Круассан с любовью

Повернув голову к Ахмету, я даже не смогла разозлиться на него за то, что он уставился на Ясмин. Черт, да еще бы нет! Будь у меня выбор, я бы тоже предпочла не неряху в трауре, а модель. Мы с Ясмин были полными противоположностями. Если я – черное, то она – белое; хотя в данном случае – скорее, розовое, радужное, полный спектр цветов. А от меня можно ждать в самом лучшем случае серого.

– Доброе утро, Ахмет. Как дела? – спросила Ясмин.

Ее голос полнился радостью, как у ребенка, который нашел конфету. Уже одно то, что она могла обращаться к Ахмету по имени, заслуживало зависти!

– Все хорошо, Ясмин, спасибо.

Если стоишь в пекарне в июне, и из уст мужчины, в которого ты влюблена, звучит имя девушки, которая выглядит словно с обложки журнала, легко почувствовать, как тебя окатывает холодом Северного полюса!

Дальнейшему их разговору помешал Хюсейн-аби, подошедший с огромным караваем трабзонского хлеба. Воспользовавшись тем, что внимание переключилось на него, я поспешила выйти из пекарни, пока не схлопотала гипотермию.

Сперва я шагала торопливо, но, решив, что ушла достаточно далеко, замедлилась. Но через несколько секунд, услышав эхо чужих шагов, преследующих мои, обернулась. Ахмет бежал ко мне с хлебом, похожим на колесо. Запыхавшийся, он притормозил рядом со мной:

– В детстве ты тоже быстро ходила. Приходилось поднажать, чтобы догнать тебя.

Я улыбнулась, хоть и вяло. Меня уже утомили эти скачки собственного настроения в зависимости от того, что он скажет или не скажет. Молча я глядела на Ахмета, гадая, зачем он меня догнал, и он, удерживая одной рукой огромный каравай, другой протянул мне маленький пакетик.

– Не хочу снова быть обруганным за то, что не выполнил свой долг, – сказал он.

Я робко взяла пакет. Пряча смущение, принялась закладывать прядь волос за ухо.

– Ты был не обязан, Ахмет-аби, Эрва вчера пошутила. – Мой голос звучал не громче шепота.

Он улыбнулся:

– Я это сделал не потому, что чувствовал себя обязанным. Мне нравится наблюдать за выражением твоего лица, когда ты открываешь пакет.

Всего одно предложение – и я опять переношусь из Арктики в Сахару… Но я не успела насладиться счастьем: голос позади нас поднял в раскаленной пустыне песчаную бурю.

– Ахмет…

Снова Ясмин и ее сладенький, как сахарная пудра, тон!

Блондинка уже шагала к нам с хлебным пакетом в руке. Она приближалась неторопливо, давая мне время осознать, что сама я даже через миллион лет не смогу вышагивать так грациозно. Светлые волосы под лучами восходящего солнца казались золотыми. А мои черные, крепко стянутые на макушке, – пыльными. Ладно, я выше ее и такая же стройная, но почему-то ей удается выпячивать свою женственность, даже когда она просто идет по улице. Я-то шаркаю ногами в своих белых кроссовках, как детсадовец.

Подойдя, Ясмин стала лицом к Ахмету, как бы стараясь исключить меня из разговора. Как девчонка, которая хочет отомстить за все те случаи, когда ее не брали в игру. Естественно, я мигом почувствовала себя лишней.

– Ты так быстро вышел из пекарни, что я не успела спросить. Твоя мама вчера вечером сказала, что ты хотел поговорить со мной. У тебя есть время? Можем пообщаться сейчас.

Ахмет на мгновение нахмурился, как будто не мог вспомнить, на какую это тему хотел с ней пообщаться. Потом, видимо, сообразил и, покосившись на Ясмин, начал:

– Да, моя мама упоминала – думаю, ты говоришь о… Э-э-э…

Я перебила:

– Оставлю вас наедине. Дома ждут хлеба.

