Развод. У него была другая жизнь

Мама кивнула, её рука, слегка подрагивающая после инсульта, по-прежнему гладила мои волосы.

– Правильно, девочка моя. Борись. Ты всегда была бойцом.

В глубине души я знала, что нас ждёт долгий, мучительный процесс – раздел имущества, споры об опеке, выяснение, кто и сколько вложил в семейный бюджет. Но сейчас, сидя на полу в прихожей, в объятиях мамы, я чувствовала странное спокойствие. Шок начал отступать, уступая место холодной решимости.

Впереди ждала война. И я была готова сражаться.

Глава 3+

Утро наступило внезапно, без перехода – словно кто-то щелкнул выключателем. Я не помнила, как заснула. Последнее, что отложилось в памяти – мамины руки, гладящие меня по спине, её тихий шепот: «Всё будет хорошо, девочка моя». Банальные слова, которые мы повторяем, когда не знаем, как утешить. Когда правда слишком жестока.

Часы показывали 5:23. За окном едва брезжил рассвет, окрашивая верхушки деревьев в нежно-розовый. Мир снаружи был прекрасен и безмятежен, словно вчерашний день не случился, словно моя жизнь не раскололась на «до» и «после».

Тело ломило, как после тяжелой болезни. Глаза горели от слез, а в горле застрял колючий ком. Я повернула голову: рядом мирно спала Катя, свернувшись калачиком и прижав к груди плюшевого медведя. Вчера, когда она вернулась из школы, я не нашла в себе силы рассказать ей правду. Просто сказала, что папа уехал в командировку. Малодушно, знаю. Но так хотелось подарить ей еще один вечер беззаботности, еще одну ночь спокойного сна.

Осторожно, чтобы не разбудить дочь, я выскользнула из кровати. Тихо, почти на цыпочках, прошла на кухню. Руки действовали на автопилоте: налить воду в чайник, достать чашку, заварить чай. Обыденные действия в мире, который больше не был обыденным.

Вчерашнее потрясение сменилось ледяной ясностью. Странно, но я чувствовала себя удивительно спокойной. Не тем беспомощным спокойствием, которое наступает, когда нет сил бороться, а холодной, кристальной решимостью. Как будто к моему мозгу подключили дополнительную мощность, заставляющую работать с невероятной четкостью.

Я знала, что делать. Точнее, знала, чего не делать: не сдаваться, не отступать, не верить ни единому их слову. Ни Андрею с его жалкими оправданиями, ни этой Ирине с её «цивилизованными» предложениями.

Нет. Просто нет.

За стеной тихо заскрипела кровать – проснулась мама. Через минуту она появилась в дверном проеме, в старом халате, с растрепанными седыми волосами. Её лицо осунулось за ночь, под глазами залегли глубокие тени.

– Не спится? – спросила она, опускаясь на стул напротив меня.

Я покачала головой, протягивая ей чашку с чаем.

– Нужно собрать документы, – мой голос звучал странно – тихий, но твердый, какой-то чужой. – На квартиру, на кредит, на все совместные счета.

– Оленька, милая, – мама осторожно коснулась моей руки, – может, сначала отдохнешь немного? Придешь в себя? Впереди тяжелые дни…

– Нет, – оборвала я её. – Нет времени на слабость. Он хочет отнять у нас дом? Хочет всё решить «цивилизованно», в пользу своей новой семьи? Не выйдет.

Я резко встала, открыла кухонный шкаф, достала старую жестяную коробку из-под печенья. Там хранились все важные бумаги – квитанции, чеки, договоры. Мама наблюдала за мной с тревогой, но не пыталась остановить.

– Помнишь, когда я продала свою долю в бабушкиной квартире? – спросила я, выкладывая на стол стопку документов. – Это было за полгода до свадьбы. Мы с Андреем уже планировали семью, искали жилье побольше.

Мама кивнула. Конечно, она помнила. Это был повод для нашей первой серьезной ссоры – она считала, что я совершаю ошибку, вкладывая всё в совместное жилье до брака. Но я была уверена в Андрее, в нашем будущем. Наивная дурочка.

– У меня остались документы о продаже и банковская выписка о переводе денег, – я нашла нужную бумагу, пожелтевшую от времени. – Вот, смотри – первоначальный взнос за ипотеку. Сорок процентов от этой суммы – мои деньги.

Мои пальцы быстро перебирали бумаги, выискивая нужные, раскладывая их в аккуратные стопки. Это давало странное ощущение контроля, как будто, упорядочивая документы, я упорядочивала и свою разрушенную жизнь.

