Цена спасения

– Если всё подтвердится, то вполне, поэтому подождём, – заключил Майкл. – Я вижу по такой конкретике со временем и датами, что Вы заранее заучили, что сейчас сказали, а значит готовились к тому, чтобы всё рассказать ещё до Вашего раскрытия.

– Я ждал, пока в ЦРУ всё выяснят, в том числе и мою невиновность. Но то, что Вы рассказали мне позавчера, про то, какую силу набрали революционеры… После этого я передумал. Надо действовать быстрее.

– Вы хотите сказать, что невиновны? – усмехнулся Фостер.

– Не во всём. Я виновен в своём самовольстве, разумеется, но, уверяю Вас, оно принесло пользу. У меня куда больше доказательств связи Бейзера и Никифорова, но их уже не так просто достать. Я действительно знаком с Плотниковым. Он хоть и наёмник, но преимущественно работает на меня. И здесь он тоже работал на меня. Плотников по моей просьбе под прикрытием работает на Никифорова, я же непосредственно взаимодействовал с посредниками Бейзера, уверяя, что могу помочь. Мы узнавали всё больше, но приходилось помогать. Если бы не мы с Андреем, какой-нибудь другой наёмник вывез Ксению Никифорову из Италии, кто-нибудь другой дал взятку Гунашеву, дело было бы выиграно Никифоровым и так, учитывая проплаченных адвокатов. Так что революционеры бы справились и без нас с Плотниковым, но тогда бы у меня на руках не было бы такой ценной информации.

– И в чём же ценность Вашей информации? – закатил глаза Майкл. – Вы всего лишь ещё раз убедились, что за всем стоит Кристофер Бейзер. И где доказательства, что Вы не работали на него, исходя, например, из каких-то своих убеждений?

– Я Вас уверяю, что свои убеждения я сегодня же на деле докажу Вам, – напористо отвечал Трифонов. – Но для начала я хочу, чтобы Ваши люди проверили, говорю ли я правду. У Вас есть время подождать?

– Да, пожалуй, – заинтересованно откинулся в спинку стула Майкл.

***

– Слушаю! – игриво потрясывая пальцами, принял звонок Крепин.

– Я отошёл в безопасное место, – раздался энергичный голос какого-то революционера. – Майкл Фостер вошёл в здание около тридцати минут назад.

– Отлично! – бодро отвечал Александр. – Извлеките сим-карту и сломайте пополам, устройство разбейте и выкиньте. Всего хорошего!

***

– Мне сообщили, что всё сказанное Вами о доказательствах оказалось правдой, – с приятным недоумением проходил к своему месту напротив Трифонова Фостер.

– Надеюсь, что теперь Вы понимаете, насколько далеко зашёл и готов зайти Бейзер, – отвечал Василий Борисович. – Я хотел дать Плотникову больше времени, чтобы он всё выяснил, потому я откладывал этот момент. Но уверен, что тех доказательств, что есть у нас, вполне хватит на то, чтобы отправить Бейзера за решётку, он, как минимум, наниматель тех людей, что убили того самого банкира из Швейцарии, но для этого мне нужно выйти отсюда и найти Плотникова. Но я не могу быть под надзором ЦРУ, ведь пока всё не выяснено до конца, а я буквально веду игру против американского гражданина. Вы можете выпустить меня? Майкл, Вы-то должны понимать, что та часть верхушки ЦРУ, что под влиянием Бейзера, – наши с вами враги.

– У нас недостаточно доказательств касательно Ваших настоящих намерений, поэтому пока это невозможно, – отвечал Майкл холодно.

– А если у меня будут такие доказательства? – спрашивал Трифонов, положив локти на стол.

– Смотря какие, – задумался Майкл. – Если я точно буду убеждён, что Вы всего лишь допустили ошибку в попытке вести двойную игру, сильно помогая революционерам, то ради информации от Плотникова, я конечно отпущу Вас. Вы удивитесь, но семья Бейзеров в принципе является серьёзной проблемой для ЦРУ уже который год, поэтому в том, что Вы выяснили, ценности мало.

