше нужного и совершали много лишних движений. Однако вскоре каждый понял, каких действий ждут именно от него, и работа выровнялась. Вокруг причудливой упряжи крутились собаки и мальчишки. Самый любопытный из них распознал в Метелине главного и, улучив момент, спросил у него:

– Дяденька, а зачем это все?

Ерофей отер рукавом потный лоб и с важным видом ответил:

– По всей империи железные дороги строят, а мы, вишь, деревянную придумали! Тут ни паровоз не надобен, ни уголь, вместо них в поезд людей впрягать можно! Сейчас вот спробуем и царю отпишем, чтобы везде так делали!

Паренек от удивление открыл рот, а мужики грянули хохотом и поволокли поклажу дальше. Через три часа деревянные рельсы уперлись в фундамент лесопильни, и после нескольких последних рывков паровое сердце будущего предприятия было водружено на свое место.

Всей артелью работники вернулись к лишенному агрегата паровозу. На этот раз веревки были привязаны к его раме, и напоминающий плененное чудовище бывший локомотив покорно поехал на Катав-Ивановский завод, где в большой домне ему предстояло переродиться в новые рельсы.

После завершения удачного дня все работники двинулись к дому Метелина, где прямо во дворе был накрыт стол с выпивкой и закуской; вокруг стола хлопотали жены будущих лесопильщиков, которым помогала дочка Виктора. Мужики поднимали рюмки и желали успеха в предприятии, вспоминали самые интересные моменты сегодняшней транспортировки, о чем-то спорили, гоготали и весело врали, рассказывая истории.

В вечернем сумраке за многими из работников стали приходить жены и старшие сыновья, их тоже тянули за стол, приносили чистые тарелки и рюмки. Максим Борзов по прозвищу Щевелыга ушел было домой, но вернулся с гармошкой, и теперь трое тут же принялись плясать и развалили стоявшую рядом поленницу. Наконец один за другим работники стали расходиться. Ерофей, Виктор и Антон каждого благодарили за работу и вручали по два рубля, но деньги приняли только четверо, остальные отказались. Кто-то поступал так от бескорыстия, другие немного хитрили в надежде на будущие скидки при распиле леса. В любом случае, все расходились довольные, и хозяева застолья были этому очень рады, потому что в рабочей среде считалось, что обидеть калымщика значило потерять удачу в будущих делах.

За две следующих недели Ерофей перебрал и смазал машину, почистил котел, починил барахлящий клапан и заменил вызывающие подозрение прокладки и монометры. Антон с Виктором за это время поставили временный каркас лесопильни и обшили его тесом. Ероха несколько раз разводил пары, пока не убедился, что машина работает как часы.

Работа спорилась и шла как по маслу. Уже стоял каркас будущего главного стола. Компаньоны заказали шкив, подшипники, ремни и диски пильного механизма. Оказалось, что при составлении сметы Ерофей оценил некоторые детали дороже, чем они стоили на самом деле. К тому же, друзья поначалу не смекнули, что оставшуюся часть паровоза можно будет сдать на переплавку, а это освободило сто семьдесят рублей. В итоге денег хватило на то, чтобы заодно заказать детали для будущего ветряка. Пусть они полежат зиму, а на следующий год можно будет разобрать дощатые стены и сложить вместо них кирпичные, а уж над ними надстроить ветряк!

До запуска лесопильни оставались считаные недели. Василий Матвеевич Больщиков обещал купить у них первые доски – ему было нужно сто шестьдесят пятиаршинных сосновых двухдюймовок, и лесопильщики теперь соображали, у кого им закупить лесин для первого подряда.

Ерофей, Виктор и Антон условились между собой, что, как только им отдадут детали для пилы, они дружно берут расчет в заводской конторе и стараются как можно скорее пустить первую опилку и начать выполнение заказа купца Больщикова. Но осенние ветры принесли беду.

На городской телеграф из губернской Уфы поступило сообщение о необходимости очередной мобилизации. Причем если в предыдущих случаях из Катав-Ивановска призывали небольшие группы по пятнадцать-двадцать человек, то в этот раз губернское начальство требовало поставить под ружье почти сотню человек. Известие распространялось по городу со скоростью молнии, и к вечеру все в городе только и говорили о том, что мужиков забирают на войну.

На протяжении двух следующих дней все заводские рабочие находились в сильном волнении. По городу ходили самые разные слухи, никто толком не знал, призывают ли только тех, кто уже побывал на действительной службе, или, наоборот, тех, кто в армии никогда не служил. Также оставался неясным предельный возраст будущих солдат.

Перед самым обеденным перерывом к работающему у своего верстака Антону подошел старший мастер цеха с листом бумаги в руках. Заглянув в листок, мастер угрюмо проговорил:

– Гнедых, тебе велено зайти в заводскую контору!

