Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние

Когда через несколько часов забрезжил рассвет, бойцы оперативной группы «Смит» (это громкое название маленькому подразделению дали в штабе в Токио), моргая и бестолково перетаптываясь спросонок, попытались оглядеть окрестности с занятых позиций. Они находились чуть южнее сувонского аэродрома, в трех милях к северу от городка под названием Осан. Мало-помалу глаза начали выхватывать из общей массы знакомые лица: вот сам Смит по прозвищу Брэд, худощавый тридцатичетырехлетний выпускник Вест-Пойнта, во время Второй мировой воевавший на Тихом океане, а вот помощник командира Мамочка Мартайн – требует слегка перекроить позиции, занятые в темноте. Майор Флойд Мартайн, родом из Нью-Йорка, с 1926 года служил в национальной гвардии, потом в 1940 году его призвали на действительную службу – войну он провел на Аляске. Злопыхатели считали Мартайна чем-то вроде суетливой старухи, отсюда и прозвище. Но он действительно заботился о своих бойцах, и многие по-настоящему его за это любили. Капрал Эзра Берк был сыном рабочего лесопилки из Миссисипи – после призыва он успел поучаствовать в боях под самый занавес тихоокеанской кампании, а потом остался в Японии – вкушать хмельную радость оккупационной службы. Кроме Берка в подразделении было еще много южан – парней, которым в родных городках конца сороковых не светили ни такие выплаты, ни такая сладкая жизнь, как в оккупационных частях армии Макартура. Теперь капрал Берк, будучи санитаром, раскладывал полевые медицинские комплекты в лощине за позициями батальона. Они рассчитывали провести неделю в Корее, разобраться с гуками[5], а затем вернуться в Японию. Теперь, на пятый день, уверенности в отношении расписания у них поубавилось.

Лейтенант Карл Бернард, двадцатичетырехлетний техасец, во время Второй мировой служил по контракту в морской пехоте. Быстро заскучав на гражданке после окончания войны, он завербовался в 82-ю воздушно-десантную дивизию и в 1949 году был назначен в 24-ю. Когда разразился Корейский кризис, Бернард, как один из немногих в этой дивизии, прошедших воздушно-десантную подготовку, провел несколько дней на японском аэродроме, надзирая за погрузкой транспорта. Теперь его поставили командовать 2-м взводом роты B, в которой он не знал пока никого, поскольку в батальон прибыл всего два часа назад.

Капрал Роберт Фаунтин из взвода связи наблюдал, как полковник Смит рассматривает в бинокль столбы черного дыма на горизонте, накинув на плечи армейское одеяло. Ни дать ни взять индейский вождь, подумал Фаунтин. Самого же Фаунтина – девятнадцатилетнего парня с фермы в Мейконе (Джорджия) – больше всего беспокоило, выдержат ли телефонные провода: мотаные-перемотаные, их столько раз тянули и наращивали на маневрах в Японии. Теперь же они стали главным средством связи для батальона: большинство радиопередатчиков под дождем вышло из строя. О событиях предшествующих дней Фаунтин уже не знал, что и думать. Он пошел в армию в шестнадцать: родители в разводе, работу дома не найдешь, он просто не видел, куда еще податься. Сражения его, в общем-то, не прельщали. На самолете он, как и многие другие бойцы, первый раз в жизни полетел во время переброски в Корею. За проведенные здесь несколько дней их обстреляли с налетевших, как они были уверены, северокорейских Яков, но потом выяснилось, что с австралийских «Мустангов». На их глазах взорвался поезд с боеприпасами, на их глазах южнокорейский офицер без всяких объяснений поставил одного из своих бойцов на колени и убил выстрелом в затылок. Якобы идущие на них танки противника оказались дружественными гусеничными тракторами. Из Японии Фаунтин с однополчанами улетали уверенные, что это дней на пять: «Да гуки только услышат, кто мы, тут же побросают оружие и разбегутся по домам». Всю одежду, вещи, деньги они оставили в казарме. Однако за эти дни шапкозакидательские речи поутихли. Фаунтин съел банку холодного сухпайка и спросил, не осталось ли у кого воды во фляге. Он промок, продрог и ничего не понимал.

В семь утра с небольшим сержант Лорен Чеймберс из роты B позвал командира своего взвода: «Лейтенант, посмотрите! Очуметь, а?» По открытой равнине со стороны Сувона на них двигалась колонна из восьми танков темно-зеленого цвета. «Что это?» – спросил лейтенант Дэй. «Это Т-34, сэр, – ответил сержант. – И вряд ли они ползут к нам с миром». Сонную одурь у бойцов как рукой сняло – возбужденно тараторя, они впервые смотрели на противника. Офицеры поспешили вперед – убедиться, что угроза не мнимая. Капитан Дэшнер, командующий ротой B, сказал: «Давайте ударим по ним артиллерией»[6]. Передовой артиллерийский наблюдатель 58-го дивизиона полевой артиллерии включил шлемофон. Через несколько минут на рисовые поля начали сыпаться снаряды, но танки продолжали наступать. Бронебойность у орудий 58-го дивизиона была ничтожная.

Лейтенант Филипп Дэй с одним из двух имевшихся в батальоне расчетов 75-миллиметровых безоткатных орудий вытащили свою неповоротливую махину на позицию над дорогой и выстрелили. По неопытности они разместились на переднем скате. Снаряд не нанес врагу видимого урона, зато зверская отдача, сотрясшая холм, взметнула фонтан грязи, которая погребла под собой расчет и залепила орудие. Пришлось срочно разбирать и чистить.

Тем временем на дороге лейтенант Олли Коннорс сжимал ручную 2,36-дюймовую базуку – один из главных видов противотанкового оружия, которым располагало подразделение. Серьезный изъян гранаты этого калибра – неспособность пробить основную броню большинства танков – был хорошо известен еще в 1945 году. Тем не менее появившиеся за прошедшие пять лет усовершенствованные более мощные 3,5-дюймовые базуки в дальневосточную армию Макартура не поставлялись. Когда первый Т-34 прогрохотал к узкому проему между американскими позициями, Коннорс вскинул базуку и выстрелил. Корпус танка осветился всполохом взрыва. Но Т-34, наверное самому выдающемуся танку Второй мировой, не утратившему еще своей грозной мощи, этот взрыв был как слону дробина. Он с ревом промчался через проем и понесся по дороге к артиллерийскому рубежу американцев. За ним потянулись другие. Коннорс, проявляя необычайную отвагу, стрелял по ним снова и снова – с близкого расстояния, всего выпустив двадцать две гранаты. Один танк остановился – кажется, у него сорвало гусеницу, – но отстреливался он по-прежнему исправно: и из пушки, и из спаренного с ней пулемета. Остальные скрылись из глаз, громыхая по направлению к Осану, а через несколько минут показался идущий за ними следом еще один бронированный взвод. У единственной 105-миллиметровой гаубицы американцев имелось несколько бронебойных боеприпасов, одним из которых удалось наконец подбить очередной громыхающий мимо Т-34 – он остановился и загорелся. Выскочивший из башни танкист выстрелил на бегу из автомата. Этой первой очередью, которую успел сделать коммунист, прежде чем подбили его самого, он оказал одному из артиллеристов сомнительную честь стать первым американским солдатом, погибшим в Корее в результате действий противника. Безоткатное орудие лейтенанта Дэя снова начало стрелять, но вспышка делала его легкой мишенью. Удар 85-миллиметрового танкового снаряда заставил его замолчать: Дэя контузило взрывом, из ушей хлынула кровь. В промежутке с 7 до 9:30 утра через «отсечную позицию» оперативной группы «Смит» прокатилось около тридцати северокорейских танков, убив или ранив снарядами и пулеметным огнем около двадцати защитников. Придумать, как их остановить, американцы не могли.

Около одиннадцати утра на дороге показалась идущая с севера длинная колонна грузовиков с еще тремя танками во главе. Они встали бампер к бамперу, и из них хлынула пехота, мгновенно рассыпавшаяся по стелющимся на запад и восток от дороги рисовым полям. Некоторые гимнастерки горчичного цвета начали двигаться в сторону американских позиций под беспорядочным огнем минометов и стрелкового оружия. Другие терпеливо подбирались к флангам. Поскольку линия фронта у оперативной группы «Смит» составляла всего триста пятьдесят метров и больше никаких пехотных подразделений на многие километры от этой линии у американцев не было, исход этого боя стал очевиден и предрешен моментально. С каждым часом со стороны коммунистов нарастал огонь, а на стороне американцев росли потери. Полковник Смит вызвал офицеров роты С, дислоцировавшейся к западу от дороги, на командный пункт и приказал сосредоточить все силы на круглом плацдарме с восточной стороны. Около ста пятидесяти бойцов роты «Чарли» повзводно покинули позиции, прошли колонной по одному к дороге, вскарабкались, продираясь сквозь кустарник, на склон с противоположной стороны и принялись как могли рыть стрелковые ячейки и оборудовать огневые позиции.

