Сквозняки времени. Книга первая. Перелом эпох

– … А я тебе говорю, что пешему в поле от конного не убежать! Зато коня под брюхо штыком угостить можно!

– Прасковью за Силантия не отдавай, пусть хоть обревется, дед у него пустозвоном был, и отец такой же! Нет моего родительского благославления, так и знай!

– … А ты скажи командиру, так, мол, и так, мне в людей стрелять вера не велит, но могу при лошадях состоять! Лучше уж малость навозом пахнуть, зато со своей головой остаться!

Из здания станции в сопровождении городского головы и настоятеля храма вышел майор. Офицер со списком подошел к нему и вытянувшись доложил:

– Господин майор! Мобилизованные явились в полном составе! Больных нет!

– Ну что же, господин штабс-ротмистр, стройте их, и будем начинать!

Повернувшись к толпе, офицер зычным голосом, перекрывающим гомон сотен людей, прокричал:

– В шеренгу по два ста-а-а-новись!

Едва услышав команду, стоящие у вагонов солдаты побросали окурки и, бросившись к станции, стали в две коротенькие шеренги по четыре человека в ряд. Призывники стали пристраиваться рядом с ними, так что вскоре вдоль дороги выстроилась длинная шеренга мужчин. Провожающие как-то сами собой отступили на другую сторону дороги, и между двумя группами родных друг другу людей словно бы пролегла пропасть.

Майор достал свой монокль и, как и два дня назад, стал рассматривать стоящих перед ним черти во что одетых призывников. Отправляясь в армию, многие надеялись на скорое вещевое довольствие и специально надевали на себя одежонку похуже. Майор поморщился: на ногах у двоих были старые галоши, из которых торчали неряшливые обмотки, еще на одном призывнике были вконец развалившиеся ботинки без шнурков, нос правого был обмотан проволокой. Тьфу, шаромыжники какие-то, а не вояки! Но делать было нечего, требовалось сказать торжественную речь и, прокашлявшись, он заговорил:

– Господа будущие солдаты! Как вы все знаете, наша страна сейчас ведет тяжелую войну со своими давними врагами: с Запада на наши земли вторглись орды тевтонов, на юге в Закавказье идут бои с войсками Османской империи! В это тяжелое время Россия взывает к своим сыновьям с мольбой о помощи и справедливом возмездии! Для защиты страны во главе армии встал сам русский царь! – майор сделал короткую паузу, давая всем возможность проникнуться важностью момента. – Теперь настало и ваше время! Россия ждет вашей помощи! За Веру, Царя и Отечество! С Богом!

При последних словах майора от группы городского начальства отделился настоятель катавского храма с кропилом в правой руке. За ним шел пономарь с небольшим медным ведром, полным воды.

– На молитву! Шапки долой! – скомандовал штабс-ротмистр.

Солдаты в начале шеренги быстро сняли головные уборы, вслед за ними стали стягивать свои шапки призывники. Подойдя к левому краю шеренги, в котором стояли солдаты, священник окунул мочальную кисть в ведро и с размаху принялся кропить святою водою стоящих перед ним людей:

– Благослови, господи, рабов твоих! Спаси и сохрани! Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь! Благослови на подвиг ратный! Даруй победу над супостатом! Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь!

Настоятель был облачен в праздничные одежды, он шел вдоль шеренги и махал мокрой кистью то вертикально, то горизонтально. Голос у священника был поставлен хорошо, и действие получалось торжественным. Многие в шеренге крестились, а Антону отчего-то вдруг подумалось, что он как будто бы присутствует на собственном отпевании. И тогда слесарь сам для себя неожиданно загадал, что если сейчас протоиерей хлестнет по нему водой сверху вниз, то Антону уже не суждено вернуться в родной Катав.

Загадал и, тут же испугавшись собственной мысли, стал гнать ее, ругая себя за бабье суеверие. Но при этом все пристальнее смотрел на приближающегося священника, а что, если и вправду махнет своим проклятым кропилом сверху вниз?

– … Укрепи дух сих воинов и обрати в бегство вражьи полчища! Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь!

При последних словах настоятель размашисто сверху вниз окропил стоящего в шеренге справа от Антона Витьку. Повернувшись, протоиерей макнул кропило в ведро, которое дьякон каждый раз подставлял под протянутую кисть, и продолжил благословлять строй слева от Гнедых.

Антон скосил глаза на друга. Витьке досталась изрядная порция святой воды: рыжие волосы намокли и прилипли ко лбу, капельки воды падали с бритого подбородка, вид был обиженным, и лицо казалось заплаканным. Антону вдруг стало весело – ведь Витька ничего не загадал, и, значит, ему не страшно быть окропленным.

– Умыли тебя? – еле слышно со смехом в голосе спросил Антон друга.