– Пока Никифоров предпринимает какие-либо действия, куда проще выявлять необходимый компромат на Бейзера. Ко всему прочему, Кристофер Бейзер потратил на революционную сеть безумные средства. Если бы мы остановили рвения Никифорова с самого начала, то Бейзер бы нашёл другой способ попытаться устроить революцию, а сейчас он поставил на сегодняшних революционеров всё. А без денег Никифорова, понятное дело, все эти революционеры быстро загнутся, как и любые планы Бейзера по смене власти в России в ближайшем будущем. Так что, если мы избавимся от Никифорова именно сейчас, то нанесём Бейзеру сильный удар, когда им уже так много поставлено на кон, и вся обстановка в стране быстро нормализуется. Я выжидал такого момента достаточно, думается мне. Никифоров скрывается на побережье Тихого океана в Сибири. Местность относительно открытая, его дом прямо в скале, там нам весьма сложно выставить каких-либо снайперов, потому лучшим решением будет напрямую пригнать туда оперативников, что ликвидируют Никифорова при штурме здания или прямо на поле вокруг, но зато свидетелей не будет! Я заранее, ещё во время суда, сформировал группу из спецназа ФСБ неподалёку, они, конечно, не знали и не знают, зачем я туда их отправил, но им достаточно отдать чёткий приказ и Никифоров в течение часа будет мёртв. Такого достаточно, чтобы доказать Вам свою лояльность?

***

Андрей спал в своей небольшой постели. Его разбудил долгожданный звонок.

С едва открытыми глазами, без штанов он пересёк комнату и взял трубку.

– Скажи честно, тебе хоть чуть дорога Ксения? – послышался твёрдый и беспристрастный голос Крепина.

– Я знаю её вживую всего два дня, – раздражённо усмехнулся Плотников.

– И всё же Вы весьма мило общались, – усмехнулся Александр. – Да и ты ей бесконечно звонишь с этого телефона, а она тебе. Не забывай, мне приходит история твоих звонков. Но на это мне всё равно, в любом случае с такими телефонами, как у меня и у тебя, звонки не отслеживаются. Проблема вот в чём. В течение нескольких минут Ксения будет мертва. Единственный, кто сможет помочь ей, – это ты. Звони ей сейчас же, но единственное, что ты можешь ей сказать, так это то, чтобы она уходила, как можно дальше, причём одна. Скажешь большее – всей революции конец.

***

Ксения сидела в своей комнате и что-то смотрела в своём телефоне, в то время как служанка протирала пыль на полках. В этот момент на экране Никифоровой высветился звонок от Плотникова.

– Мне тут Андрей снова звонит, – с удивлением сказала Ксения служанке. – Как-то он неожиданно, обычно мы договариваемся.

– Значит что-то важное! – отвечала старуха, более увлечённая полкой.

Дочь олигарха взяла трубку.

– Алло?

– Это я! Андрей! – раздался беспокойный голос.

– Я знаю… – неловко усмехнулась Ксения. – Что случилось?

– Слушай, что я тебе говорю и не задавай лишних вопросов. Ты сейчас где? – Плотников говорил так быстро, как мог.

– В своей комнате, – не поняла Никифорова.

– Быстро выйди на улицу! – всё так же, но уже строже сказал Андрей.

– Зачем?

– Это неважно, пожалуйста!

Девушка, не отрывая телефон от уха, встала с кровати и вышла из комнаты. Пройдя по коридору, она поднялась по лестнице и вышла на улицу.

– И что теперь? – немного напугано спросила она.

– Есть какая-нибудь закрытая местность поблизости? Например, лес?

– Да, есть!

– Значит беги туда! Скорее!

Ксения быстрым шагом направилась в сторону леса. Она подчинялась приказам Андрея скорее из страха и непонимания происходящего и уже совершенно не задумывалась о том, зачем он говорит ей это. Более того, это привносило хоть какое-то разнообразие в её унылое существование здесь, над беспокойным океаном.

Один из телохранителей наблюдал за ней, потому чуть отошёл от Никифорова. Другой стал чуть более внимательным, выйдя из расслабленного транса, как вдруг услышал зудящий и неприятный звук вдалеке. Он подошёл ближе к морю, откуда раздавалось жужжание.

– Константин Григорьевич! – настороженно обратился он к своему начальнику. – Там внизу что-то летает…

Никифоров с одним из телохранителей посмотрели вниз и увидели целый рой из дронов, летящих вдоль воды.

– Это ФСБ, ЦРУ! – воскликнул Константин. – Скорее, уезжаем! Где Ксюша?

– Она ушла в сторону леса, – ответил другой телохранитель.