– А это, – я достала потертую записную книжку, – все расходы на ремонт. Я записывала каждую копейку. И вот, смотри – чеки за мебель. Большую часть покупала я, на деньги от своих проектов.

Когда-то Андрей смеялся над моей педантичностью, над тем, как я храню все квитанции, записываю все траты. «Ты как моя бабушка, пережившая войну», – говорил он, целуя меня в макушку. А я отвечала, что порядок в бумагах – это порядок в голове. Как же я оказалась права.

– Это всё доказательства, – продолжила я, глотая подступивший к горлу ком. – Доказательства того, что эта квартира – наша совместная собственность, несмотря на то, что записана на него. Что я вложила в неё не только душу, но и деньги. Свои собственные деньги.

Мама смотрела на меня с какой-то странной смесью гордости и печали.

– Ты всегда была предусмотрительной, – тихо сказала она. – Даже в мелочах.

Я горько усмехнулась. Предусмотрительной? Если бы. Если бы я действительно была такой, разве не заметила бы первые признаки его измены? Странные звонки, внезапные «командировки», запах чужих духов?

– Не предусмотрительной, – возразила я, продолжая разбирать бумаги. – Просто… педантичной. Привыкла всё документировать. Профессиональная деформация архитектора – любовь к точности.

За окном уже совсем рассвело. Первые лучи солнца пробились сквозь занавески, ложась золотистыми полосами на кухонный стол, освещая разложенные передо мной документы – свидетельства моей былой веры в совместное будущее.

– Мам, – я посмотрела ей прямо в глаза, – ты ведь знаешь, что я никогда не была карьеристкой? Я ушла в декрет, когда родилась Катя, потому что хотела быть рядом с ней. Когда она подросла, я вернулась в профессию… но не хотела большую часть времени находиться на работе, и все же согласилась стать руководителем отдела. А потом… потом случился твой инсульт.

Глаза мамы наполнились слезами:

– Оленька, неужели ты думаешь, что я не понимаю, чем ты пожертвовала ради меня? Я каждый день благодарю Бога за такую дочь. И каждый день кляну судьбу, что стала для тебя таким бременем.

– Нет, – я покачала головой, сжимая её руку. – Нет, мамочка. Ты никогда не была бременем. Ты – мой родной человек. Я не могла поступить иначе. И дело не в тебе. А в том…

Я запнулась, подбирая слова.

– В том, что он обвинил меня в потере себя как женщины. Что я погрязла в заботах о тебе и Кате, что превратилась в «только мать и дочь». Но ведь это и есть любовь, разве нет? Заботиться о близких, быть рядом, когда им тяжело?

Мама медленно покачала головой:

– Для настоящих мужчин – да. А для таких, как Андрей… Им нужна не жена, а вечная любовница. Вечно восхищенная, вечно беззаботная, вечно доступная. С первыми морщинками, с первыми сложностями они бегут искать новую игрушку.

Я никогда не слышала, чтобы мама говорила так жестко. Обычно она была сдержанна в оценках, особенно когда дело касалось Андрея. «Он хороший отец», «он обеспечивает семью» – вот и все, что она обычно о нем говорила, даже в те редкие моменты, когда мы ссорились.

– А знаешь, – продолжила мама, глядя куда-то поверх моего плеча, – твой отец тоже говорил, что я перестала быть женщиной, когда полностью посвятила себя тебе. Что я стала «только матерью». Слово в слово, как Андрей.

Я замерла, не веря своим ушам. За двадцать пять лет, прошедших с ухода отца, мама никогда не говорила о причинах их расставания. «Не сошлись характерами», «так сложились обстоятельства» – вот и всё, что я слышала.

– Он… изменял тебе? – вопрос вырвался сам собой.

Мама печально улыбнулась:

– Да, с соседкой, потом коллегой. Классика жанра, правда? Кажется, у всех предателей напрочь отсутствует оригинальность.

Мы помолчали. Солнце поднималось всё выше, наполняя кухню светом. В соседней комнате заворочалась Катя – скоро проснется, нужно будет готовить завтрак, собирать в школу…

– Я не позволю ему отнять нашу квартиру, – твердо сказала я, складывая документы в аккуратную стопку. – Не позволю его «цивилизованной» подружке распоряжаться моей жизнью. Не опущу руки, как…

Я осеклась, испугавшись, что могу обидеть маму, но она закончила за меня:

– Как я когда-то? – она усмехнулась. – Ты права, девочка моя. Я была слабой. Мне казалось, что без него мир рухнет. Что я не справлюсь одна, с маленьким ребенком на руках. И знаешь что? Я действительно не справилась бы, если бы не продала всё, что у меня было, чтобы купить ту однушку.