– Зачем это? – насторожился Антон.

– Ступай, там узнаешь!

С тревожным чувством Антон вышел из цеха и направился в сторону заводоуправления. Когда он проходил мимо соседнего здания, то встретил выходящего оттуда Витьку Плотникова.

– Вить, ты куда, тоже в контору? – спросил друга Антон.

– Да, мне Куницын говорит, бросай все и срочно шуруй, тебя вызывают! А зачем вызывают – не сознается!

– Вот и мой Артемьич так же!

– Ох, чувствует мое сердце недоброе! – Плотников зло сплюнул под ноги.

У здания заводоуправления стояло десятка полтора возбужденных рабочих, многие держали в руках какие-то листки. Плечистый Санька Кумиров из кузнечного цеха возмущенно размахивал руками. Санька был молотобойцем и отстукивал листовое железо после выплавки. От ударов тяжелого молота на металле образовывался наклеп, после чего такие листы не брала никакая ржавчина. Санькино лицо покрывали красные пятна, он зычно орал:

– … Я этому морде говорю, что я уже свое отвоевал! Я всю японскую отломал! Под Мукденом не раз в рукопашную ходил! У меня ухо шимозой порвано и от японского штыка в левой ноге дырка! Я ему говорю, что никуда не пойду, а он в ответ, мол, не пойдешь по-доброму, мы вызовем жандармов и под охраной тебя сведем!

Антон и Виктор вошли в заводскую контору, где дежуривший у входа мальчишка-посыльный указал на одну из дверей. Антон постучал и вошел первым. В комнате за столами сидели двое, один был из заводского начальства – слесарь не знал его имени, но не раз встречал в цехах. Второй был офицером. Антон плохо разбирался в чинах, но этот, вроде бы, был из кавалерии. Перед военным на столе лежала большая раскрытая тетрадь.

– Назовись! – без всякого приветствия обратился к нему заводской.

– Гнедых Антон Данилович.

Офицер достал пачку листков и, покопавшись, вынул один из них и протянул Антону.

– Тебе, Гнедых, надлежит сегодня к двум часам пополудни явиться в городское военное присутствие для прохождения врачебной комиссии! – сухо проговорил офицер. – Изволь расписаться в получении повестки!

Антон взял протянутый ему листок – точно такие он видел только что в руках у рабочих перед конторой – расписался напротив своей фамилии в тетради и вышел. Вслед за ним в кабинет вошел Витька и почти сразу вышел с повесткой в руках.

– Вот же крысы! – выругался Витька.

– Погоди расстраиваться, может, нас еще комиссия не пропустит! – попробовал       успокоить друга Антон. – Интересно, Ероха есть в списках?

– Нет, Метелина в тетрадке не было, я посмотрел! Хорошо, хоть его не трогают, все-таки машинист! Эх, меня ведь Ероха звал к себе в помощники шесть лет назад, я тогда отказался, мне, дураку, показалось зазорным уголь в топку кидать! – стал досадовать Витька. – Сейчас бы уже тоже до машиниста вырос!

Они вышли к стоящим на улице рабочим и вместе с ними пошли в городское воинское присутствие. Надежды на то, что доктора отыщут какой-нибудь недуг не оправдались. Комиссия, состоящая из приехавших из Уфы одного доктора и двух фельдшеров, работала быстро и почти никого не браковала.

Рослые, больше похожие на коновалов фельдшеры быстро ощупывали и обстукивали человека, просили развязать портки и осматривали причиндал на предмет дурной болезни. Доктор спрашивал про обмороки, смотрел глаза и уши, после чего через трубочку слушал сердце.

Один из рабочих попробовал было сказать, что у него от матери передалась обморочность и порой случается дурнота, на что осматривающий его фельдшер тут же заметил:

– Такие болезни только у гимназисток бывают, которые французских романов много читают! А ты при заводе работаешь, и лицо у тебя полнокровное! Нечего нам тут ущербного изображать!

В итоге из всех пришедших по повесткам заводчан комиссию не прошли только двое. Одному несколько лет назад в глаз прилетела чугунная окалина, после чего глаз постоянно слезился и плохо видел. Второй еще в молодости упал со строительных лесов и сломал себе ногу, кости срослись неправильно, и мужик заметно хромал, за что получил прозвище Топтыгин.

После врачебной комисии появился тот офицер, что вручал им повестки в заводской конторе, и велел всем построиться на улице перед зданием городского военного присутствия. Выйдя на улицу нестройной гурьбой, они принялись закуривать, но офицер обругал их, назвав глупыми баранами, и стал выстраивать в две шеренги лицом к присутствию. Когда с горем пополам все встали, он вернулся в здание и вскоре появился в сопровождении важного военного с бакенбардами.