– Да уж, кажись, отец Василий запомнил, что я на Пасху в церкви нетверезый был!

Священник дошел до конца шеренги, и, видя это, штабс-ротмистр стал командовать отправку:

– По вагонам! Отправляемся!

Услышав команду, толпа провожающих бросилась к шеренге, чтобы в последний раз перед разлукой обнять дорогих людей. Штабс-ротмистр подошел ко второму вагону и стал в алфавитном порядке выкрикивать фамилии тех, кому надлежало ехать внутри. Антон еще раз обнял Татьяну и детей и пошагал к теплушке. Когда офицер выкрикнул его фамилию, то слесарь тут же попросил у него:

– Господин офицер, дозвольте до станции Вязовой ехать в паровозе! Машинист мой друг, поговорить напоследок надо!

Штабс-ротмистр недовольно посмотрел на Антона и уже собирался отказать, но передумал.

– Смотри, Гнедых, если вздумаешь убежать – машинист за тебя отвечать будет!

Поблагодарив, Антон пошел к паровозной подножке и стал по ней взбираться в кабину к Ерохе. Витька попробовал было тоже попроситься к товарищам, но на этот раз офицер отказал. Призывники были распределены по трем теплушкам, в каждую из которых залезли по два сопровождающих с винтовками. Майор со штабс-ротмистром заняли первый вагон, взяв с собой одного вестового. Еще один солдат залез на паровоз вслед за Антоном.

Из открытых дверей вагона штабс-ротмистр махнул рукой, и Ерофей, дав длинный гудок, открыл регуляторы паровой машины. Стоя на площадке паровоза, Гнедых видел, как толпа провожающих слегка дернулась и стала медленно удаляться. Антон отыскал глазами жену и сыновей и, сняв шапку, стал махать им на прощанье. Все трое принялись махать в ответ, Татьяна при этом краем платка утирала глаза. Рядом с ними стояли Зинаида Плотникова и ее дочь и тоже махали руками, видимо, Витька смог занять место у вагонных дверей. Верка, широко раскрыв рот, плакала навзрыд.

Поезд пересек железнодорожный мост через Катай, миновал плотину и пополз между прудом и скалой, похожей на лежащей на боку огромный гриб. Ерофей взглянул на монометры и скомандовал своему помощнику:

– Тимур, поднимай давление до восьмидесяти фунтов на квадратный дюйм!

Кивнув головой, помощник машиниста взял совковую лопату и, отворив привычным движением дверцу топки, принялся кидать уголь. В кабине быстро сделалось жарко, и Ерофей вышел на площадку к Антону. Мимо них потянулась Шиханная гора, на вершине которой угадывалась неоконченная постройка лесопильни.

– Что думаешь делать, Ерофей? – спросил слесарь, глядя на дорогу, по которой несколько недель назад они тащили на вершину паровую машину. – Машинистов на фронт не берут, но стоит тебе взять расчет – и ты можешь отправиться вслед за нами со следующей партией.

– Говорят, что хозяев мануфактур и небольших мастерских брать не велено, но там бабушка надвое сказала, – машинист достал кисет и начал сооружать цигарку. – Мне Иван Котенко намекнул, что если занести кому надо рубликов пятьдесят, то в городском воинском присутствии про меня забудут.

– Пятьдесят!? – охнул Антон. – Где же их взять-то! У тебя какое нынче жалование?

– Тридцать два целковых, – ответил Ерофей.

– Нам ведь еще со сторожем вопрос решать надо! Теперь ни я, ни Витька там ночевать не сможем! Петька мой на работу выходит, остается Андрейка, но его одного сторожить не пошлешь, да и скоро по ночам холодно будет!

– Я с дедом Афанасием поговорил, – ответил Ерофей. – Он готов по ночам лесопильню проверять, живет он недалеко и говорит, что ночью к нему сон не идет.

– И что он просит за свою службу?

– По пятнадцать копеек за ночь, – ответил машинист и затянулся крепким самосадом.

– И как на все это деньги найти? – спросил слесарь.

– Буду из загашника вынимать! Для этого и откладывал! У твоих-то как с деньгами? Без тебя зубы на полку положат?

– Авдеич Петьку в цех обещал взять, у него жалование восемь рублей поначалу должно быть. Плюс за меня им какая-то деньга будет приходить. У Витьки все хуже – у него дома одни бабы остаются!

– А сколько за вас семьям платить будут?

– Вот этого я пока не знаю! – пожал плечами Гнедых.

Ерофей повернулся к солдату, стоявшему на другом конце площадки.

– Служивый, ты чего там стоишь как неродной? Пойдем с нами покури!

Солдат подошел и с охотой взял протянутый ему кисет.

– Откуда будешь? – поинтересовался у него машинист.

– Со Стерлитамакской пристани Уфимской губернии!

– Вот как! Считай, земляки! И давно служишь? – вновь задал вопрос Ерофей.

– Уже полгода, весной призвали!

– На фронте был?

– Нет, Бог миловал! Мы к Уфимскому гарнизону приписаны, собираем новые команды по губернии и сопровождаем их до Уфы!

– И что же сопровождаемые? Бывает, что бегут?

– Некоторые с дуру бегут! – усмехнулся солдат.

– Стреляете вы по бегунам? – хитро прищурился Ерофей.

– Не, нам стрелять не велено – народ-то еще не под присягой! Они же почти все домой возвращаются, их оттуда сызнова отправляют!

– А ружья вам тогда зачем дают? – не унимался машинист.

– Как зачем? Для строгости! – вновь улыбнулся солдат.

– А семье твоей паек за тебя идет? – уточнил Метелин.

– А как же! Кажный месяц получают!

– И сколько получают? – спросил у солдата Гнедых.

– Три с полтиной! – ответил солдат и поправил съехавший ремень винтовки.

– На семью? – удивился Ерофей.

– Нет, на человека в семье! Вот у меня жена и четверо детей, двое из них малые ребята еще! Поэтому на жену и двоих старших идет полный паек, а на младших – по половинке. Получается четыре пайка, четырнадцать рублев!

– Да, не густо! – вздохнул машинист.

– А до каких лет детей малыми считают? – уточнил Антон.

– До пяти годов! – ответил солдат.

– Так вот, Ерох! Значит, мои десять рублей с полтиной получать будут, а Плотниковы семь рублей всего!

– Ох, Антоха, я теперь просто обязан запустить лесопильню, чтобы всех поддержать! – Ерофей затушил цигарку о поручень. – Ладно, мне пора идти коленца смазывать, а то Тимур там один за всем недоглядит!

Через два дня в Уфе прибывшие с Катав-Ивановского завода призывники получили новое обмундирование, которое надо было поскорее подшить и пригнать по телу, так как на следующий день была назначена воинская присяга. Рядом с казармами тут же появились какие-то сомнительные личности, начавшие наперебой предлагать обменять ненужную теперь гражданскую одежду на сахар и табак. За вещи спекулянты давали до смешного малую цену, и те, кто отправлялся из дома в справной одежде, порывались отпроситься на рынок, чтобы там выручить за нее приличные деньги. Однако фельдфебели никого из казарм дальше нужника не отпускали.

– Эх, кому война, а кому мать родна! – вздыхали вчерашние заводчане, отдавая свое одежонку за горстку табаку и обменивая совсем еще крепкие ботинки на четыре-пять кусочков сахара.

В составе команды из нескольких сот таких же, как они, мобилизованных Виктор и Антон приняли воинскую присягу и, погрузившись в эшелон, поехали на запад России. Когда их состав остановился на небольшой станции между Уфой и Самарой, друзьям выпало вместе заступать в свой первый ночной караул.

Они прохаживались взад и вперед вдоль состава, то сходясь друг с другом, то расходясь. Когда они вновь сошлись и стали негромко переговариваться, из-под вагона вдруг вылез Володька Петухов, работавший до призыва плотником в модельном цехе Катав-Ивановского завода.

– Землячки, огоньку дадите? – спросил он у Антона и Виктора.

– Куда ты, Володька? Ты же с той стороны караулить должен! – ответил Антон. – Если фельдфебель тебя тут застанет, то ты по зубам схлопочешь!

– Не застанет! Он в вагон дрыхнуть пошел, а мы тут мерзни! Я вот о чем, мужики, рассказать хотел… – Володька достал выменянную на сапоги папироску и помял ее в пальцах. – У нас в модельном Осип Когтин работает, может, вы его знаете?..

Витька кивнул, Осип жил от него через улицу.

– … Так вот, у Осипа свояк в заводской конторе служит, – продолжил Володька. – И свояк этот будто бы рассказал Осипу, что поначалу в списках на призыв ни тебя, Антон, ни тебя, Виктор, не было!

– Да ну? И кто же нас туда записал? – злым полушепотом спросил Виктор.

– Я, мужики, там рядом не стоял. Так что за что покупал, за то и продаю…

– Не тяни, Володя! Того гляди фельдфебель посты проверять сунется!

– Будто бы Алексей Антипович Куницын сказал, мол, Плотников и Гнедых не сегодня-завтра собираются расчет взять, так давайте мы их лучше в списки на отправку включим, чем кого другого от цехов отрывать будем!

Витька чертыхнулся и плюнул под ноги, а Антону тут же вспомнился их с Куницыным разговор на покосе, когда Алексей Антипович попросился в компаньоны для устройства лесопильни. В этот момент вдалеке раздались чьи-то шаги. Володька быстро полез под вагон, чтобы занять свое место на другой стороне эшелона, а Гнедых и Плотников пошагали в разные стороны.