В её глазах мелькнула такая решимость, какой я давно не видела.

– Не повторяй моих ошибок, Оленька. Не позволяй ему диктовать условия. Борись за своё. За квартиру, за дочь, за себя.

Словно в ответ на её слова, из кармана моего халата донесся звук смс. Я достала телефон, разблокировала экран. Андрей: «Давай встретимся сегодня в 15:00 в кафе у твоей работы. Нужно обсудить дальнейшие действия. Ирина нашла хорошего риэлтора для обмена».

Я показала сообщение маме. Её губы сжались в тонкую линию:

– Невероятно. Он действительно думает, что ты просто… согласишься?

– Именно, – я почувствовала, как внутри нарастает холодная ярость. – Он уверен, что я буду покладистой. Удобной. Послушной. Как всегда.

В комнате дочери что-то звякнуло, а следом раздался горький всхлип Кати.

– Сейчас вернусь.

Катя сидела на кровати, обхватив колени руками. Заплаканные глаза, растрепанные волосы. Увидев меня, она подняла голову:

– Мам, папа не в командировке, да? Он ушел от нас?

Я опустилась рядом, обняла её за плечи. Не было смысла лгать дальше.

– Да, родная. Папа… у него теперь другая семья.

– Та женщина и мальчик, которых мы видели у школы? – её голос дрожал, но в нём не было слёз, только глухая обида.

– Да.

– И что теперь будет? – она посмотрела на меня своими карими глазами – такими похожими на глаза Андрея, что у меня защемило сердце.

– Мы справимся, – твердо сказала я, сама поражаясь своей уверенности. – Мы сильные девочки, правда же? Ты, я, бабушка. Мы справимся.

Катя прижалась ко мне, уткнувшись лицом в плечо:

– Я не хочу к нему. Не хочу видеть их. Никогда.

– Тебе не придется делать то, чего ты не хочешь. Обещаю.

Мы долго сидели так, обнявшись. Потом Катя тихо спросила:

– А жить мы где будем? Нам придется уехать отсюда?

– Нет, – мой голос прозвучал как металл. – Нет. Это наш дом. И никто его у нас не отнимет.

Я не знала, смогу ли сдержать это обещание. Не знала, хватит ли у меня сил противостоять Андрею, его деньгам, его уверенности. Но я точно знала, что буду бороться до последнего.

В 14:55 я вошла в кафе. Андрей уже ждал там – свежевыбритый, в дорогом костюме, с безупречной укладкой. Как будто ничего не случилось. Как будто не он вчера разбил мою жизнь вдребезги.

– Оля, – он привстал, пытаясь поцеловать меня в щеку.

Я отстранилась, садясь напротив.

– Нет, – сказала я спокойно.

– Что «нет»? – он нахмурился, не понимая.

– Нет – обмену квартирами. Нет – твоим условиям. Нет – всему, что ты собираешься мне предложить. Мы будем решать всё через суд.

Его лицо изменилось, став жестче:

– Оля, не усложняй. Подумай о Кате, о матери…

– Я думаю только о них, – оборвала я его. – И о себе. Впервые за долгое время – о себе. Ты хотел цивилизованного решения? Будет тебе цивилизованное решение. Через суд, с разделом имущества, с определением, кто сколько вложил в твою «единоличную собственность».

Его глаза расширились от удивления, потом сузились:

– Ты действительно хочешь войны?

– Нет, – я покачала головой. – Я хочу справедливости. И я её получу.

Он смотрел на меня так, словно видел впервые. Может быть, так и было. Может быть, за пятнадцать лет брака он так и не узнал настоящую меня. Ту, которая не сломается, не сдастся, не отступит.

– Передай своей Ирине, что её великодушное предложение обмена отклонено, – я поднялась, застегивая пальто. – Все дальнейшие переговоры – через моего адвоката.

Глава 4+

Офис адвоката находился в старинном особняке с лепниной на фасаде и массивной деревянной дверью. Я нервно одёрнула пиджак, проверила отражение в зеркальце мобильного – уставшие глаза, напряжённая складка между бровей, которой не было ещё несколько дней назад. Включая знание, что мой муж – предатель, живущий двойной жизнью.