– Слава Богу, надеюсь, там она будет в безопасности! – убеждал олигарх сам себя, тяжело дыша. – В машину!

Водитель сидел на бревне возле автомобиля и устало глядел в сторону моря.

– Уезжаем, – скомандовал ему Никифоров и все четверо побежали к дороге, проходящей ближе к лесу.

В этот момент снизу раздался взрыв. Укрепление, на котором держалась вся конструкция особняка сломалось и огромная глыба, скользя по остальному обрыву, громко рухнула в воду, поднимая пыль над сильными волнами, созданными падением.

Ксения бежала в лес, но услышав взрыв, она тут же прокричала Андрею в трубку:

– Я слышала что-то вроде взрыва!

– Ты уже добежала? – строго спрашивал Плотников.

– Нет… – испуганно ответила девушка, тяжело дыша.

– Значит спрячься где-то!

– Тут трава высокая… Подойдёт? – застыв от страха, спросила девушка.

– Да, подойдёт! – торопливо отвечал Плотников, прищуриваясь. – Ложись!

Никифорова легла на землю, а затем с ужасом спросила:

– Это наш дом, а внутри была Галина… С ней всё будет хорошо?

На глазах Ксении наворачивались слёзы.

– Не знаю, – растерянно ответил Андрей, не понимая, что ещё ответить. Конечно, он не мог знать ответ на этот вопрос, да и не совсем понимал о чём его спрашивают.

Константин с водителем буквально влетели в машину, а телохранители бежали следом. Никифоров уселся на среднее сидение сзади, ожидая свою охрану. А к ним уже приближались три чёрных внедорожника, из окон которых выглядывали люди с автоматами в руках. Один телохранитель сел в машину, так как его место было со стороны обочины. А другому пришлось оббегать, чтобы сесть сзади водителя, то есть ближе к дороге.

– Поехали! – приказал Никифоров.

Водитель нажал на газ, и машина, завывая, рванула вперёд, а бедный телохранитель остался один перед вооруженными людьми на подъезжающих автомобилях. Раздались многочисленные выстрелы и в тот же миг на дороге валялся его изрешечённый, хлещущий кровью труп. Убийцы больше не обращали внимания на него.

– Азим, сворачивай на дорогу, в лес! – кричал Никифоров.

Машина резко повернула. Эфэсбэшникам на их внедорожниках это не представлялось проблемой – они свернули с дороги и поехали через поле. Теперь машины уже ехали сбоку от Константина, в метрах двадцати. Сотрудники спецслужб из окон открыли огонь по автомобилю олигарха, но из-за того, что на высокой скорости было тяжело хорошо прицелиться, они промахивались.

– Что происходит? – в слезах спрашивала Андрея Ксения. – Там стреляют.

– Пожалуйста, успокойся… – растерянно, не понимая, что делать и что говорить, отвечал Андрей, выдыхая.

Машины спецслужб постепенно сворачивали в сторону Никифорова. Константин сжался и наклонился вниз, боясь, что в него попадёт снаряд. А выстрелы всё не прекращались. Один из эфэсбэшников, стреляющих из окон, достал гранатомёт.

– Азим! – увидев это, закричал выживший телохранитель. – Быстрее!

– Я еду быстро, как… – отвечал водитель.

Но он не успел договорить, так как ему влетела пуля в висок. Машину стало заносить и, почувствовав лёгкую цель, эфэсбэшники фактически мгновенно запустили в неё снаряд гранатомёта. Автомобиль слегка подлетел вверх и тут же был разорван на части, оставив вместо себя лишь быстро затухающую огненную сферу. Машины спецслужб повернули на дорогу и, ускоряясь, уезжали в лес.

Ксения, услышав взрыв, резко встала. Увидев вдалеке горящий автомобиль отца, она закрыла глаза, легко затрясшись. Словно молния ударила в неё, она села на землю. Через тихие слёзы, в которые полностью погрузилась Никифорова, слов её было не разобрать.

– Что случилось?! – твёрдо спросил Андрей, почему-то ему стало жутко.

Но бормотание Ксении становились всё менее ясным, множественным, мучительным. Плотникова начало бросать в дрожь. Он уж было хотел хоть как-то её утешить, сказав, первое, что придёт на ум, как на том конце послышались короткие гудки.

