Лягушата

Что-то в этом все же есть нехорошее, думала Света, подбирая слова для ответа на вопрос. Ощущение такое, что у Ганиши самой жизнь не складывается, и она как-то даже злорадствует по поводу того, что и у Светы все нехорошо. Это она еще не знает, думала невесело Света, как именно они с ее братом живут. Знает, что не очень, но без подробностей, не в деталях. Не хотелось ей жаловаться, она себя всегда от этого удерживала.

– Да устала я уже, Ганиша, расстраиваться, сколько можно, – невесело усмехнулась Света.

Ганиша подлила себе кипятка в кружку, не любила она крепкий чай, вечно какую-то едва желтую водичку пила, Ремиз смеялся над ней и называл любимый напиток сестры «ослиной мочой».

– Неужели не ревнуешь, сестра? Он все-таки муж тебе! – и с острым любопытством заглянула Свете в лицо.

Свету аж передернуло, так ей стало неприятно. Отговорившись необходимостью подрезать еще бутербродов к чаю, она встала из-за стола.

Она кромсала булку, стараясь делать куски ровными и одинаковыми, и думала о том, что неслучившаяся, грубо разбитая родными, любовь испортила Ганишу. Будто раз у нее счастья не случилось, то и у других его не должно быть. Это она еще про Сергея не знает. Света несколько раз хотела рассказать ей о своем робком романе, но останавливала себя. Другие все-таки порядки у мужа в семье. Дружба дружбой, а узнает Ганиша про ее роман – наверняка донесет и Ремизу, и свекрови. Это большой позор для всего рода, вряд ли она смолчит и Свету поддержит. Такая вот у них дружба, не очень полноценная, ну, да что поделать. Края знать и помнить приходится, из разных они песочниц все же.

– Не ревную, Ганиша, – сказала она в ответ на вопрос золовки, и, в общем, не соврала. Чего ревновать и мучиться, когда ее жизнь от мужниной измены стала только лучше. Но этого она не стала говорить Ганише, сдержалась.

Зато золовка сдерживаться не стала:

– Почему тебе так везет, я не понимаю!

Ганиша почти кричала, или почти плакала – что-то такое сильное, болезненное Свете послышалось сквозь ее слова, рвалось изнутри.

Она неподдельно изумилась:

– Мне? Повезло? Ты смеешься или как, я не пойму?

– Да, повезло. А ты еще этого и не ценишь. Захотела – вышла замуж. Захотела – дети появились. А у меня нет ничего, я так и засохну в одиночестве, как старый цветок в горшке.

Она подскочила со стула, схватила в руки горшок с алоэ и потрясла им перед Светиным носом, будто в подтверждение своих слов.

– Ты с ума сошла – мне завидовать? – удивилась Света. – Ты же мою жизнь знаешь, собаки на улице лучше живут, чем я.

– У тебя есть свобода и семья. Не родительская, а своя собственная. У тебя есть настоящая жизнь! Ты просто не понимаешь, какая ты счастливая. А ты этого даже не ценишь!

Вот и поговорили. Поди, знай, кому арбуз, а кому – свиной хрящик. У всех вкусы и виды на жизнь разные. Свете иной раз удавиться от такой жизни хочется, только дочери и останавливают. А для кого-то ее жизнь, оказывается, предмет острой зависти.

Отношения с Сергеем, вроде бы развивались, а вроде бы и нет. С одной стороны, встречи их стали регулярными. Света привыкла не только видеть своего «как бы любовника», но и обсуждать с ним все важные для себя вопросы. Он, правда, такой откровенностью и доверительностью не отличался, но Свету не слишком это занимало: дети, Ганиша, мама – свободного места в мозгу почти не оставалось. Лучше ее бы вот кто-нибудь послушал да посоветовал бы что-то дельное. Так что Сергей оказался для нее очень гармоничным товарищем по прогулкам. И даже то, что он не настаивал на сексе между ними, ее тоже устраивало: Ремиз сумел привить ей стойкое отвращение к этому занятию. Ну, или она от природы такая холодная женщина была, как теперь это точно узнать…

Так, в этой как бы связи, которую Света привыкла уже вплетать в свою текущую супружескую жизнь, незаметно прошел год. И когда Сергей собрался уезжать к себе на родину, в соседнее государство, когда-то отвалившееся, как перезрелый плод, от тела большой и могучей страны, Света очень испугалась, занервничала. Как так, как же она будет без него?!

– Почему ты вдруг решил с места сорваться? Чем тебе здесь плохо?

