Свой путь

Капитан Широков, командир роты, выступил вперёд. Его обычно надменное лицо выражало плохо скрываемое раздражение.

– Так точно, товарищ полковник, – отчеканил он. – На трансформаторе проводились работы, поэтому кожух был снят. Дневальный по роте Кусков Денис выбросил из окна форму одежды рядового Емельянова. Она замкнула контакты и загорелась.

Полковник перевёл взгляд на Дениса, который стоял в стороне, опустив голову, и затем снова посмотрел на Александра. В его глазах мелькнуло что-то, похожее на удовлетворение.

– Что ты там, капитан, говорил про порчу военного имущества? – произнёс он, не отрывая взгляда от Александра. – Вот тебе прецедент, развлекайся.

Капитан Широков переступил с ноги на ногу, явно чувствуя себя неуютно.

– Товарищ полковник, так кого наказывать – Емельянова или Кускова? – спросил он с плохо скрываемым раздражением.

Полковник медленно повернулся к капитану, и его взгляд стал острым, как лезвие ножа.

– Капитан, я понимаю, что у нас тут не академия, а стройбат, и рядовые все больше необразованные, – произнёс он с ледяным спокойствием. – Но ты-то вроде как одиннадцать классов проучился и ещё пять в институте.

Он сделал паузу, давая словам возможность повиснуть в воздухе, и добавил:

– Или мне нужно объяснять тебе разницу между человеком, который спас часть от возможного пожара, и тем, кто этот пожар устроил?

– Понял, товарищ полковник, – отчеканил капитан, избегая прямого взгляда. – Накажем обоих.

Полковник Воронцов медленно повернулся к капитану. Тишина, повисшая на плацу, стала почти осязаемой. Даже ветер, казалось, затих, не смея нарушить этот момент.

– Капитан, – произнёс полковник с тем особым спокойствием, которое страшнее любого крика, – слушая тебя, я начинаю сомневаться в отечественной системе образования.

Лицо капитана приобрело болезненный оттенок. Он вытянулся по стойке "смирно", словно проглотил шомпол.

– Виноват, товарищ полковник, – выдавил он.

Полковник окинул взглядом строй солдат, стоявших на плацу, и его брови слегка нахмурились.

– Кстати, капитан, а где рядовой Кусков? – спросил он, и в его голосе прозвучала опасная нота.

Как по команде, на плац вышел сержант Трофимов. Одной рукой он держал за шиворот Дениса Кускова, ведя его к строю, словно нашкодившего кота. Лицо Ефима оставалось невозмутимым, но в глазах читалось плохо скрываемое презрение.

– Товарищ полковник, – доложил он, подталкивая Дениса вперёд, – вот, в лесу поймал. Сбежать хотел, но курит, видать, бегает жуть как плохо.

Денис, с растрёпанным видом и грязью на коленях форменных брюк, побледнел и съёжился под тяжёлым взглядом командира части. Его самоуверенность испарилась, как утренний туман под лучами солнца.

– Да, курение вредит здоровью, – задумчиво произнёс полковник, словно размышляя вслух. Затем его взгляд стал жёстким. – Капитан, его на гауптвахту. И сообщи в комендатуру, что у нас для них есть клиент.

Он сделал шаг к Денису, и тот инстинктивно отшатнулся.

– За порчу военного имущества полагается путёвка в дисциплинарный батальон на несколько лет, – продолжил полковник, чеканя каждое слово. – Там более интенсивная программа по тому, как нужно Родину любить.

Денис, казалось, стал ещё меньше. Его глаза, ещё недавно полные презрения и высокомерия, теперь выражали только страх.

Полковник отвернулся от него, словно потеряв всякий интерес, и обратил взгляд на Александра, который всё ещё стоял с огнетушителем в руках, обёрнутый в одно полотенце.

– Емельянов, – окликнул он.

– Я! – Александр вытянулся, насколько позволяла его импровизированная "форма".

