Лягушата

Недосыпала она регулярно, и худа была настолько, что Ремиз ругался:

– Я когда-нибудь об твои кости порежусь. Как худая кобыла, сколько не корми, а все костями гремишь.

Каждый раз после таких слов Света плакала. Правду говорили во дворе, что она на мать похожа, а не на бойкую бабку.

«Мама, как только ты ушла от нас, нам стало совсем невыносимо. Мы раньше думали, что нам жилось плохо, пока ты была рядом с нами, но мы ошибались. Видимо, гнев отца ты брала на себя. И вот только как тебя не стало, мы поняли, как может быть ПЛОХО.

В школу мы с Каринкой ходим по очереди. Потому что если ходить вместе, да и еще и уроки делать, к экзаменам готовиться, то дома не будет порядка и наготовленной еды, как папа хочет и требует. Я очень-очень надеялась, что в школе нам помогут, когда с папой стало совсем нестерпимо жить. Учитель физкультуры видел у Карины синяки на ногах: отец избил её за разбитую вазу. Посмотрел, хмыкнул и ничего не сказал. А жаловаться и рассказывать правду ей было стыдно.

И медсестра видела синяки на моих руках, ты же знаешь, как отец любит щипаться если что не по его делается. У меня ими прямо все руки были изукрашены: синие, зеленые пятна, с кровоподтеками – всех цветов радуги. Медсестра посмотрела, поморщилась, но ни о чем меня не спросила. А как самой про это начать говорить? Нас с одноклассницами в медицинский кабинет по трое запускали. Стыдно же такое при чужих девчонках рассказывать. На нас и так в классе все косились, будто чувствовали, что мы такие, ну… Порченые.

Ты же помнишь, папа всегда забывал закрывать входную дверь в квартиру. И когда к нам без стука приходили соседи или почтальон, он ужасно ругался на тебя. Теперь за это получаем мы. Я ужасно забывчивая, Карина иногда про это вспоминает и подстраховывает папу. Но не каждый раз. И тогда мы обе получаем от него по первое число.

И готовить, мама, оказывается, сложно очень. Ты нас не научила, книжек таких в доме нет, а интернет нам папа не разрешал, говорил, что там одна гадость и разврат. Хотя что он с Кариной делал – ни одному интернету не снилось, вот где разврат-то…

Потом мы, конечно, выкрутились. В магазине внизу, на первом этаже, 2 раза в неделю газету бесплатную выкладывали на стойки, «Шутейка» называется. И там, на последней странице, все время рецепты какие-нибудь публиковались: оладьи, борщ украинский, творожная запеканка с изюмом. Мы с Каринкой вырезали их и в тетрадку вклеивали. Постепенно набралась целая куча рецептов. Не все у нас получалось: то пригорит, то пересолим, папа нас бил сильно за это. Иногда полотенцем, иногда палкой своей. Он как хромать стал, палку себе купил. Дорогую, из какого-то редкого дерева и ручка у нее в форме головы волка. Так что, когда бил, главное, чтобы за ручку держался, а не за противоположный конец, а то морда волка прямо дырки в руках-ногах у нас оставляла.

Мне потом следователь говорил на допросах: что же вы никому не жаловались, что же до такого довели? А кому жаловаться, мама? Кому чужая жизнь интересна?

Карина спервоначала пыталась с бабушкой Кудасой поговорить, пожаловаться на отца. Но та очень разозлилась и отхлестала Карину по щекам. Я спряталась за занавеской хозяйственной, всё видела. Бабушка била и кричала на Карину:

– Говори сейчас же, мать научила на отца напраслину возводить? Признавайся немедля, мать твоя, проститутка, тебя подучила? Если я узнаю, что ты про моего сына такие гадости кому-нибудь еще говоришь – своими руками удавлю, в землю положу и даже памятника не поставлю. Чтобы никто тебе не кланялся, никто о тебе не плакал. Надо же, прямо в суку весь приплод, не девки, а дряни записные!

Каринка тогда совсем и окончательно замолчала. Мы с ней обе бабушку Кудасу боялись ужасно. И сама она была крута нравом, и отцу могла рассказать – тогда всё, пиши пропало, он бы нас со свету сжил, а перед этим еще бы и помучил. Но иногда все-таки я решала побороться, попробовать. Хотя лучше бы и не пробовала, наверное. Права Карина, которая после разговора с бабушкой Кудасой замолчала и мне запрещала посторонним про нашу жизнь рассказывать.

Пожаловалась я как-то раз своей классухе, у Каринки-то мужик был классным руководителем, она его стеснялась. А у меня Мария Ивановна, с ней можно, я и решила с ней поговорить после уроков.

– Арина, ты что такое говоришь? Вы с папой поссорились, что ли?

– Мария Ивановна, он нас бьёт, он нас мучает! А с Кариной даже хуже, чем мучает. Только мне неудобно про это говорить.

– Да вы же с Кариной из троек не вылезаете! Конечно, он недоволен и пытается вас приструнить. Ты вот что, давай мне дневник. Я твоего отца в школу вызову, мы с ним поговорим на эту тему!

Вот тут я испугалась не на шутку.

– Мария Ивановна, не надо дневник, не надо отца в школу. Он же вам скажет, что ничего не было, а потом нас с Кариной убьет. Пожалуйста, очень вас прошу!

Но Марья Ивановна все же сделала по-своему. В конце журнала телефоны родителей были записаны. Ты уже от нас уехала, и телефона твоего мы не знали. Так что еще в начале года записали в журнал папин. Вот по нему она ему и позвонила, вызвала отца к себе.

Он нас не убил, конечно, после этого. И даже испугался, притих на некоторое время, синяков у нас не было целых недели две примерно после его визита в школу. Зато он убил Марсика, кота нашего. Помнишь его, рыженький такой, пушистый, еще при тебе котенка папа домой принес? Завел нас с Каринкой на кухню, дверь закрыл и стал Марсика убивать. Положил его на пол, взял кухонный тесак и начал ему лапы по одной отрубать. А что бы Марсик не орал, чтобы соседи не услышали, он ему на шею давил, чтобы тот пищать не мог. Так и помер кот, то ли от кровопотери, то ли задушил его отец.

Марсик мне долго потом еще снился. Я, наверное, кричала тогда по ночам. В такие моменты меня Каринка будила, просила замолчать, успокоиться. А как-то отец услышал мои крики, пришел, разбудил и по щекам нахлестал, чтобы я не орала. Я так старалась, чтобы Марсик не снился, я даже бога об этом просила, ты же нас «Отче наш» читать научила. Вот я прочитаю молитву и прошу: «Пусть мне Марсик больше не снится! Пожалуйста, боженька, если ты есть, сделай так, пожалуйста!». А он по-прежнему снился. Наверное, это потому, что бог обижался на меня за то, что я не слишком сильно в него верила, что говорила «если ты есть». А так делать было нельзя. Ну, вот такие у меня мысли на этот счет».

– 26 ноября готовится совершить посадку на Марс американский космический аппарат «InSight», стартовавший с Земли 5 мая. Ученые особенно внимательно относятся к этому этапу миссии, учитывая неудачную посадку европейского модуля «Скиапарелли», который разбился в 2016 году.

У NASA в этом отношении самый успешный опыт в истории освоения космоса: с 1999 года американцы удачно посадили на Марс четыре марсохода, два из которых – «Оппортьюнити» и «Кьюриосити» – работают и сейчас. При этом посадку «Кьюриосити» называют «семью минутами ужаса»: аппарату пришлось совершить множество сложных действий в короткий промежуток времени без поддержки с Земли.

Телеканал «Дискавери»

Разница между первым и вторым ребенком, между Кариной и Ариной, была небольшая, всего чуть больше года. Света не хотела рожать второго, не собиралась, по крайней мере. Но в круговерти домашних дел и возни со старшей дочерью просто пропустила момент второй беременности. А когда поняла, что с ней происходит – было уже поздно что-то предпринимать.

Ремиз очень ждал сына, чтобы хоть со второй попытки сбылось его желание. Так и говорил Свете:

– Один раз напортачила – хоть второй раз сделай, что тебе велено, роди мне сына. Девок в семье и так слишком много. Это у вас, у русских, можно с голой жопой замуж выходить. А у нас каждой девочке приданое приличное положено. Сына хочу, слышишь?

Но сын и в этот раз не получился. Прямо как в анекдоте:

– Поздравляем, у вас родился ребенок!

– Сын?

– Нет.

– А кто же?

Ремиз был так сердит, что даже не встретил Свету с Ариной из роддома. Ну, то, что он к ней всю неделю, которую она там провела, не ходил – это она нормально восприняла. Он и с Кариной ее не навещал, что поделаешь, человек такой, да и занят очень. Но все-таки потом встретил, с родней вместе, с цветами, шариками и нанятым кинооператором, а теперь, со второй дочерью, вообще не пришел, ни сразу, ни потом. Она ему накануне смс отправила, со временем и датой выписки. Ремиз ничего не ответил, но он так часто делал. А вот то, что так и не пришел – это было неожиданно и неприятно.

Света оказалась в затруднительном положении. Во-первых, у нее не было подходящей одежды: она ложилась в роддом в первых числах ноября, когда погода была не по-осеннему мягкой, так что рожать она приехала в ветровке, а теперь на улице была настоящая зима. Так быстро время летит, не успеваешь оглянуться…

Когда у нее начались схватки, Ремиз сказал, что сам отвезет ее в больницу – он не любил, когда в дом приходили чужие люди, и для врачей «Скорой помощи» исключения делать не собирался. Света очень боялась, что родит по дороге, прямо в машине мужа, и наверняка испортит чехлы: женщины на детской площадке рассказывали ей, что только первые роды длинные, а вторые и последующие – куда быстрее. Но с мужем спорить себе дороже, эту нехитрую истину Ремиз вколотил оплеухами в нее накрепко. Так что она скрючилась на заднем сиденье, сжала коленки покрепче и терпела, пока ее не переложили на каталку в приемном покое.

И да, во-вторых, у нее с собой не было денег, совсем. Света все же рассчитывала, что Ремиз будет ее навещать, ну, или кто-нибудь из родни точно придет, можно будет взять у них деньги и побаловать себя, например, чем-нибудь вкусненьким из больничного буфета. Но не случилось, за всю неделю ее не навестил не только муж, но и вообще никто и ни разу. Через пару дней после родов она позвонила было своей родне, не с первого раза, но все же застала мать, но та тоже не могла к ней прийти: бабушка попала в больницу с высоким давлением, и мама все свободное от работы время просиживала у нее: «Доченька, ну, никак не получается, времени совсем нет! Ты позвони мужу, попроси его, пусть он к тебе придет». Света спорить не стала, и уж тем более опять поднимать сложную тему своей странной семейной жизни. Попрощалась, передала бабушке привет и свои пожелания выздоровления, и повесила трубку.

Так что проблема как добраться из роддома домой теперь встала перед ней в полный рост. Мобильные телефоны тогда не были распространены, были столичной, новомодной штучкой. Домашний телефон не отвечал. Служебного телефона мужа у нее не было: Ремиз считал, что беспокоить его на работе «бабскими штучками» нельзя. У свекрови было то занято, то никто не брал трубку.

– Калаларли, чего стоишь? Заходи давай в мой кабинет за выпиской, время уже, через час ведь с вещами на выход, – строго выговорила ей проходившая мимо старшая медсестра.

Ее новую, «замужнюю», фамилию, Калантарли, никто не мог запомнить. Так что в роддоме ее звали Калаларли, в детской поликлинике медсестра выкрикивала «Лалакарли, на прием!», в детской кухне на бутылочках было написано вовсе какое-то восточное заклинание вроде «Баба Карли». Она уже привыкла и не обижалась. Света вообще уже мало на что обижалась, так выдрессировали ее новая жизнь вообще и муж в частности.

За выпиской, ага, подумала она. А дальше-то как быть? Но она и не из таких положений выкручивалась. Она еще и не то могла.

Час до выписки прошел довольно энергично. За это время Света успела получить документы, собрать свои вещи, и еще несколько раз позвонить на домашний телефон и свекрови. Эффекта эти звонки принесли по-прежнему ровно ноль.

– Карлимарли, вещи на ребенка давай! – заглянула в палату медсестра. – Мне ж ребенка твоего к выписке надо готовить, переодевать.

Света покраснела от стыда и смущения:

– Вы простите, пожалуйста, – как всегда во время волнения затараторила она. – Наверное, у мужа что-то случилось. Он не приехал пока, и дозвониться я не могу.

– Так родителям позвони, – не сдавалась медсестра. – Всему-то вас учить надо. Во время беременности прям разжижение мозгов у вас наступает, ничего не соображаете.

Так, видимо, придется врать, ничего больше не остается.

– Так мы с мужем неместные, видите, какая у меня фамилия? Далеко наши родители, нет смысла им звонить.

Ну, и что, что врать нехорошо? Что остается-то? Расстилаться, что ли, перед медсестрой, описывая ей свою сложную семейную жизнь?

– И что ты мне предлагаешь теперь? – подбоченилась грузная медсестра. – Не выписывать тебя, что ли? Так не положено!

Света умоляюще сложила руки на груди:

– Простите, пожалуйста. Можно я попрошу вас помочь? Пожалуйста! Я вас отблагодарю потом.

– Потом? – усмехнулась сестра. – Что отложено, как говорится, то потеряно. Много вас тут таких, обещалок. Ладно, оставляю тебе дите в больничном белье, и одеяло дам. Но обещай мне, что привезешь назад. А то у меня потом из зарплаты вычтут.

– Обещаю, тетечка, честное слово, обещаю! – горячо откликнулась Света. – А еще помогите мне такси вызвать, пожалуйста!

Через час она садилась в такси со свертком, укутанным в серое больничное сукно, в руках. За спиной на крыльце роддома стояла группка встречающих: выписка была общая, домой отпускали сразу человек 6. Всех выписывающихся женщин родственники приветствовали цветами, надувными шарами и радостными выкриками, на парковке стояли украшенные лентами машины. И только Света чувствовала себя никому не нужной оборванкой.

Ехать она решила к свекрови, дом большой, наверняка кто-то там есть. У них можно будет дождаться Ремиза, чтобы он их с ребенком домой забрал. Да и Карина наверняка была там же, в доме свекра со свекровью.

– Улица Юлюса Янониса, пожалуйста, дом 105, – сказала Света, устаиваясь с ребенком на заднем сиденье.

– Частный сектор? Район БАМа? – уточнил водитель, разворачиваясь.

– Да, сразу за памятником Пушкину, – согласилась с водителем Света.

Маленькая Арина будто всё понимала: лежала в кульке тихо, не шевелясь. Водитель, слава богу, попался неразговорчивый: тихо играла музыка из магнитолы, он спокойно крутил рулем, иногда что-то бормоча себе под нос, не обращая на Свету внимания. Света откинула угол одеяла: розовощекая малышка тихо спала, длинные тонкие ресницы были почему-то мокрыми, будто она только что плакала. Носик пупочкой исправно дышал, слегка шевелились аккуратные лепестки ноздрей. Смешная такая, любовно рассматривала дочь Света: губами пожевывает прямо как бабушка! Надо, кстати, матери будет позвонить, спросить как там ба.

Интересный водитель какой. Лепные, четкие черты лица. Волосы темные, с крутым, тугим локоном. Выраженный кадык, на длинной, мощной шее. Модель, а не таксист. Свете стало стыдно, что она так откровенно рассматривала чужого мужчину, она отвела взгляд. Слава богу, он больше за дорогой следил, не обращал внимания на любопытную пассажирку.

Наконец машина остановилась около дома свекрови. У калитки снег аккуратно почищен, горит лампочка над крыльцом, невзирая на дневное время – экономить на себе в семье считалось чем-то неприличным, «нищенскими замашками», как говорил свекор. Значит, дома.

– Простите, пожалуйста, – начала продвигаться по сиденью к выходу Света. – Я сейчас возьму у родственников деньги и вынесу вам.

Водитель повернулся, первый раз за всю дорогу, и недоверчиво уставился на Свету.

– Не сбежишь? – решил уточнить у нее таксист.

– Ты смешной, – фыркнула в ответ Света. – Я – взрослая женщина с маленьким ребенком, куда мне бежать то? Тем более, ты у порога стоишь и видишь, в какой дом я захожу. Куда ж я денусь-то.

– Ну, хорошо, – согласился водитель. – Иди. Я жду. Только недолго, у меня план. Если я везде стоять буду – шиш с маслом к концу дня заработаю.

– Жди, – повторила Света. И вышла из машины.

Дома была одна свекровь. Свекор, наверное, был на работе, а Ганиша в институте: это только ее, Светина, учеба свекровь раздражала, а дочерям они давали неплохое образование.

– Кудаса Агилюровна, добрый день, – вежливо поздоровалась Света, остановившись на пороге.

– Света? – свекровь оторвалась от просмотра какого-то ток-шоу по телевизору и изумленно посмотрела на невестку.

– Да, я. Вот, Ремиз меня из роддома не забрал, пришлось к вам приехать.

Свекровь выключила телевизор, раздраженно бросила пульт на диван и встала навстречу Свете.

– Ну, не встретил, и что теперь? – заговорила она с места в карьер на повышенных тонах. – Мужик работает, пашет как вол, чтобы тебя с твоими щенками прокормить, а ты жалуешься? Он вон с работы приходит, мне помогает, отцу помогает, с дочерью твоей старшей возится.

– Да я не жалуюсь, – примирительно ответила Света. – Просто мне ехать больше некуда.

– А чего его объяснять? Ехала бы ты лучше домой, – не сдавалась свекровь. – Здесь ты что забыла? Приедет вечером Ремиз, возьмет Карину, тогда и они домой приедут. А ты пока дом к приезду мужа с дочерью прибери, еды наготовь.

«Дров на месяц наколи, На год кофе намели, Посади среди цветов, Сорок розовых кустов, И пока не подрастут, Подметай дорожки тут». Бессмертная Золушка и ее мачеха.

– Понимаете, Кудаса Агилюровна, у меня денег нет и ключей, когда в роддоме принимали, я все вещи Ремизу отдала. Сейчас вот выписали, мне некуда было ехать. Вот, решила к вам. Слава богу, такси быстро довезло, а то я боялась, что девочка проснется и плакать будет, а мне ее и не покормить.

– Такси?? – раненным бизоном взревела свекровь. – Ты, я смотрю, разбогатела – на такси катаешься.

– Простите, вы не могли бы потише? Ребенок может проснуться. Я вас очень прошу, дайте мне взаймы, пожалуйста, немного денег. Водитель у калитки ждет. Мне с ним расплатиться надо и отпустить его.

– Совсем с ума сошла? – рявкнула в ответ свекровь. – Мне замечания делаешь, на такси катаешься, деньги занимаешь. Я Ремизу скажу, пусть он тебе мозги вправит.

Светлана не выдержала и заплакала. Ее слезы, похоже, только еще сильнее вывели свекровь из себя.

– Что ты тут слезы льешь? – перешла она уже совсем в какой-то заоблачный регистр. – Это мне в пору плакать! Мой сынок, мое солнце, умный, успешный, красавец, мы ждали, что жена у него будет – царица, не меньше! А он тебя в дом привел, голодранку, мышь полевую! Он просто очень порядочный человек, потому и тебя терпит, и щенков твоих! Скажи спасибо, что мы его таким воспитали! А тебе все мало, сюда еще незваная приперлась!

Договорив-докричав, она развернулась и ушла к себе в комнату, на второй этаж.

Как она, оказывается, меня ненавидит, думала Света. О чем она таком уж большом попросила, что свекровь на истерику сорвалась? Похоже, просто накопилось у нее на душе, только и ждала повода, чтобы нелюбимой невестке все это высказать.

Тут из дальней комнаты на смену матери вышла Ганиша, видимо, она все слышала, но не хотела при матери выходить.

– Ты, Света, терпи, – сказала золовка. – Мама привыкнет. Терпи и получше о Ремике заботься. Попробуй лучше, пойми маму: не о такой невестке для любимого сына она мечтала, совсем не о такой. На тебе деньги на такси, триста рублей хватит?

«Папа очень любит порядок. Помнишь, как он ругался на тебя, если находил что-нибудь не на своем месте или, не дай бог, пыль где-нибудь? Как он проверял всегда насколько тщательно ты убрала, белым платочком? Вот с нами так же было. У нас с Кариной дежурства по уборке были, через день мы убирали квартиру. Если одна из нас плохо справилась – бил обеих, это же коллективная ответственность. Заставлял раздеваться догола, ложиться на диван рядышком и бил. У него ремень был, солдатский, с толстой железной пряжкой, специально для наших наказаний, он его где-то у себя в комнате прятал. Вот им и бил. Следы он оставлял ужасные. Его поход в школу постепенно забылся, ничего же потом не случилось, и он снова нас бить начал. Я мечтаю найти его ремень и выкинуть. Палку вкидывать не буду, он все-таки хромой и без палки ему трудно.

А еще он стал Каринку к себе в комнату на ночь забирать. Мне, мама, ужасно страшно. И одной в комнате страшно – каждый раз, когда я ночую без Каринки, мне снятся ужасные сны, кошмары. И за Каринку страшно, что он с ней там делает? Я ее пытаюсь расспросить, но она на меня прикрикивает: не твое дело, не лезь! А сама плачет после таких ночей, я видела. Одна радость: не каждую ночь забирает, а только когда пьяный домой приходит. Он нечасто пьет, у него же поджелудочная больная, ты же знаешь. Но раз в неделю точно пьяный приходит, и тогда Каринке деваться некуда.

Мне было очень обидно, когда он ругался и обзывался. Как-то было мое дежурство по дому. Я убрала на кухне и оставила в центре стола солонку. Стол же у нас старый, пластик весь порезанный. А солонка ярко желтая, красивая, нам тетя Ганиша на Восьмое марта подарила набор: желтая солонка и красная перечница. Я подумала, что красиво будет, если я ее в центре стола поставлю. Она будет отвлекать внимание от старой столешницы, и кухня будет выглядеть наряднее. Ох, как он ругался, когда пришел! Сначала просто кричал, а потом схватил солонку и запустил ею в меня. Я от неожиданности не успела увернуться, солонка больно ударила меня в лоб, соль высыпалась и попала мне в глаза. Щипало очень сильно! Потекли слезы, я испугалась, что соль разъест мне глаза и я ослепну.

Папа пинками погнал меня в ванную. Я еле шла, не видно же ничего, натыкалась то на углы, то на мебель. Он от этого злился еще больше. «Дура», «кретинка», и еще матом – что только он мне не кричал. Наконец, я зашла в ванную и начала нащупывать кран руками – глаза ело так, что я не могла их открыть. Он на меня снова закричал «Дура слепошарая!» и ударил по затылку. Я ударилась ртом о кран, выбила зуб и у меня потекла кровь.

На следующее утро меня очень дразнили ребята: глаза у меня были красные как у кролика, видимо, соль им все-таки повредила. И дырка во рту вместо зуба. Они мне кричали на перемене «сплюнь через дырку, сплюнь!», а я снова плакала. Я думала, Марья Ивановна обратит внимание и спросит меня что случилось. И вот тогда я ей все расскажу, и она пожалеет, что мне не верила. И теперь уж точно сделает что-нибудь. Было очень страшно и обидно: ведь я могла бы удариться о кран чем-то другим и стать инвалидом. Или даже вообще умереть. Но Мария Ивановна только сказала: «Пойди в туалет и приведи себя в порядок! На кого ты похожа?». И я поняла уже совсем-совсем точно, что мы никому не нужны.

Мама, почему ты не отвечаешь на мои письма? Я пишу тебе каждую неделю на тот адрес до востребования. Письма не возвращаются, но и ответов от тебя нет. Мама, пожалуйста, приезжай и спаси нас! Мне очень страшно! Ты только Каринке не говори, что я тебе пишу про все это. Она запретила мне тебе писать».

Ученый Хэ Цзянькуй из Южного научно-технологического университета в китайском Шеньчжэне объявил, что ему удалось создать первых в мире генетически модифицированных людей.

Гены девочек-близнецов, которые недавно появились на свет, были отредактированы при помощи технологии CRISPR-Cas9, которая позволяет найти в ДНК нужный ген и удалить или подправить его.

У близнецов был отредактирован единственный ген – CCR5, изменение которого должно снизить риск инфицирования ВИЧ.

Девочки, получившие имена Нана и Лулу, совершенно здоровы, объявил Хэ Цзянькуй в видео-обращении.

Телеканал Дискавери.

Трудно сказать, любил ли Ремиз девочек. Да, был строг, требователен, но Света считала, что настоящий отец таким и должен быть. Мама – для того, чтобы баловать, отец – воспитывать. Они никогда и никуда не ходили вместе, семьей, если он их и замечал в доме, то только для того, чтобы заставить их что-то для него сделать – подать, принести. Бить не бил, так только, мог замахнуться или прикрикнуть. А вот ей самой от мужа по-прежнему крепко доставалось.

Свете становилось все очевиднее, что муж ее не любит. Некоторое время ей еще хватало упорства закрывать глаза руками: уговаривать себя потерпеть и считать, что Ремиз просто очень строгий и холодный человек. В доме, где нет любви, жить холодно и неуютно. В какой-то момент Света призналась себе, что да, она – нелюбимая жена, это факт. Поплакала она, погоревала (все-таки она была больше мамина дочь, чем бабушкина внучка!) и решила, что она будет любить за двоих, за себя и за Ремиза. Потом еще некоторое время подумала и поняла еще одну вещь: она не любит мужа. Да и не любила никогда. И стараться полюбить его снова она не хочет и не будет.

Не уходить от мужа у нее было много причин, все из них она считала очень важными и вескими. Но самое главное, что держало ее долгие годы рядом с мужем – ее всегдашняя и неколебимая вера в чудо. Что если она встанет завтра, а жизнь совсем иная? Солнышко встало и всех согрело. И как-то все вокруг само устроится. Может же быть такое, правда? А пока – ну, что ж, пока любви нет, что тут поделаешь. Надо терпеть и верить. Сбежишь, не дождавшись – сама же потом дурой будешь. Но жизнь, состоящая только из веры и терпения, становилась все труднее и труднее.