Ее имя ярость

– Похоже, мы имели дело только с ночным патрулем, но они подняли тревогу, так что скоро за нами нагрянет вся тюремная охрана. Они думают, что сбежал только один узник. Как только они увидят, что здесь была резня, они начнут нас искать.

Нур кивнула и высвободила свою руку из моей:

– Но зачем ты тащишь нас к стене?

Я изумленно уставилась на нее:

– Чтобы перелезть через нее.

Нур рассмеялась, затем показала большое золотое кольцо с ключами, блеснувшее в лунном свете:

– Зачем перелезать через стену, если я уже стащила ключи от парадных ворот у Тохфсы?

Десять

Вдалеке послышались крики, когда к лазарету побежали остальные тюремные стражники. Руки Нур дрожали, когда она отпирала ворота, а затем мы проскользнули через главный вход под покровом темноты, пока передовые линии патруля были отвлечены. Мое сердце колотилось громче, чем звучали наши торопливые шаги, но, когда мои ноги впервые коснулись рыхлого песка у воды, я будто почувствовала крылья за спиной. Мы добрались до побережья. Спасение было уже близко.

Мы нашли какую-то утлую лодку и как можно тише спустили ее на воду. Мои окровавленные руки наконец-то отпустили мечи и взялись за весла. Мы гребли в ночи, наши руки подпитывал адреналин. Я боялась, что буду измождена и не смогу двигаться, но моя кожа дышала свободой, это чувство будто наполняло меня новым огнем. У нас не было четкого представления о том, куда мы направляемся, только то, что мы оставляем тюрьму позади.

– Я не могу поверить, что мы только что это сделали. Не могу поверить, что ты только что это сделала. – Голос Нур дрожал, и я не могла понять, готова она рассмеяться или заплакать.

Я почувствовала, как мой собственный эйфорический смех зарождается в груди.

– У этих стражников едва ли были базовые навыки владения мечом, – сказала я, не в силах сдержать усмешку. – С настоящими солдатами ничего бы не получилось.

Нур фыркнула:

– Это вообще не должно было получиться. Ты что, употребляла магию джиннов? Как ты это сделала?

Я перестала грести и потерла затылок. Не магия заставляла мой меч молниеносно рассекать воздух, подобно молнии, не благодаря магии мои рефлексы были быстрыми, как у кошки. Это была натренированность. Каждая атака, парирование и защита были результатом мышечной памяти. Я подумала о том, с кем провела все эти часы тренировок, и у меня в голове промелькнули темные глаза и уверенные руки. Я даже будто могла услышать осторожный шелест его шагов рядом со мной. А затем я стала вспоминать не только наши схватки, но и другие детали. Те его черты, которые отчаянно хотелось забыть, – легкую улыбку в уголках рта, когда он смотрел на меня, то, как мог дрогнуть его голос, когда он произносил мое имя.

Я сжала пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в кожу и пытаясь спастись от натиска воспоминаний о нем, каждое из которых словно въедалось в плоть. Но я похоронила их – те моменты нежности, о которых не хотела думать, потому что в них не было ничего настоящего. Настоящим было только то, что происходило между нами на поле боя. И я не хотела произносить его имя, не сейчас.

– Я росла, всю жизнь имея дело с разными видами мечей. Отец изготовлял их, но он также позаботился о том, чтобы я знала, как ими пользоваться, – наконец сказала я, подавив желание произнести другие слова, которые грозились вырваться наружу.

– Это уж точно. – Нур посмотрела на темный океан, и какое-то время наша лодка просто покачивалась на воде, пока мы были поглощены мыслями о чем-то большем.

– Дани, я не все тебе рассказала, – перекрыл ровный шум океана низкий голос Нур.

Я посмотрела на нее, и что-то в ее голосе заставило меня сжать весло крепче. Взгляд сверкающих глаз Нур, в которых отражался залитый лунным светом океан, встретился с моим.

– Я точно знаю, где сокровище Сумы.

Я резко вдохнула, морской воздух проник в мои легкие, а возможные последствия ее признания стали проноситься в моей голове быстрее, чем любая стратегия побега из тюрьмы. Это вытеснило теплые мысли о Мазе и заронило зерно кое-чего еще. Чего-то, похожего на месть. Я подозревала, что она знает, где находится сокровище. Но теперь, когда я узнала наверняка, возможности были безграничными. Вся эта сила. Вся эта магия. Что бы я сделала, если бы у меня была сила сделать что угодно?