– Смотри-ка, майор! – произнес кто-то в задней шеренге.

Майор тем временем достал из нагрудного кармана монокль и принялся пристраивать его в правую глазницу. После этого он с минуту рассматривал неровные шеренги, наконец прокашлялся и заговорил:

– По приказу его императорского величества вы призываетесь в русскую армию! Отправка состоится послезавтра! Для этого за вами будет прислан специальный поезд, который должен отбыть из Катав-Ивановска ровно в полдень. Посему вам всем надлежит явиться послезавтра к 11:00 на железнодорожную станцию города. При себе иметь пару белья и запас продуктов на три дня. На все виды довольствия вы будете поставлены в Уфе после принятия присяги. В случае неявки вы будете объявлены в розыск и вами займется местная полиция! – чтобы подчеркнуть важность последних слов, майор сделал паузу и, блеснув моноклем, еще раз осмотрел строй. – Разойтись!

Следующий день прошел как в горячке. Последние месяцы все старания Антона были направлены на дела лесопильни, и в домашнем хозяйстве образовалось множество мелких прорех, которые теперь хотелось спешно залатать.

С утра он сбегал на завод, взял в конторе расчет и поговорил со старшим мастером своего цеха о принятии на работу Петьки. Старшему сыну недавно исполнилось двенадцать лет, и по закону он мог выходить на работу. Авдеич согласился принять парня – после призыва в цеху, как и по всему заводу, будет явная нехватка работников.

Конечно, Антон не так представлял себе начало работы своего первенца. Продолжая работать в цехе, он смог бы присматривать за сыном, при случае советовать и не давать в напрасную обиду. Еще лучше, если бы Петька работал на лесопильне, но что теперь делать с их затеей вообще оставалось большим вопросом.

Вернувшись с завода, Антон взял плотницкий инструмент и, позвав сыновей, направился в сарай. Здесь предстояло подправить загон у Буренки и заменить подгнившие доски в курятнике.

– Пётр! Сена мы накосили достаточно, Дядя Ерофей пообещал помочь его вывезти, как санный путь станет, – втолковывал он сыну. – До следующего лета его должно хватить, но Буренка озорничать любит и часто сено из яслей на пол крошит. Поэтому давать ей надо понемногу. Ты на работу выйдешь, поэтому днем пусть мать или Андрейка сенцо подкладывают, но ты за ними смотри и расход рассчитывай! Если я к следующему лету не вернусь, то думайте, что с коровой делать и как сено запасать! У курятника доски проверяйте, чтобы лиса к вам не сунулась!

Закончив с сараем, он занялся подполом. Выкопанная женой и сыновьями картошка все еще стояла в мешках в сенях. Надо было вычистить отведенные под нее лари, заменить в них подгнившие доски и потом ссыпать туда урожай.

– Петька, после Пасхи всю картошку надо достать и перебрать! Клубни, которые не большие и не маленькие, отложить на семена и оставить в мешках в тепле, чтобы ростки проросли!

Едва закончив с картошкой, он занялся печами в избе и бане. Поручив младшему сыну намять глины, Антон взял обвязанный веревкой кирпич и вместе со старшим сыном полез на крышу. Он показал Петьке, как надо прочищать дымоход от сажи, поднимая и опуская кирпич внутри печной трубы. Потом они полезли на крышу бани – здесь всю работу делал уже сам Петька. Спустившись, отец с сыновьями принялся замазывать сырой глиной образовавшиеся в печах щели.

– За печами, Петя, особенно блюди! Ни один вор столько унести не может, сколько пожар у людей забирает! За глиной Андрейку снаряжай, он место на речке знает, где глина хорошая! Последний раз он туда уже без меня ходил. А ты, Андрейка, брата слушайся! Золу в печах не копите, раз в две недели выгребайте и по огороду рассыпайте, чтобы землю удобрять!

Приведя в порядок истопное хозяйство, Антон спустил с чердака хранящиеся там зимние рамы. Эти рамы были нераспашными и вставлялись в окна при приближении первых заморозков. Сейчас вставлять рамы было еще рановато, но Антону хотелось хоть как-то облегчить жизнь своим домашним. Рамы были установлены в ниши, и Андрейка тщательно промазал щели оконной замазкой.

День получился хлопотным, и все валились с ног, наконец Татьяна позвала своих мужиков ужинать. Несмотря на усталость, ели неспеша, вспоминая разные семейные истории. Все словно бы хотели согреть друг друга перед долгой разлукой. Андрейка стал клевать носом, и его отправили спать. Мать пошла на кухню и принялась ополаскивать и протирать посуду, а отец со старшим сыном все сидели и сидели. Антон вперемешку и вразброд вспоминал различные хитрости домашней и заводской работы и теперь разом пытался вложить их в сыновью голову:

– Зимние лопаты под сенями хранятся, снег со двора вычищайте, не ленитесь, а то весной прихватит, и до апреля будете по льду ходить… Для бани отбирай поленья крученые и сучклявые, от болотной березы, с них жар хороший и пар неугарный… Колун не точи – он тупой лучше рубит, чем острый…

– Я помню, бать!