– За умелые действия во время пожара объявляю благодарность, – произнёс полковник, и в его голосе прозвучала нота, которую Александр раньше не слышал – что-то похожее на уважение. – И приказываю присвоить воинское звание ефрейтор.

По строю пробежал едва слышный шёпот. Получить звание ефрейтора за такой короткий срок службы было почти неслыханно.

– Прапорщик, – обратился полковник к Широкову, – выдай ему новую форму взамен утраченной.

Он сделал паузу и добавил:

– И подготовь список ребят – участников соревнований.

Полковник бросил последний взгляд на Александра, и в его глазах промелькнуло что-то, похожее на удовлетворение, словно подтвердилось что-то, о чём он давно догадывался.

– Разойдись! – скомандовал он, и строй начал распадаться.

Александр поймал взгляд Ефима, который стоял неподалёку. Сержант едва заметно кивнул ему – жест, в котором читалось больше, чем могли бы выразить любые слова. В этот момент Александр понял, что нашёл своё место – не просто в армии, а среди людей, которые видели в нём человека, достойного уважения.

Глава 4

Александр стоял у борта грузовика, доставившего очередную партию кирпича на стройку, где их рота корпела уже несколько недель. Разгрузка в цепочке не требовала особых навыков, но монотонность превращала людей в живой конвейер: взял кирпич, передал следующему, взял, передал… Бесконечный цикл, от которого мысли застывали, как цемент в забытом ведре. Но сегодня что-то не давало ему покоя, особенно когда на объект прибыла комиссия с проектировщиком. Внешне Александр оставался невозмутимым – занятия с Ефимом не прошли даром – но внутри клокотала ярость. Он злился на себя за то, что стоит здесь, передавая эти проклятые кирпичи; на прапорщика Широкова, командовавшего процессом, на брата и отца, которые, как ему казалось, никогда не видели в нём ничего стоящего.

Но больше всего его бесила эта комиссия с архитектором в дорогом пальто. Именно там, среди чертежей и проектов, должен был находиться он, Александр. Когда группа проходила мимо, они скользнули по нему взглядами, как по пустому месту, по незначительной детали пейзажа. В этот момент злость переросла в слепящий гнев, и Александр с яростью швырнул только что полученный кирпич в сторону котлована, где материалы складывались ровными рядами. Кирпич раскололся с глухим треском, разлетевшись на неровные куски.

– Емельянов! – окликнул его прапорщик, мгновенно материализуясь рядом. – Кирпич – штука хрупкая, в отличие от твоей головы дубовой. Ты архитектора видел? Человек умный, грамотный, несколько лет учился. И думаешь, там учили, как складывать дома из битого кирпича?

Широков подошёл вплотную, от него пахло казённым мылом.

– Вот когда на тебя снизойдёт просветление и сможешь посвятить себя учёбе в разных там академиях, где пройдёшь спецкурс по строительству домов из отходов, которые получились по причине нерадивости таких дуболомов как ты, тогда и будешь показывать остальным мастер-классы по правильному уничтожению геометрически верных объектов в хаотичный набор осколков. Понял?

Александр стоял, глядя в одну точку, чувствуя, как краснеют уши.

– Сегодня твоя задача – стоять и передавать кирпичи, – продолжил прапорщик уже спокойнее. – А завтра пойдёшь с первым взводом. Там тебе выдадут самое страшное вооружение нашей воинской части – лопату с деревянным черенком, с помощью которой ты постигнешь дзен, замешивая очередную порцию цемента."