Наташа, моя школьная подруга, сказала, что Илья Сергеевич Левин – лучший специалист по семейному праву в городе. «Акула, – сказала она, – но в хорошем смысле этого слова. Будет драться за каждую копейку, за каждый квадратный метр. И никаких сантиментов». Именно то, что мне нужно. Никаких сантиментов.

«Левин и партнеры» – гласила скромная табличка на двери. Я глубоко вдохнула и шагнула внутрь.

Приёмная оказалась неожиданно уютной. Тёплые тона, удобные кресла, тихая спокойная музыка. Девушка-секретарь с приветливой улыбкой проводила меня в кабинет.

Илья Сергеевич оказался совсем не таким, как я представляла «акулу юриспруденции». Никакого стального взгляда, резких, хищных движений или холодной усмешки. Передо мной сидел спокойный, основательный мужчина лет сорока пяти, с внимательными серыми глазами и аккуратно подстриженной каштановой бородой, в которой серебрились ранние нити седины.

– Ольга Владимировна, – он поднялся мне навстречу, жест рукой пригласил сесть. – Рад знакомству, хотя обстоятельства, конечно… Наталья рассказала о вашей ситуации в общих чертах. Но я бы хотел услышать всё от вас. В деталях.

Я кивнула, сглотнув внезапно образовавшийся в горле ком. Рассказывать снова, проговаривать вслух все детали предательства, лжи, унижения… Но это необходимо.

– Мой муж, – начала я, удивляясь твёрдости собственного голоса, – завёл вторую семью. У него роман с женщиной, которая на последних месяцах беременности. И ещё у неё сын от первого брака, подросток.

Илья Сергеевич кивнул, не выказывая ни удивления, ни осуждения. Просто факт, рабочая информация.

– Я узнала об этом случайно, несколько дней назад, – продолжила я, и в памяти снова всплыла картина: Андрей, Ирина и этот мальчик на противоположной стороне улицы. – После этого был… спор. Она явилась в наш дом, предложила «цивилизованно» обменяться квартирами. У неё однушка в старом районе, а наша – трёхкомнатная в новостройке.

Я заметила, как дёрнулась бровь адвоката. Первая эмоциональная реакция.

– Понимаю, – он сделал пометку в блокноте. – Квартира оформлена на кого?

– На мужа, – я напряглась, ожидая, что сейчас услышу неутешительный вердикт о моих шансах. – Но я вложила свои средства в первоначальный взнос. Продала свою долю в бабушкиной квартире. У меня сохранились документы.

Илья Сергеевич кивнул, записывая.

– Замечательно. Что ещё?

– Я занималась ремонтом, закупала материалы, мебель, – я открыла сумку и достала папку с документами. – Здесь все чеки, квитанции. И выписки с моего банковского счёта. Муж настоял, чтобы у меня был отдельный счёт для хозяйственных нужд, куда он перечислял деньги. Я всё сохранила.

Он внимательно пролистал бумаги, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на одобрение.

– Очень предусмотрительно с вашей стороны, – сказал он. – Редкое качество в наше время.

Я почувствовала, как к щекам приливает кровь. Сколько лет прошло с тех пор, как кто-то отмечал мои личные качества, а не только навыки жены и матери?

– Я всегда считала, что порядок в документах – это порядок в голове, – ответила я, сама удивляясь внезапной уверенности в голосе. – Это помогает мне и в работе. Я архитектор в «АртСтрой», правда, сейчас работаю удалённо и на полставки – пришлось сократить нагрузку, когда мама заболела.

– Архитектор? – в голосе Ильи Сергеевича прозвучало неподдельное уважение. – Серьёзная профессия.

– Да, – я кивнула. – Руководство пошло мне навстречу, разрешило удалёнку и сокращённый график. Приходится совмещать проекты с уходом за мамой после инсульта.

– Это важно, Ольга Владимировна, – он снова что-то записал в блокноте. – То, что вы работаете и одновременно заботитесь о больной матери и дочери – это двойная нагрузка. И значительный вклад в семью, который суд обязательно учтёт при разделе имущества.

Я растерянно моргнула. Никогда не думала об этом в таких категориях. Для меня это всегда было просто… жизнью. Тем, что делаешь ради близких, не считая, не измеряя, не ожидая возврата инвестиций.

– Скажите, – он отложил ручку и посмотрел мне в глаза, – вы уверены, что хотите разводиться? Возможно, ваш муж раскаивается, и вы могли бы…

– Нет, – я оборвала его жёстче, чем собиралась. – Никакого примирения. Никогда.

