Цена спасения

– Уже сделано, – ответил Майкл.

– Прекрасно, – заключил Налавин. – Но всё же пока мы не можем начать заседание, и я не хочу, чтобы наши гости из цивилизованных стран сейчас знали о том, что происходит. Мне не нужна паника, ясно?

Цэрэушник замешкался, а затем тихо и кратко ответил:

– Ясно.

***

Киров и Мельников уже подходили к Госдуме.

– Бегите вперёд! – скомандовал бездомным Пётр. – Присоединяйтесь!

Впереди была огромная толпа, заполнившая всё пересечение Моховой и Тверской улицы. Куда ни посмотри, везде были протестующие, стоявшие так плотно, что смотрящие с верхних этажей гостиницы “Националь,” первые этажи которой также уже были заполнены, вряд ли бы смогли различить в общей массе кого-то конкретного.

Члены клубов обходили здание Госдумы, как могли, постепенно окружая его. Внутрь, закрывшись своими щитами, им не давал пройти ОМОН. Люди перелезали заборы, били окна, пытаясь залезть в стоящее на пути здание, чтобы через него пройти дальше, сносили все заграждения на дорогах. Место, где сегодня собрались те, кто мог забрать у протестующих то, что им так ценно, постепенно бралось в окружение.

Но впереди всех бежали бездомные. Вокруг них, средь протестующих, были представители элиты среднего класса, которые вышли лишь из-за своих убеждений, кои они редко озвучивали в жизни до этого, а бедняки, жившие у Шереметьева, почувствовав силу духа и единства, царившую среди митингующих, стали до конца уверены, что это именно люди, сидевшие в Госдуме сегодня, отняли у них всё.

Здание было взято в два кольца. Внутреннее состояло из ОМОНа, не пропускающего внутрь внешнее, состоящие из тех, кто рвался внутрь.

***

– Что же, Семён Сергеевич! – заключил приятно удивлённый Трифонов, находясь всё в той же комнате вместе с Казаковым и Сидоровым. – Это воистину неплохо! Но когда настанет наша с Даней очередь действовать?

– Этого мне уже не говорили, – ответил старик.

***

– Вы меня вызывали? – спросил Майкл, войдя в кабинет к Налавину.

– Да! – ответил президент. – Мы не можем начинать, пока на улицах творится этот кошмар! Поэтому скоро сюда прибудут войска с ближайших баз. Танки, люди с автоматами и бронемашины заставят этих людей разойтись. Кроме того, вся полиция из ближайших отделений должна подъехать сюда. Мы быстро сломим их окружение. Но стрельбу и взрывы не слишком безопасно устраивать у здания Госдумы для находящихся внутри людей. Ведь кто знает, возможно, эти “митингующие” окажут вооружённое сопротивление.

– По нашим данным, у них нет оружия, – возразил Майкл.

– Всё равно! Вы единственный военный человек при исполнении здесь, и я хотел бы, чтобы…

– Стойте! – на лице Фостера выскочили вены. – Я здесь просто, чтобы дать показания насчёт террористов. Тем более я не военный, а сотрудник спецслужб.

– Вы должны будете попытаться выехать из окружения, чтобы оценить обстановку и понять, можно ли сейчас безопасно эвакуироваться и покинуть это место. Просто попытайтесь сбежать отсюда, а затем свяжитесь со мной и расскажите, что Вы увидели.

– Как скажете… – ответил Майкл так покорно, как определённо не хотел бы отвечать.

***

Киров продолжал стоять в стороне рядом с Мельниковым.

– Какой смысл в происходящем, если мы никак не можем прорваться внутрь, а просто держим их в окружении? – недовольно, но не без доли оптимизма спросил Игорь.

– Мы не дадим никому выйти оттуда…

– Рано или поздно сюда прибудет подкрепление ОМОНу и нас просто разгонят!