Еще не договорив, я развернулась и зашагала к дому. И по дороге представляла этих двоих в самых тесных отношениях, – словно нарочно стараясь сделать себе побольней. Перед моими глазами то и дело всплывали картинки – Ясмин и Ахмет болтают друг с другом, Ясмин и Ахмет смеются… Не будь мне стыдно перед соседями, я бы сейчас ревела, как маленькая.

Когда я подошла к дому, Эрва стояла у своей открытой двери – видно, кого-то ждала. Эта девчонка редко вылезала из теплой постели в такое время без крайней нужды. Ее сонный взгляд наткнулся на мой, и Эрва сделала несколько шагов вперед.

При взгляде на нее расплакаться захотелось еще сильнее. Если бы я могла рассказать ей о буре, бушующей внутри меня… Но я не могла, поэтому просто быстро пошла навстречу. Вид у меня, должно быть, был тот еще, потому что Эрва кинулась ко мне, и где-то посреди сада мы обнялись, как влюбленные после долгой разлуки.

Эрва взяла мое лицо в ладони, повернула к себе и с тревогой спросила:

– Ты в порядке?

Я кивнула.

– Результаты объявили и у тебя низкий балл?

Я помотала головой.

– Так что тогда стряслось? Не пугай меня!

Я горько улыбнулась:

– Соскучилась по тебе со вчерашнего дня.

Подруга улыбнулась и крепко обняла меня. А я и так чувствовала себя достаточно виноватой за то, что не рассказываю ей о своих чувствах к ее брату, так что не хотела, чтобы между нами были какие-то еще секреты.

– Эрва, э-э-э… Я кое-что сделала.

Эрва распахнула глаза. Втянула воздух так шумно, как будто ей в голову пришло самое страшное.

– Что ты сделала, Сахра? Убила кого-то? Слушай, успокойся, не паникуй: мой брат подготовит для тебя хорошую защиту, не бойся, он тебя вытащит…

Я зажала ей рот рукой, списав эту чушь на то, что она еще толком не проснулась:

– Не глупи, Эрва, какое еще «убила»! Пойдем к нам. Позавтракаем, и я расскажу тебе, что произошло.

Я потащила подругу к себе, не обращая внимания на ее розовые домашние тапочки. Когда мы перешли в наш сад, я непроизвольно бросила взгляд в дальний конец улицы. Ахмета все еще не было видно. Видимо, их с Ясмин беседа проходит даже лучше, чем в моем воображении. Вот зараза!

Мы быстро позавтракали. Папа ушел на работу, а на кухне начала хлопотать мама, так что мы перебрались ко мне в комнату и плотно закрыли дверь. Эрва, более-менее угомонившись, устроилась на моей кровати, как птичка на жердочке, и с любопытством ждала, что я расскажу. За завтраком она, не в силах утерпеть, то и дело шептала мне на ухо разные предположения – убийство было еще самым безобидным.

Только я открыла рот, как она перебила:

– Погоди, последний вариант: ты провела ночь с каким-то незнакомцем, предаваясь запретной страсти?

Я нацелилась тарелкой с печеньем ей в голову, и Эрва прикрылась подушкой с колен. Последние десять минут все ее гипотезы имели отношение к сексу. В конце концов она все же угомонилась и перестала хихикать:

– Ладно, сдаюсь.

Я села напротив нее:

– Помнишь, из большого конверта от издательства выпало два письма, и мы не прочитали синее?

Эрва сдвинула брови. На то, чтобы вспомнить, ей понадобилось примерно десять секунд, после чего я продолжила:

– Так вот, в синем конверте было анонимное письмо.

– Что-о-о-о?!

Я попыталась заглушить этот вопль подушкой, но тщетно. Когда Эрве требовалось выплеснуть эмоции, ее рот раскрывался так широко, что еще немного – и уголки губ могли сойтись на затылке.