***

Через час проснулся Алексей. Он всегда вставал рано. Поднявшись с постели и переодевшись в дневное, он вышел из комнаты. Увидев Крепина, сидящего в коридоре, он, продолжая путь на кухню, как обычно сказал:

– Доброе утро!

– Доброе утро, Лёш! – отвечал Крепин с обыкновенным для него спокойствием. – Представляешь, Никифоров был убит час назад.

Алексей застыл на месте, поражённый, и с опаской, надеясь на то, что всё не так уж и плохо, спросил:

– Как это? Андрей знает?

– Я от него и узнал, – спокойно ответил Александр.

– И что нам теперь делать?

– Пока ничего! – усмехнулся Крепин. – Сам помнишь наш последний разговор с Никифоровым, он стал для нас серьёзной проблемой, но это было ожидаемо. Хоть это и было рискованно, но мы заранее спланировали с Трифоновым то, что его арестуют, хотя и предотвратить арест было трудно. Трифонову конечно пришлось выдать ЦРУ весьма ценную информацию, чтобы обеспечить себе алиби, ну и местоположение Никифорова, которого спецслужбы незамедлительно ликвидировали, но взамен Трифонова освободили, а долго ему у них оставаться было нельзя, Трифонов слишком много знает. Теперь имущество почившего Никифорова перейдёт его дочери, на которую у нашего Андрея есть определённое влияние, так что можно считать, что все деньги Никифорова наши. Был конечно план и на случай смерти Ксении, но… Впрочем, это уже неважно.

Алексей безучастно закивал головой и пошёл на кухню, чтобы приготовить себе завтрак.

Глава 9. “Поленница”

Андрей шёл по душному коридору элитной гостиницы: на стенах висели картины, на потолке хрустальные люстры, а весь пол покрывал очень гладкий и чистый ковролин. Плотников выглядел немного уставшим, но всё же уверенным и стройным.

Дверь в нужный номер была слегка приоткрыта. Плотников бесшумно зашёл внутрь, осторожно заглядывая за угол прихожей в комнату с большой застеленной двухспальной кроватью по центру, на которой, подперев колени, пустыми красными заплаканными глазами Ксения смотрела в окно, бившее ярким солнечным светом в её бледное лицо. Её волосы, чуть извиваясь, были беспорядочно распущены, касаясь толстого мягкого белого покрывала.

– Привет, – неспеша подходил к Ксении Андрей. – Ты как? – спросил он не сразу, только когда смог увидеть её лицо, будучи у окна.

Девушка, промолчав, тут же опустила голову. Плотников, чуть нагнувшись, осторожно шагнул к кровати и бесшумно сел на край. Андрею сразу же показалось невыносимой, неловкой и унизительной эта многозначительная застывшая немая сцена, потому он стал беспорядочно придумывать, как бы заставить Ксению говорить. Можно было бы допустить, что Никифорова бы просто хотела, чтобы пока она сидела, погрузившись в свои удручающие мысли, рядом кто-то был, если бы не кажущийся каким-то обиженным и даже гневным взгляд Ксении, который Андрей успел заметить лишь на мгновение. Плотников поднял голову к потолку и нагнул её в сторону Ксении.

– Ладно, я понимаю, – сказал он тихо. – Иди сюда…

Ксения, не меняя согнутой позы, механически пододвинулась к Андрею. Плотников приобнял её за оба плеча. Слегка продрожавшая от его прикосновения Никифорова показалась ему закостенелой и сжатой, наощупь твёрдой и холодной. Ксения закрыла глаза, и Андрей невольно упёрся в её печальное лицо, беспокойно рассматривая каждую его деталь. Беспощадно бил в ноздри запах её волос.

Никифорова довольно быстро и, как показалось Плотникову, весьма грубо вырвалась из его объятий.

– Ты же всё знал, правильно? – вдруг пробурчала она с ноткой угрозы.

– О чём, я не понимаю? – растерялся Андрей, с замершим сердцем смутно догадываясь о чём говорит Ксения.

– Раз ты сказал мне убегать, значит знал о том, что мне угрожает опасность. Значит знал и том, что они собирались сделать с отцом, – Никифорова с холодной гордостью выпрямилась. – Но по какой-то причине решил не спасать его, хотя, если бы как позвонил, рассказал о покушении, наверное, отец был бы жив.

– Не был бы, – отвернувшись и закрывая глаза, скрывал всякую эмоцию Андрей, чтобы его быстро придуманная ложь, смешанная в большинстве деталей с правдой, звучала увереннее. – Революционеры теперь повсюду, теперь они целая сеть, структура со своей иерархией, законами и правилами. Мне ничего не объяснили, просто сказали, что тебя надо спасти, заставляя убегать подальше.

– Крепин, правильно? – повернулась на Андрея Ксения с помешанным, бесчувственным и пустым взглядом. – Тогда почему он не сказал спасти отца?

– Крепин мне сказал правду. Мы поздно узнали о нападении. Основной целью спецслужб был он, а не ты, поэтому у тебя ещё были шансы, – врал Плотников, специально смотря ей прямо в глаза.

– Ты ужасный циник! – громко прошептала Никифорова. – Вам то откуда знать, были ли шансы, чтобы вот так распоряжаться жизнями? – дыхание становилось всё тяжелее, края глаз опустились. – Это не твоё решения, а Крепина, я понимаю! Но ты же с ним согласен. Тем более для тебя это вопрос денег. И ты сейчас говоришь мне такие вещи в лицо, о каких-то шансах, предположениях, будто папа – это вещь какая-то… – Ксения, потрясываясь, закрыв глаза, тихо заплакала.

Андрей поражённо отвернулся. Он встал, отходя к окну. Он всячески старался это скрыть даже перед самим собой, но почему-то он с острой болью, пронзающей горло с двух сторон, потерял возможность дышать. Всё вокруг помутнело. Плотников открыл форточку и высунул голову на улицу, жадно вдыхая воздух. Затем, стараясь выглядеть смиренно, он с неестественно прямой спиной отошёл от окна, с неожиданностью поймав на себе взволнованный взгляд Ксении. Она, как показалось Плотникову, весьма резко изменилась в настроении, хотя и продолжала выглядеть печальной, а на глазах всё ещё сверкали слёзы.

– Знаешь, как я устал от этого?! – вдруг воскликнул Андрей, на весьма короткое мгновение он поймал себя на мысли, что какой-то своей частью, особенно прагматичный и рациональной, он перестаёт находиться тут и осознавать ситуацию. – Я не наёмник, я думаю, это уже и так ясно. Я революционер, а не просто работаю на революцию за деньги, мне вообще не платят, так, словно рабу, следят не умру ли я с голоду. Меня воспринимают, как вещь. Не считаются не просто с моими чувствами и желаниями, но и с самой жизнью. Но дело в том, что и я, и твой отец, и многие другие, мы сами выбрали революцию! Так что теперь приходится с этим мириться, сами виноваты! Точнее даже не так. Я, например, верю, что я поступил правильно, решив так. И я думаю, твой отец – тоже. И я, хочу сам в это верить, смирился с тем, что в любую секунду могу быть убит, что каждый вокруг может оказаться врагом, а мне в нужный момент придётся забыть о человечности. Может быть, ты до сих пор не поймёшь, но после того, как ты спросила, пусть и не вкладывая в это большие смыслы, за что я так люблю… Ну то есть получается, за что именно это борьба. Зачем я, твой отец и тысячи других выбрали это? Мы, думаешь, столь наивны, что и не подозревали, что мы, по сути, подписали себе смертный приговор? Конечно, мы все всё понимали с самого начала. Просто есть в России та правда, что, ну для меня лично, например, наполняет мир смыслом. Какая? О силе Человека, о том, что Человек, кто бы что не говорил, не часть природы, как любят