Выбор у Смита был незавидный. Его подразделению мало что удавалось там, где оно стояло. Но если принять решение немедленно оставить позиции, погрузить бойцов в уцелевшие грузовики и двинуться на юг, то рано или поздно колонна наткнется на укатившие туда танки коммунистов. Так что со своими немногочисленными силами Смит ничего не добьется, если покинет высоту и пойдет в контрнаступление на вражескую пехоту. Однако оставаясь на месте, он не дождется ни подкрепления, ни передышки. Положение сложилось парадоксальное. На дворе 1950 год, Америку с ее буйным экономическим ростом, атомной бомбой и наследием победы во Второй мировой воспринимают как величайшую державу мира, превосходящую могуществом Римскую империю на пике расцвета или Британскую империю образца предшествующего столетия. И тем не менее сейчас на корейских холмах первыми представителями военной мощи Соединенных Штатов, призванными дать отпор коммунистической агрессии, оказались бойцы недоукомплектованного пехотного батальона, который вот-вот должны были стереть с лица земли. Все B-29 на авиабазах США, все американские дивизии в Европе, все флотилии ВМС США от Тайваньского пролива до Средиземного моря ничем не могли помочь бьющейся в одиночку оперативной группе «Смит». Для командования в Токио и Вашингтоне, полагавшего, что одного присутствия этого символа американской мощи хватит, чтобы обратить северокорейцев в бегство, удар оказался сокрушительным. В дальнейшем допросы северокорейских офицеров показали, что столкновение их 4-й дивизии с оперативной группой «Смит» позволило им составить первое впечатление об американской интервенции, которая стала для них неожиданностью. Между тем непосредственных участников столкновения на дороге Осан – Сувон политические последствия не волновали. Коммунисты пустили в ход минометы, и довольно успешно. У американцев заканчивались боеприпасы к стрелковому оружию, пока бойцы из последних сил карабкались по скользким тропкам, протоптанным в грязи, волоча к передовым позициям ящики и стальные коробки. Ниже по склону между валунами неумолимо ширились ряды раненых, вокруг которых суетились медики, но без крови для переливания они мало что могли сделать. Капитан Ричард Дэшнер, ветеран Второй мировой, техасец, командовавший ротой С, бросил майору Мартайну: «Нужно валить отсюда!» Командующий штабной ротой лейтенант Бертхофф согласился. Сначала Смит заявил, что немедленного отступления не будет. Но усилившийся огонь по флангам заставил его передумать. «Кажется, иначе никак», – сказал он офицерам. «Возможно, я буду сожалеть об этом решении до конца своих дней», – добавил он горестно. Первой предстояло сняться роте С. Через считаные минуты ее бойцы уже катились с тыльной стороны позиций на лежащие внизу рисовые поля, спотыкаясь и на чем свет стоит кляня вонищу и вражеский огонь. О том, чтобы уходить по дороге, не могло быть и речи – ее поливали пулеметным огнем покуда хватало глаз. Оставалось только пробираться по полям, балансируя между канавами, а потом драпать проселочными дорогами до встречи с дружественными войсками.

Вот тогда, во время отступления, вылезли наружу все слабые места оперативной группы «Смит» как боевого формирования. Нет военного маневра более показательного, чем отход в боевой обстановке. Американские солдаты изнежились за годы пренебрежения вооруженными силами со стороны государства и недостаточной подготовки, растерялись на поле боя и пришли в ужас от изоляции, в которой оказались. Увидев спускающихся по склону бойцов, остальные поспешили за ними, боясь, что их бросят. «Каждый спасался как мог, – говорит лейтенант Дэй. – По мере того как мы оставляли позиции, потери росли. ‹…› Куда ни взгляни, все падали один за другим. Вокруг рвались минометные мины. Одному из парней жахнуло прямо в живот. К нему кинулся мой взводный сержант Харви Ванн. Я поспешил за ним. “Нет, этот точно не жилец, лейтенант”. Боже, как он выл и стонал, этот парень! А я ничего не мог сделать, только погладить по голове и сказать: “Держись!” Другому взводному сержанту заехало по горлу, он начал кашлять кровью. Я думал, точно крышка… ‹…› Остаток дня он зажимал себе порванное горло обеими руками. Но выжил, тоже выжил»[7]. Отступая, американцы бросали оружие и технику, некоторые скидывали даже шлемы, ботинки, личное оружие. О взаимодействии быстро забыли. Путь отступления усеивали следы поспешного беспорядочного бегства. Поодиночке, по двое, группками американцы пробирались на юг по полям.

В роте С, покинувшей позиции первой, со сплоченностью оказалось получше, чем в роте В. Спустя два дня изнурительного марша капитан Дэшнер добрался до Тэджона, сохранив под командованием больше половины своих людей. Флойд Мартайн с подручными на батальонном командном пункте попытались сжечь конфиденциальные бумаги, однако документы отсырели и не загорались. Тогда они выкопали яму, зарыли их в ней и пошли вдоль железнодорожных путей на юг. Через несколько часов крошечный отряд Мартайна увидел грузовики и кинулся в укрытие. Но грузовики, к неимоверному облегчению отряда, оказались американскими – они везли артиллеристов (которые даже не попытались вытащить орудия с позиций и предпочли их взорвать, к ярости некоторых офицеров) и самого полковника Смита. Дальше они всю ночь играли в изматывающие смертельные прятки с вражескими танками, пока не доехали до позиций 34-го пехотного полка в Ансоне. Капрал Роберт Фаунтин приказа отступать не слышал – он просто увидел хлынувший вниз поток бойцов, крикнул: «Что происходит?» – и, услышав в ответ: «Отступаем!» – присоединился к ним. Он пробрался мимо американца, который сидел, опираясь спиной на земляной вал, – мертвого и уже коченеющего. А потом вдруг столкнулся лицом к лицу с двумя выскочившими из подбитого танка северокорейцами. Одного застрелил идущий за ним следом, сам Фаунтин застрелил другого, бросившегося к дому. После этого Фаунтин долго плюхал по заливным полям под пулеметным огнем с оставленных батальоном позиций. В лесу ему повстречалась группа из шестнадцати соотечественников. Он достал нож и срезал верхушки армейских ботинок, чтобы вылить из них воду. Два сержанта построили образовавшийся отряд, и все пустились в путь снова, пытаясь вместе тащить раненых. Один из бойцов, американец японского происхождения, был ранен в живот – его в итоге оставили умирать в брошенной деревне, до которой они доковыляли. Фаунтин нашел турнепс и сгрыз его сырым. И еще много часов они шли в темноте за отрядом южнокорейских солдат, на который наткнулись. Немного поспать удалось на корейском командном пункте в здании школы. А потом кто-то крикнул: «Танки!» Американцы набились в грузовик, проехали несколько миль, грузовик угодил в кювет и там застрял. Пришлось снова топать пешком, пока наконец они не очутились на позициях 34-го пехотного.

Лейтенант Карл Бернард все еще находился на холме со своим взводом роты В, когда огонь по противнику с остальных американских позиций начал ощутимо слабеть. Лейтенант послал связного узнать, в чем дело. Тот вернулся через несколько минут изрядно ошарашенный и доложил: «Они все ушли!» От командования и управления к этому этапу боя осталось одно название. Бернард, у которого лицо и руки были изранены гранатными осколками, поспешил тоже ретироваться со своими людьми по примеру остальных. У подножия холма они обнаружили санитаров, которые все еще возились с многочисленными ранеными. Всех, кто хоть как-то мог передвигаться, взвод Бернарда забрал с собой, а прочих оставили, обрекая на плен. Лейтенант поделил уцелевших бойцов своего взвода на два отряда – один он отправил с рядовым, который прежде проводил разведку, а второй повел сам. Компаса у него не было, но в брошенной школе он нашел ученический атлас и, выдрав оттуда страницу с Кореей, использовал ее для навигации. В следующие несколько часов его отряд не раз наталкивался на вражеские танки. Чтобы везти раненого сержанта, Бернард выменял у одного старого корейца тачку, отдав золотые часы «Лонжин», которые выиграл в покер на корабле, когда плыл из Сан-Франциско в Японию.