Худо-бедно успокоившись, она спросила:

– Ну и что этот аноним написал?

– Сказал, что не согласен с некоторыми моментами в моем тексте, и высказал собственную точку зрения.

– О-о… Ух как же интересно! А ты что сделала?

Я недовольно скривила губы:

– В том-то и проблема. Ты же знаешь, я не люблю, когда кто-то тычет мне, что и как делать. Я выбесилась, написала ответ и, не успев передумать, отправила, причем самой быстрой почтой. К вечеру мое письмо будет у него.

Эрва, вопреки моим ожиданиям, слушала с огромным удовольствием. Когда я рассказала, как мой адресат подписался, она еще больше развеселилась:

– Счастливая бабочка, значит? Хм… Это многое проясняет, – рассуждала она, расхаживая по комнате с видом следователя и потирая пальцем подбородок. – Если прикинуть, кто это – мужчина или женщина, – то после того, что ты сказала, логичнее предположить, что женщина. Ясное дело: какой мужчина назовется бабочкой?

Хотя было очевидно, что она развлекается, я принялась спорить:

– Необязательно. Он же использовал это имя как отсылку к теме, о которой писал.

– Ладно-ладно, но эта Развеселая бабочка тут неспроста!

– Счастливая!

– Неважно… Ну и что, ты считаешь, она снова напишет?

Я думала сразу сказать «нет», но собственный язык меня удивил. По необъяснимым причинам он не поворачивался в нужную сторону.

– Не напишет – разве что он идиот. Мое письмо было довольно резким. Думаю, он не ответит.

Эрва с разочарованием плюхнулась на мою кровать:

– Жаль. На самом деле, это могло бы быть довольно романтично.

Я закатила глаза, а подруга рассмеялась. Потом вспомнила что-то и быстро вскочила с кровати:

– Совсем из головы вылетело! Я ведь на самом-то деле ждала Ахмета, когда ты пришла. У нас с ним было дело. Он, наверное, вернулся домой, не нашел меня и теперь волнуется.

Я раздраженно пробормотала сквозь зубы, изо всех сил стиснув в кулаке шариковую ручку:

– В последний раз, когда я видела его полчаса назад, он болтал с Ясмин у пекарни и ничуть не волновался.

Глаза Эрвы загорелись:

– Правда? Тогда мне нужно срочно вернуться домой и допросить его. Мама будет в восторге. Они с Ясмин долго разговаривали на поминках. Со вчерашнего дня она только и твердит: «Мне очень понравилась эта девушка». Она, правда, говорила, что Ахмет-аби не очень заинтересовался, но, видно, теперь передумал.

После того как Эрва, посмеиваясь, вышла из моей комнаты, мне захотелось залезть под одеяло и заорать. Я снова схватилась за книгу, но не могла сосредоточиться. Перечитывала одни и те же предложения снова и снова и все равно не соображала, о чем в них говорится. И каждый раз, когда приходилось начинать страницу заново, я вставала и проверяла из окна, не вернулся ли Ахмет. Пусть даже я пропущу его возвращение – мне хотелось увидеть, как он снова уходит из дома на работу, чтобы успокоиться.

Когда я наконец сдалась, уже стемнело, а осилила я только пятьдесят страниц. После ужина снова вышла в сад, и мама опять сунула мне в руки пакет с мусором, чтобы я не скучала в одиночестве. Я со злостью швырнула пакет в мусорный бак на заднем дворе. И, оборачиваясь, подскочила на месте.

– До сих пор ненавидишь выносить мусор, да?

Я держалась за сердце, а владелец голоса улыбался, как ни в чем не бывало.

– Я тебя напугал?

Поднеся большой палец к передним зубам, я надавила на нёбо. Так всегда делала мама, когда пугалась. Хоть это и глупо, но успокаивает – правда, не представляю, каким образом.

