Дракон из черного стекла

Он все силился удержать в себе эту силу, перекрыть этот поток.

Но тут с очередным движением ее руки все зашло слишком уж далеко.

Даал вскрикнул, извергнувшись. И это извержение полностью опустошило его, выплеснувшись между ними и прорвав эту плотину у него внутри. Он беспомощной куклой стремительно полетел в глубины ее колодца, увлекаемый потоком собственной энергии и уже не способный хоть как-то этому помешать. И все-таки даже тогда чувствовал все то же самое, что и Никс. В этот момент у нее перехватило дыхание точно так же, как у него, как будто это произошло с ней самой. Через ее чувства Даал ощутил, как сила стремительно переполняет ее.

Он пытался сопротивляться, чтобы не потерять себя, зная, что рискует погибнуть, если у него заберут слишком много. И пока боролся с этим, его руки нашли плечи Никс. Даал попытался отстраниться от нее, изо всех сил оттолкнувшись руками.

Когда его энергия хлынула в нее, где-то в глубине этого темного колодца замерцала звезда, подпитываемая его силой, и он неудержимо валился прямо к ней. Звезда все росла, вскоре превратившись в огненный символ.

Никс узнала его. И он, конечно же, тоже. В такие моменты между ними не было секретов. Обрывки воспоминаний от Никс быстро замелькали перед ним.

Этот символ был даром, который Никс получила от разума орды рааш’ке – прямо перед тем, как тот был уничтожен. Это была карта, превращающая намерение в цель, придающая обуздывающему напеву силу физического воздействия.

Не в силах ничего с собой поделать – а может, и подпитываемый самыми темными желаниями Никс, – Даал потянулся к этой звезде, падая мимо нее, словно утопающий, готовый ухватиться за что угодно, только чтобы удержаться на плаву. И от этого легкого прикосновения символ полыхнул ослепительным солнцем – только безмерно более ярким, чем то, что сияло в небесах.

Эта вспышка рассеяла тьму, выбросив его из темного колодца.

Даал вернулся в свое собственное тело, в себя самого, однако от сорвавшейся с поводка силы не было спасения. Она взрывом вырвалась из Никс, когда он навис над ней, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки.

Поскольку его пальцы все еще судорожно сжимали ее плечи, основной удар пришелся на предплечья, кости которых сломались сразу в нескольких местах. Отброшенный с кровати, он рухнул на твердые доски пола, сильно ударившись головой, отчего мир вокруг беспорядочно закружился.

Никс метнулась к нему, упав на четвереньки.

– Даал…

Он попытался дотянуться до нее, утешить, но руки не слушались, согнутые под какими-то дикими углами. Мучительная боль полыхнула с новой силой, сузив мир перед глазами до булавочного прокола.

– Я сейчас приведу кого-нибудь! – крикнула Никс, когда перед глазами у него окончательно почернело.

И бросилась прочь от Даала – а может, и от самой себя. Ее последние слова, полные вины и слез, последовали за ним в небытие:

– Прости меня…

* * *

Скакун Даала приземлился на лугу с сильным толчком, вернувшим его в настоящее. По обе стороны от него под мощные взмахи кожистых крыльев совершили посадку остальные четверо всадников. Наклонившись в седле, Даал потрепал влажную шерсть на шее своего летучего зверя.

– Спасибо тебе, Пиллар! – благодарно произнес он.

Тот скосил к нему свой большой черный глаз. По бархатистым лепесткам, обрамлявшим ноздри Пиллара, пробежала легкая дрожь, сопровождаемая тихим урчанием. Довольство собой и гордость можно было не только услышать, но и почувствовать. Дар, заложенный в крови Даала, был достаточно силен, чтобы все это ощутить. Он даже заметил легкое свечение в этих темных глазах, сияющих обуздывающим напевом.

Выгнув шею, Пиллар откинул башку назад, подставляя ухо, чтобы его почесали.

Даал не мог ему в этом отказать. Его пальцы нашли эти нежные места и запустили в них ногти, отчего Пиллар заурчал от удовольствия. А Даал опять почувствовал боль в предплечье. Шины сняли всего две недели назад. Этим утром его впервые сочли достаточно пригодным для того, чтобы поднять Пиллара в воздух.

Даал сожалел о том, что в последние месяцы ему приходилось пренебрегать своим скакуном, но он не осмеливался рисковать своей жизнью, летая в таком состоянии. Это была та же опасливая нерешительность, с которой Никс отдалилась от него. Они оба проявили беспечность, играя с огнем, сути которого по-настоящему не понимали – не только в виде чисто физического акта, неуклюже переступив порог, к которому ни один из них еще не был готов, но и в обличье испепеляющего потока силы между ними.

