Кулайский клад

На улице он облокотился о перила крыльца, чувствуя в голове легкий дурман от выпитого настоя. Папироса холодом обдала губы, даже курить расхотелось, тем более, что спичка чиркала вхолостую, и мерзли руки. Уж август, зябко сжал он ладони, быстро иневеет его жатвенный венец, осень мчится рьяно на багряных санях и издалека шлет поцелуи. Зарев-зарев август, сошел с крыльца Николай, зори холодные, вечера тихие, птицы перелетные, серп один бродит среди озимых, всех выкосил, а эти не взошли еще, взойдут, как знать, весной, если перезимуют. Спасаясь от холода, Николай побрел по двору. Беспорядочное минное поле, запнулся о чурбан он, выругавшись и успев вытянуть руки на металлическую проржавевшую бочку. За оградой тянулась заросшая тропинка, и Николай решил пойти туда, прогуляться, подернутым копчеными деревяшками воздухом подышать, подумать, наконец, о том, что ему делать.

Зачем приехал – не складывалось, но и обратно возвращаться так нельзя. Нельзя, нахмурился он. Убрать двор, да привести хозяйство к уму, оставить деду денег. Денег… Желание курить вернулось. Денег на одного-то нет, с гадким чувством подумал Николай, протаптывая ход в высокой траве. Соседские дома чернели провалами в окнах. Спят, наверное, уже все, размышлял Николай, вдыхая и выдыхая дым, ни одной свечки на подоконнике, странно, да с другой стороны что в деревне делать, стемнело и спать лег, даже в карты за самогоном мужикам не перекинуться, уж не тот возраст. Николай то в свое армейское покрутил этот штурвал фортуны, бывало и выигрывал, а бывало и просыпался дырявый, вместо головы картечь и грохот гранатомета. Лихие времена. А после один остался самогон. Николай один. Игорь один. И втроем они ничего не могли сообразить. Николай поежился от тишины. Как-то далеко ушел он от дома, впереди уже лес, ограды вот еще… Другие дома? Он подошел ближе. Металлолом какой-то. Нет. Кресты. Ржавые палки крестов торчали из земли, вдоль рядками ютились могилы. Одни даты, без фотографий, но чьи?

Николай огляделся. За ним перекошенными лицами наличников взирали пустые, без сомнения все пустые избы. Кроме двух. Не осталось никого в деревне – дошло до Николая. Вот они жители, за оградой спят. “Сколько надо нас” всплыли слова деда. Ну и не соврал дед, почему так тревожно только внутри стало. Подползал к его ботинкам белесый, слепой туман. Туман, который подаст, протянет тебе руку, а чья она, выплывет из молочной мглы, ты никогда не увидишь. Не узнаешь. От неожиданности Николай выронил из пальцев папиросу. Загасился дымок в сырой ночной траве.

За оградой стояли призраки. Не соседей Ивана Макарыча, нет, отступая, с маниакальной улыбкой узнал Николай, не они. Раны рваные, глаза при жизни не живые, вываливаются из глазниц. Осколочные ранения, пулевые. Торчат форменные лоскуты наружу, нашивки части. Руки протягивают размягчившиеся, трупные, грязь виднеется под ногтями. Грязь земли окопа, в котором сами они себе рыли могилу. Рты, поползшие к выбросу крика.

Не говорите! Схватился за голову Николай. Не кричите, миленькие! Умолял он, опускаясь на колени. Не выдержу. Меня да, забил он рукой в грудь, меня заберите, бесплотные тела окружали его хороводом. Закружили рядом. Сырость вечера выступила каплями у Николая на лбу. Я не враг вам, убеждал он, я братом вам после смерти стану. Не сердитесь, не серчайте, сгибался он под взглядами пустых призрачных глаз, слюна брызгала с онемевших губ, а глаза Николая, зеленые, ширились, как воздушные, надувающиеся шары. Окружили, взяли в кольцо, шла по следу за ним смерть и дошла, и смотрит в зеленые глаза, пока еще живые. Мама. Мамочка!

Николай вспомнил зеленый шарик, который Пятачок нес ослику Иа на день рождения в мультфильме про Винни Пуха. Игорь так любит этот мультфильм, отголоском сознания подумал он, так расстроился, когда шарик лопнул, а потом спрашивал, почему не показали маму пятачка. По его, Николаевской вине, никогда Игорь, маленький мальчик, не звал никого мамочкой. Они никто не звали. Не княжеское это дело.