Однако дурацкий вопрос требовал ответа.

– Не видно, что ли?

Не слишком-то вежливо. Но я действительно испугалась! Ростом он выше среднего, а крепкое телосложение в темноте вполне может и нагнать страху. А Ахмет стоял и знай себе улыбался:

– И это говорит мне девчонка, которая пряталась в мусорном контейнере, чтобы выскакивать оттуда и пугать прохожих?

Сама того не желая, я тоже улыбнулась. В детстве я действительно не была пай-девочкой.

– Сакине-тейзэ с третьей улицы считала, что это по твоей вине у нее герпес на губе выскочил.

Теперь я рассмеялась в голос:

– Ой, да она считала, что та веснушчатая женщина с Седьмой улицы по моей вине ребенка потеряла. Как же ее звали…

Он, не задумываясь, выпалил:

– Филиз, – и сам расхохотался.

На этот раз я, не стесняясь, присоединилась к нему, но, когда наш смех стих, вновь испытала смущение. Принялась возиться с прядью волос, упавшей на лицо, в то время как Ахмет, засунув обе руки в карманы, перекатывался с носка на пятку. На нем был один из его черных костюмов – значит, я действительно пропустила его возвращение: видимо, он только с работы.

В конце концов я сделала первый робкий шаг к дому. Он последовал за мной. Тридцать шагов показались мне тридцатью километрами. Когда мы остановились у стены, соединяющей два сада, он посмотрел на меня:

– Принести тебе круассан?

– Ты же уже принес утром, – напомнила я, смущенная, но уже не такая напряженная.

Он положил ладонь на затылок.

– Верно! Я же угостил тебя. Так почему ты так быстро ушла?

– Вы собирались поговорить с Ясмин, – пожала плечами я. Очень не хотелось дать воспоминанию о Ясмин испортить мне настроение.

– Тебе не нужно было уходить, наш разговор не был каким-то личным.

Внутри меня взорвалась хлопушка с конфетти. Я постаралась не выдать радость: может, сейчас он даже расскажет, о чем они говорили?..

Но тут раздался оклик Мине-аблы [11]:

– Ахмет?

Мине была женой брата Ахмета. Для Эрвы и меня она была как старшая сестра. В ее глазах, углядевших нас при свете уличного фонаря, пряталась умиротворенная улыбка. Когда мы с Ахметом зашли в их сад, Мине-абла пригласила меня на чай, но я вежливо отказалась. И дело было не в нелюбви к чаю: в присутствии Ахмета я сидела бы словно пыльным мешком стукнутая.

Но, войдя к себе, я уже улыбалась. Я думала: он наверняка хотел сказать, что между ним и Ясмин ничего нет. И, что еще важнее, счел нужным объяснить это именно мне. Мне!

С мыслью о том, что эта догадка может быть правдой, я уснула, продолжая улыбаться…

5. Охота на бабочку

Прошло два долгих дня. За это время не пришли ни результаты экзаменов, ни новое письмо от Счастливой бабочки. Наверное, она действительно решила не отвечать. А я между тем, хоть и не хотела признаваться себе в этом, каждый раз, выходя в сад, украдкой бросала взгляд на почтовый ящик.

Я сидела на солнышке за садовым столом, вовсю вырабатывая витамин D и одновременно успокаивая сердце книжкой. И, конечно же, мир и покой был нарушен криком Эрвы. Я вскинула голову на голос, доносившийся с конца улицы. Эрва во всю прыть неслась ко мне и вопила:

– Сахра-а-а-а-а!

Не знай я ее, я могла бы подумать, что Землю атаковали инопланетяне. Но я прекрасно понимала, что Эрва могла орать так найдя туфли, потерянные неделю назад. Когда до меня оставалось несколько шагов, она выпалила:

– Объявили, объявили!

