Глухое правосудие. Книга 1. Краснодар

Глава 2. Ненадлежащее поведение

Путешествий в этом году не будет – теперь это стало окончательно ясно. Мир стремительно сходил с ума. Билеты в Черногорию превратились в ваучеры от авиакомпании, желание погулять и погреться на солнце – в несбыточную мечту. Даже посиделки в кафе в честь тридцатого дня рождения казались маловероятными.

Ника старалась мыслить позитивно и не поддаваться унынию. Может, оно и к лучшему? Она опрометчиво запланировала отпуск, когда у них с агентством только-только начинались отношения: новые клиенты, интересные задачи, бессонные ночи и ни с чем не сравнимое удовольствие от запуска очередного проекта. Кто же знал, что скоро конфетно-букетный период перерастет в предпринимательские будни? Урок на будущее: собственный бизнес и отдых – вещи несовместимые.

Поток бесполезных дел безжалостно забирал драгоценные минуты: счета, акты, договоры, отчеты в налоговую, ПФР и прочие инстанции. Такие задачи вместо прибыли приносили в лучшем случае нервотрепку, в худшем – штрафы за ошибки или несоблюдение сроков. Ника не жаловалась, пока ее подпитывала основная, креативная, работа, однако с началом пандемии креативность отправилась на самоизоляцию в неведомые края, а ее место заняла бесконечная рутина.

Все клиенты остановили рекламу. Ника сама это посоветовала, потому как при неопределенности лучше замереть, проанализировать рынок и скорректировать планы. Стратегия верная, и клиенты прислушались, вот только очевидные последствия били по самой Нике: новые проекты не появлялись, старые заморозились, в результате доходы упали практически до нуля. Приходилось хвататься за любую подработку.

В свободное время она шерстила интернет в поисках заказов. Бралась за все, что подвернется: тексты, логотипы, презентации, – лишь бы оставаться на плаву. Вот и сейчас, еще толком не проснувшись, сидела в кровати с ноутбуком на коленях и проверяла объявления на сайтах для фрилансеров. Бафка, свернувшись калачиком рядом, досматривала очередной сон. Порой Ника завидовала ее безмятежности, вот бы тоже валяться и ни о чем не думать! Однако человеческие тарелки, в отличие от кошачьих мисок, не пополняются чудесным образом, людям приходится грести изо всех сил, чтобы оставаться на поверхности. Расслабишься ненадолго – утонешь.

Осложняло ситуацию и то, что перед самой пандемией Ника арендовала офис. Угораздило же! Вот он – пример полного отсутствия предпринимательского чутья. Хорошо хоть не успела нанять копирайтера и дизайнера, что-что, а зарплату она бы точно не потянула.

Аренда сжирала бо́льшую часть того, что удавалось заработать, но Ника не могла решить, стоит ли от нее отказаться. Вдруг карантин закончится завтра? Тогда она потеряет место под офис, которое так долго искала. Вдруг пандемия продлится еще год? Тогда она так и будет отдавать деньги за простаивающую площадь. Вся эта неопределенность жутко раздражала.

Ника привыкла действовать по плану и злилась, когда вмешивались факторы, ей неподвластные. Открыв рекламное агентство, она продумала стратегию на полгода вперед, знала, к чему идет, мечтала об успехе. Но потом пандемия ворвалась в жизнь, атаковав сразу по всем фронтам. Намеченные цели полетели в тартарары, а Ника застряла на бездорожье и никак не могла скорректировать траекторию.

Вчерашний разговор со следователем Голиченко, с одной стороны, хоть немного отвлек от переживаний за бизнес, с другой – ударил по еще одной болевой точке. Дело Подставкина снова ворвалось в жизнь и грозило утянуть в бездну, на краю которой Ника балансировала последние годы. Нельзя было погружаться в темноту, но отвернуться не получалось – бездна затягивала, манила, обещая ответ на самый важный, самый мучительный вопрос: из-за кого она лишилась слуха? Больше всего на свете Ника хотела, чтобы гад, виновный в ее глухоте, оказался в тюрьме.

Мог ли этим гадом быть Сергей, которого подозревал Голиченко? Ника не знала. Она давно усвоила, что зло порой скрывается в самых неожиданных местах, но никак не могла представить в роли убийцы этого нескладного, долговязого медбрата.