Он поднялся с колен. Ему надо, оперся с трудом он на ногу, ему надо еще все устроить. Призрачные копии павших бойцов дышали на Николая изморосью. Дрожащими губами он повторял себе под нос, что ему все это только кажется. Он выпрямился во весь рост своей широкой фигуры, призраки налетали, жаля холодом, но Николай побежал. Побежал назад, спотыкаясь, Нет, не достанете, миленькие, смеялся он. Не достанете, вы все умерли! Вы все умерли! Улыбка белела, как отражение месяца, в ночи, летела по воздуху сама по себе, и бежал за ней, едва поспевая, ее черный хозяин. Не достанете, кричал Николай в пустоту, за его спиной бледно-прозрачные тени исчезали. Не достанете, прошептал он – я сам убил вас.

Он не оглядывался. Крыльцо оказалось перед самым носом. Николай, запыхавшись, вполз внутрь. В доме было уже темно, на столе горела одинокая свеча. Андрей храпел на спальнике у стены, Иван Макарыч на кровати. Николай тихо подкрался к рюкзаку, вытянул спальник, постелил на оставшемся месте посреди комнаты. Он налил себе дрожащей рукой воды, присел за стол, жалостливо скрипнула рассохшимся деревом табуретка. Нет призраков, сказал он себе, нет мертвых за оградой, что умерли в тысячи километрах отсюда. Нет нечисти, которая хочет затянуть его в свой омут. Нет той границы, по которой мертвые возвращаются в мир живых, ее ежесекундно охраняют. Он ополоснул лицо остатками воды и загасил пальцами свечу. В отражении окна остался плясать огонек. Кто-то не спал из соседнего дома напротив.

Не спал за печью и Игорь. Он сидел в темноте, уставясь на шкуру. Игорь отпихнул ее к стене, но запах не стал доноситься меньше. Как будто это была не шкура убитого зверя. Как будто это был сам зверь.

Глава 3. Копка

– Эта гора вчера казалась мне меньше.

Платон оглядел местность. Ошибаться он не мог, у него даже были очки. Холм вырос, берега вокруг стали круче. Растрепанная Светлана, приглаживая ладошкой кудри, протянула ему бутылку с водой.

– По-моему, гора не сильно изменилась. Спросонья мне иногда кажется, что я просыпаюсь не в своей квартире – сообщила она – Странное чувство. У вас похожий эффект. Давайте, доставайте карту, составим план на сегодня.

Платон с задумчивым видом покрутил свои заметки.

– Вероятно, часто ночуете не дома – вполголоса ответил он и тверже добавил – Подобное чувство возникает у тех, кто жонглирует местами жительства. У домоседа ему было бы просто неоткуда взяться. Вероятно, является одним из затруднений утреннего пробуждения бомжей.

– Вероятно, – постучала каблуком по земле Светлана – Вы держите карту вверх ногами – она перевернула у него в руках листок – Вот так-то.

– Вот могильник – указал рассеянно на пятно Платон, не обратив внимания на конфуз, мысленно он все еще пытался наложить по памяти вчерашнее изображение горы Кулайки на сегодняшний образец, чтобы сопоставить размеры – Идем вон в ту сторону – сверился он с компасом.

– Отлично – бодро кивнула Светлана, как будто ее не пугало слово могильник – Пойдемте.

Светлана руководствовалась тем, что чем быстрее они придут на могильник, тем быстрее его покинут. Палатку они свернули комом, как будто сбегали с места преступления, спальники впихнули в рюкзаки, проверили запас воды, ее было совсем немного, но, если осмотреть мыс до обеда, потом поймать по дороге попутку, к четырем часам уже можно обедать в городе. Светлана закинула сумку на плечо, нервно оглянулась, гора возвышалась над ними на добрый метр, правда, если встать с одной стороны солнца, кажется, что это такая игра света и тени, оптическая иллюзия.

– Вам ничего сегодня не снилось? – вдруг спросил Платон.

Светлана дернулась, прикусив губу. Ей и правда сегодня виделся неприятный сон, отчасти поэтому она и хотела убраться с горы подальше, пусть лучше будет при свете дня могильник, да и даже она знает, что это на деле обычный земляной курган, а не склеп, где живьем захоронена невеста. Почему ей в голову пришла невеста? Ей снились змеи. Обвивающие, скользкие, холодные, как чужие, совершенно незнакомые руки, сжимались на горле, обвивая в кольцо. Нет, ее еще рано хоронить.