Тут я сама испустила такой вопль, что могла бы потягаться с ней. И рванула к дому, а Эрва бежала следом. Когда мы ворвались ко мне в комнату, к нам присоединилась и мама.

– На площади я встретила того очкарика, рыжего, Сами. Помнишь, ты его в детстве привязала к дереву? Ну вот его. Наморщил свою прыщавую рожу и важно так спрашивает, сколько баллов я набрала. До меня сперва не дошло. И тут он говорит, что результаты объявили, и я помчалась сюда. Видно, рыжий набрал хорошие баллы, раз так напыжился.

Пока я открывала сайт, Эрва тараторила без остановки – и со своей обычной скоростью. Серьезное достижение для человека, который бежал от площади до самого дома. Результаты качались дольше, чем я ждала, – как видно, из-за нагрузки на сайт, – но, когда они наконец загрузились, я чуть не разрыдалась. Эрва и мама стояли, окаменев, и смотрели не на экран, а на мое лицо.

– Пожалуйста, не говори, что ты мало набрала. Я жалобу в министерство образования напишу, клянусь! Ты же умная, как Эйнштейн. Это наверняка какая-то ошибка.

Едва смолкла Эрва, вступила мама:

– Дочка, не расстраивайся, в следующем году снова попробуешь. Разве ты не дороже каких-то там баллов? Не изводись.

Я встала, зажимая рот ладонью. Тут мама с Эрвой заметили, что я улыбаюсь, и примолкли в замешательстве. И я, наконец, сумела выговорить:

– Я вошла в топ-50!

Обе одновременно вскрикнули и обняли меня. Мы чуть не пустились в пляс посреди комнаты. Потом мама ушла позвонить папе, чтобы сообщить новости. Потом мы попытались проверить результаты Эрвы.

Мы прождали еще много-много минут, и то, что получили, не вызвало такой бури радости, как мои результаты. Эрва набрала пропускной балл, но в целом у нее оказалось не так уж много. Она всегда говорила: «Если мне баллов хватит, я хочу стать воспитательницей в детском саду». После меня она больше всего на свете любила детей, но я не была уверена, что с такими баллами подруга сможет осуществить свое желание.

Однако расстроенной Эрва не выглядела. Она упорно отмахивалась от моих слов утешения и знай себе улыбалась.

– Не волнуйся, в каждом романе нужны разные персонажи. В нашем романе я – веселая, а ты – умная.

Я было улыбнулась. Потом до меня дошел второй смысл фразы:

– Погоди-погоди: ты что, сейчас сказала, что я не веселая?

Эрва сжала губы, стараясь не засмеяться.

– Нет, я просто хотела подчеркнуть, что ты очень умная.

Я посмотрела на нее с подозрением:

– Но ты считаешь меня веселой или нет?

Эрва не размыкала губ. Потом отвела глаза и неуверенно кивнула – так себе ответ на вопрос! Я прижала руку к груди, словно мне в сердце вонзили кинжал:

– Я очень даже веселая, госпожа Эрва!

Она усмехнулась:

– Если твое представление о развлечениях – это смотреть все эти дурацкие фильмы, снятые по английским романам, то да, можешь говорить, что веселье – твое второе имя.

Такого оскорбления я не стерпела и набросилась на нее, одним махом повалив на кровать. Я начала щекотать Эрву, и она захохотала так, что аж стены затряслись.

– А ну скажи, что я веселая! Немедленно! Иначе ты у меня сейчас описаешься со смеху.

Эрва быстро сдалась, села и вытерла глаза, полные слез:

– Не знаю, как мой брат воспитывал тебя в детстве, но лапищи у тебя как у спецназовца.

На этот раз усмехнулась я, потому что она была права. Отчасти наши взгляды на развлечения различались из-за Ахмета. Когда Эрва играла с куклами, я играла в мяч с ее братом. И это уже тогда ей не нравилось. Потом мы выросли, и я стала проводить время только с Эрвой. Но она до сих пор не упускала возможности пожаловаться на мое искаженное представление о девчачьих забавах.