Шли недели. Александр носил кирпичи, таскал неподъёмные мешки с цементом, замешивал раствор до ломоты в спине, помогал разгружать бесконечные грузовики. Дом рос на его глазах – первое жилое здание в новом посёлке, возводимом рядом с разворачивающейся воинской частью. К первым морозам, когда земля покроется серебристым инеем, а дыхание будет вырываться облачками пара, сюда должны были въехать первые жильцы. Первоначальная злость постепенно уступила место глухой обиде и разъедающему душу разочарованию. Да, он был нужен здесь, как и все, кто горбатился на этой стройке под палящим солнцем и проливным дождём. Но Александр жаждал большего. Он хотел приносить настоящую пользу, видеть результат своих рук, а не быть просто живой тягловой силой. Однако к кладке его даже близко не подпускали. «Не дорос ещё», – говорили ему бывалые строители с потрескавшимися от цемента руками и въевшейся в морщины известковой пылью. Его удел – таскать, замешивать и не путаться под ногами у настоящих мастеров. С такими мыслями, механически загружая тачку очередной порцией щебня, Александр не сразу услышал оклик прапорщика.

– Емельянов! – голос Широкова прорезал шум стройки, как штык-нож консервную банку. – Я понимаю, что ты проникся работой, но по сторонам тоже смотри и слушай! Команду на обед пропустишь, а тут война, а ты голодный. Какой из тебя боец будет?

Александр обернулся, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони, оставляя на коже серую полосу. Рядом с прапорщиком стоял Ефим – коренастый сержант, который вёл занятия по рукопашному бою. Он задумчиво разглядывал Александра, словно прикидывая, что можно выточить из этого сырого материала.

– Значит так! – начал Широков, поправляя пилотку, сдвинутую на затылок. Солнце играло на металлической кокарде. – Ты записан на ежегодные соревнования и будешь отстаивать интересы нашей доблестной воинской части, передовой в вопросах строительства и формирования мозолей от пользования штыковой лопатой.

Прапорщик говорил с обычной своей иронией, но в голосе проскальзывали нотки, которых Александр раньше не слышал – что-то похожее на одобрение.

– Ефим рассказал, что с самбо у тебя неплохо, – продолжил Широков, кивнув в сторону сержанта, – но придётся немного поработать над правилами армейского рукопашного боя. Ещё придётся научиться стрелять. У тебя будет целых три патрона, чтобы научиться делать это хорошо.

Ефим хмыкнул, скрестив на груди руки, покрытые сетью старых шрамов.

– Поэтому с завтрашнего дня ты начинаешь свои спортивные тренировки, – закончил прапорщик тоном, не терпящим возражений.

– А как же стройка? – спросил Александр, ощущая странную смесь облегчения и тревоги. Перспектива вырваться из бесконечного круга «подай-принеси» манила, но соревнования означали ответственность, которую он не был уверен, что готов нести.

Широков окинул взглядом строительную площадку, где десятки солдат, как муравьи, сновали между штабелями материалов и лесами.

– Что стройка? – усмехнулся он. – Ты не архитектор, Емельянов. Без твоего участия она точно не остановится.

В этих словах была правда, которая больно кольнула Александра. Но в них же таилось и нечто другое – возможность доказать, что он способен на большее, чем просто таскать кирпичи. Возможность, которую он не собирался упускать.

***

Уже на следующий день Ефим гонял Александра по спортивной площадке, превратившейся под редким осенним солнцем. Они отрабатывали приёмы армейского рукопашного боя – жёсткого, прямолинейного, без изящества спортивного самбо, но смертельно эффективного. Вначале Александру давалось всё с трудом. Тело, привыкшее к другой механике движений, сопротивлялось новым командам. Но мышечная память – удивительная вещь. Уже к концу первой недели тренировок его тело начало вспоминать нужные движения, адаптируя старые навыки к новым требованиям. А вскоре уже сам Ефим всё чаще оказывался на песке после очередного броска, поднимаясь и отряхиваясь с одобрительным кивком.

– Ты отлично справляешься, – сказал сержант после особенно удачной серии приёмов, вытирая пот с лица. В его голосе звучало уважение – редкая валюта в армейской иерархии. – За зиму мы точно тебя подготовим.

– А завтра съездим к нашим коллегам из пехоты. Там тебе вручат стреляющую палку, три патрона к ней, покажут, в каком направлении её нужно держать и куда нажимать.

– Стрелять, конечно, это тебя не научит, но в сторону мишени палить сможешь. Для начала и этого хватит.

***

– О, великие воины, сражающиеся с твердью земной при помощи лопаты!

Шутливый возглас принадлежал майору, стоявшему у стрельбища. Коренастый, с выгоревшими на солнце бровями и усами, он держал в руках СКС (Самозарядный карабин Симонова) и снаряженную обойму патронов к нему. Его форма была выцветшей и потёртой на локтях – знак того, что офицер не чурался полевой работы.

– АК (автомат Калашникова) тебе давать я не буду, – продолжил майор, оценивающе разглядывая Александра. – Это оружие требует высокого интеллекта, а к тебе это точно не относится.

Он подмигнул, давая понять, что шутит, но в каждой шутке, как известно, есть доля правды.

– Но не думай, что это неуважение. Вот тебе карабин и обойма к нему. Заметь, тут целых десять патронов, а не три. Считай это своей компенсацией морального вреда за то, что приходится стрелять из такого антиквариата.

Получив в руки оружие – удивительно тяжёлое для своих размеров, пахнущее оружейной смазкой и деревом – Александр занял место у рубежа. Он чувствовал на себе взгляды других солдат, собравшихся поглазеть на новичка. Такие моменты всегда привлекали зрителей – армейские развлечения были немногочисленны.

Майор хитро прищурился и скомандовал:

– Заряжай!

Эту шутку он проделывал с каждым, кто впервые приходил на стрельбище и получал в руки СКС. Обычно в этот момент все окружающие собирались позади стрелка и наблюдали за недоуменным лицом и неуклюжими манипуляциями новичка, который, как правило, не знал, что делать с обоймой и карабином. Некоторые пытались отомкнуть магазин от карабина, ища знакомую им защёлку как на автомате, другие просто стояли в растерянности, боясь признаться в своём незнании. Но к общему удивлению, Александр вместо замешательства уверенно открыл затвор и поставил карабин на предохранитель. Затем одним плавным движением вдавил патроны из обоймы в магазин. Убрав пустую обойму в карман, он оттянул затвор и отпустил его – тот закрылся с положенным ему металлическим лязгом, отправляя патрон в патронник.

– К стрельбе готов, – доложил Александр, принимая правильную стойку.

Среди наблюдателей повисла тишина. Лишь майор, выдавший карабин, удивлённо хмыкнул и, помедлив секунду, ответил:

– Дистанция пятьдесят метров, грудная мишень. К стрельбе приступить.

В его голосе слышалось уже не снисхождение, а профессиональный интерес. Откуда у строителя-новобранца такие навыки обращения с оружием, которое давно уже не состояло на вооружении действующей армии?

Александр снял оружие с предохранителя и посмотрел в сторону цели. Мир вокруг словно сузился до узкого тоннеля, в конце которого была только мишень – силуэт человеческого торса, вырезанный из фанеры и выкрашенный в чёрный цвет. Всё остальное – шепотки солдат за спиной, жужжание уже редких осенних насекомых все – отступило на второй план. Навык, приобретённый в стрелковом клубе, куда он записался в тайне от отца и брата дал о себе знать. Мысли, обычно разбегающиеся как тараканы при включении света, обрели кристальную чёткость и структурированность. Как и прежде, Александр начал считать про себя, приводя дыхание в порядок – ритуал, который вбил в него тренер, седой ветеран с ранением в лёгкое, для которого правильное дыхание было не просто техникой, а вопросом выживания.

«Раз, два, три, четыре» – вдох, наполняющий лёгкие прохладным воздухом.

«Раз, два, три, четыре» – задержка дыхания, когда время словно замирает.

«Раз, два, три, четыре» – выдох, медленный и контролируемый.

«Раз, два, три, четыре» – снова задержка, момент абсолютной неподвижности.

«Раз, два, три, четыре» – вдох.

Палец плавно нажал на спусковой крючок. Сухой звук выстрела разорвал тишину стрельбища. Карабин дёрнулся в руках, но Александр был готов к отдаче. Механизм перезарядился, латунная гильза, блеснув на солнце, вылетела почти вертикально вверх, описала дугу и упала на землю с тихим звяканьем. Но пуля ушла мимо мишени, оставив след на земляном валу позади неё. Александр чуть сдвинул положение ствола, внося поправку. Старый карабин, возможно, имел свой характер, свои особенности, которые нужно было учитывать. Снова ритуал дыхания: «Раз, два, три, четыре» – выдох, и плавный спуск. На этот раз пуля задела край мишени, выбив щепку из фанеры. На лице Александра появилось выражение удовлетворения – не улыбка, но что-то близкое к ней. Теперь, когда он почувствовал оружие, понял его норов, следующие выстрелы зазвучали двойками – чёткими, размеренными, как удары метронома.

«Раз, два, три, четыре» – вдох, задержка дыхания, выстрел, ещё выстрел.

«Раз, два, три, четыре» – выдох, задержка дыхания, выстрел…

Каждый раз карабин вздрагивал в его руках, но Александр держал его крепко, контролируя отдачу, не позволяя ей сбить прицел. Гильзы вылетали одна за другой. Выстрелив оставшиеся восемь патронов, он почувствовал, как затвор карабина остался в заднем положении – верный признак того, что магазин пуст. Оружие встало на затворную задержку, сигнализируя о завершении стрельбы.

– Стрельбу окончил! – доложил Александр, не скрывая радости в голосе. Он знал, что девять выстрелов точно пришлись в мишень, а разлёт восьми попаданий будет очень близко к центру грудной фигуры. Не идеально, но для первого раза с незнакомым оружием – более чем достойно.

"Наблюдатели застыли в молчании, словно увидели нечто невозможное. Первым, кто опомнился, был майор, резко обернувшийся к Ефиму.

– У вас там в стройбате все такие? – в его голосе смешались удивление и недоверие, будто он подозревал какой-то подвох.

Ефим, хоть и был мастером скрывать свои эмоции и читать чужие – навык, отточенный годами службы и сотнями схваток – но на его обветренном лице отчётливо отражалось неприкрытое изумление. Он смотрел на Александра так, словно видел его впервые.

– Да… Емельянов… удивил, – выдавил он наконец, качая головой.

Майор прищурился, внимательно изучая Александра, словно пытаясь разглядеть в нём что-то, скрытое от обычного взгляда. Его глаза, выцветшие от солнца до бледно-голубого оттенка, казалось, проникали под кожу.

– А знаешь что? – произнёс он после паузы, и в его голосе появились новые нотки – профессиональный азарт охотника, напавшего на след редкой дичи. – Я тебе сейчас дам другую винтовку. На большую дистанцию сможешь?

Александр пожал плечами с деланной небрежностью, хотя внутри всё сжалось от предвкушения. СВД – снайперская винтовка Драгунова – была легендой, оружием, о котором он читал в журналах и книгах, но никогда не держал в руках.

– Смогу, – ответил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – А какая винтовка, патроны и дистанция?

Майор повернулся к наблюдателям, нашёл глазами нужного бойца – долговязого сержанта с острым кадыком и залысинами, несмотря на молодость – и скомандовал:

– Кашин, дай сюда свою плётку* (жаргонное название винтовки) и патроны давай снайперские, а не пулемётные. Не жадься.

Сержант Кашин, явно недовольный тем, что его личное оружие отдают в руки какому-то строителю из стройбата, тем не менее подчинился приказу. Он принёс винтовку, обёрнутую в промасленную ткань, и коробку с патронами, на которой стояла его личная метка – чтобы никто не перепутал.

– Если хоть царапину поставит… – пробормотал он достаточно громко, чтобы Александр услышал, но недостаточно, чтобы это считалось неподчинением.

Александр, получив винтовку и патроны, ощутил их вес – приятную тяжесть профессионального инструмента. Он посмотрел на майора, ожидая команды. Тот с интересом улыбнулся, обнажив крепкие зубы.

– На рубеж. Заряжай.

Александр отомкнул магазин от СВД и сноровисто вставил в него десять патронов – длинных, остроносых, с блестящими латунными гильзами. Каждый патрон он проверял пальцами, словно ювелир, оценивающий драгоценный камень. Закончив, он защёлкнул магазин на положенном месте с характерным металлическим щелчком.

– К стрельбе готов! – доложил он, принимая правильную позицию.

– Дистанция триста метров, пулемётный расчёт. Огонь, – произнёс майор, поднимая к глазам бинокль.

Александр снял винтовку с предохранителя и дослал патрон в патронник одним плавным движением. Приклад удобно лёг в плечо, словно был создан специально для него. Он посмотрел в прицел, закреплённый на боковой планке. Четырёхкратное увеличение приблизило мишень и сделало изображение плоским, как будто он смотрел на открытку, а не на трёхмерный объект.

Мир снова сузился до точки. Исчезли звуки, запахи, ощущение жары. Остались только он, винтовка и цель. Рассчитав удаление по прицельным меткам, Александр выдохнул и плавно нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал резче, чем у карабина – более хлёсткий, с металлическим призвуком.

Майор, наблюдая в бинокль, удовлетворённо кивнул:

– Есть попадание, – в его голосе слышалось одобрение. – Дистанция пятьсот метров. Огонь.

Александр, наблюдая за тем, как ветер развевает красный флажок, закреплённый на окраине стрельбища, внёс поправки. Ветер был несильным, но на такой дистанции даже лёгкий бриз мог существенно отклонить пулю. Он выстрелил, и через долю секунды услышал подтверждение:

– Есть попадание, – майор опустил бинокль и посмотрел на Александра с нескрываемым интересом. – Поразить мишени в следующем порядке: сто метров, четыреста метров, двести метров, шестьсот метров, сто метров, триста метров, шестьсот метров.

Александр понял, чего хочет от него офицер. Это было одно из самых сложных упражнений, рассчитанное не только на умение быстро стрелять, но и на способность к молниеносным математическим вычислениям. Необходимо было пересчитывать каждый раз поправки, учитывая меняющуюся дистанцию, ветер, а учитывая, что мишень на шестистах метрах стояла на некотором холме, это означало, что там усиливался ветер и менялся угол стрельбы. Но Александр не позволил себе задуматься о сложности задачи. Он просто начал делать то, что умел делать хорошо и любил это делать – стрелять.

«Раз, два, три, четыре» – выдох, выстрел.

Поправки, перенос точки прицеливания.

Вдох, выстрел.

Поправки…

Каждый выстрел был как решение уравнения, где переменными были дистанция, ветер, угол возвышения. И каждый раз уравнение решалось правильно – пули находили свои цели с пугающей точностью.

– Стрельбу закончил, – доложил Александр, когда последний патрон был израсходован.

– Оружие к осмотру, – проговорил майор и подошёл к Александру, который уже отстегнул магазин и продемонстрировал отсутствие патрона в патроннике, оттянув затвор.

Майор принял винтовку, проверил её сам – армейская привычка, не доверять никому, когда дело касается оружия – и покачал головой.

– Да, парень… Не знаю, как ты оказался в стройбате, – проговорил он, забирая у него винтовку и передавая её обратно сержанту Кашину, который с облегчением принял своё сокровище, – но, по-моему, твои умения нужны в совершенно другом месте.

В его словах не было вопроса, скорее утверждение, и Александр почувствовал, как что-то меняется в его армейской судьбе – словно невидимая стрелка компаса повернулась, указывая на новый путь.