– На заводе, если чего не так сделаешь, не спорь и не отпирайся! Если мастер или наставник подзатыльник дадут – близко к сердцу не бери, не ты первый, не ты и последний! Но если кто другой к тебе из мастеровых с рукоприкладством сунется – не вздумай сносить! Что хочешь делай: дерись, пинайся, хоть железкой в него кидай, но не терпи! – продолжал Антон.

– Хорошо!..

– Мать береги и следи, чтобы она тяжелое не ворочала… Андрейку гоняй побольше, но зря не обижай, ты теперь его главный заступник! Пусть он школу не бросает, ему кровь из носа надо четыре класса окончить! Понял?

– Понял, бать, не волнуйся!

Петр слушал серьезно и силился запомнить все, что говорил ему отец, а у Антона сжималось сердце: он понимал, что с его отъездом у сына разом заканчивалось детство.

Утром следующего дня к городской железнодорожной станции стал подтягиваться народ: кто-то шел проводить родственника, кто-то сослуживца или соседа. Станция находилась между заводом и Катаем в полверсте ниже плотины. Поскольку большинство из отбывающих были заводчанами, в цехах до обеденного перерыва людей освободили от работы.

Антон шагал под руку с женой той же дорогой, что ходил каждый день на завод, рядом с ними шли сыновья. День выдался неожиданно солнечным: начиналась любимая землепашцами пора, нызываемая бабьим летом.

Гнедых вглядывался в знакомые лица изб, ловил на себе взгляды росших в палисадниках берез и рябин, и в груди начинало метаться сердце: «А что, если я не вернусь? Ходить тогда Татьяне до конца жизни в черном платке, а Петьке и Андрейке расти безотцовщинами!» Но он тут же гнал от себя эти мысли, стараясь ласково и весело говорить с женой.

Когда они подошли к станции, там уже толпилось много народа.

На путях стоял поезд, состоящий из четырех теплушек и прицепленного к ним локомотива. Паровоз был под парами, и Антон приятно обрадовался, увидев, что вокруг него с масленкой в руках хлопочет Метелин. Значит, Ероха повезет их до Вязовой. Около теплушек болталось несколько солдат с винтовками за плечами. Видимо, это их то ли охрана, то ли конвой: начальство боится, чтобы призывники не разбежались. Вдоль здания станции прогуливались оба городских околоточных. Полицейские были одеты по всей форме, на портупеях с одной стороны раскачивались шашки с черными темляками, на другой стороне висели тяжелые кобуры с наганами.

У крыльца со списком в руках стоял давешний офицер, которого Антон впервые встретил в заводской конторе. Слесарь подошел к нему и назвал свою фамилию, военный нашел его в списке и поставил напротив синим карандашом большую галочку.

Вскоре появился Витька Плотников, шедший в сопровождении жены и дочери. Антон только сейчас заметил, что одетая в нарядное летнее платье Верка сильно похожа на отца – тот же разрез глаз, те же рыжие волосы и веснушки. И вот что удивительно: Витька совсем не был красавцем, а свежая, наливающаяся молодым соком Верка тут же приковала к себе взгляды катавских парней.

– Посмотри-ка, Вера совсем невеста! – восхитилась Татьяна. – Говорят, если дочка на отца похожа, то будет счастливой!

Витька отметился у офицера, и они стали рядом с семьей Антона. Народу стало прибавляться, и, чувствуя близкое расставание, толпа загудела последними наставлениями.

– Федя, я тебе в тряпицу молитву зашила от стрелы и пули, читай почаще, не ленись!

– Портянки, Степ, перематывай при первой возможности. А ежели ноги на марше в кровь собьешь, то ты первым делом на ногу помочись! Это способ проверенный, сколь раз нас на японской выручал!

– …В кадке, что в предбаннике стоит, капусту не солите! Васька туда летом повадился мышей таскать и играть с ними там, так она теперь вся в мышиных кишках!

– … Вот как супротивника на мушку возмешь, надо про себя прочесть: «Во имя отца, и сына, и святого духа!», и пуля твоя в цель пойдет!

– … Как морозы станут и снег твердо ляжет, так сразу и режьте! Одну ногу на продажу можно, а остальное себе оставьте!

– … Ты уж там особенно не геройствуй! Другие пусть вперед лезут, если им надо!

– … В церкву зайди и свечу поставь Николаю Чудотворцу, он заступник твой!

– … Сначала прошлогоднее сенцо стравите, а уж потом то, что в нынешнем году скосили!