– Змея, только и всего. У вас в кармане сонник?

Платон скривился.

– А у вас кофе? Погадаем?

Светлана сморщила нос, проявляя тем самым слишком большой для себя поток негативных эмоций.

– Вы сами спросили.

Зачем он спросил, вертелось у нее в голове. Она провела рукой по шее, пытаясь избавиться от ощущения невидимого шарфа на гортани. Или фаты. Или фатума. Слишком много допущений. Она резким движением подтянула из сумки шелковый платок и повязала под пиджак. Так хотя бы понятно, что вокруг шеи точно что-то есть.

– Не знаю, зачем я спросил. Место такое – обвел Платон снова взглядом гору, обернувшись вокруг своей оси, головокружение схватило его внезапно, очертания горы покосились, дрожа, потом встали на место – Считалось, что это священная гора. Думал, может сон придет вещий. Вам. Мне сны не снятся.

– Мое имя не Олег.

– Что? – Платон часто дышал, перед глазами все еще плыло.

– Мое имя не Олег – повторила у него перед лицом Светлана, ее нос и губы, весомо красные, плыли под странным углом перед лицом Платона, как будто он смотрел на них через выпуклое стекло колбы, но потом Платон заставил себя замереть на месте и сфокусироваться – Вещий Олег – исподлобья глянула на него Светлана, она сомневалась даже, что он с первого раза ее услышал – Змеи. Мне снились змеи. Вам это о чем-нибудь говорит?

Платон покачал головой, отпивая из бутылки воды.

– Забудьте – бросил он, подтягивая рюкзак – Идем к могильнику.

Протоки рек нагрелись, как полиэтилен парников в жарком июле. Алтайские воды не дотянулись в этот раз до Оби и не снизили температуру, а половодья наоборот раскормили новое потомство мошкары, так что по берегам шествовали рои, противно залезающие в нос и колящие жалами в неконтролируемой жажде крови.

– Кровь мошке необходима для отложения яиц – объяснял Платон на ходу Светлане, отмахиваясь планом могильника – Инстинкт размножения требует крови. Заметьте, как много всего питается ей, чтобы расширить свой ареал обитания.

Светлане его лекция нужна была, как этой самой мошке парное молоко, она зыркала глазами по сторонам, силясь найти можжевеловую ветку.

– Ага – с победоносным криком бросилась Светлана – Сейчас подожжем!

Она чиркнула спичкой, устроив дымокур из мохнатой ветки, запахло характерной смолистостью красных ягод. Светлана довольно втянула аромат, обмахиваясь.

– Находчиво – признал Платон, незаметно придвинувшись поближе к дыму.

– А то, бабушкин рецепт. Болотный багульник от моли, можжевельник от мошки, мята вместо репеллента.

– Могли бы репеллент и захватить.

Светлана посмотрела осуждающе.

– Могли бы и спасибо сказать.

– Спасибо.

Второй день давался им явно тяжелее, чем первый. Стало влажно, пахло болотами, Светлана от этого всерьез опасалась комаров или оводов. Она оторвала еще одну можжевеловую ветку на всякий случай и сунула ее в сумку. Платон выглядел невыспавшимся, но беспечным, или хотел таким выглядеть, Светлана могла поклясться, что у горы утром его что-то явно волновало. А вот идти было легче, чем вчера, дороги подсохли, только холмы казались круче и желтее.

– Пришли – примерно через час объявил Платон.

В местности не угадывались древние захоронения. Платон достал схематичный план могил и, вышагивая по заросшим курганам, принялся прикидывать масштаб. В Томской области могильников найдено немного, вот, если бы он наткнулся на новый, сразу же можно было объявить прорыв. Бывали же и случайные находки. Вот фигурка беременной лосихи на Кривошеинском культовом месте, например. Если копать, где никто не ищет…Так ведь случайный житель котел с медными фигурками на Кулайке и откопал, просто распахивал землю. Правда было это в 1920 году, а потом копали и в 1930, и в 1940, и, вероятно, в 1970…

От соснового бора тянуло ельником и влажностью старых пней, опутанных сетью сломанных игольчатых лап. Платон еще раз сверился с картой, на ее серо-писчей бумаге никакого леса не было. Платон перевернул карту, повернулся сам и с вымученным видом распахнул компас, определяя, куда показывает север. Голубая стрелка, как это часто бывает со старыми компасами, замельтешила, словно неисправные дворники жигулей, не в состоянии сделать выбор. Платон захлопнул крышку со звуком разорвавшейся хлопушки и снова посмотрел на карту.