Он внимательно посмотрел на меня, словно оценивая решимость, а затем кивнул:

– Хорошо. Тогда мы действуем. Вы готовы к длительной и, возможно, неприятной борьбе?

Я почувствовала, как внутри разливается холодная решимость. То же чувство, что охватило меня в то утро, когда я перебирала документы на кухне. Это было почти… приятно. Как будто в мой дремлющий мозг, наконец, поступил кислород, заставляя его работать на полную мощность.

– Готова, – ответила я, расправляя плечи. – Более чем.

– В таком случае давайте перейдём к конкретике, – он откинулся в кресле, сцепив пальцы. – Помимо квартиры, что ещё подлежит разделу? Дача? Машина? Вклады? Бизнес?

Я нахмурилась. Бизнес?

– У Андрея сеть магазинов сантехники, – медленно произнесла я. – Но я никогда не участвовала в управлении. Это только его дело.

– Когда было основано предприятие? – спросил Илья Сергеевич.

– Шесть лет назад. Мы уже были женаты.

– Значит, бизнес – совместно нажитое имущество, – он сделал ещё одну пометку. – Даже если вы не принимали непосредственного участия в управлении, создавалось оно в браке, и вы имеете право на половину его стоимости.

– Но я ничего не знаю о его финансах, – добавила я. – Он всегда держал это в секрете. Я даже не уверена, что смогу доказать…

– Для этого есть я, – спокойно перебил адвокат. – Мы подадим запрос в налоговую, в банки. Проведём оценку бизнеса. Если потребуется, привлечём аудиторов. Всё, что вам нужно – это решимость и терпение.

Решимость у меня была. А вот с терпением…

– Как долго это может продлиться? – спросила я, внезапно ощутив усталость. – Процесс?

– При худшем раскладе – год, полтора, – он говорил честно, без попыток смягчить реальность. – Если ваш муж будет сопротивляться, затягивать, скрывать активы. Но есть способы заставить его пойти на мировую гораздо быстрее.

– Какие? – я подалась вперёд.

– В вашем случае – очевидные, – в глазах Ильи Сергеевича мелькнул холодный огонёк. – Репутация. Для бизнесмена она критически важна. Скандальный развод, беременная любовница, двойная жизнь, обман семьи – не лучший фон для деловых переговоров, не так ли?

Я невольно содрогнулась. Это звучало… жестоко. По-деловому расчётливо. И всё же, разве Андрей не заслужил именно такого отношения? Разве не он первым перевёл нашу историю в плоскость расчёта и выгоды?

– Не пугайтесь, – мягко сказал Илья Сергеевич, заметив моё замешательство. – Мы не будем действовать грязными методами. Никаких угроз, шантажа или манипуляций. Просто дадим понять, что готовы идти до конца, со всеми вытекающими последствиями. И если он разумный человек, то предпочтёт компромисс.

Я кивнула, смутно представляя себе, как это будет выглядеть. Компромисс с человеком, который уже разрушил мою жизнь.

– Что насчёт дочери? – спросила я, переходя к тому, что беспокоило меня больше всего. – Катя категорически отказывается видеться с отцом. Называет его предателем. Но ей всего четырнадцать, и я не знаю, как суд…

– Суд обязательно учтёт мнение ребёнка её возраста, – серьёзно сказал адвокат. – Особенно если оно подкреплено заключением психолога. Я порекомендую хорошего детского психолога, специализирующегося на разводах. Не для терапии – для экспертизы, которую мы сможем представить в суде.

Я понимала, что это необходимо, но мысль о том, что Кате придётся снова и снова проговаривать свою боль, отвечать на вопросы чужих людей, рассказывать о предательстве отца… Это причиняло почти физическую боль.

– Это обязательно? – тихо спросила я. – Ей и так нелегко…

Илья Сергеевич посмотрел на меня с неожиданным сочувствием:

– К сожалению, да. Если мы хотим обеспечить ей возможность самой решать, видеться с отцом или нет. Иначе суд может обязать её к регулярным встречам, независимо от желания.

Я сглотнула. Нельзя допустить, чтобы Катю принуждали. Только не это.

– Хорошо, – наконец сказала я. – Дайте контакты специалиста.

Адвокат кивнул, выписывая информацию на листке бумаги.