Эзра Берк спустился с холма с четырьмя медиками из своей бригады, двумя лежачими ранеными на носилках и одним ходячим. Продвигались они, учитывая раненых, медленно и трудно, постоянно останавливаясь и оглядываясь в надежде, что от преследователей все же удалось оторваться. Но до самого вечера они видели только колонны северокорейцев, следующих за ними по пятам, словно тень. В конце концов они решили разделиться. Берк с двумя другими медиками направился на юго-запад. Они промокли насквозь, выбились из сил и, самое главное, отчаянно хотели воссоединиться со своим подразделением и офицерами – да хоть с кем-нибудь, кто объяснил бы им, куда двигаться и что делать. До рассвета они жались друг к другу в темноте, а с первыми лучами солнца зашагали снова. На холме над Пхёнтхэком они встретили лейтенанта Бернарда с его отрядом из семи человек и дальше пробирались на юг вместе. Днем в основном прятались, передвигались по ночам. Окончательно оголодав, они отважились прокрасться в деревню и выменять на вещи несколько картофелин у местной жительницы. Там им попалось двое корейских солдат, и американцы пристроились было идти с ними, но заговоривший с этими двумя южнокорейский лейтенант сразу распознал в них коммунистов. Парочка пустилась бежать через рисовое поле – Берк выстрелил им вслед из карабина и промахнулся. Однако до леса они добежать не успели: Бернард уложил их выстрелами из браунинга.

До американских позиций они добрались 10 июля, через пять дней после сражения в Осане – изможденные, с безобразно опухшими ногами. На следующий день у Берка случилась почечная колика, и его эвакуировали самолетом из Тэджона в Осаку. Карл Бернард провел несколько мучительных часов в полевом госпитале, где ему извлекли из рук и лица осколки гранаты. После этого он целый день проспал беспробудным сном человека, выжатого до капли.

Примерно так же целую неделю после того боя в Осане просачивалась к своим основная часть оперативной группы «Смит». На перекличке насчитали 185 бойцов. Кто-то добирался с приключениями эпического размаха, например сержант Уильям Смит, который приплыл на рыбачьей лодке лишь две недели спустя. Лейтенант Коннорс, расстрелявший из базуки танки, получил «Серебряную звезду» за храбрость. По официальным данным, оперативная группа «Смит» потеряла в битве за Осан 155 человек. К моменту возвращения они обнаружили, что все промахи, которые они допустили 5 июля, меркнут перед откровенным позором, который пришлось пережить другим подразделениям 24-й дивизии в первые дни войны, когда северокорейские захватчики сметали все на своем пути в кровавом марше на юг. И все это из-за внезапного решения Соединенных Штатов ввязаться в самую неожиданную войну в самом непредсказуемом месте и в самой неблагоприятной для этого обстановке. Знали бы бойцы оперативной группы «Смит» на той дороге к югу от Сувона 5 июля, что наносят первый вооруженный удар от лица новой мировой силы – Организации Объединенных Наций, возможно, этот нелепый, сумбурный, почти жалкий бой показался бы им более доблестным. А может быть, наоборот, еще более непостижимым.

Глава 1

Корни трагедии

История знает не так много случаев, когда какая-либо страна внезапно выходила из тени и оказывалась в центре мировых событий, как это случилось с Кореей. Первый значимый контакт Запада со Страной утренней свежести произошел сентябрьским утром 1945 года, когда передовой отряд американской армии в полном боевом снаряжении высадился в западной гавани Инчхона, где его встретила делегация японских официальных лиц во фраках и цилиндрах. Так началась операция «Черный список номер сорок» – оккупация Южной Кореи Соединенными Штатами.