– По-моему, мы не туда пришли – признал он.

– Не туда? – лениво поинтересовалась разморенная Светлана со своего места на поваленном дереве – А мне казалось во-он те холмы, это и есть могильник.

– Это холмы, Светлана. А по карте перед нами должно быть болото, а не лес.

– Давайте я взгляну.

– Вы эксперт в чтении карт? – подтянул на нос очки Платон, галкой вытягивая вперед шею.

– Ну, не эксперт – протянула Светлана – А вы хотите снова углубиться в гадание? У меня есть одна знакомая в Асино, можете записаться на расклад, когда приедем – она закашлялась в свой шейный платочек, пытаясь скрыть смех и находя свою импровизацию со знакомой ясновидящей весьма остроумной.

Платон выдержал ее смех, насупившись, отчего сходство его с галкой усилилось, черная полоса на голове птицы вполне походила на его осуждающий взгляд из-под ровной челки.

– Действительно болото – так же, как Платон минуту назад, покрутила карту Светлана – А эта карта…Вы уверены, что на ней верно нанесена местность? – ее смущала характерная бледность грифеля, какая остается после копировальной бумаги.

– Разве что она вдруг стала показывать будущее – ухмыльнулся Платон – Есть теория, что Васюганские болота когда-то поглотили лес. От этого местные жители и мигрировали дальше по сибирской равнине. Ладно, давайте отойдем в сторону километра на два. Возможно, имеет место быть небольшая погрешность.

Постарел Платон сознательно, чтобы дотянуться до возраста древних текстов. Копировальная бумага, карандаш, очки, отсутствие социальных связей, отсутствие телефонной связи, отсутствие чувства такта и отсутствие интересов компенсировались большой осведомленностью о картотеке архива, алфавитной системе районной библиотеки, именами известных исследователей и профессоров, и номером жилищно-коммунального хозяйства, куда он звонил иногда с просьбой проверить платежи, когда чувствовал совсем уж нестерпимое одиночество. Ради этого он собственно и провел в полученную квартиру телефон, казалось, однажды он зазвонит. Кто-то найдет его номер, случайно, чудом приклеенный на каком-нибудь столбе, и с той стороны раздастся женский голос. Возможно, он даже недослушает, что она скажет, положит трубку, достаточно будет знать одно – она его искала. И за эти поиски он ей все простит. Будучи человеком гуманитарного образования, но не лишенный математического склада ума, Платон презирал себя за допущение такого количества случайностей.

Он костенел, как музейное животное, отгороженное стеклом от внешнего мира. Воздух за этим стеклом был древний, но свежести мозгам в познании утерянных культур это не придавало. Реальность оказалась еще древнее, как бы не бежала вперед, и Платон, однажды подняв от книг голову, постфактум осознал, что ускоренная старость – это вид человека будущего. Этот вид не поменяется и прибудет с обществом даже в новейшей эре, а вот в эре настоящего его всегда выталкивает, как надувную шину из озера. Большая река бытия не менялась, все ее уникальные притоки впадали в одно единомассовое сознание, потому что большее поглощает меньшее. И Платон наконец решил пойти за большим, чтобы поглотить большое. Иными словами, он хотел перевернуть массы к культурным истокам, получив знания о величии бытия. Пока бытие выглядело больше и сильнее. Одним словом, оно было действительно велико.

В районе двух километров намека на болото не было, как Платон не старался разрывать ногами черные сгустки в углублениях ямок, похожих на лужи. Сгустки были не водянистые, а какие-то гуталиновые, и чертыхаясь, Платон еле выбрался из подобной ямы. Что-то незаметное, но явно присутствующее смущало его еще с Кулайки, какое-то изменение воздуха, и ненавязчивый ропот из лесной чащи. Теперь вот еще болото с карты пропало.

– Делать нечего, давайте здесь копать – скинул он рюкзак, расчерчивая кусок земли носком ботинка.

Светлана достала крохотный блокнотик и сделала несколько пометок.

– Что вы пишите? Бортовой журнал, сколько раз за полдень зевнули?

– Не иронизируйте, Платон. У вас своя работа, а у меня своя, и я с вами в экспедиции не в качестве развлечения.

– А жаль – напрягшись, копнул Платон – Все интереснее, чем сидеть в тишине.