– Дружище! У меня друг участвовал во всем известном Тверском Налёте, и он сказал только одно. Верхушка революции, как и их планы, непредсказуема! Нам изначально сказали, что надо просто окружить здание и ждать. А вот чего именно нам ждать? Это очень большой вопрос с крайне непредсказуемым ответом, но, скорее всего, весьма приятным.

***

Михаил со Степаном теперь шли по стареньким дворам с пятиэтажками.

– Что-то мы круто повернули… – проговорил Белов задумчиво. – Но похоже мы движемся обратно, а направление всё то же…

– Похоже, необходимо, чтобы все прибыли примерно одновременно, чтобы спецслужбы нас не нашли раньше времени.

– Да, но нам сказали идти влево, а затем по прямой вправо и сейчас мы снова идём к Беговой улице, до которой ещё у арены оставалось идти недолго. Просто, если так подумать, то сама ситуация со стороны выглядит комично.

Степан и Михаил прошли ещё чуть вперёд. Когда они вышли на свободное от машин пересечение Ленинградского шоссе и Беговой, перед ними предстали относительно новые застройки, странный дом, держащийся на столбах вместо фундамента, высокий сине-оранжевый бизнес-центр, но, глянув на Ленинградское шоссе, они узрели то, что было довольно ожидаемо, но всё же поражало разум своей масштабностью.

***

Майкл стал медленно подходить к чёрной машине у входа в Госдуму. Почему-то он ужасно боялся, и на него давило буквально всё: крики протестующих, омоновцы и их шипящие рации и даже здание напротив. Когда Фостер сел в автомобиль, внутри его ждал водитель.

– Поезжай! – безжизненно прошептал цэрэушник.

Машина тронулась. Она стала медленно продвигаться и омоновцы, чуть завидя её, осторожно расходились, давая ей проехать дальше.

Увидев толпы протестующих вдалеке, водитель спросил с осторожной вдумчивостью:

– А Вы уверены, что это хорошая идея?

Майкл промолчал.

Удивлённые омоновцы и дальше продолжали расступаться. Некоторые из них, закрывающие “кольцо” своими щитами, расступились, давая машине проехать вперёд. Когда автомобиль окончательно вышел из круга, омоновцы вновь заняли свои позиции. Теперь вокруг Майкла были лишь протестующие. Они, как только омоновцы оказались позади, стали стучать в двери автомобиля. Откуда-то почти сразу прилетело битой, после чего удары не останавливались – все окна в машине были разбиты и через них внутрь стали лезть протестующие. Майкл вжался в кресло, обреченно защищаясь руками.

Прямо рядом с ним оказался молодой, одетый в яркую спортивную форму, крепкий мужчина. Он достал небольшой ножик из кармана. Цэрэушник отчаянно и умоляюще завертел головой. Но протестующий, не обращая внимания, воткнул ему нож в глотку…

***

– Консультант из ЦРУ мёртв! – объявил Солёв, войдя в кабинет Налавина.

– Как мёртв?

– Протестующие убили его сразу, как появилась возможность, – ответил Григорий.

Президент вздохнул, упершись в кресло руками, и закрыл глаза.

– Через сколько здесь будут войска? – спросил Марк Эдуардович.

– Через минут семь, не больше.

– Тогда волноваться не о чем, – ответил Налавин, без конца моргая.

Неожиданно в комнату вошёл тяжело дышащий омоновец, собираясь что-то сказать.

– Что случилось? – с напором спросил Марк.

– Там… – дрожащим голосом отвечал вошедший, а затем протянул какой-то планшет. – Посмотрите!

Налавин взял устройство в руки, посмотрел на экран и спросил:

– Это что? – спросил президент.

– Это съёмка с наших дронов, – ответил омоновец. – Это происходит возле Белорусского вокзала…

Налавин мгновенно поднялся с места, а затем громко приказал, мгновенно разгневанно возбудившись:

– Срочно! Пусть все войска и полиция перекроют Тверскую улицу! Плевать я теперь хотел на окружение Госдумы! Сделаете всё возможное, но не дайте им пройти вперёд! – Марк Эдуардович сел в кресло. – Теперь по крайней мере ясно, куда пошло всё украденное оружие. В случае необходимости открывайте огонь. Никакой пощады! Если протестующие, окружившие нас, что-то начнут делать или проявят активность, не скупитесь на противодействие! Делайте, что хотите, но остановите террористов любой ценой!