Снова был сентябрь, снова золотая осень, время года, от которого щемит на душе и мысли лезут в голову исключительно романтичные.

Они сидели на небольшом взгорке у пруда, на окраине города, где не было никаких практически шансов встретиться случайно с кем-то из своих знакомых. Кормили крошками семейство уток, кругами плавающее напротив них в ожидании угощения, грелись на последнем, скудном осеннем солнышке, и болтали.

– А что мне здесь делать? Таксовать дальше? Так это я могу делать и дома, в Нетудайке. Такой же город, как Тишинск твой, не хуже и не лучше. Только там я буду жить в своем доме, с мамой – есть кому за мной поухаживать, покормить, белье постирать, то да се. А не во вшивой, занюханной общаге, как здесь. Там природа, люди другие, куча знакомых, а здесь что? Живу как собака какая, ни украсть, ни покараулить. Таксую за копейки, матери стыдно сказать соседям чем я тут занят. Там-то у меня совсем другие возможности будут!

Сергей говорил, не поворачиваясь к ней, будто сам с собой, разламывал хлебный мякиш, аккуратно выбирая его из круглой краюхи, широким веером раскидывал по воде, дожидался, пока птицы все соберут с поверхности, и кидал новую порцию. Такой он жалкий, думала Света, глядя сбоку на него. Как стареющий мальчишка. Вон, пуговица на рубашке оторвана, на сопельке висит. Около уха щека не добрита, торчит пучок волос: один волос русый, другой совсем седой. Даже пахнет от него как-то так… Одиночеством, что ли? Так пахнет в заброшенном жилье, сухо, безжизненно и печально. Жалко было его так, что аж сердце щемило. Стыдно ему таксистом работать, надо же. Почему стыдно-то? Работа как работа, не хуже и не лучше других. Ну, не работал бы, раз стыдно, выбрал себе другую какую работу, которой мог бы гордиться, кто не дает-то.

Интересно, подумала Света. Вот всегда он так. Вроде здесь, а вроде и не здесь, вроде да, а вроде и вовсе нет. Вроде с ней говорит, а вроде и сам с собой. Вроде от встреч не отказывается, но звонит почти всегда она ему первая. Он за этот год всего два раза сам позвонил, и оба – по делу: один раз ему помощь нужна была с выбором подарка матери, он в размерах и фасонах не очень понимал. А второй раз он попросил ее стать его поручителем в банке, при взятии кредита. Света и не подумала отказываться: не дурак же он, знает, что делает, рассчитывает свои возможности. Да и к кому ему тут, в Тишинске, обратиться, если не к ней, самому близкому, считай, ему здесь человеку.

– А как же я? – решилась на прямой вопрос Света. – Как же я? Тут, что ли, останусь?

– Ну, поехали со мной. Если хочешь.

Надо все-таки спросить, наверное. Когда если не сейчас. Другой раз, может, и не получится решиться на такую тему.

– Сереж, – осторожно начала она. – А как ты меня с собой зовешь – ведь мы даже не были… Ну, не спали вместе ни разу. В качестве кого я с тобой поеду?

Сергей поморщился от ее вопросов. Помолчал, но тему не обрубил, как он часто делал, ответил все же:

– Ну, не спали и не спали. У меня, Света, принцип такой: с чужой женой не спать. А то взяли моду – прыгать из кровати в кровать. От меня бы вышла и в тех же трусах – к мужу. Дело ли это?

Ого, да тут прямо стройная теория по теме, оказывается!

– То есть, получается, встречаться с чужой женой можно, а спать – нельзя? – решила уточнить его точку зрения Света.

– Ну, встречаться. Эдак ты с сотней людей за день встречаешься: с кем-то в очереди вместе стоишь, с кем-то – в маршрутке едешь. Не измены же это все!

То есть, получается, она ему не дороже соседа по маршрутке? Фигасе заявочки. Довольно обидно получается. Интересно, они год встречаются – у него что, нет никого? Год воздержания – это круто. Ну, он такой парень, принципиальный, мало ли. Лучше его про это не спрашивать, обидеться может. Да и она не слишком хочет знать правду на эту тему. Хватит с нее мужа с его сложной половой жизнью. Да и, честно сказать, она в постель к Сергею точно не рвется, чего про это говорить.

– А что ж ты тогда меня с собой зовешь, если я тебе не дороже соседки по очереди в магазине?