Светлана предложением не соблазнилась, и несколько часов они провели молча, пока Светлана не потянулась за пирожком, который ей сунула в дорогу заведующая столовой, половину она протянула Платону.

– Спасибо – Платон смял пирожок одной щекой – Еще полчаса и уходим отсюда. Еда заканчивается, и энтузиазм тоже.

Светлана кивнула, готовая отправляться незамедлительно. Платон воткнул в землю острый край лопаты и на что-то наткнулся.

– Эврика – буркнул он, вгрызаясь в грунт поглубже.

Орудуя лопатой, как костылем, Платон быстро-быстро разрыл землю, и на солнце показалось керамическое горлышко сосуда.

– Не может быть! – Платон по-детски ахнул, зарываясь по локоть в землю.

Грунт поддавался легко, рассыпчатые комья летели в разные стороны, уже на свет показалась пузатая форма расписного горшка, куски бересты.

– Что за запах? – потянула носом подошедшая Светлана, сконфузив лицо.

– Что? – Платон от радости ни на что не обращал внимания – Какой запах?

Тут и до него стал доходить довольно резкий запах сточных вод и скопившегося в баке мусора, тлеющего на прожаренной чесноком сковороде июльского полудня. Светлана отпрянула, сдерживая тошноту, Платон тоже почувствовал нечто подобное. Он бессвязно поднес к носу руку, закрываясь рукавом куртки и осторожно отодвинул кусок плотной бересты. Черно-белые точки и тире отчетливо сохранились, береста была такой же гибкой, как при жизни, потому что она не гниет, в отличие от… Платон знал, что найдет, раздвигая березовые лоскуты. Отряхивая землю, он зажмурился от усилившегося запаха кадаверина.

– Платон…Платон – позвала тоненьким голосом Светлана.

Платон, как во сне, поочередно стряхнул с каждой руки землю, не забывая прижимать к носу ткань. Он мысленно отсчитывал секунды, и сколько частиц трупного яда проникает за это время через авизентовое плетение куртки. Ткань эту еще во время первого курса украл откуда-то его друг Мишка. Пошил им в поход одинаковые куртки со словами «В войну послужила и нам послужит». Тогда казалось они трое будут неразлучны, вон даже куртки одинаковые в знак вечной дружбы. Сколько скальников покорилось, сколько сожжено костров, спето песен, сколько тостов за “Такие, как они должны держатся вместе”, а по итогу пустота. Обычно проходят годы, пока сокурсники к сорока расходятся, ставят каждый на своей дороге указательный камень тебе мол вон туда, и куда бы ни пошел, лишь бы от меня подальше. Но на их срок выпало не больше двух лет, пробежала черной кошкой сокурсница Ирина, двое разодрались, а третьего отбросило от разорвавшейся в этой драке гранаты. Никто из них любви не испил, но и слов, сказанных в пылу борьбы не забудешь. Банальнейший сюжет, но Платона отбросило далеко. Глупы дела молодости, и легко закрыть на них глаза. «Настоящие узы, они ж, как канаты а, мы с вами три толстяка, три богатыря, три поросенка». Три. Слова бы эти твои, Мишка, да Богу в уши, да похоже только не ласкают они его слух, ведь Бог придумал специально для людей пару. Пару тварей.

Любовь разбила, развела. Можно было и простить их, и они бы простили его и друг друга, но не увидишь ты в родном лице больше никого, кроме чужака. И не понял Платон, для чего все это было. На что годы были эти веселые, с курантами в общежитии, с селедкой на газете и одной елочной игрушкой на лампочке Ильича, и что ему теперь с этими годами делать? Где-то ходят сейчас Славка и Мишка в таких же куртках, а ведь они на них можно сказать поклялись. Вместе решили держаться, жертву ими можно сказать принесли. И для чего?!

Нужно зарыть ее, быстро подумал Платон, зарыть куртку. Забери ее земля. Придать ее земле. Зарыть. Зарыть в клад. Культовое место у горы, кровью окропить. Кровь тогда у Славки носом пошла и не осталось на куртке ни пятна. Реки все их умоют, умоют дочиста. Они пообещали, поклялись. «Такие, как мы должны держаться вместе». А потом звериный взмах черного хвоста, и жертвы, жертвы, жертвы. Ирина принесла, пожертвовала для чего-то их троих. Во что ты нас зарыла, Ирина? Где выход оттуда для мертвеца? А ведь ему она тоже нравилась…

Светлана не выдержала и, отвернувшись к кустам, избавилась от размягченных остатков пирожка. Горло сдавила кислота от желчи и капусты. Она оттащила несоображающего Платона подальше от могилы и бросила валяться, не в силах вдыхать больше этот запах без того, чтобы не вывернуть изнанку своего небольшого желудка.