Инчхон предстал перед первыми вступившими в него американскими офицерами напуганным, не знающим, чего ждать, и наглухо закрытым. Порыскав по пустынным улицам, где лишь краем глаза можно было выхватить лица местных, украдкой подглядывающих за освободителями из окон и из-за углов, они набрели на одинокий китайский ресторанчик с объявлением «Добро пожаловать, США». Дальше, начиная с того момента, как они погрузились в поезд на Сеул, их везде встречали с нескрываемым ликованием. В каждой деревне, которую они проезжали, у путей собиралась небольшая толпа местных и радостно размахивала флагами. От сеульского вокзала они намеревались доехать до пункта назначения – городского почтамта – на грузовике, но по прибытии передумали и решили пойти пешком. Каково же было изумление американцев, когда их окружила праздничная толпа бурно радующихся корейцев: они заполонили все улицы и переулки, забирались на повозки, высовывались из окон, облепляли крыши. Американцы не знали, что и думать. Они и представить себе не могли, что означало для народа этого всеми забытого полуострова окончание войны с Японией[8].

На всем протяжении своей истории вплоть до конца XIX века Корея была преимущественно сельскохозяйственной страной, стремившейся жить в изоляции[9] от остального мира, и это ей хорошо удавалось. С 1392 года в стране правила династия Ли, но в XVI веке она пережила два крупных вторжения со стороны Японии. Когда японцы ушли, Корея вернулась к суровому традиционному укладу – она мерзла до костей зимой и жарилась на солнцепеке летом, правящие кланы из поколения в поколение враждовали друг с другом. По конфуцианскому канону, согласно которому внешняя политика считалась продолжением внутрисемейных отношений, Корея исторически хранила верность Китаю, своему «старшему брату». До 1876 года свою ближайшую соседку Японию она считала дружественной ровней. Но в начале января того года на волне экспансионистской политики, которая будет двигать Японией следующие семьдесят лет, Токио отправил в Корею военный отряд, чтобы «заключить договор о дружбе и торговом сотрудничестве». И после короткой и безуспешной попытки сопротивления 26 февраля корейцы этот договор подписали. Он обязывал Корею открыть свои порты для Японии, а ее граждан наделял экстерриториальными правами[10].

Уязвленные корейцы стали советоваться с другими соседями, как сбросить с себя это унизительное иго. Китайцы посоветовали договориться с какой-нибудь из западных держав, «которая послужит противоядием», лучше с Америкой, поскольку та вроде бы не имела никаких территориальных притязаний к материковой Азии. Двадцать второго мая 1882 года Корея подписала с Соединенными Штатами договор о «дружбе и торговле». Как выразился один американский историк, ведущий специалист по тому периоду, в результате «Корея оказалась в океане интриг, над которыми была не властна». Разъяренные японцы теперь все больше вмешивались во внутрикорейскую междоусобную борьбу. Интерес проявляла и Британия, желающая сохранить статус Китая как «старшего брата» Кореи, чтобы противостоять влиянию России на Дальнем Востоке. К 1893 году Корея последовательно подписала серию договоров о торговле со всеми крупными европейскими государствами. Японцы четко определили свою цель: министр иностранных дел Японии открыто заявил, что Корею «нужно нанести на японскую карту». Понимания у Токио не было только в одном: как этого добиться без противоборства с какой-нибудь из великих держав.

Проблему решил Китай. Все более грубое вмешательство Пекина в корейские дела, его притязания на определенную власть над Сеулом вызвали волну антикитайских настроений и всплеск расположения к японцам, которые теперь могли рассчитывать на поддержку хотя бы части корейского народа. В 1894 году Япония решила ковать железо, пока горячо, и высадила в Корее свои войска. Сеульское правительство в смятении и панике попросило Пекин помочь подавить вспыхнувшее восстание[11] военной силой. Японцы в ответ двинули морскую пехоту прямо на столицу. Корейские власти, окончательно и безнадежно загнанные в угол, стали умолять обоих соседей уйти. Но японцы почуяли запах победы. Они прислали дополнительный контингент.

Последние годы номинальной независимости Кореи приобрели черты опереточного абсурда. Власти, неискушенные ни в дипломатии, ни в современной силовой политике, дергались и барахтались в сетях, которые опутывали их все туже и туже. Китай признал свою неспособность дать японцам военный отпор в Корее. Токио держал местные власти за горло, все крепче сжимая хватку, пока в 1896 году король не сделал попытку вырваться, укрывшись в российской миссии в Сеуле. Там, в убежище, король издал указы о казни всех своих прояпонски настроенных министров. Японцы временно отступили.