Сергей здорово поддержал ее после аварии: приходил в палату, писал в блокноте несмешные шутки и всячески старался расшевелить. Говорил, что работы все равно немного, так почему бы не посидеть с самой симпатичной пациенткой? Врал, конечно. Дел у медицинского персонала всегда хватало, но тем не менее Сергей находил время, чтобы к ней заглянуть.

Они не виделись с тех самых пор, как Нику выписали из больницы. Шутливый медбрат и все послеоперационные переживания остались в прошлом. Ника старалась не вспоминать о тех днях, однако прошлым летом папа разузнал, что следователь присматривается к Сергею: проверяет алиби и задает свидетелям вопросы. Ника тогда проходила маркетинговые курсы в Стамбуле и не успела толком переварить эту информацию. Позже оказалось, что версия против Сергея не подтвердилась. Папа так и не сумел выяснить, почему его подозревали и были ли какие-то улики. Следователя заменили, на его место пришел Голиченко, и поток информации оборвался.

Ника вернулась из Стамбула, и после той поездки в ее жизни разом случились два важных события: она уволилась из «Царской трапезы» и открыла собственное рекламное агентство, а Кирилл продал московскую квартиру и переехал в Краснодар. Наконец-то все складывалось чудесно и в работе, и в отношениях.

Конечно, хотелось больше свободного времени, чтобы проводить его с Кириллом, и вместе с тем хотелось больше интересных проектов, чтобы развивать агентство, – одна сфера жизни перевешивала другую, вторая то и дело отвоевывала внимание у первой. С трудом получалось заниматься всем и сразу, но до пандемии Ника часто ловила себя на мысли, что никогда еще не была так близка к той самой заветной гармонии. Все налаживалось. Впервые после аварии мысли о деле Подставкина на несколько месяцев вылетели из головы.

Однако три дня назад к ней в гости без приглашения пришел Сергей. Бездна снова распахнула объятия, и гармония, без того шаткая и ранимая, полетела в пропасть.

«Максим был моим другом! – повторял Сергей, сидя у нее на кухне. Его распушившиеся кудряшки забавно подпрыгивали, когда он мотал головой, словно стараясь прогнать наваждение. – Это какой-то сюр, я будто уснул и никак не могу проснуться. Зачем нам с Альбиной его убивать?! Почему следователь нас подозревает?!»

Ника не знала, что ответить, и уж точно не хотела во все это лезть. Но Сергей пришел не для того, чтобы излить душу, он просил помощи: «Следователь вцепился в нас мертвой хваткой, настаивает, чтобы написали явку с повинной. Говорит, точно сядем, а признание поможет скостить срок. Не представляю, что делать. Ника, я не убивал Максима! Но чтобы это доказать, мне нужен самый лучший адвокат!»

Под «лучшим» Сергей подразумевал отца Ники, знал, что в уголовных делах ему нет равных. На счету Семена Анатольевича Ловкина было целых двенадцать оправдательных приговоров. На первый взгляд – жалкие крохи, за тридцать-то лет адвокатской практики, но к такому выводу придет лишь человек, никогда не сталкивавшийся с системой правосудия.

По статистике, менее процента уголовных дел в России заканчивались оправдательным приговором, то есть стоит попасть под раздачу – почти гарантированно сядешь. Однако личная статистика побед отца Ники приближалась к десяти процентам – это если говорить о победах «чистых», но оправдание не единственный способ оставить сторону обвинения с носом. Папа добивался возврата дел прокурору, переквалифицировал статьи, что позволяло заменить реальный срок на условный, а то и вовсе обойтись штрафом, пару раз рушил обвинение еще до суда – все это дарило его клиентам свободу и портило противнику кровь.

Понятно, почему Сергей так хотел, чтобы именно Ловкин его защищал, однако Ника не спешила подключать отца: убийство Подставкина и без того потрепало их семье нервы. Два года назад смерть хирурга пытались повесить на нее: сбила пешехода и тот скончался на месте – считай, убила. Плевать, что Подставкин уже был при смерти и сам выскочил на дорогу; плевать, что она в той аварии потеряла слух. Неумолимая статистика гласила: водитель практически всегда виновен в смерти пешехода, и большая удача, если удастся доказать обратное.

Так что без помощи папы Ника осваивала бы слуховые аппараты за решеткой. Он присутствовал на следственном эксперименте и сумел добиться, чтобы аварию признали несчастным случаем. Следствие установило: Ника не могла предотвратить смерть Подставкина – однако заключение эксперта шло вразрез с вердиктом собственной совести.