говорить зелёные, а, благодаря разуму и возможности осознанного стремления к великому, что-то даже противоположное. Что в этом мире точно есть прекрасное, и оно живёт внутри нас. Человек способен победить инстинкт, грех, называй как хочешь, и эта воля и разум не проклятие, как нам любят говорить мыслители на Западе. Что созданные Человеком смыслы не эфемерны, а возможно единственное, что существует по-настоящему, где-то в чуждом материи пространстве. Что весь смысл Вселенной и мироздания в нас, даже если мы всего лишь пылинка в космосе. Но мы не вправе забывать об этом, а потому ответственность на каждом из людей велика. Мы – центр Вселенной, только потому что мы единственные, кто вообще знает о ней, способен ставить перед собой цели, а наши чувства и любовь, та, что выходит за рамки инстинктов, – всё, что есть в этом мире в противопоставление бессмысленным бездушным древним звёздам. И этот мотив с Россией был вообще всегда. Века в православии, что рисует человеческую душу такой красивой, социализме, что верил, что Человек способен выстроить нечто совершенное. Пусть эта идея – всего лишь мечта, направленная в вечность, и ей нет подтверждения, но без этой мечты нет никакого смысла жить дальше. Без этого нет любви к людям, да вообще нет мира, в котором ты хотел бы продолжать существование. Всё вокруг, там, в множественных проявлениях, противоположенных России, будто твердит: никакого смысла нет, зачем он нужен? Теперь у нас просто семья ради семьи, деньги ради денег, карьера ради карьеры, хотя и сейчас люди перестают себе лукавить, в факте семьи уже новые поколения перестают видеть смысл, постепенно и во всём остальном. Всё это происходит и в самой России, врать не буду. Я сам так считаю, я говорил с другими революционерами, нам всем будто бы очевидна мысль, что без тех великих смыслов, пусть они и сковывают нас, губят нашу жизнь в таких проявлениях, как эта революция, но без этих смыслов, самым очевидным выходом, раз всё бессмысленно, является суицид. Только суицид, чтобы не мучиться. Если революция провалится, для миллионов русских, да, не всех, жизнь станет столь невыносимой, что смерть будет лучшим, что с ними может произойти. А такое состояние куда хуже смерти. И выхода из него не будет. И, прости, мне приходится забывать о ценности всякой человеческой жизни, твоего отца, своей, кого угодно, потому что слишком многое на кону, но смысл в том, что, уверен, Константин Григорьевич, был бы нам благодарен, зная, что мы спасли тебя. Потому что ты для него всё, он безумно любил тебя, все это видели, пусть я и немного знал о нём. Но и революция для твоего отца идейно представляла большое значение. Смысл в том, что сейчас, когда, я думаю, всё в твоей жизни потеряно, есть смысл спуститься с небес к народу, пообщаться с революционерами, может тогда ты прочувствуешь то, что мы все там чувствуем. Да, оно делает жизнь тяжелее, но наполняет смыслом даже самые незначительные вещи. Ведь ты же тоже выросла в России, знаешь это место, ты русская (я имею в виду не просто по крови, само собой), ты не будешь среди революционеров лишней. Да, заметить там эту идею можно не сразу, многие покажутся грубыми, а их мысли поверхностными, но то, как они выглядят, поверь, это скорее даже вопрос темперамента.

– Это ты сам так решил жить, – через силу улыбалась Ксения. – Я-то тут причём? И почему из-за этого должны страдать другие?

– Твой отец тоже решил так жить. И, учитывая, что он отдал за революцию жизнь, он бы определённо хотел бы, чтобы остаток его средств, что теперь перешли тебе, были направлены на нужды революции.

– Вот зачем ты оказывается пришёл? – со злой усмешкой ожила Ксения. – Просить денег?

– Без них вся сеть нагнётся, нам всем конец, – опустил глаза в пол Андрей. – Я вынужден. Если тебе всё равно, ты же должна понимать, что Налавин никогда не оставит тебя в покое, а спецслужбы, вероятно, уже готовят покушение и на тебя.

– Ты же просто пользуешься моим положением, напоминаешь об отце, на которого тебе всё равно на самом-то деле, – Никифорова бессильно мотала головой. – Я не дура и понимаю, что у меня нет другого выхода. Нет, я, конечно, могу пойти и начать сотрудничать с властями, рассказать о Крепине, который видимо у революционеров там важная шишка, о тебе. Но это было бы…

– Было бы что? – осторожно спросил Андрей, как бы подбадривая Ксения на развитие мысли.

– Я бы не смогла жить с этим дальше, как ты бы не смог жить без своей этой революции, типа такого, – неловко проговорила Ксения. – Всё, что ты мне говоришь, кажется и будет казаться местами каким-то одержимым безумием. Ну правда, что уж тут врать! Но это не значит, что со всем я не согласна. Ты говорил, я помню, про неоколониализм. Я замечала его до этого, но это действительно лучше формулирует, что и так как будто было на уме. Его масштабы и значимость правда казались меньше, но я никаким СМИ не верю на слово, чтобы так быстро определиться с этим. Был случай… – она на мгновение задумалась. – Моя группа помогала мигрантам в Испании в лагере беженцев. Это всё так сложно… Вместе с беженцами местным, живущим в Европе с рождения, жить становилось труднее. Приезжие не приживались, были настроены враждебно. Им были чужды местные законы. Но в Африке, на Ближнем Востоке, откуда все они бежали, постоянно вспыхивали войны, оставляющие в руинах целые города, всюду эта ужасная и беспроглядная бедность, в которой трудно даже выжить, не то чтобы нормально жить… Так что мигрантам нигде не могло быть хорошо, но в Европе был хоть какой-то шанс на продолжение существования. Одной ночью в лагерь, словно какой-то груз, к нам привезли очередную партию беженцев. Их было чего-то около сотни. Я помогала одной небольшой семье… – она приняла задумчивый и взволнованный вид. – Мать и сын. Изголодавшие, исхудавшие, уставшие. Они несколько месяцев добирались до нас, сначала по земле, полулегально пересекая границы, потом в трюме грузового корабля, пересекая Средиземное и Балеарское моря. Мальчик был сильно болен… Просто от того, что простыл и устал, почти не ел. Температура выше сорока. Я до полудня сидела с ним и его матерью и медсестрой в палатке, как-то стараясь помочь. На очень ломанном английском со мной разговорилась мать. Её звали Наджия, вроде как. Она постоянно благодарила меня за помощь, хотя я ничего и не сделала толком, постоянно плакала. Оказалось, – голос Ксении дрожал, – она из Сирии. Она пережила войну, завела семью. Муж, трое детей. Но там всё равно почти невозможно жить. Семья и так была на грани бедности, но тут начались какие-то минимальные проблемы с долгами. Мужа убили, ей с детьми угрожали. Там всё так, никакого порядка. И Наджия решила сбежать, но тяжёлый путь из троих детей до самого конца пережил только мальчик. В лагере он почти всё время спал, изредка бредил что-то на своём языке. А к полудню умер… Я не была готова смотреть на его разбитую мать в этот момент, и я, до сих пор безумно стыдно, просто сбежала, стараясь забыть… И там всё так, кто бы не приехал. Я не понимаю. Мы живём в двадцать первом веке, тут, в Европе, люди борются за какие-то социальные излишки, пока миллионы в нескольких сотнях километрах умирают от голода. Я поняла о чём говорит эта теория неоколониализма. В маленькую страну приходит бизнес из страны покрупнее, и местные компании становятся неконкурентоспособными. А самый лучший выход, если не продавать природные ресурсы, как мой отец, строить предприятия, которые работают на компании покрупнее из Америки, Европы, отдавая почти всё. В такой среде невозможно развиваться, голод и бедность там победить почти невозможно, потому что деньги бесконечно утекают из этих стран на Запад. А если этому начать сопротивляться – тебе объявляют войну, блокаду, санкции. Звучало бы, как бредни российской пропаганды, если бы отец, в своё время, не учил меня основам того, как вообще работают крупные корпорации. Я ещё тогда поняла, насколько это противно, потому и зареклась никогда не заниматься его компанией. Россия всё это время занималась тем же самым, что и Запад, но, исключительно в силу своих возможностей, она не душила тот же Ближний Восток так сильно, то есть не делала того, от чего жизнь почти каждого там словно в аду. Но учитывая, что вас, революционеров, волнует проблема, как вы его называете, “неоколониализма” … У вас, конечно, ничего не получится, ваше видение России в случае успеха – утопия. Всё равно всем будут править деньги, а не мечты о спасении бедняков из далёких стран. Но вот ещё что. Отец научил меня одной вещи, которую я очень хорошо поняла. Если есть в твоей отрасли какая-то сфера, в которой ты никогда не будешь на лидирующих позициях, а она одна из ключевых – сделай так, чтобы она перестала быть ключевой и вымерла. Так и завистливой кучке богачей из России будет выгодно победить неоколониализм. Но пусть хотя бы так. Пусть хоть как-то с неоколониализмом можно будет бороться. Сегодняшняя власть забрала у меня всё, она стоит на стороне тех, кто всё время сеял по миру то, борьбе с чем я готова была посвятить всю жизнь. Я не хочу крови, как, видимо, её хочешь ты, но я ни за что не пойду к властям и не сдам им Вас, ни за что, – она подняла взгляд на потолок, в попытке сдержать бушующие эмоции. – Деньги переводить на те же самые счета Крепина?