Душевная боль в последующих словах Никс по-прежнему ранила его: «Если б я не просто сломала тебе руки…»

Даал знал, что его смерть уничтожила бы ее. Такое чувство вины она не смогла бы пережить. К тому же его потеря стала бы ударом по их общему делу. Никс нуждалась в Даале не только как в друге. Ей требовалась сила, которую вложили в него Сновидцы. Он был инструментом, созданным специально для нее. И в порыве страсти они были очень близки к тому, чтобы разрушить этот инструмент.

Нельзя было рисковать, совершив нечто подобное снова.

Никс укрепила его в этой мысли, пока он выздоравливал: «Наши желания не имеют никакого значения – только не тогда, когда на другой чаше весов лежат все жизни в этом мире».

Даал никак не мог этого оспорить, даже если б и захотел. Поэтому промолчал – его язык был скован страхом не меньше, чем горем. Он все еще помнил, как беспорядочно падал в эту тьму у нее внутри. Все еще чувствовал на себе удар ярости, исходящей от этого ослепительно сияющего символа. Это раскаленным клеймом запечатлелось в нем, въелось в самые его кости.

Даал понимал, что его молчание в тот момент задело Никс, причинило ей боль. Она могла бы объяснить его замкнутость гневом, но это было не так.

Даал посмотрел в сторону трюма, в котором исчезла Никс.

«Она пугает меня».

И все же тем, что пугало его, были не необъятность ее силы или глубина ее страсти. Он знал, что не одна только Никс виновата в том, что произошло. И не один только обуздывающий напев заставил его переступить этот порог вместе с ней.

«Я хотел этого так же сильно, как и она».

Его взгляд задержался на двери, ведущей в трюм. Даал представил себе, как глаза Никс светились тогда в темноте, вспомнил тепло ее губ, когда он отдавал ей себя – полностью, без остатка.

Ему потребовались эти последние месяцы, чтобы принять более суровую правду.

«Я бы сделал все это еще раз».

И это пугало его больше всего.

Глава 3

Никс нетерпеливо мерила шагами просторную рулевую рубку «Огненного дракона», наблюдая за грозой, бушующей за ее протянувшимися дугой носовыми окнами. Ветер продолжал трепать и сотрясать стоящий на кильблоках корабль. Казалось, будто эта громада изо всех сил пытается сорваться с места и улететь прочь.

Что полностью соответствовало собственному напряженному состоянию Никс.

– Мы слишком надолго тут застряли, – пробормотала она себе под нос.

Эта жалоба была услышана Хиском, лишенным сана алхимиком, который служил на «Огненном драконе» механиком.

– По моему разумению, недостаточно надолго, дочка… Я с радостью проторчал бы тут еще один полный оборот вокруг солнца, чтобы привести эту старую птичку в порядок, прежде чем отважиться вылететь в раскаленное Пустоземье.

Худой и жилистый старик лежал на спине, наполовину погребенный под штурвалом корабля, регулируя органы управления. Доносящие оттуда время от времени отрывистые проклятия регулярно напоминали Никс о его присутствии – и о плачевном состоянии «Огненного дракона».

Многовековые останки этого летучего корабля были обнаружены в одной из ледяных пещер Приюта. Людям Даранта потребовалось все их мастерство, а также помощь пантеанцев, чтобы извлечь эту громаду из ее ледяной могилы. Дабы привести «Огненного дракона» в порядок, пришлось раскурочить свой собственный корабль, «Пустельгу», позаимствовав с него множество крупных и мелких деталей – впрочем, тот настолько пострадал от рук халендийцев, что вряд ли уже годился для возвращения в Венец. Даже большой штурвал, под которым в данный момент ковырялся Хиск, был переставлен сюда с их бывшего быстроходника.

По бокам от штурвала располагались маховики и рычаги вспомогательных органов управления, заменять которые не сочли нужным, хотя они требовали постоянной регулировки и усовершенствований. Во время долгого путешествия сюда Хиск постоянно доводил древний корабль до ума, пока тот летел над Пустошами, и эти работы все еще продолжались.

– Всё эти адские горелки, – вздохнул Хиск. – Хоть они и доставили нас сюда, их новое топливо намного мощней обычного быстропламени. Эта старая птичка не создавалась для столь быстрых полетов. На таких скоростях перышки у нее начинают растрепываться, и мне приходится вновь и вновь пришпиливать их на место. Нельзя допустить, чтобы это продолжалось!

Никс хорошо его понимала. Топливом для модифицированных горелок «Огненного дракона» служила алхимическая смесь быстропламени и китэ ворована – горючего желе на основе жира огромных морских зверей, обитающих в Приюте. Эта уникальная смесь была впятеро мощней обычного быстропламени, используемого в корабельных горелках по всему Венцу.

– Проблема это или нет, – отозвалась Никс, – но скоро нам может понадобиться такая скорость.

– Да уж, – согласился Хиск. – Твоя правда.

Все они знали, что их единственная надежда заключалась в том, чтобы постоянно опережать врага.