На этот раз нахлынувшие воспоминания не были утешительными, они были пропитаны горечью. Бесстрастное лицо Мазина, когда он смотрел, как меня уводят дворцовые стражники. Капитан Дарбаран, грязные пальцы которого впились в мою кожу и застегнули толстые цепи на моих запястьях. Я могу заставить их заплатить. Но что мне это даст сейчас?

Как бы сильно я ни хотела поддаться ненависти, именно тихий голос моего Бабы звал меня домой. Месть не поможет моему отцу – она только все испортит. Я могла бы обладать всей властью в мире, но прямо сейчас я хотела только одного.

– Пойдем со мной, найдем сокровище Сумы вместе. – Голос Нур был таким тихим, что ветер почти не донес его до моего слуха, но я расслышала слова достаточно четко. – Разделим его. С тем, что закопал Сума, мы можем отправиться куда угодно. – Она сглотнула, ее глаза горели в лунном свете. – Мы могли бы добиться справедливости за то, что с нами сделали.

Я тихо выдохнула:

– Справедливости? – и выгнула бровь. – Это то, чего ты хочешь? Потому что это не то, что мне нужно.

Она отвела взгляд, глядя на бездонное темное море.

– Месть, – ответила она спустя минуту молчания. – Вот что я должна была сказать.

Слово, которое я знала слишком хорошо.

– Я хочу отомстить императору Вахиду. – Она нервно облизала губы, будто боялась признаться в этом вслух.

Но что-то не давало мне покоя. Это было нечто большее, чем наказание за вождя, с которым она сблизилась. Это было нечто иное.

– Почему? – спросила я, наклонив голову и оценивающе глядя на нее; мы уже многим поделились друг с другом, но, возможно, это было еще не все.

– Я хочу уничтожить человека, который приказал убить так много людей. Человека, который убил моего…

Нур замолчала, словно с трудом подбирая слово. Я не могла предугадать, на каком из них она остановится. Друга? Начальника? Сума был не просто ее вождем, не просто человеком, который научил ее использовать зораат, – это точно.

– Твоего?.. – подтолкнула я.

Она подняла взгляд, ее темные глаза блестели.

– Сума был моим отцом. Моим настоящим отцом. У него был роман с моей матерью, но, когда она умерла, он скрыл мою личность от своей семьи и взял меня к себе. Вот почему я не могу просто прятаться, пока император Вахид беззаботно сидит в своем дворце. – Она сложила руки по бокам.

Я улыбнулась, но улыбка вышла невеселой.

– Мы с тобой обе понесли потери из-за Вахида. Но если он убил твоего отца, ты заслуживаешь отмщения, Нур. Я бы хотела этого, если бы со мной случилось то же.

Нур опустила глаза – она не могла встретиться со мной взглядом. Отмщение. У меня руки чесались ухватиться за эту идею. Но месть не приведет меня к отцу. Не сотрет того, что произошло. Нур предлагала мне ключ к неограниченной власти, к возможности владеть магией джиннов. Как ни странно, я не испытывала радости триумфа.

Хотела ли я возмездия за то, что было сделано? Несомненно. Но больше всего мне хотелось просто держать отца за руку, трогать рубцы на его ладони, полученные за столько лет работы в кузнице, и вспоминать, каково это – когда тебя любят. Отец Нур был убит Вахидом, но мой все еще здравствовал, и этот разговор заставил меня осознать, насколько мне повезло.

– Я не могу. – Я взвесила свои слова. – Я не могу отправиться за сокровищем Сумы вместе с тобой.

Ее губы искривились от разочарования.

– Мне нужно вернуться к отцу.

Нур кивнула, хотя при этом сжимала весло так крепко, что костяшки ее пальцев побелели. Я впервые задумалась, есть ли на этом свете место, куда она сейчас может пойти. Единственная семья, которая у нее была, мертва. Я проглотила комок в горле, зная, что после того, как она мне помогла, мой отец примет ее с распростертыми объятиями.

Повинуясь внезапному порыву, я потянулась к ней и легонько коснулась ее руки:

– Пойдем со мной домой. Ты можешь пожить у нас. – Я говорила тихо и искренне; мы знали друг друга не так долго, но наши отношения завязались в грязи тюрьмы, которая должна была нас убить, но вместо этого мы ушли оттуда с окровавленными руками. – Мы решим, что будем делать дальше, когда окажемся в безопасности в доме моего отца.

Нур прикусила губу и оглянулась на тюрьму, которая теперь казалась темной точкой на светлеющем горизонте.

– Дания, ты и так достаточно для меня сделала. Ты вернулась за мной, хотя не должна была. – Ее улыбка была печальной. – Все в порядке. Если бы у меня была семья, я бы тоже хотела быть с ней.

Мое сердце разрывалось на части от осознания того, что у нее никого не осталось, что она теперь одна, а у меня все еще есть люди, которые меня любят. Я сжала ее руки, и от силы моего движения лодка закачалась.

– Теперь ты тоже моя семья.

Одиннадцать

Моя деревня располагалась у подножия гор, она угнездилась в скале, словно была частью ее самой. Десятки домов из обожженного кирпича защищали ее жителей от натиска ледяных ветров, а выступ скалы укрывал нас от самых сильных бурь в долине.

Кузница моего отца стояла с краю от этих домов, гордо возвышаясь на фоне горного склона, ее белые стены и каменные ворота так и манили меня. Обычно кузнец жил и работал в городе, рядом с императором, снаряжая его армию и душегубов смертоносным оружием. Но мой отец не был обычным кузнецом. Он отказался переехать из того места, где женился на моей матери, и бросить свою деревенскую общину в поисках большего благополучия в городе. И все же оно само его нашло.

У него был талант ковать одновременно красивые и смертоносные клинки, которые, казалось, летали в руке с удивительной точностью и сбалансированностью. Император Вахид даже поинтересовался, не овладел ли мой отец каким-то образом магией джиннов, или, может, его кузница нагревалась от бездымного огня мира джиннов? Конечно, это было не так. Мой отец был обычным человеком, и я любила его за это.

Когда мы с Нур добрались до первого города у моря, нам удалось украсть вьючного мула. Мы ехали всю ночь. Если кто-то гнался за нами, нам нужна была фора.

– Надеюсь, в твоей деревне будет очень глубокий колодец, потому что мне кажется, что я могла бы пить вечно. – Нур театрально повисла на муле, а я спешилась и, подхватив поводья, повела его по освещенным рассветом улицам моей деревни.

– Там есть колодец, иначе люди бы там не жили.

– Отведи меня к нему сию же минуту.

Я издала смешок, хотя жажда мучила меня саму. Мы опустошили наши мехи с водой несколько часов назад, и, когда мы пересекали ледяную пустыню, нам приходилось выживать, сгребая снег с песчаных дюн. В животе у меня заурчало: в то утро закончились остатки дикой вишни и украденных фиников.

– Сначала мы отправимся в дом моего отца, и там у нас будет столько еды и питья, сколько мы захотим, я тебе обещаю.

– Хорошо, потому что я не могу питаться одними финиками. В тюрьме и то еда была лучше.

– Ты же не можешь говорить это серьезно. – Я содрогнулась, вспомнив тюремную чечевичную кашу.

Нур подняла голову:

– Ты права. По крайней мере, у фиников есть вкус.

Я смирилась с нашим постоянным рационом в виде абрикосов и лепешек с миндальной посыпкой, которые мы покупали в городах, через которые проезжали. В крошечных поселениях, что встречались на нашем пути, мы с Нур забирали все, что могли, и нам удалось стащить две простые курты на смену нашим окровавленным тюремным, а также простую, но пригодную для использования плетеную обувь. Если меня начинала грызть совесть из-за людей, у которых я что-то украла, я напоминала себе, что скоро увижу своего отца и смогу вернуть им долг, когда вернусь домой. Сейчас имело значение только возвращение к нему. А потом мы сможем отправиться куда захотим.

– Только подумай, мы сможем есть тушеную баранину с рисом. Острые маринованные огурчики. Слоеный хлеб, посыпанный чесноком и черным луком.

Нур облизнула губы.

– У моего отца мы устроим пир! – Я не смогла скрыть нетерпения в голосе. Кожа горела от предвкушения. Мы были так близко, что я чувствовала, как слезы застилают мне глаза. – Пойдем.

Я повела Нур по неровным булыжникам своей деревни, накинув дупатту[12] приглушенных цветов так, чтобы она скрывала мое лицо. Я не хотела, чтобы кто-нибудь предупредил императора Вахида – или Мазина – о моем возвращении. Я не знала, есть ли среди жителей моей деревни шпионы, но рисковать не собиралась.

Мы приблизились к дому моего отца. Это был простой дом из глинобитного кирпича, выкрашенный в ярко-белый цвет и выступающий из скалы. Рядом стояла его кузница, на двери которой по-прежнему висела вывеска с выгравированными скрещенными кинжалами. Но в кузнице было темно, и сквозь щели в окнах не пробивалось теплое свечение расплавленного металла.

Я нахмурилась, моя рука так крепко сжала поводья, что кожа на них натянулась. Баба всегда работал в кузнице с раннего утра. У меня в животе поселился страх и начал разрастаться.

– Дверь приоткрыта, – прошептала Нур и плотнее запахнула плащ.

Я взглянула на дом и увидела, что она права. Я была так занята, осматривая кузницу, что не заметила распахнутую настежь дверь.

Я рванулась внутрь так стремительно, что от моих шагов на пыльной дорожке едва остался след. Дом был погружен в полумрак, не горела ни одна свеча, которая указывала бы на то, что здесь кто-то живет.

Где он?

– Баба? – позвала я, мое сердце ушло в пятки, а глаза дико забегали по пустой комнате.

Скамейка из мангового дерева в гостиной была перевернута, а коврик из пустынного кустарника изорван в клочья. По моему виску побежала капелька пота, хотя в доме было холодно. Это был холод опустевшего жилища, чего-то затхлого. Я бросилась в заднюю часть дома, в спальню отца.

Все было разрушено. Его кровать была разорвана на части, подушки вспороты, а матрас из финиковой пальмы разрезан пополам. Все кинжалы, которые обычно висели в комнате отца, исчезли, и только их темные очертания на стенах указывали на то, что они там когда-то были. Я подошла к одной из стен и положила ладонь на контур кинжала с золотой рукоятью в форме головы шакала, словно желая убедить себя, что мои воспоминания реальны, что мой отец действительно жил здесь. Что в этом доме было тепло и живо, когда я была здесь в последний раз.

Я закричала. Снова и снова я выкрикивала его имя, звала Джалеби, свою кошку, и мои слова эхом разносились по дому в поисках хоть каких-то признаков жизни.

– Где ты? – прошептала я в пустоту разгромленной комнаты.

– Может, он бежал? – раздался позади меня тихий голос Нур, осторожный, будто она не хотела спугнуть дикое животное. Он прорвался сквозь пустоту комнаты, и, несмотря на заботу в ее словах, во мне поднялся гнев.

– Только не так, – отрезала я, осматривая опустошенное, разграбленное помещение в поисках какой-либо подсказки о том, куда он мог пойти. Я не нашла ничего, даже следов своей кошки. Казалось, что здесь давно никто не жил. Я повернулась к Нур. – Он бы попытался оставить мне сообщение.

Он бы не ушел вот так, не покинул бы разрушенный дом, не оставив ни строчки о том, куда направился.

– Возможно, у него не было на это времени.

Я уловила в ее голосе сомнение. Это было то же сомнение, которое придавливало меня своей тяжестью к полу.

– Как ты думаешь, император Вахид забрал и его тоже?

Нур поджала губы:

– Это возможно. Хотя это не объясняет, почему пропали его вещи и все разгромлено. Возможно, это был налет?

Налет. Услышав слова Нур, я бросилась в противоположный конец дома, в свою комнату. Меня встретили те же стены из белого обожженного кирпича, в которых я выросла, та же жесткая кровать и широкое окно, через которое лучи солнечного света освещали пыль, летающую в воздухе. Вот только в моей комнате царил такой же беспорядок, как и в комнате моего отца, – по полу было разбросано несколько простых курт, а вся остальная одежда исчезла. Комната была перевернута вверх дном, как будто множество рук рылись во всем и брали все, что хотели.

На меня накатило ужасное, тошнотворное чувство, как будто меня снова арестовали, лишили всего, что я любила, и взамен предоставили пустую камеру. И этот вездесущий страх, давивший на меня с момента прибытия, едва не поставил меня на колени. Я отодвинула кровать от стены и взялась за кирпич у столбика кровати. Поначалу он не поддавался, и я почувствовала облегчение. Я стала тянуть его на себя и поворачивать, пока он не поддался и не треснул у меня в руках. За ним скрывался маленький отсек – секретное пространство, о котором знала только я.

Вот. В углу лежала маленькая темная сумка, и она была нетронутой. Я вытащила ее и шумно выдохнула, опустив плечи. Развязала торбу цвета индиго, в которой были спрятаны мои немногочисленные вещи – мешочек с деньгами, тонкая косичка темных волос моей Аммы[13] вместе с ее золотыми серьгами-петельками, карманный складной нож, сделанный моим отцом, и последнее – ожерелье с кулоном в виде миниатюрного кинжала, подаренное мне Мазином. Я поднесла его к свету, любуясь блеском лезвия в лучах рассветного солнца. Это был настоящий кинжал, хоть и маленький, с таким же острым лезвием, как у любого, изготовленного моим отцом. Рукоять была выполнена в форме головы халмасти – крупного, похожего на волка существа из сказок севера. Это была копия кинжала большего размера, который сделал мой отец, моего любимого ножа. Я обхватила его пальцами, лезвие кольнуло мою ладонь и освежило в памяти воспоминание о том, как Мазин подарил его мне.

Ты ведь будешь носить его, правда?

Я никогда его не сниму.

Но в тот день я забыла его, и поэтому он сохранился, когда меня задержали. Только для того, чтобы Маз ударил меня в спину другим ножом.

– За чем бы ты ни пришла, тут ничего не осталось. Они уже все забрали. Неужели у тебя совсем нет стыда?

Этот надтреснутый, суровый голос пронзил меня насквозь и вырвал из воспоминаний. Я бы узнала его где угодно. Я резко обернулась:

– Нану?

В дверях стояла моя бабушка в натянутой на плечи пыльной дупатте. Она выглядела меньше, чем раньше, и съежившейся, как будто шарф, в который она вцепилась, поглощал ее. Меня потрясла произошедшая в ней перемена. Когда-то она была так похожа на мою мать – блестящие черные волосы, кожа яркого теплого оттенка, словно на нее всегда светило солнце, – но теперь она заметно постарела. Гораздо больше, чем можно было постареть за год. Я бы с трудом узнала ее, если бы не этот голос, похожий на ржавый треск пламени в кузнечном горне. Теперь ее волосы выцвели и посерели, а на коже виднелись глубокие борозды, похожие на шрамы.

Она моргнула, глядя на меня, ее тусклые глаза замерцали в залитой утренним светом комнате.

– Дания?

Ее шепот был тихим, но я услышала в нем недоверие. С горящими глазами я подбежала к бабушке и обняла ее, стараясь не раздавить ее ставшее таким хрупким тело:

– Нану, это я, Дания. Я вернулась.

Обнимать ее было непривычно, и я не могла вспомнить, когда мы обнимались в последний раз. Мы с бабушкой никогда не были близки, и отец винил в этом смерть моей матери. С тех пор как мою мать убили, в бабушке что-то изменилось, как будто горе от потери единственного ребенка скрутило ее изнутри и она не могла выносить окружающий мир. Особенно меня.

Она держалась на расстоянии, и по большому счету мы виделись только на праздниках и деревенских торжествах. Но теперь, когда она была здесь, передо мной, а мой отец – нет, это расстояние исчезло. Ее плечи были напряжены, и она не обняла меня в ответ.

– Я думала, ты умерла, девочка. – Она покачала головой, широко раскрыв глаза. – Я думала…

Ее голос все еще звучал неуверенно, как будто она сомневалась в реальности происходящего.

– Нану! – Я взяла ее за руки и встряхнула. – Где Баба? – Мой голос прозвучал тихо и нетерпеливо. – Что случилось?

Ее рот приоткрылся, и из него вырвался какой-то свистящий звук, слов было не разобрать. Ее и без того бледная кожа казалась еще белее. Меня охватила тревога, как туман, сквозь который ничего нельзя разглядеть. Но бабушка не ответила на мой вопрос. Вместо этого она посмотрела мне за спину и застыла:

– А ты кто?

Я оглянулась на Нур, которая неловко стояла в дверях моей комнаты, на ее лице отражалась неуверенность.

– Нану, расслабься, она со мной. Это моя подруга.

Нану моргнула и снова посмотрела на меня, прикусив губу:

– Я не могу поверить, что ты здесь, Дания. Стоишь передо мной.

Я выдохнула, сжимая ее руки в своих:

– Я настоящая, Нану.

– Тебя освободили? – Она нахмурилась, и глубокие морщины на ее лице стали еще глубже.

Я покачала головой в знак решительного «нет». На ее лице отразилось осознание, и она понизила голос до тихого шепота, почти не решаясь произнести следующие слова:

– Ты сбежала?

Сбежала. Я подумала о стражниках, которых убила, чтобы оттуда выбраться, о пытках, которым Тохфса меня подвергала. О Нур, лежащей без сознания в луже собственной крови на полу своей грязной камеры. Побег – это слишком слабое слово для описания того, что мы сделали. Мы проложили путь к свободе несмотря на то, что у нас отняли.

– Да, я сбежала. И я пришла забрать Бабу – и тебя, если ты захочешь присоединиться к нам. Я хочу покинуть нашу деревню и бежать туда, где Вахид больше не будет иметь над нами власти. Где мы сможем жить спокойно. Может, мы поедем на север, к твоему народу.

Я не знала, присоединится ли к нам Нану, но все равно предложила. В моей голове промелькнули воспоминания о ней, о том, как старательно она держалась вдали от меня. После смерти моей матери она стала лишь тенью самой себя.

Губы Нану искривились.

– Дания, я должна сказать тебе кое-что о твоем отце.

У меня снова засосало под ложечкой, но что-то внутри меня отказывалось это признавать.

– Где он? – Я огляделась по сторонам, как будто могла вызвать его, и мой голос был полон отчаяния. – Нам нужно уходить как можно скорее. Вахид, возможно, ищет нас. – Мои слова прозвучали поспешно, и я не хотела смотреть в пустые глаза бабушки. В них было что-то, чего я не хотела видеть.

– Дания! – Холодный голос Нур прервал мою лихорадочную речь, и она положила руку мне на плечо; я замерла, кровь застучала у меня в ушах. – Я думаю, твоя бабушка пытается тебе что-то сказать.

В моей груди образовалась и стала отдаваться болью черная зияющая рана, которая, казалось, вот-вот поглотит меня целиком. Я знала, что она скажет, еще до того, как она произнесла хоть слово, еще до того, как она обратила на меня взгляд своих тусклых глаз, еще до того, как Нур подхватила меня, когда я начала падать. Я знала, что моя бабушка пыталась мне сказать, и не хотела этого слышать.

Потому что, если это было правдой, у меня не осталось ничего.

– Дания, твой Баба мертв.

Двенадцать

– Расскажи мне, что произошло.

Нану отвела нас в свой маленький домик, расположенный в нескольких минутах ходьбы, и мы сидели в ее гостиной, наслаждаясь чаем, который она налила из висевшего над очагом чайника.

– После того как твоего отца убили, на дом был совершен налет.

После того как моего отца убили.

Я нутром чуяла, что это так, – так же, как чувствуешь приближение горной бури. Моего отца больше не было. И мне нужно было знать почему. Но моя бабушка до сих пор избегала моих вопросов и вместо этого постелила нам спальные места в главной комнате.

– Расскажи мне, что произошло, – тихо повторила я, подходя к ней, пока она разжигала огонь.

Она налила еще молочного чая, и на поверхность всплыл стручок зеленого кардамона. Я схватила теплую чашку, но не смогла поднести ее к губам, язык словно онемел.

– Пей свой чай, – отрезала она.

Я с трудом сглотнула, пытаясь скрыть разочарование. Когда я взглянула на нее, она смотрела на меня каменным взглядом, поэтому я поднесла чашку к губам и выпила горячую жидкость, не почувствовав ни капли и едва заметив, как обжигающий чай хлынул мне в горло.

– Вот. – Я со стуком поставила свою чашку на стол перед нами. – А теперь расскажи мне, что произошло!

Нур мягко положила руку мне на плечо, и я бросила на нее благодарный взгляд. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь унять бурю эмоций, рвущихся наружу. Я знала, что моя бабушка ни в чем не виновата, но мне было нужно, чтобы она все мне рассказала.

Нану глубоко вздохнула:

– Когда тебя схватили, твой отец был вне себя от ярости. Он собрал лучшее оружие, намереваясь освободить тебя. Никто не мог вразумить его. Его друг Касильдо сказал, что поможет ему, и с наступлением темноты они вместе отправились тебя искать.