Воды не было, Светлана достала из кармашка карамельку и просунула в прорезь шарфа, которым завязала нос и рот. Платона полить было нечем, так что она оттащила его еще на несколько метров и принялась бить по щекам. Очки у него смешно съехали, по уголку рта стекала слюна, но он хотя бы больше не бредил. Светлана металась перед нерешительным выбором, не засунуть ли ему в глотку пучок травы, чтобы очистить так организм от токсинов, рецепты бабушки на случай встречи со свежезакопанным трупом не давали ей никаких советов.

Светлана попинала Платона ботильоном, полетели сухие куски налипшей вчера грязи. Она боролась с истерикой. Платон не приходил в себя. В метрах от нее раскопанная светила, как витрина манекеном, мертвым человеком могила, а тишина, воцарившаяся вокруг, прилипала к Светлане суперклеем, когда пальцы кажется уже вот-вот срастутся друг с другом, и нужно что-то срочно делать, а вместо этого сам собой подкатывает только несчастный скулеж, что ты остался без рук и ощущаешь на пальцах этот неприятный, стягивающий, шершавый невыносимо матовый, чертов клей!

Светлана от души чиркнула спичкой и поднесла к выгнутому носу Платона пахучий можжевеловый веник.

– Ччто, что вы делаете? – промычал он, приходя в себя.

– Наконец – распихала его Светлана – Вставайте, вставайте! – она потянула его худющую фигуру наверх – Нужно уйти отсюда!

Платон, покачиваясь, поднялся и не совсем еще отдавая себя отчет в действиях, оперся на Светлану и, гонимый ее «Вот так, одна нога, вторая, дышать этим больше не могу» пошел в сторону, откуда они ещё недавно пришли.

Через полчаса Платон провел инспекцию своего тела и только убедившись, что внешние органы не собираются отрываться от тела под действием трупного яда, а внутренние вроде бы тоже не собираются этого делать, но он не берется утверждать однозначно, потому что желательно бы его срочно просветить, Платон обратился к Светлане с не очень радужной новостью.

– Светлана, по-моему, у нас проблемы.

– Конечно проблемы – охотно отозвалась Светлана – Знаете, этот запах как будто прирос к моим рецепторам! Вот полип морской просто настоящий. Если бы не можжевельник, – она обмахивалась потрепанной ветвью – Ну я не знаю просто, что бы со мной было. Вам бы пришлось меня нести. Хотя бы в качестве ответной услуги, я же вас отнесла.

Светлана посмотрела пуговичным взглядом плюшевой собаки, намекая на скромную благодарность ее хрупкой, но стойкой персоне, но у Платона в детстве не было игрушек, их успевали забрать другие дети, так что Светлана могла рассчитывать лишь на воображаемую открытку, посланную самой себе. Воображаемая открытка Светлану решительно не устраивала.

– Вы так и будете изливать благодарности после указки? Что такого сложного сказать простое человеческое спасибо в ответ на помощь? Или будете утверждать, что на моем месте вы бы тоже самое сделали? Так вот спешу огорчить, я не имею привычки обниматься с трупами!

– Сделал бы – ножничками разрезал претензии Светланы Платон – И у меня самого подобных привычек нет. И это совершенно к делу не относится! – воскликнул он так, что очки подпрыгнули на переносице – У нас большие проблемы! – он сделал многозначительное лицо – По-моему, мы застряли в пятом веке.

Светлана приготовилась к тираде о том, по сколько ей уже застрял Платон, и что застряло у него, и в каком месте, но услышав последние слова его, она решила пожалеть человека, который еще не совсем пришел в себя.

– В каком веке? – ласково спросила Светлана – В пятом? Платон, давайте с вами присядем вот тут на кочку, да, передохнем…

Платон вырвался из ее на удивление цепких рук, как будто Светлана подрабатывала по ночам в вытрезвителе.

– Я сссовершенно в порядке – отмахнулся он, и попытался придать себе внушительный вид, надвинув очки, морщины у его бровей скачками дроби гороха бросились вспоминать, какое нужно занять положение для кременного лба, Платон патетически взмахнул рукой – У меня есть доказательства!