***

Андрей стоял посередине дороги. Справа от него был памятник Горькому, а впереди начинались дома, построенные ещё до революции 1917 года.

А сзади него на Ленинградском шоссе растянувшись километра на два стояли тысячи революционеров. Именно отсюда, от Белорусского вокзала, должно было начаться финальное шествие…

В бот пришла очередная команда: “Постройтесь в пять рядов и направляйтесь вперёд”. Люди суетливо становились, как было приказано, и Плотников стал продвигаться вперёд, почти не дожидаясь окончательного построения. И все революционеры последовали за ним.

Их было чуть меньше сотни тысяч, и многие из них были вооружены. Теперь это были не просто толпы протестующих и устраивающих вооружённые налёты дебоширов – это была настоящая армия…

***

В кабинете Налавина стояли министр обороны, Солёв и секретарь администрации президента.

– Войска и полиция уже прибыли? – спросил Марк недовольно.

– Фактически, – ответил министр. – Террористам придётся пройти все Тверскую-Ямскую и Тверскую улицы, то есть идти по прямой, полностью обставленной домами с двух сторон, а на их пути встретятся два перекрёстка. Первый – пересечение с Садовым кольцом на Маяковской, где уже успешно заняли оборону наши полицейские. Второй – пересечение с Тверским бульваром на Пушкинской, куда по Театральной уже едут наши вооружённые части.

– Что из себя представляют военные, которые сюда прибудут? – требовал разъяснений Налавин.

– Бронемашины, обычные штурмовики, спецназ и парочка танков.

– А как же воздушные силы? – со злостью спросил Марк.

– А причём здесь они? – удивился министр.

– Подождите, – перебил всех Солёв. – Похоже, что господин президент желает на вертолётах устроить эвакуацию.

Налавин быстро кивнул.

– Но боюсь, что это невозможно! – объяснял советник и, не желая видеть реакцию Марка Эдуардовича, отвернулся к двери. – Во-первых, над Москвой бесполётная зона, но это полбеды. Самое главное администрации уже хорошо известно, так что объясните Вы, Иван Николаевич!

Секретарь посмотрел на Солёва, а затем дрожащим голосом сказал:

– Очень многие дезертировали буквально пятнадцать минут назад, узнав, что они должны будут сражаться с протестующими. И дело не просто в их миролюбии, а в солидарности с террористами. Со стороны некоторых военных даже вооружённые попытки не пропускать части в город, но они были быстро подавлены. Одного лётчика, который поддерживает революцию, достаточно, чтобы просто подлететь к зданию Госдумы и открыть огонь хоть с бомбардировщика, хоть с вертолёта, а мы даже не успеем понять, надо ли его сбивать…

– Так ведь в таком случае сразу после удара пилота всё равно собьют, неужели вы хотите сказать, что никто этого не понимает? – задал риторический вопрос президент.

– Понимает, Марк Эдуардович. И очень хорошо. Но все они готовы к этому, – ответил министр.

Налавин развёл руками:

– Умирать за призрачные имперские амбиции? Не понимаю…

***

Революционеры двигались по Тверской-Ямской в сторону Маяковской. Их дорогу перекрывали полицейские автомобили, но восставшие, навалившись на очередной автомобиль, переворачивали его, хотя он и не сильно закрывал им дорогу.

Никто из тех, кто шёл маршем на Госдуму, пока не доставал оружие, ведь даже того, что у них было, вполне хватало.