После того как Эрва ушла домой, я, довольная, бродила по дому, распевая песни. Мама, похоже, успела в несколько минут оповестить всех, кого только можно. Когда я снова вышла в сад, я увидела удаляющегося почтальона. Сама не помню, как дошла от дома до ящика, – не исключено, что даже долетела. Когда я в волнении взяла в руки синий конверт, я почувствовала нечто похожее на уже испытанное мной сегодня. Это было странно, но я чувствовала счастье.

Точнее – нет: я чувствовала, что я – особенная.

Вернувшись в комнату, я села на стул, положила конверт на стол и некоторое время смотрела на него. Я была уверена, что если открою его, то обязательно опять напишу ответ.

Действительно ли я хочу продолжать эту игру?

Да.

Но правильно ли это?

Не знаю!

Любопытство, волнение, тайна, страх, любопытство, любопытство и безумное любопытство…

Мне не хватило сил удержаться от соблазна. И я открыла конверт и начала читать.

Дорогая госпожа Сахра,

«Если лететь к Любви, крылья сгорят!» – говорит Ширази, как и вы.

«Если не лететь к Любви, то для чего тогда крылья?» – отвечает ему Руми.

«После того как находишь Любовь, какое тебе дело до крыльев?» – возражает Юнус Эмре [12].

Скажите, разве они не правы? Может быть, те крылья, которые вы боитесь опалить, изначально и созданы лишь для того, чтобы лететь к свету…

А еще другой мастер сказал: «Не говоря возлюбленному о своей любви, ты даешь шанс другому. Не скрывай того, что в твоем сердце, чтобы и сердце любимого открылось».

Что бы вы ни думали, я по-прежнему за то, чтобы бабочка летела к своей любви. И за то, чтобы она умерла счастливой…

Счастливая бабочка

На этот раз, опустив листок, я даже не могла злиться. Я была ошеломлена. Как она это делает? Как ей удается писать так, будто она следит за мной или слышит все, что я боюсь сказать вслух? Я громко сглотнула. Мне было стыдно брать ручку. Я не могла заставить себя до нее дотянуться – как будто мне нечего было сказать; как будто я уже согласилась с правотой Бабочки.

Неужели я признаю поражение?

Ну уж нет!

Она, советуя мне быть смелой, сама прячется, как трусиха. Ну и отлично! Если она не хочет по-честному подписать письмо своим именем, я сама его выясню!

Первым делом я написала Эрве:

«У тебя ровно десять минут, чтобы собраться и выйти. И если на этот раз опоздаешь, я ждать не буду!»

Положив телефон, я тут же начала собираться. Надела самые удобные джинсы. Резкими движениями затянула шнурки на кроссовках, твердо намеренная добраться до Бабочки, даже если она засела на вершине Джомолунгмы. Распахнув дверь дома, я, к собственному изумлению, налетела на растерянную Эрву. А ведь ее десятиминутный срок еще не истек. Видно, угрозы и запугивание действительно работают.

– Куда мы идем?

Я одарила ее многозначительной ухмылкой, как киношный злодей:

– Ловить бабочку!

Адрес на конверте указывал на район Фатих. Пока мы с Эрвой плыли на пароме в Эминеню [13], я любовалась волнами, а подруга поедала огромный бублик-симит, который купила под предлогом кормления чаек. Отхлебнув чая, она повернулась ко мне:

– Скажи-ка мне, вот что ты будешь делать, когда мы туда доберемся?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты же не собираешься стучать в дверь со словами: «Извините, нам только с бабочкой повидаться, и мы сразу уйдем», верно?

Этот момент я не продумала. Действительно, человека с каким именем я буду искать? Было очевидно, что он не сидит за столом и не ждет моего прихода. Не позволяя себе растерять решимость раньше времени, я потрясла головой:

– Давай сначала доберемся, а там видно будет.