Обида все же нарастала внутри Светы горячим клубком. Только не плакать, повторяла она себе как заклинание, только не плакать! Вряд ли она еще раз сможет решиться на выяснение отношений. Лучше уж сейчас проговорить все до самого конца. Постель бог с ним, но отношения – это святое! Душа ее осталась нетронутой, была ранимой и очень чувствительной.

– Ты что, обиделась, что ли? Так-то сказать, я тебя, конечно, больше знаю, чем соседку по очереди, – улыбнулся в ответ Сергей. – И потом, я ж тебя не заставляю все бросать и ехать со мной. Сама решай надо тебе это или нет.

Он не злился, не ссорился с ней, просто говорил. И от этого его незаинтересованного спокойствия она себя чувствовала почему-то еще более обиженной.

– А девчонки как же, Кариша и Ариша, дочери мои? С ними как быть?

Горбушка у Сергея кончилась. Он стал отряхивать брюки от налипших крошек, как-то даже преувеличенно старательно и долго. Одна из уток, которой, видимо, крошек не слишком много досталось, сунулась было на берег, подобрать то, что просыпалось на берегу и до воды не долетело, – Сергей встретил ее пинком, не понравился ему, похоже, вопрос про девчонок Светиных, разозлился он. Хорошо, что почти промахнулся: утка ринулась в сторону, и его ботинок лишь по касательной задел ее крыло. Свету неприятно резанула эта сцена: только что птичкам «утютюкал» и кормил, и тут же – пинком. Что значит мужик: грубый, резкий, без сантиментов. Вот и с ней он так. Год встречаются, разговаривают, откровенничают, а тут, на тебе – «ехать или не ехать, дело твое, я же тебя не уговариваю». Да и вообще – есть ли они на свете, нормальные, хорошие мужики? Она вспомнила разных ученых и исследователей, которых ей регулярно предъявлял канал «Дискавери». А они, интересно, какие? Такие же, как Ремиз и Сергей, или другие? Наверное, другие. Там, где обитают эти очкастые ученые, вообще, наверное, другая жизнь, как в книжках про другие планеты, которые она так любила читать в школе.

– А что девчонки? Не с собой же их тащить? Там у меня дом небольшой, и мама живет, – тем временем у Сергея таки созрел ответ на вопрос. – Да еще сестра часто погостить приезжает. Мы им с тобой итак на голову свалимся. Ну, это еще туда-сюда. Но девок чужих туда везти и моим родным на шею вешать – перебор. Пусть здесь остаются. Отец им, чай, муж твой. Вот пусть и позаботится о дочерях. Авось, не перетрудится.

«Мы». Значит, все-таки любит. Ну, как минимум, она ему точно нравится. Это хорошо, приятно. Но как же она оставит дочерей? Она же мать!

– Ты мне их предлагаешь тут оставить навсегда? – решила уточнить все до конца Света.

– Ну, навсегда-не навсегда – как тут сейчас сказать, – несколько смутился от Светиного вопроса Сергей. – Сейчас вот так получается, это точно. А там мало ли куда жизнь повернется. Может, ты вообще от меня уйти захочешь, жизнь – она такая штука, полосатая. Так что им сейчас тут лучше будет, я так считаю! Да и мама моя не обрадуется, я тебе точно говорю. А она у нас все-таки глава семьи, хозяйка дома. У нас в семье так всегда: как мама скажет, так и будет. Лучше одним ехать, а потом уже, по приезду, как мама к тебе привыкнет, поймет, что ты хороший человек, вот тогда ее разрешения и спросить про дочек твоих. Вот такие мои мысли будут по этому поводу.

Остаток времени, который Света в этот день могла уделить Сергею, прошел скомкано. Мысли об отъезде, о возможности уйти от опостылевшего мужа, страх оставить девчонок без матери, надежды на то, что ее жизнь может пойти по другому пути, и она, наконец, может стать счастливой и любимой, а потом и дочерей из этого болота вытащит, налезали одна на другую. Ее бросало то в жар, то в холод, она плохо замечала происходящее вокруг, будто оглохла и ослепла – сил хватало только на размышления.

Бабушка не зря говорила мне, что я дура дурацкая, думала Света, укладывая в этот вечер девчонок спать. Карине было уже четырнадцать, Арине – тринадцать. Засыпали они, конечно, уже давно сами, но надо было проследить: чтобы помыться не забыли и белье поменять, чтобы портфели в школу на завтра собрали, чтобы вещи свои, по всей комнате разбросанные, по местам разложили. Благо, занятия это были ежевечерние и вполне могли быть исполнены на автомате, не мешали Светиным мыслям метаться по черепной коробке, как мышам при виде кота.

Ремиз пришел домой поздно, изрядно пьяный. Прошел сразу к себе, буркнув что-то хамоватое в ответ на Светино предложение поужинать. Ну, и слава богу, не будет мешать размышлениям, облегченно вздохнула Света. В такие дни она не шла в супружескую спальню, оставалась на кухонном диванчике, плед и маленькая подушка были припасены у нее для такого случая в стенном шкафу. Пьяный, Ремиз ужасно храпел, так, что спать не было никакой возможности. Был бы трезвый, за не приход в супружескую постель она огребла бы по первое число. А тут прямо счастье привалило: и пьяный, и явно от бабы своей пришел, значит, сыт. В своих предположениях она не сомневалась: во-первых, муж пришел домой в одном носке, во-вторых – вся одежда духами пропахла. Значит, сегодня ему Света точно не нужна будет. Прямо увольнительная у нее, усмехнулась она невесело про себя.

Вот и думай тут, размышляла она в тишине уснувшей квартиры. Девчонок, конечно, жалко. Строг с ними Ремиз, чуть что не так – то уши дерет, то дома сажает, а может и ремнем пониже спины пройтись. Девчонки боятся его ужасно, как он в дом – притихают сразу, как мыши под веником. Если он с ними заговаривает – стоят, головы опустив, в глаза не смотрят, односложно отвечают, от страха аж подбородки трясутся. Но, как ни крути, Сергей прав: он все же девочкам родной отец. Будет ли им лучше с чужим мужиком? Ох, неизвестно, непонятно ничего…

Но и о себе надо хоть раз в жизни подумать, продолжала нелегкие размышления Светлана. Девчонки что, выросли почти. Туда-сюда, несколько лет – и разлетятся из гнезда, замуж или учиться куда-нибудь. И она останется с постылым и жестоким мужем один на один. Кроме того, годы идут, она и сейчас уже так себе товар на рынке невест. Она вспомнила, как зашла в магазин нижнего белья – денег, как обычно, не было, так просто зашла, как бабушка говорила, «глазами поторговать». Ей приглянулся на витрине кружевной комплект необычного, прихотливого какого-то цвета, подошедшая продавщица сказала, что он называется «увядшая роза». Вот она и есть теперь – увядшая роза. Что ж, так и в могилу сойти, нелюбимой и вечно битой женой? В другую, следующую, более счастливую, жизнь только буддисты верят. А комплект тот она не купила. Красивый он, конечно, но на что он ей? На себя саму, что ли, в зеркале ванной любоваться?

Так-то оно так. Но правильный ли вариант для нее Сергей в такой ситуации? Какой-то он мамсик. «Как мама скажет», «приедем, спросим маминого разрешения». Какой из такого мямли муж? С другой стороны, мужик-мачо у нее уже был, хватит, наелась – из ушей лезет. Лучше пусть будет рохля и мамсик, чем такой вот тиран и деспот, как Ремиз.

А девчонок как иначе спасать, снова поменяли направление Светины мысли. Это пока он с бабой своей, помягчел как-то, поутихли бури в доме. Но ненадолго это. Семью свою он не бросит, не разведется, этого в роду у мужа принято не было. Значит, как закончится интрижка – всю злость свою домой принесет, мало им всем не покажется тогда. Недаром Ганиша ее предупреждала, что-то у Ремиза с любовницей не ладится последнее время. Да и то сказать, если та девка молодая-красивая, то зачем ей Ремиз? Отнюдь не олигарх, обрюзг последнее время, живот отрастил. За собой следит мало: волосы из носа пуком мохнатым торчат, дезодорантов не признает, изо рта пахнуть стало – видимо, что-то с желудком или с зубами. Небольшой подарок для юной красотки, если она хороша собой, то она себе богатого и красивого может найти, не чета подержанному Ремизу.

Если она не уедет – он будит мучить всех троих, Света продолжала размышлять на животрепещущую тему. Тогда уж она совсем с ума сойдет, что довела до этого, что не избавила девчонок от ужаса домашнего. Сергей, конечно, в отцы чужим дочерям не рвется, но, глядишь, как-то все обустроится, она что-нибудь придумает и вытащит из этого болота не только себя, но и девчонок. Уедут тогда они далеко, убегут от Ремиза и там их никто не найдет. Под лежачий камень вода не течет. Если она не предпримет что-нибудь, то никто другой спасать их не придет. Надо решаться.