Полицейские лишь завидев революционеров сразу направляли на них оружие, но, как только они присматривались чуть лучше и видели перед собой нескончаемую толпу, понимали, что если они по кому-то выстрелят, то в тот же миг будут разорваны в клочья. Поэтому одни ложились на землю, откидывая всякое оружие от себя, и клали руки за голову, вторые забивались в угол и прятались в каком-нибудь магазине или забегаловке, во дворах, третьи стояли, направляя оружие на людей, не решаясь выстрелить, и получали отнимающий сознание удар по лицу, четвёртые просто спасались бегством. Но никто не решался стрелять…

Тем не менее, пока остальные революционеры успешно, без всяких рисков, затруднений и опасностей для жизни уверенно шли вперёд, Андрей прятался за перевёрнутыми машинами. Плотников понимал, что некоторые полицейские не стреляют, потому что не хотят погибать из-за такой мелочной цели, как один протестующий. Но он одно из лиц революций, если не главное. И вероятно, как казалось Плотникову, некоторые убеждённые либералы рискнули бы жизнью, ради возможности пустить пулю Андрею в лоб.

Несмотря на быстрый шаг, заграждающие путь автомобили, периодические пресечения действий полицейских, революционеры сохраняли строй.

Спустя пятнадцать минут после разгрома полицейских революционерами первые шеренги наконец-то вдали увидели памятник Маяковскому, в то время как замыкающие строй только видели перед собой площадь перед вокзалом.

На площади Маяковского полицейские строили очень плотную и компактную баррикаду из своих автомобилей и занимали позиции. Они хоть и перекрыли всю дорогу, но больше всего их было справа от дороги, по которой шёл путь их противника, то есть рядом с памятником поэта. Они торопились, ведь революционеры были уже близко.

И вот стройные шеренги стали выходить с Тверской-Ямской. Завидев их, полицейские поспешно бросили доделывать баррикады и быстро начали искать, где занять позицию, после чего перезаряжали автоматы и пистолеты и направили их на первых людей, идущих в строю.

Революционеры шли всё тем же темпом. И понимая, что вновь придётся переворачивать и сдвигать машины, они с боевыми криками кинулись разрушать баррикады на проходе к Тверской. А тем временем полицейские уже держали палец на спусковом крючке, готовясь выстрелить. Они понимали, что по-хорошему уже давно надо было начать, но осознавая, что есть вероятность проиграть и погибнуть в последующей за этим схватке, всё ещё не решались на действие. А тем временем революционеры разрушили уже половину баррикад.

Из раций послышался приказ “огонь на поражение”. Почти все полицейские никак не решались, пока через секунд пять один из них всё же не сделал первый выстрел. Теперь схватка была неизбежной, защитники правопорядка открыли огонь.

Фактически все первые ряды марша революционеров окровавленными и изуродованными телами лежали на земле. Первые двадцать секунд были больше похожи на массовый расстрел, нежели на вооружённое противостояние. Но вскоре некоторые из революционеров смогли укрыться в ресторанчике напротив памятника. Они заняли не самые лучшие позиции, стреляя по полицейским из окон и периодически ложась под подоконники, укрываясь от пуль, но этого хватило, чтобы новые шеренги, выходящие на площадь, вооружившись своими украденными автоматами начали громить позиции полиции благодаря численному превосходству.

На всей площади шла стрельба, но уже через три минуты полицейские со своими пистолетами не смогли победить в схватке с революционерами, которые были вооружены автоматами. Остатки защитников правопорядка стали убегать сквозь разрушенные баррикады вглубь Тверской улицы, а революционеры бросались вслед за ними.

Степан и Михаил проходили по площади. Здесь сражались и довели бой до конца только идущие первыми, до чьих шеренг дошла “очередь”, а “очередь” до Отцова с Беловым в момент столкновения ещё не дошла. Все стёкла на первых этажах здесь были разбиты от попавших снарядов. От того что было в помещениях, откуда отстреливались революционеры, уже ничего не осталось. Памятник был изрешечён множеством пуль, случайно попавших в него. Качели, стоящие раньше слева от него, превратились в разбитые на куски дощечки.

– Я много гулял здесь, – грустно сказал Белов, проходя мимо того самого ресторана.