Иногда ей все еще снилась та авария, но гораздо реже, чем раньше, к тому же сны перестали быть четкими, яркими, порой даже превращались в контролируемый кошмар, и Ника сама выбирала, в какой момент проснуться. В реальности приходилось хуже – воспоминания догоняли и не щадя наносили удары: раз за разом она вдавливала педаль тормоза, раз за разом выкручивала руль, раз за разом представляла, как бы все сложилось, заметь она Подставкина секундой раньше.

Сволочь, два года назад подстроившая все это, была в ответе не только за ее инвалидность и смерть хирурга – из-за этого гада Ника переживала те события снова и снова. Возможно, станет легче, когда виновный окажется в тюрьме.

Заметив, что экран погас, Ника отложила ноутбук, заскучавший от бездействия хозяйки, и пошла на кухню. Не мешало бы позавтракать, а поиск заказов можно продолжить позже.

Аромат кофе прочно впитался в стены, мебель и шторы, что не удивительно: став предпринимателем, Ника перешла на тяжелую артиллерию – двойной эспрессо вместо капучино, макиато вместо латте. Как любил повторять Кирилл: кофе в малых дозах полезен в любых количествах.

Ему-то Ника и послала видеовызов, попутно пряча за ворот пижамы стример – прямоугольное устройство, висящее на цепочке на шее.

Возможно, ей казалось, что Кирилл мрачнеет, видя эту элегантную вещицу. Возможно, дело было в том, что каждый раз надевая стример, она сама погружалась в тяжелые воспоминания. Как бы то ни было, прятать устройство давно уже стало привычкой.

Конечно, это был вовсе не тот стример, которым она пользовалась в Стамбуле! Кирилл подарил ей новый, а прежний бросил в Босфор, желая вслед за ним утопить воспоминания. Не сработало. Памяти оказалось все равно, каким устройством пользуется Ника. Новый стример – еще более продвинутый и еще более незаменимый – не только передавал звук с телефона прямиком на слуховые аппараты, но и не давал забыть, как близка она была к тому, чтобы вернуться из Стамбула в цинковой коробке[1].

Секундой позже самый любимый человек на свете улыбнулся с экрана. Его черные, отросшие за время пандемии волосы топорщились во все стороны. Сейчас он напоминал того самого неопрятного парня, с которым Ника познакомилась в самолете, летящем из Москвы в Барселону. Не хватало только жуткой бороды и отсутствующего взгляда – вместо этого подбородок Кирилла украшала аккуратная щетина, а глаза светились теплотой и заботой.

– Привет! – Ника села за стол и пристроила телефон между сахарницей и солонкой.

– Привет! – В десяти километрах от нее Кирилл тоже сидел на кухне: за его спиной виднелись белые шкафчики и холодильник. – Что нового?

– Все по-прежнему. Скучаю.

– Я тоже.

Они смотрели друг на друга и – Ника не сомневалась – чувствовали одно и то же: радость встречи и тоску из-за того, что эта встреча невозможна офлайн. После того как объявили карантин, Кирилл застрял в пригороде, Ника – в Краснодаре, они не виделись уже больше месяца, созванивались несколько раз в день, засыпали с телефоном, просыпаясь, первым делом желали друг другу доброго утра, но ни один даже самый высокоскоростной интернет не мог заменить живые объятия, которых им так не хватало.

– Не выспалась? – Кирилл поправил очки. – Выглядишь уставшей.

В последнее время Ника и в самом деле нагружала себя больше обычного – переживала, что не справится с грузом предпринимательства и снова будет вынуждена работать по найму. Кирилл уже несколько раз предлагал взять на себя арендные расходы, но Ника не соглашалась – дело было не в гордости или упрямстве, ей нужно было доказать самой себе, что сумеет укротить бизнес. Иначе зачем было увольняться из «Царской трапезы»?

– Выспалась, не переживай, просто с утра работала. Мониторила фриланс, рассылала заявки. Сейчас кофе попью и буду придумывать слоган для производителя туалетной бумаги. Пока в голову лезут одни пошлости.

Кирилл усмехнулся.

– Даже не знаю, чем тебе помочь. Но ты спрашивай, туалетная тема в моей жизни в последнее время очень актуальна.

Они обменялись понимающими взглядами. Кирилл приобрел дом в пригороде со всеми причитающимися бонусами: туалет на улице, летний душ, продуваемая со всех сторон пристройка для кухни. Он лишь недавно завершил ремонт и перенес удобства внутрь, а до этого наслаждался всеми прелестями сельской жизни.

– Да тут особо ничего не придумаешь, для потребителя важно соотношение стоимости бумаги и количества слоев. Однако клиент просит выдать что-нибудь незаурядное. Вся надежда на кофе. Кстати, о нем. – Ника встала из-за стола. – Я сейчас.

Кирилл заглянул в чашку.

– Пожалуй, мне тоже нужен рефил. В смысле новая доза.

Ника улыбнулась, она так часто подкалывала Кирилла за любовь к иностранным словам, что он приобрел новую привычку – подбирать русские аналоги. Ника же, наоборот, опылилась от него и теперь все чаще сыпала англицизмами.

– Let's do it[2], – хмыкнула она, доставая из упаковки капсулу эспрессо.

Кофемашины, разделенные непреодолимыми километрами, почти синхронно зажужжали.

Каждое утро Ника наслаждалась завтраком в компании Кирилла и чувствовала, как тоска становится все сильнее. Когда уже снимут ограничения и позволят им быть вместе!

Они планировали съехаться еще до начала пандемии, но чуть-чуть не успели. Кирилл хотел завершить ремонт, чтобы им было комфортно. В результате наслаждался новенькой ванной комнатой в одиночестве и говорил, что предпочел бы обходиться без унитаза, но не расставаться с Никой. Она бы тоже наплевала на все удобства, лишь бы быть вместе. Но кто мог знать, что случится такое?

Ника вернулась за стол, держа кофейную чашку, от которой исходил умопомрачительный аромат и едва заметный пар.

– Я вот думаю, стоит ли позвонить Сергею? Сообщить, что я встречалась с Голиченко?

Кирилл поморщился.

– Перебьется! Ты и без того сделала больше, чем планировала, дальше пусть разбирается сам.

Когда Ника рассказала о визите Сергея, Кирилл долго ругался: «Мужика обвиняют в убийстве, а он приперся к тебе домой! Зачем ты его пустила?! Неизвестно, что у этого типа на уме!»

– Все-таки позвоню. Он должен знать, что Голиченко продолжит расследование, заодно скажу, что не буду просить папу браться за это дело. Как-то неправильно просто промолчать.

– Неправильно шастать по чужим квартирам! Особенно в карантин.

Ника улыбнулась. Кирилл, конечно, перегибал палку, но ей было приятно, что он за нее переживает.

– Ты такой милый, когда ворчишь.

– Обалдеть, я еще и милый. Между прочим, это ни разу не комплимент. Пойду сделаю какой-нибудь бутерброд, видимо, я еще толком не проснулся, вот и кажусь тебе милым.

Кирилл исчез с экрана. Ника понимала, что его ворчание – напускное, он больше волнуется, чем злится, хочет оградить ее от переживаний, поэтому и настаивает, что дело Подставкина нужно оставить позади. Ника не спорила, однако признать логику доводов – это одно, и совсем другое – заставить эмоции угомониться. Ей не давал покоя рассказ Сергея о звонке, насчет которого соврала Подставкина. Раз за разом она перебирала те немногие факты, которые знала об этом деле, и не могла избавиться от мысли: «Возможно ли, что хирурга и в самом деле отравила собственная жена?»

Два года назад Светлана Александровна Подставкина обвиняла Нику в смерти мужа и не успокоилась, даже когда аварию признали несчастным случаем, – прислала письмо с короткой, но емкой фразой:

Так просто не отделаешься, тварь

Что на самом деле являлось причиной ее обвинений и угроз? Горе? Желание на ком-то отыграться? Или стремление отвести подозрения от себя? После визита Сергея Ника задумалась: что, если Подставкина взъелась на нее не из-за смерти мужа? Что, если она злилась, потому что та авария разрушила идеальный план представить все как самоубийство?

Когда Сергей ушел, Ника позвонила сначала Кириллу, потом папе и получила два противоположных мнения. Кирилл настаивал, что Сергей должен рассказать следователю все, что знает, потому как утаивание информации мешает расследованию. Папа заявил, что как адвокат посоветовал бы Сергею молчать, иначе показания гарантированно используют против него самого.

Так уж совпало, что на следующий день позвонил Голиченко, и эмоциональная чаша весов стремительно поползла вниз. Недолго думая, Ника напросилась на встречу. Она была уверена, что следователя заинтересует вранье Подставкиной. Два года назад все считали, что хирург пытался покончить с собой, а его жена, выходит, заранее пыталась обеспечить себе алиби? Зачем она присвоила тот звонок? Почему не сказала, что это дочь нашла бабушку без сознания?

Однако Ника не сообщила Голиченко кое-что еще и теперь сомневалась, что поступила правильно.

– Как думаешь, стоило сказать следователю о записке?

Кирилл уже вернулся за стол и поставил рядом тарелку с бутербродом. На поджаренном тосте красовались кусочки ветчины и помидора.

– Уверен, Голиченко в состоянии это выяснить. Возможно, уже выяснил. Тем более ты ничего толком не знаешь, мало ли что Власенко наплел, зачем передавать следователю его слова? Ты и без того уже выступила посредником. Пусть теперь сам рассказывает все, что знает.

Ника отпила кофе и подвинула поближе вазочку с печеньем.

– Папа бы с тобой не согласился.

– Не сомневаюсь, у него особое отношение к следователям и полицейским.

– Есть такое. Если бы я сказала, что пойду к Голиченко, он бы связал меня по рукам и ногам, потому что стоит войти в кабинет следователя, как убийство тут же повесят на тебя.

Кирилл усмехнулся.

– Профдеформация.

– У папы? Однозначно.

Он и в самом деле слишком часто сталкивался с несправедливостью, а потому повсюду искал подтасовки и ложь. Полицейские у него четко ассоциировались с некомпетентностью, а следователям он доверял примерно как надписям на заборе. Однако именно из-за его отношения к «засадительной системе левосудия» (папа называл ее так и никак иначе) Ника решила перестраховаться и не сказала Голиченко о записке.

В этой истории все было запутанно дальше некуда: одно цеплялось за другое и выворачивало наизнанку третье. Подставкин много пил, против него шел судебный процесс, а юристы больницы, вместо того чтобы поддержать своего сотрудника, наоборот, старались переложить вину за смерть пациента на него. Подставкин не выдержал и однажды, напившись до чертиков, полез в петлю. К счастью, его вовремя обнаружили и спасли.

Сергей рассказал, что помчался в кабинет друга, как только узнал о случившемся. Подставкина уже увезли, а на столе лежала записка, в которой хирург прощался с семьей и признавался жене в измене. Сергей забрал записку, потому как понимал, что будет, если Подставкина ее прочитает.

«Когда Максима выписали, – рассказывал он, – я вернул записку ему. Видимо, все это время она хранилась у него. Но четыре месяца спустя ее кто-то нашел, отравил Максима и обставил все как самоубийство. Я не хочу в это верить, но лишь одного человека написанное там могло так сильно разозлить».

Жену хирурга. Если прибавить к этому ее ложное алиби, картинка получалась настораживающей. Может, все-таки стоило рассказать Голиченко о том, что Сергей забрал ту записку? Но этим Ника могла усилить подозрения против самого Сергея: раз забрал записку, то вполне мог и сохранить, чтобы в нужный момент подбросить. С другой стороны, сведения о записке указывали на возможную причастность Подставкиной. С третьей стороны, прав Кирилл: следователь сам в состоянии это выяснить. Ника, по сути, ничего не знала…

– Ну, ты чего? – голос Кирилла вывел ее из раздумий. – Хватит переживать. В конце концов, ты добилась главного: расследование продолжат и все как следует проверят.

– Да, ты прав. Просто сложно переключиться на что-то другое.

– Давай я тебе помогу. Хочешь хорошую новость?

– Очень хочу.

– Ромику выдали красный пропуск!

– Да ладно? – Новость была не просто хорошей. Замечательной! – Значит, и тебе скоро выдадут!

– Надеюсь. Оказывается, пропуск Ромика уже неделю как пришел и все это время пылился в почте. А мой, похоже, застрял где-то в электронной пробке.

– Что за лажа…

– Не то слово. Но уже хоть какой-то прогресс.

Ника печально улыбнулась. Как же надоела эта бесконечная бумажная волокита! Интересно, что случится быстрее: закончится карантин или Кириллу выдадут наконец заветную бумажку? Они с Ромиком подавали заявление одновременно – почему Ромику пропуск выдали, а Кириллу нет?

– Бесит все это, – пробурчала Ника. – Никогда ничего по-человечески не работает.

– А меня больше всего бесит, что я уже месяц не могу тебя обнять! – Ника тяжело вздохнула, ей тоже очень хотелось прижаться к Кириллу. Они были так близко и одновременно непреодолимо далеко. Кирилл жил в пяти минутах езды от центра Краснодара, но территориально его поселок относился к Адыгее. Для пересечения границы региона требовался особый красный пропуск, именно его вот уже месяц ждал Кирилл.

Он подал заявку почти сразу после объявления пандемии. Тогда в крошечное помещение набилась толпа из желающих оформить заветную бумажку.

В толпе Кирилл встретил Ромика, бывшего начальника Ники. Он тоже решил оформить пропуск, чтобы без проблем ездить на дачу. После того случая Ромик и заболел. Хорошо хоть успел вернуться в Краснодар, иначе загремел бы в поселковую больницу. До сих пор лежал в красной зоне в тяжелом состоянии: двусторонняя пневмония, курс антибиотиков, потеря обоняния и вкуса – полный набор.

А Кириллу хоть бы хны! Он даже тест на антитела сделал, думал, может, переболел бессимптомно. Но нет, никаких признаков ковида. И как после этого верить в его высокую контагиозность, о которой твердят со всех экранов? С другой стороны, не верить в опасность вируса тоже нельзя, пример Ромика это подтверждал наглядно: молодой парень, а едва откачали.

– Теперь у Ромика пропуск есть, но воспользоваться им он не может, а у меня пропуска нет, и хоть вой от тоски.

– Может, это ему компенсация? Вселенская справедливость: не повезло с ковидом, но улыбнулось с пропуском.

– Ну ее в баню, такую справедливость. Я, конечно, соскучился люто, даже не предполагал, что вообще можно так по кому-то скучать. Теперь вою не только по ночам, но и целыми днями. Герка уже не реагирует, смирилась с тем, что хозяин окончательно сбрендил. Но, с другой стороны, менять пропуск на здоровье – идея так себе. Боюсь, в состоянии полуживого овоща не смогу тебя толком обнять, а я, между прочим, планирую при первой же возможности задушить тебя в объятиях.

В подтверждение сказанного Кирилл обхватил себя руками и прищурился, как довольный кот. Дурачиться и скучать – единственное, что оставалось. Ника знала, что стоит им встретиться – уже никакая пандемия никогда не сможет их разлучить. Когда этот апокалипсис закончится, они каждую минуту будут проводить вместе.

Кирилл вдруг нахмурился, что-то смахивая с экрана телефона.

– Звонит кто-то? – догадалась Ника.

– Ага, я потом перезвоню. Давай лучше подумаем над… – он снова смахнул уведомление с экрана, – над слоганом для туалетной бумаги.

– Кто там к тебе пробивается?

– Да неважно.

Будь неважно, он бы рассказал. С каких пор у них появились секреты?

Кирилл перехватил ее взгляд и с явной неохотой признался:

– Это Леха, помнишь, мой друг из Москвы?

– Помню, но не пойму, почему ты его от меня скрываешь?

Друг Кирилла работал в московской прокуратуре, они с Никой не были знакомы, но именно Леха помог им советом прошлым летом, когда в Стамбуле Нику едва не обвинили в убийстве.

– Я не скрываю. Просто… не хотел снова поднимать эту тему. Я попросил Леху навести справки по делу Подставкина.

Новость была неожиданной. Значит, Кирилл решил разузнать подробности? Жалко, что втайне от нее.

– Почему не сказал?

– Я ему позвонил еще до твоей встречи со следователем. Ты сомневалась, подключать ли Семена Анатольевича, вот я и подумал, что Леха может выяснить, насколько серьезные против Власенко улики. Но теперь это неважно.

– Как это неважно?!

– Мы же все выяснили. Голиченко продолжит расследование, проверит Подставкину. Можно расслабиться и жить спокойно.

Ника прекрасно понимала, что происходит. Кирилл берег ее чувства – хотел сначала сам поговорить с Лехой, а потом решить, передавать ли добытые сведения ей. Забота – это, конечно, приятно, пока она не становится излишней и не начинает раздражать.