– А теперь, – он поднял взгляд, – давайте обсудим финансовую сторону вопроса. Мои услуги…

Я напряглась. Вот она, главная проблема. Деньги. Точнее, их нехватка. После болезни мамы я всё ещё осваивалась с новой реальностью, где каждую копейку приходилось считать.

– Я должна предупредить, – начала я, стараясь говорить спокойно, – что сейчас моё материальное положение… нестабильно. Я работаю на полставке, большая часть зарплаты уходит на лечение мамы. И Андрей перестал давать деньги на содержание дочери, как только я отказалась менять квартиры.

К моему удивлению, лицо Ильи Сергеевича не изменилось. Никакого разочарования, пренебрежения или сомнения.

– Это именно то, чего я ожидал, – просто сказал он. – В таких случаях муж часто использует финансовое давление как метод принуждения к нужному ему решению. Неприятно, но предсказуемо.

Он помолчал, что-то обдумывая, а затем продолжил:

– У меня есть предложение. Мы можем договориться о поэтапной оплате. Минимальный аванс сейчас, остальное – после завершения процесса, в том числе из средств, которые мы отсудим. Это обычная практика для подобных случаев.

Я почувствовала, как напряжение, сковывавшее мои плечи, немного ослабло. Это было… неожиданно. Я приготовилась к отказу, к необходимости искать адвоката подешевле, не такого известного и успешного.

– Почему? – вырвалось у меня. – Почему вы готовы на такие условия?

Илья Сергеевич слегка улыбнулся. Не снисходительно, как улыбаются, совершая благотворительность, а… по-человечески. Просто и открыто.

– Потому что ваше дело выигрышное, – сказал он. – И интересное. Я вижу, что вы настроены решительно. Что у вас есть доказательства вашего вклада. И что ваш муж совершил ошибку, недооценив вас.

Он сделал паузу, а затем добавил чуть тише:

– И ещё потому, что справедливость иногда должна побеждать. Даже если для этого требуется небольшая отсрочка оплаты.

Что-то в его тоне, в его взгляде подсказывало, что за этими словами стоит собственная история. Может быть, он тоже когда-то был предан? Или видел, как предавали близких?

Я протянула руку, не совсем понимая, почему делаю это:

– Спасибо. Я… ценю ваш подход.

Его рукопожатие было твёрдым, уверенным. Ладонь сухая и тёплая – рука человека, который знает, что делает.

– Не благодарите раньше времени, – он улыбнулся, но глаза остались серьёзными. – Нам предстоит нелёгкий путь. Но я обещаю – мы будем бороться за каждый шаг, за каждое право. Ваше и вашей дочери.

Мы ещё долго обсуждали детали – какие документы собрать, что говорить Андрею, если он попытается связаться напрямую, как вести себя, если снова появится Ирина… Илья Сергеевич был методичен, тщателен, предусматривал все варианты.

Когда я, наконец, вышла из кабинета, на улице уже смеркалось. Я стояла на ступенях старинного особняка, глядя на зажигающиеся в окнах огни, и впервые за эти долгие дни чувствовала что-то, похожее на надежду.

Эта надежда не была яркой, ослепляющей. Скорее, тихой, упрямой, как первый росток, пробивающийся сквозь асфальт. Хрупкий, но несгибаемый.

Появилась почва под ногами. Опора. План. Илья Сергеевич с его спокойной уверенностью и профессионализмом словно дал мне карту местности, по которой предстояло идти – опасной, коварной, но всё же преодолимой.

Зазвонил телефон. «Мама» высветилось на экране.

– Да, мам?

– Оленька, как всё прошло? – голос матери звучал взволнованно. – Он взялся за дело?

– Да, – я невольно улыбнулась, ощущая, как груз последних недель становится чуть легче. – Он взялся. И знаешь что? Он считает, что у нас хорошие шансы.

– Конечно, хорошие! – возмущённо фыркнула мама. – Ты вложила в эту семью годы жизни, свою долю от бабушкиной квартиры, растила дочь, ухаживала за мной, не бросила работу. А он… Ну да ладно, что сделано, то сделано. Главное, что теперь у тебя есть поддержка. Профессиональная.

Я шла по вечерней улице, слушая мамин голос в трубке, наблюдая за спешащими по своим делам людьми, и думала: вот она, моя жизнь. Не идеальная, не такая, о какой мечтала, но моя. И никто – ни Андрей, ни его беременная Ирина – не имеют права отнимать у меня то, что я строила годами, что заслужила своим трудом, своей любовью, своей верностью.