– Не об этом думай, – резко отрезал Отцов, движущийся рядом. – Мы пока далеко от того, чтобы сражаться, пока что сражаются лишь первые шеренги. Но мы не знаем, что нас ждёт впереди.

Революционеры уверенно наступали в сторону Пушкинской, расстреливая спасающихся бегством полицейских.

Но вот вдали показались люди, формой не похожие на полицейских. Это были солдаты. Они были вооружены намного серьёзнее прежних противников, да и подготовка у них была в разы лучше, а ещё многие из них были на бронированных машинах. Они двигались навстречу маршу, расстреливая его шеренгу за шеренгой.

Революционеры начали укрываться в магазинчиках, стоящих по бокам от дороги, занимая там позиции и готовясь встретить противника встречным огнём. И вот полноценная перестрелка началась.

И опять, благодаря численному превосходству революционеры стали уничтожать военных, что только оказывались в их поле зрения. Но так было с солдатами, не защищённых транспортом. Бронированным машинам же революционеры не наносили никакого ущерба, и военные из них успешно отстреливали революционеров. Пытаясь преодолеть это преимущество военных, по машинам стали кидать гранаты, которые не долетали до цели, так как бронированные автомобили стояли настолько далеко, насколько это возможно, ведь военные осознавали, что только благодаря дистанции они пока ещё не обречены.

Андрей, не успев за ведущими шеренгами марша во время пути к Маяковской, наконец-то подобрался к тому месту, где происходили основные события. Увидев вдалеке бронированные машины и прячущихся революционеров, он мгновенно сообразил, что происходит, и быстро запрыгнул в какую-то забегаловку, где укрывались его собратья, и сразу же спросил громким голосом, пытаясь перекричать звуки стрельбы, чтобы его услышали:

– Есть гранатомёты?

Сидевшие здесь шестеро революционеров, чьи лица уже были покрыты копотью, были приятно удивлены, увидев Плотникова. Самый молодой из них, быстро перебежав в другой конец помещения, стал копаться в какой-то длинной сумке и достал нужное Андрею оружие вместе со снарядами.

– Держите! – сказал он, протягивая Плотникову гранатомёт со всем необходимым.

Андрей молча взял его, зарядил, закинул на плечо и быстро выпрыгнул на улицу. Быстро прицелившись в одну из машин, он выстрелил, а затем запрыгнул обратно в помещение.

Взрыв повредил её, хоть та и оставалась боеспособной. Революционеры, увидев это, начали массово повторять за Плотниковым. Когда на дорогу одномоментно выбегало по человек двадцать, готовых выстрелить в боевые машины, военные не успевали убить каждого, а снаряды в их машины уже летели. Так, постепенно революционеры начали наступать, в какой-то момент заставив солдат окончательно оставить позиции. Строй уже был нарушен и революционеры, не раздумывая, бежали вперёд, где-то образуя давку, падали. Но это уже не имело значение, ведь вскоре вдалеке показалась Пушкинская…

***

Казаков с Трифоновым смотрели в окно, наблюдая занятие позиций вооружёнными солдатами. Военные расположились от МХАТа до Пушкинского фонтана, устанавливая самые плотные баррикады у продолжения Тверской, что вело напрямую к Госдуме.

– Семён в безопасности? – спросил Даниил, перезаряжая снайперскую винтовку.

– Да, мы его хорошо спрятали, – ответил Василий. – Но сейчас главное не это. У тебя всё на позициях?

– Да.

– У меня тоже, поэтому осталось только ждать наших, и когда бой начнётся, обстреливать солдат из винтовок…

***

На Пушкинскую стали заходить революционеры, бегущие впереди марша. Теперь с ними никто церемониться не стал – обстрелы начались сразу. Но не все военные могли попасть по наступающим, так как для многих из них не было просто подходящей позиции, ведь революционеров закрывал узкий проход из старых домов.

Из вошедших на площадь в первые секунды почти никого не оставалось. Но революционеры бежали на врага всё быстрее и быстрее, постепенно продвигаясь и занимая позиции для битвы на улице.

Спустя две минуты непрекращающихся обстрелов революционеры уже заняли значительную часть перекрёстка, шагая по трупам своих товарищей. И теперь они начали поливать солдат встречным огнём.

Вся улица начала заполняться революционерами. Но солдаты, хотя их и было в разы меньше, имели танки, бронемашины и другую технику, до сих пор не уступая преимущество.

Это уже не было похоже на сражение. Множество людей со всех сторон теперь толпились вместе, стараясь хоть как-то повернуться в этой давке и ударить по врагу. Плотность людей была настолько большой, что один выстрел танка уносил под сотню жизней.

Все последующие протестующие, заходящие на площадь с улицы, почти сразу растворялись в бойне, и поэтому Степан и Михаил уже беспрепятственно подходили к Пушкинской.

На дорогах валялись трупы, впереди были слышны периодические взрывы, предсмертные стоны. Здания обваливались на головы людей, аллея горела, от памятника Пушкину ничего не оставалось.

Но всё равно революционеры бежали вперёд, веря, что находятся в шаге от победы, будто и не подозревая о том, какими жертвами для них обернётся и уже оборачивается этот шаг…

Вход на Пушкинскую был полностью под контролем революционеров, и поглощавшая людей толпа сама, толчками, понесла Отцова и Белова в сторону военных.

Даниил снова всматривался в прицел, выискивая новую жертву. В этом хаосе отличить солдата от революционера было сложно. Он видел всё происходящее внизу как законченную панораму. И самое страшное было то, что оторваться от этой картины было нельзя ни на секунду. Вот тут десятки революционеров запрыгивают на вражеский танк, пытаясь прорваться внутрь через люк и ломая его тем, что попадётся под руку. А здесь, засев в бронированной машине, какой-то солдат расстреливает из своего пулемёта всех, кого видит. А на дороге догорающей аллеи, сломив небольшой опорный пункт противника, революционеры смешались в толпе с солдатами, и каждый там желает просто повернуться и нанести хоть какой-то удар противнику, но пока что весь наносимый вред лишь от того, что, будучи зажатыми, они почти не могут дышать. А возле Пушкинского сквера военные успешно расстреливают революционеров, бегущих, словно безумные, прямо на них.

И все среди восставших как будто забыли, что главная цель – это проход дальше по Тверской. Но на этом проходе была небольшая, но самая настоящая крепость, через которую было бы сложно прорваться. Танки без топлива, чтобы не взорваться и не возгореться, здесь превратились в стены. Десятки солдат, спрятавшись за ними, высовывали свои пулемёты, готовясь стрелять. Но пока не приходилось, ведь революционеры не могли прорваться даже сквозь толпу из военных, окруживших баррикады…

Раздосадованный Казаков, понимая, что до победы, судя по всему, очень далеко и пока что никто и не думает, прорывать эти баррикады, выстрелил в одного из военных, сидящих в этих баррикадах. Голова солдата разлетелась на части, превратившись в кровавую кашу. Все военные рядом резко переполошились, пытаясь разобраться откуда был выстрел.

Даниил сразу же прыгнул на пол, уворачиваясь от взглядов противника. Сейчас его пронесло, но в следующий раз, если он выстрелит туда, последствия для него могут быть катастрофическими.

А толпы революционеров всё врывались и врывались в эту безумную бойню, маршируя по Тверской на Пушкинскую. И вся эта вливающаяся масса была неизменна, пока между ними друг за другом не въехало пять танков. В самом последним из них сидел Андрей, сопровождаемый профессиональными танкистами, что присоединились к революционному движению ещё в первые её дни.

Когда колонна из танков въехала на перекрёсток, толпа революционеров стала поспешно и неуклюже расступаться, пропуская боевые машины вперёд. Завидев танки, один из солдат, засевших в баррикаде, достал свой гранатомёт и выстрелил в первую в ряду из надвигающихся громаден. Та была больше не способна ехать.