– Сахра, если эта Разудалая бабочка решила сохранять анонимность, я не думаю, что мы сможем ее найти, пока она сама не захочет.

– Счастливая! – Мой голос смешался с ветром.

Брови Эрвы взлетели вверх.

– Смотрю, эта конкретная бабочка живет у тебя в сердце дольше одного дня.

Я закатила глаза.

– Да перестань, Эрва.

– Хм, теперь мне еще больше интересно узнать об этой Разнузданной бабочке.

– Счаст…

Я не стала договаривать, увидев, как она усмехается. Просто отвернулась к морю, молча признав право подруги веселиться в этой ситуации. Приходилось признать: приключение забавное, а раздражена я только оттого, что волнуюсь.

Когда мы добрались из Эминеню в Фатих, сердце у меня билось так сильно, что я прямо-таки слышала стук. По-видимому, мы приближались к нужному месту, потому что указания, которые мы получали от людей, становились все проще. Фатих – старый район. Широкая и длинная центральная улица, запруженная людьми, бесчисленные роскошные магазины, исторические здания, которые можно разглядывать, подняв голову посреди всей этой суеты, делали его красивым, интересным местом, которое притягивало к себе.

Мы долго шли пешком и наконец нашли нужную вывеску внутри большой торговой галереи. «Издательство “Гюрсой”». Но, увидев ее, мы могли только стоять и смотреть. Возможно, Счастливая бабочка была за этой дверью, но я, как дура, трусила. По одному взгляду, брошенному на меня, Эрва догадалась о моей неуверенности:

– Сахра, не говори, что сдаешься!

Я перевела взгляд с вывески на ее лицо.

– Не сдаюсь, но… Мне страшно.

– Ты боишься? Маленькой бабочки? – Она подмигнула мне.

– Если ты такая смелая, то и заходи первой.

Она вскинула руки, будто на нее брызнули горячим маслом, и попятилась:

– Ни за что! И потом, письма приходили вам, юная леди.

На этот раз я громко рассмеялась:

– Похоже, за пределами Чыкмаза мы оба не очень смелые.

Эрва понимающе улыбнулась:

– Ну, как говорится, каждый петух поет на своей куче мусора. А это место довольно далеко от нашей кучи. Дома-то нам даже лев не навредит, а вот здесь и бабочка может быть опасна.

Хотя я улыбнулась ее словам, боевой дух мой был подорван. Подруга была права. С каждым шагом прочь от Чыкмаза мы чувствовали себя все более уязвимыми. Как будто невидимая веревка связывала нас с районом, и, чем дальше мы отходили, тем сильнее она натягивалась, вызывая беспокойство.

Все же я почти собралась шагнуть вперед, пусть и без уверенности, как вдруг зазвонил телефон Эрвы, и моя нога зависла в воздухе. Прежде чем ответить, она бросила мне:

– Это Ахмет-аби.

Я сглотнула и замерла, прислушиваясь.

– Да, мой самый любимый аби.

Эрва обращалась к обоим своим братьям одинаково, и я уверена, что они это знали. Голос Ахмета, хоть и плохо слышный, спрашивал, где мы. От одного его звука мне сразу стало поспокойнее.

– Мы с Сахрой отправились ловить бабочку.

Короткая пауза и хихиканье Эрвы, затем она легко перешла к следующему вопросу брата:

– Да, объявили, но не очень хорошо.

При этих словах в глазах Эрвы мелькнула тень грусти, но очень бледная, и, вспомнив о моем присутствии, подруга тут же с энтузиазмом продолжила:

– Но ты можешь начать представлять Сахру в белом халате, потому что ее имя золотыми буквами вписано в топ-50.

Меня с такой силой бросило в жар, что ответа я не расслышала. Пообещав, что мы не задержимся, Эрва повесила трубку. Повернулась ко мне и сообщила: