Ее имя ярость

Мои губы непроизвольно приподнялись.

– Я точно знаю, как выглядело бы мое лицо в таком случае.

– Ну так расскажи мне. Что произошло?

Что произошло? Я не думала ни о чем другом. Я продумала все до мелочей, учла каждый свой неверный шаг, каждый знак, который указывал на то, что они сделали. Что он сделал. Как я могла быть такой глупой, что не поняла, какой он на самом деле? Не подумала, что он выберет императора, а не меня, когда все вело именно к этому?

Я вцепилась руками в жесткое покрывало:

– Меня предал тот, кого, как мне казалось, я любила. Тот, кто, как я думала, был на моей стороне. Но это было не так.

– Ублюдок! – вскипела Нур, и мне было приятно, что она злится за меня. – Как его зовут?

Я выдохнула, наполняя пространство между нами своей яростью:

– Мазин. Мы знали друг друга с детства. Я думала, что знаю о нем все.

– Что он сделал?

– Он попросил встретиться с ним во дворце. Вместо него я обнаружила у своих ног тело северного военачальника, отравленного магией джиннов. Дарбаран, начальник дворцовой стражи, арестовал меня. Я думала, что Маз поможет мне сбежать, но он просто стоял и смотрел. Он даже не защищал меня. – Эти слова обожгли мое горло, и я задрожала. – Он заставил меня поверить, что он любит меня и доверяет мне. А потом он вместе с другими во дворце обвинил меня в убийстве. Император Вахид бросил меня сюда, обрекая и мою семью нести бремя моего греха. – Я тяжело сглотнула, в моей груди поднимался не только гнев, но и печаль. Маз не просто отнял у меня свободу и запятнал репутацию моего отца. Он отнял у меня чуть ли не единственные отношения, которые я считала безопасными и настоящими. Он поджег их и улыбался, пока я сгорала вместе с ними.

– Кто тебя подставил?

Я почувствовала, как мои губы непроизвольно изогнулись, но по выражению лица Нур – смеси тревоги и настороженности – поняла, что это не было похоже на улыбку.

Та же кипящая ярость таилась во мне, ожидая выхода, ожидая, когда я возьму меч и начну прокладывать дорогу мести, залитую кровью. Затем я зачитала список, который проговаривала про себя каждую ночь перед сном. Список людей, на чьих плечах лежала ответственность за то, что я здесь.

– Дарбаран, начальник стражи, который обвинил меня, арестовал и позаботился о том, чтобы у меня не было возможности сбежать. Император Вахид, который явно хотел избавиться от одного из политических противников, не развязывая гражданской войны, и свалил это именно на меня. И Маз.

Я резко замолчала, не решаясь продолжить.

– Кем был для тебя Маз? – мягко спросила Нур.

Я закрыла глаза и задумалась, как ответить на этот вопрос. Он был моим лучшим другом детства? Возлюбленным, которому я отдала свое сердце? Человеком, с которым я делилась своими самыми страшными секретами, которого держала в своих объятиях при первых лучах солнца и бок о бок с которым сражалась со всеми, кто стоял у нас на пути?

Я перевела взгляд с Нур на стену позади нее. На камне красовались отметки, сделанные самой Нур, – так она подсчитывала количество дней – в три раза больше, чем у меня. Это было мрачным напоминанием того, на что будут похожи мои дни, если я останусь здесь. Дни, на которые Мазин обрек меня, не раздумывая ни секунды.

– Мазин был тем, кому я доверяла, хотя должна была быть умнее. Он был тем, кто, как оказалось, изначально собирался предать меня.

Нур щелкнула зубами:

– Выходит, возлюбленным.

В моем сердце что-то сжалось, и это привело меня в необъяснимую ярость. Да, хотела я ответить. Да, он был моим возлюбленным. Но я еще не была готова произнести это. Я еще не до конца осознала всю глубину этого предательства и смирилась с ним, как и с тем фактом, что в трудные моменты, когда я нуждалась в утешении, мои мысли по-прежнему предательски возвращались к этим воспоминаниям. Как будто я все еще могла тосковать по кому-то, кого изначально никогда не было рядом. Но сейчас не было смысла скрывать правду, это не изменило бы того, что произошло.

Заметив мое молчание, Нур прочистила горло:

– Откуда ты знаешь, что они ответственны за это? Эти люди, которых ты перечислила?

– Откуда ты знаешь, что твой вождь доверял тебе? – спросила я ее в ответ. – Откуда ты знаешь, что ты была ему дорога?

Нур ответила сразу, без колебаний:

– Я чувствовала это всем своим существом.

– Да, – сказала я тихим шепотом. – Да, именно. Когда меня арестовали, я по-иному взглянула на все: каждый шаг, каждый разговор, каждый странный взгляд или абсурдное совпадение. То, как Маз попросил о встрече со мной в той комнате – в то конкретное время. Как вместо него пришел Дарбаран и застал меня как раз в тот момент, когда я обнаружила тело. Ни один из них не сделал бы этого, если бы император Вахид не приказал им. Тело, лежавшее у моих ног, принадлежало противнику Вахида – северному военачальнику, который, по слухам, готовил восстание. Если бы император казнил его, это спровоцировало бы гражданскую войну. – Мой голос был полон горечи. – Для Маза преданность Вахиду превыше всего, каковы бы ни были его грехи.

А у Вахида грехов было много, учитывая, какую резню он устроил, чтобы прийти к власти.

При упоминании Вахида глаза Нур потемнели.

– Почему же они не казнили тебя, чтобы заставить замолчать?

Она задала вопрос, который я задавала самой себе. Почему я все еще жива? Почему я здесь?

– Этого я не могу понять. Могу только предположить, что они хотели причинить как можно больше страданий.

Это ранило сильнее всего. Осознание того, что Маз не только предал меня, но и желал моих мучений. Моей боли. Он хотел для меня этой боли. А самое жалкое то, что мне было не все равно. Мне было не все равно, что он сделал это настолько личным, а потом отправил меня сюда гнить и встал на сторону императора.

Что я такого ему сделала? А может, мне и не нужно было ничего делать? Возможно, он всегда был способен так поступить со мной, а я была слишком влюблена в него, чтобы заметить это?

Повисло тяжелое молчание. Нур почесала затылок.

– Если Маз отправил тебя в такое место, значит, он был не таким уж хорошим возлюбленным, – сказала она, и смех, сопровождавший ее слова, рассеял напряжение в комнате.

В ответ я выдавила из себя печальный смешок, оценив ее попытку прогнать тьму из моего сердца.

– Нет, – сказала я наконец, и улыбка исчезла с моих губ, а глаза скользнули по трещинам на потолке. – С этим у нас никогда не было проблем.

– Черт, ведь так всегда и бывает, да? Человек хорош в чем-то одном и ужасен во всем остальном. – Она прислонилась спиной к стене.

Я подумала о том, как впервые поцеловала Мазина. О том, как он впервые обнял меня за талию и прижался губами к моей шее. Несмотря на то что из-за его предательства воспоминания были искажены и полны горечи, я все еще помнила, каково это – чувствовать, как бешено бьется мое сердце, когда он проводит большим пальцем по моей нижней губе, как в животе зарождается предвкушение, когда он улыбается, касаясь моей кожи. Я сглотнула, пытаясь прогнать воспоминания прочь:

– Мы знали друг друга очень долго. Я думала, что знаю его так же хорошо, как он меня, но, очевидно, это не так.

– Предательство близких ранит больше любого другого, – сказала Нур так тихо, что я почти не расслышала ее слов.

Я удивилась, потому что она говорила так, словно знала это по личному опыту. Я прочистила горло, радуясь возможности сменить тему:

– Это то, что случилось с тобой и Сумой? Император Вахид узнал, что тот обкрадывал его, через кого-то из близких?

Нур кивнула:

– Его предал собственный сын. Он хотел спасти честь своей семьи, но в итоге убил их всех. Даже слуг арестовали и посадили в тюрьму.

– Как и тебя.

Нур, казалось, смутилась от предположения, что она служанка, но в конце концов кивнула:

– Да, как и меня. Но я не собираюсь оставаться здесь и гнить, как все остальные, это не моя судьба.

– И не моя, – сказала я, вытирая с лица грязь и глядя в темный туннель, из которого мы выползли.

Оставаться в этой тюрьме – не моя судьба. Больше нет.

Пять

Наши дни были наполнены копанием, разговорами, стремительным возвращением в свои камеры, пока нас не обнаружили, и сном. Я спала как никогда раньше, сосредоточив всю свою энергию на побеге. У меня появилась новая мотивация, надежда, которая, к моему собственному удивлению, ожила в моей груди. С каждым новым вырытым дюймом земли я приближалась к этой возможности.

Света от свечи было мало, земля облепляла нашу кожу, как будто мы были грызунами, роющимися в грязи. Моими руками двигали мысли о свободе. Надежда увидеть отца помогала мне не обращать внимания на голод, терзавший мой желудок. Я думала о том, что бы я сделала с Мазом, если бы у меня в руке был нож, и это заставляло мое тело двигаться. Я была крысой, выскочившей из ловушки, чтобы разорвать своим похитителям глотки.

– По-моему, мы наткнулись на камень или что-то в этом роде. Кажется, обойти его не получится. – Голос Нур был напряженным и в туннеле звучал приглушенно. Она ударила оловянной чашкой по твердой земле в попытке размельчить ее.

У меня упало сердце. На то, чтобы откопать камень, в зависимости от его размера могли уйти недели.

– Он из глины или другого материала? – Я попыталась заглянуть за нее. – Попробуй покопать вокруг него, чтобы понять, насколько он большой.

– Он движется! – крикнула она в ответ, и я выдохнула: значит, мы сможем его откопать. – Может быть, если я немного постучу по нему, то смогу расшатать. – Она с громким стуком ударила жестянкой по камню. – Он поддается!

– Что ж, это хорошо.

Я снова начала собирать землю, выгребая из туннеля излишки и высыпая их в наши ведра для отходов. Я вернулась в камеру Нур и высыпала пригоршни земли на пол.

Из туннеля донесся сдавленный крик. В камеру Нур ворвалось облако свежей пыли. Внутри меня все сжалось, я бросилась обратно к дыре.

– Нур? – позвала я, в порыве паники забыв понизить голос и не подумав, что стражники могут услышать. Я нырнула обратно в дыру и поползла так быстро, как только могла в кромешной тьме, пытаясь разглядеть ее во мраке туннеля.

Свеча погасла, и, сколько я ни звала, Нур не откликалась. Я добралась до конца туннеля, ощупывая земляную стену, а Нур так и не появилась. В темноте я легла на живот, размышляя о том, что могло произойти.

Обрушение. Я рванулась вперед, цепляясь за землю. Мой ноготь царапнул о большой камень, и я вскрикнула. В горле стоял ком, а руки дрожали, пока я копала. Нет. Нет, нет, нет, нет. Это не могло так закончиться. Она не могла остаться погребенной в туннеле, а я – запертой в ее камере без возможности выбраться. Это не могло так закончиться – не тогда, когда мы были так близки к побегу.

Мои пальцы коснулись теплой шершавой кожи, и мое сердце подпрыгнуло к горлу. Из-под земли высунулась босая нога Нур. Я дернула за нее, не заботясь о том, чтобы быть аккуратной или осторожной, беспокоясь только о том, сколько секунд прошло с тех пор, как землей засыпало ее лицо. Я стряхнула землю с распростертого тела и потащила ее назад по туннелю. Как только я добралась до выхода из туннеля, то опустила ее на пол камеры:

– Нур, ты не можешь умереть сейчас, нам еще целый год копать.

Мои руки дрожали, пока я выбирала мелкие камешки и прочую труху из ее рта. Ее глаза были закрыты, а руки и ноги безвольно повисли. Я убрала волосы с ее лица и попыталась очистить от грязи дыхательные пути:

– И если мне придется делать это самой, на это уйдет два года. – Я глубоко вздохнула, мое сердце билось о грудную клетку, как у испуганной птички. – А нам обеим известно, что копаю я ужасно, так что у меня на это уйдет года четыре.

Я прижалась ухом к ее груди. Она слегка вздымалась и опускалась – еле заметный вдох. Она была еще жива. Пока. Я издала безумный смешок, который был больше похож на всхлип. Но затем стук моего сердца прекратился. По полу темной струйкой потекла жидкость из раны на затылке Нур, которую я еще не видела. Я вскочила на ноги, ни секунды не раздумывая о том, что собираюсь делать.

Вполне возможно, что они ничего не предпримут, что им все равно, будет Нур жить или умрет. Но если стражники хотя бы смутно подозревали, что у нее может быть доступ к невообразимой силе джиннов, они могли действительно что-то сделать, чтобы спасти ее. Я заколотила в дверь камеры, вопя во все горло и зовя на помощь. Они могли бы отнести ее в лазарет, остановить кровотечение и предотвратить ее смерть. И я не должна быть здесь, когда они придут.

В коридоре послышались шаги, и от стен эхом отразились отдаленные крики. Я отскочила от двери и поползла обратно по туннелю, схватив незакрепленный кусок пола, который мы использовали, чтобы скрыть путь побега, и подняла над головой. Затем стала ждать. У меня сдавило грудь, и я покрылась холодным потом. Они должны были прийти. Они должны были спасти ее.

Наконец дверь открылась, и до меня донеслись звуки хлопков и крики. Я крепко прижала руку ко рту, стараясь не издать ни звука, когда стражники ворвались в камеру Нур и подняли ее с пола.

– Черт. Мы должны отнести ее к Тохфсе.

– Тохфса прикончит нас, если она умрет. Сначала отнеси ее в лазарет.

Послышалось какое-то кряхтение, когда они подняли ее, и один из них выругался. Затем все стихло.

Я прерывисто вздохнула, мое сердце билось так сильно, что я едва могла сосредоточиться. Но больше не было слышно никаких звуков. Ни шагов, ни разговоров. Я долго ждала, прежде чем снова приподнять «крышку» и заглянуть в камеру. Она была пуста. Нур там не было. Но было кое-что, чего я не ожидала.

Стражники оставили дверь открытой.

Шесть

Ну конечно, они оставили дверь открытой. По их мнению, бежать было некому. Я попыталась подавить нарастающий во мне адреналин. Я могла уйти, и никто бы этого не заметил. Я могла бы раствориться в ночи в одиночку. У меня перехватило дыхание, и я переступила порог. На этот раз, идя по темным коридорам, я не издавала ни звука, а другие узники спали. Камера Нур находилась в противоположном крыле, со стороны океана. Я будто ощущала запах соленых брызг в воздухе, вот-вот могла коснуться прохладной воды кончиками пальцев.

Если мне удастся скрыться от стражи, выбраться из главной части тюрьмы и перелезть через наружную стену, я смогу добраться до побережья, не подняв тревоги. Я была близка, так близка к тому, чтобы выбраться отсюда. Моя душа трепыхалась в пятках, а тело буквально дрожало, когда я кралась по коридору. На этот раз я действовала под покровом темноты, и на этот раз я не оставляла следов.

Каменный пол под ногами был холодным. Я кралась вдоль стены, пытаясь вспомнить расположение тюремного крыла, в котором находилась моя камера. Это крыло, казалось, было организовано точно так же, и если я буду держаться внешнего коридора, то доберусь до выхода.

Я завернула за угол и увидела у главного входа двух стражников, чьи тихие голоса доносил прохладный ветерок. Прижавшись спиной к гранитной стене, я стала наблюдать за их фигурами, освещенными лунным светом. Наконец началась очередная смена караула, они отошли от входа и направились в противоположный конец тюрьмы. Я воспользовалась этой возможностью и бесшумно подкралась к двери. Морской воздух ударил в лицо с такой неистовой силой, словно приветствовал меня на свободе.

Я выскользнула из здания и стала прокрадываться вдоль кирпичной стены, прижимаясь к ней спиной. Послышались тяжелые шаги, и я затаила дыхание, заметив, как из-за угла здания вышел стражник и повернул в обратную сторону, возвращаясь по своим следам. Я осторожно зашагала дальше, сосредоточившись только на одном. Бежать, бежать, бежать.

Я добралась до наружной стены. Там никого не было. Я могла перелезть через нее и оказаться снаружи за считаные минуты. Но когда я оглянулась через плечо, мое внимание привлек мерцающий вдали свет. Отдельно от главной части тюрьмы и башни ее коменданта стояло длинное кирпичное здание, словно одинокий всадник на горизонте. Я узнала его по тому единственному разу, когда была там после очередного зверского наказания Тохфсы.

Лазарет.

Нур.

Я занесла ногу над наружной стеной из глинобитного кирпича, дыхание замерло у меня в груди. Смогу ли я это сделать? Смогу ли я сбежать и оставить здесь ее – человека, благодаря которому я вообще смогла зайти так далеко? Внутри меня зародилось что-то темное. Тошнотворное чувство, от которого я не могла избавиться.

Если я вернусь за ней, нас поймают и вернут обратно в камеры. Сбежать, когда они и понятия не имели, что я пропала, – это одно, но спасти Нур и сразиться со стражниками в одиночку – совсем другое. Я даже не знала, в сознании ли она. Жива ли. Но мои мысли заполнила сардоническая усмешка Нур, черные от земли руки, которыми она копала так энергично, ее лицо, полное благоговения, когда она говорила о Суме. Нур понимала, как сильно я скучаю по своему отцу. Она чувствовала то же самое.

Я не могла перелезть через эту стену. Я не могла сбежать. Не могла, если это означало оставить Нур здесь.

– Какая же ты дура, Дания, – пробормотала я, возвращаясь по своим следам и сворачивая направо, к лазарету.

Что-то сжалось у меня внутри, когда я подумала о том, как обмякло ее тело, когда я вытаскивала ее из туннеля, и о луже крови, растекшейся по грязному полу. Она все еще жива. Должна быть.

Мои шаги по редкой траве были едва слышны, мерцающая свеча в окне лазарета казалась мне маяком. Я прижалась к стене здания тюрьмы, прячась в тени, чтобы сменявшие друг друга стражники меня не заметили. Внутренний двор был усеян низким кустарником и больше ничем, но я была рада, что с этой стороны по периметру стены не горели факелы.

Мое внимание привлек резкий аромат кардамона, витающий в воздухе, и я повернула голову. Я не пила чай очень давно, но этот запах узнала бы где угодно. У лазарета стояли два стражника и пили из больших чашек дымящуюся жидкость, от которой в ночной прохладе поднимался пар. Я легко бы убила их обоих даже ради одного глотка. Они стояли у единственного входа, так что, если меня поймают, у меня по крайней мере мог бы быть привкус чая на губах.

Я присела на корточки у густого куста, шаря руками по земле в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия. Мои пальцы дрожали от необходимости взять в руки какой-нибудь нож. Скимитар. Катар[10] на костяшках пальцев. Сошел бы и декоративный клинок.

Моя рука прижалась к груди, когда я вспомнила о кулоне, который подарил мне Маз: это был настоящий кинжал в миниатюре, и в такой момент я могла бы его использовать. Вместо него подушечкой большого пальца другой руки я задела грубую кору ветки дерева, которую, должно быть, ветром занесло за стену. Я с облегчением ухватилась за нее и, опустившись на колени, почти ползком направилась в сторону стражников.

Если я нападу на них обоих сейчас, они поднимут тревогу и я потеряю свое преимущество. В прошлый раз, когда я пыталась вырваться из тюрьмы без оружия, у меня ничего не вышло, и на этот раз я была вооружена не сильно лучше. Я попробовала на вес толстую ветку в своих руках.

Я прикусила губу. Нур никогда бы не пошла на что-то настолько рискованное, она бы не стала сражаться со стражниками в открытую. И, чтобы мы обе выбрались отсюда живыми, мне нужно было думать как Нур.

Я медленно приблизилась к зданию, волочась животом по мягкой траве и радуясь, что из-за темноты меня почти невозможно отличить от кустарника. Я неделями ползала на животе по грязи, и сейчас это не составляло мне труда. Я остановилась в нескольких шагах от стражников и прислушалась к их приглушенным голосам. Они пили. При упоминании Тохфсы у меня перехватило дыхание.

– Хашим сказал, что Тохфса лично придет навестить узницу. Она приказала сообщить, если с ней что-нибудь случится.

– Ты думаешь, девчонка знает, где находятся украденные Сумой сокровища?

Другой стражник фыркнул:

– Такая слабачка, как она, не смогла бы пережить пытки Тохфсы, не раскрыв того, что знала. Но комендант все еще думает, что она владеет какой-то информацией, иначе зачем бы Тохфсе давать ей все эти привилегии? Или вызывать целителя незримого, чтобы он вылечил ее?

– Ну, Тохфса ничего не узнает, если узница умрет.

От этих слов у меня замерло сердце. Пожалуйста, Нур, не умирай.

– Надеюсь, целительница сделала свою работу.

Я прикусила нижнюю губу так сильно, что почувствовала привкус железа. Если Тохфса сама собирается навестить Нур, значит, у меня мало времени, чтобы вытащить ее. И если был вызван целитель незримого, это означало, что сам император дал разрешение на использование зораата для ее исцеления. Если император Вахид одобрил вызов одного из своих ценных целителей, применяющих магию джиннов, значит, он подозревал, что Нур что-то знает о кладе Сумы. Но прямо сейчас я испытала огромное облегчение: если Нур исцелили, значит, она была жива. И если ее исцелили, мне не придется нести ее на себе и у нас действительно может быть шанс сбежать.

Я закрыла глаза и в последний раз вдохнула густой аромат чая. Затем я сделала свой ход: схватила большой камень, лежавший неподалеку, и бросила его в кусты с другой стороны лазарета. Если Тохфса уже была в пути, у меня больше не было времени действовать незаметно. Я обхватила свою палку пальцами, и самодельный меч врезался мне в ладонь.

– Эй, ты это слышал? – Один из стражников повернулся на звук. – Там нет караульных.

Другой стражник фыркнул:

– Ты снова придумываешь. Никто не попытается сбежать после того, что Тохфса сделала с предыдущей девчонкой. И вряд ли она рискнет снова.

Он тихо рассмеялся, и я чуть не рассмеялась вместе с ним. Пусть они думают, что я сдалась. Скоро они поймут, как сильно ошибались.

Я крепче сжала ветку, готовая сразиться с ними обоими. Но как только я собралась выйти из тени, первый стражник покачал головой и направился в другую часть здания, чтобы выяснить, откуда доносится шум. Оставив меня наедине со своим другом. Я выскользнула из-за кустов, шагнула в свет факелов и высоко подняла свою палку.

Глаза стражника расширились, рот открылся в удивленном крике, но он не успел издать ни звука. Я ударила его толстым концом дубинки, и он рухнул на землю.

– Я все же рискнула снова, – пробормотала я, толкая его неподвижное тело.

Но я не могла оставить его здесь, особенно если другой стражник уже возвращался. У него на поясе висела связка ключей, и я схватила их так бесшумно, как только могла, отперла входную дверь и втащила его тяжелое тело внутрь вместе с веткой, которой я его ударила. Я закрыла за нами дверь, и мы погрузились в тишину, нарушаемую только моим тяжелым дыханием.

В лазарете были те же каменные полы, что и в остальной части тюрьмы, только значительно чище. На самом деле во всем здании было чище, как будто им почти не пользовались, и лишь слегка пахло куркумой от мази, которую наносили на наши раны после допросов Тохфсы. Здание было небольшим – всего один длинный коридор с разными комнатами, в которых размещались пациенты. В прихожей было темно, если не считать слабого отблеска луны в окне наверху и тусклого света из открытой двери в дальнем конце коридора. На стенах висело множество незажженных факелов, а по коридору гулял легкий сквозняк. Я поежилась и обхватила себя руками, жалея, что у меня не было чая, которым я могла бы согреться.

Я снова подняла стражника за руки и, кряхтя от напряжения, потащила его в ближайшую комнату – пустое помещение, где хранились медикаменты. Как только я сбросила его тело, я размяла кисти, чтобы кровь вернулась к пальцам, и пожалела, что утратила ту физическую выносливость, с которой попала в тюрьму. Все мышцы, которые я накачала во время боев с Мазином на тренировочном плацу, растаяли, когда я столкнулась с постоянным голодом, сопровождавшим тюремную жизнь.

Я ткнула носком ногу стражника, но он никак не отреагировал. Я ощупала его тело в поисках какого-нибудь оружия, но при нем не было ничего, что я могла бы использовать. Жаль. Привязать его было нечем, поэтому я подставила под дверную ручку один из серых металлических стульев и отправилась на поиски Нур.

Семь

Я легкой поступью шагала по прохладному камню, продвигаясь по коридору и держась в тени у его края. Каждое помещение, мимо которого я проходила, оказывалось пустой комнатушкой, и я не видела никаких признаков присутствия других стражников. Я направилась к слабому свету, исходящему из какого-то помещения в конце коридора. Это был единственный признак того, что в здании помимо меня был кто-то еще, а значит, именно там должны были держать Нур.

Голос в моей голове твердил, что я дура, раз вернулась за ней и не сбежала, когда могла. Но другая часть меня, та, что заставляла мои ноги двигаться, а сердце биться быстрее, знала, что, если я не вернусь за Нур, если я не попытаюсь спасти и ее тоже, мне будет казаться, что я так и не выбралась из тюрьмы. Это тошнотворное чувство грызло меня изнутри, пуская свои черные корни, и я точно знала, что это было за чувство. Вина. Я не была бы по-настоящему свободна, если бы просто оставила Нур здесь умирать. И чего бы стоила свобода, если бы я все еще чувствовала себя заключенной?