«А если весть и впрямь достигла не тех ушей…»

Никс опять принялась расхаживать взад и вперед, успев еще дважды пересечь рулевую рубку, когда из нижнего трюма корабля донесся приглушенный визг – панический и смятенный.

Она застыла на месте.

«Рааш’ке…»

Что-то взбудоражило зверей. Различив среди испуганного хора и пронзительные причитания Баашалийи, Никс уже двинулась к двери рулевой рубки, решив прийти им на помощь. Но кое-кто другой уже определил источник тревоги крылатых тварей.

Хиск, все еще лежавший на спине под штурвалом, крикнул ей:

– Держись крепче, дочка! Сейчас нас здорово тряхнет!

Только тут Никс заметила, как дрожат доски под ногами. И в тот же миг корабль сильно подбросило, сбив ее с ног. Когда она упала на колено и руку, громкий треск привлек ее внимание к оконному проему по правому борту. Снаружи под дождем бешено хлестал по воздуху швартовный трос, оборванный в момент сотрясения. На конце его блеснул металл – это был стальной болт, которым он только что крепился. Трос опять хрястнул по кораблю. Ударившись в стекло рубки, болт пробил его насквозь.

Никс метнулась в сторону. Смертоносная сталь в туче битого стекла просвистела мимо нее, врезавшись в доски и застряв там. Плечо обожгло как огнем – один из осколков стекла все-таки задел ее по касательной.

Никс ахнула и откатилась еще дальше.

Корабль тряхнуло еще несколько раз, уже послабее, затем он опять упокоился на кильблоках. Извивающийся швартовый трос ослаб, оставив болт торчать из досок.

Хиск вынырнул из-под штурвала, но остался стоять на коленях. При виде новых повреждений он лишь нахмурился.

– Все цело?

Никс не была уверена, справлялся ли он о ее самочувствии или же о состоянии своего корабля. Она осмотрела руку. Осколок стекла пробил рукав и рассадил кожу, но ничего страшного не произошло.

– Всего лишь царапина, – заверила его Никс.

Хиск вздохнул.

– Это был самый сильный подземный толчок на данный момент, – сказал он. – Похоже, что этот клятый остров хочет сбросить нас со своих плеч.

Никс кивнула. Она тоже хотела поскорей убраться с Пенистого. Растущее число и сила подобных землетрясений говорили о неуклонном приближении луны и предупреждали о грядущей гибели.

Зная это, Никс пришла к одному твердому выводу.

«Надо улетать отсюда прямо сейчас».

* * *

К тому времени, как по всему кораблю прозвенел следующий колокол, Хиск и несколько матросов уже прибрались в рулевой рубке и принялись заделывать разбитое окно, чтобы защитить ее от дождя.

Однако в рубку ворвался другой шторм.

Никс обернулась, когда за спиной у нее спиной с грохотом распахнулась дверь.

В рубку протиснулся Джейс, лицо у которого раскраснелось еще пуще. Он подергивал себя за бороду – признак того, что ему явно не по себе. Источник его растрепанных чувств следовал за ним по пятам.

Грейлин си Мор недовольно проворчал, протопав внутрь:

– Вы уверены, что никто в Бхестийе не знал, что вы прибыли именно с этого корабля? Что ни один из ваших запросов не мог быть истолкован как подозрительный, чтобы привлечь внимание сюда?

Джейс хмуро посмотрел на него.

– Ты что, считаешь нас с Крайшем глупцами, способными что-нибудь необдуманно брякнуть? Во время наших исследований мы были крайне осторожны, и ничто не могло навести на мысль, будто мы что то-то скрываем. Мы ходили по лезвию ножа. Мы не могли искать знания о Пустоземье, не задавая конкретных вопросов, иначе ничего не узнали бы. И, уж конечно, не нашли бы эту старую карту.

Грейлин продолжал хмуриться, хотя выражение лица его немного смягчилось, когда он заметил среди суеты ремонтных работ Никс. Глубокие морщины вокруг его льдисто-голубых глаз заметно разгладились, твердый как кремень взор чуть потеплел.

Никс ответила ему столь же недрогнувшим взглядом. Одежда рыцаря промокла до нитки, темные волосы насквозь пропитались влагой, отчего седые пряди в них блестели еще ярче. Грейлин заметно прихрамывал на левую ногу – похоже, что сырость опять разбередила старые раны. Много лет назад его жестоко избили и подвергли страшным пыткам – после того, как он нарушил свою присягу на верность королю Халендии. Грейлин стал клятвопреступником из-за любви к женщине, Марайне, наложнице этого самого короля. Попытка сбежать вместе с ней привела к его поимке и в конечном счете к смерти его возлюбленной. Только вот плод их запретного союза выжил, рожденный, а затем брошенный на произвол судьбы в болотах Мирра.

Никс уже в тысячный раз вглядывалась в лицо рыцаря, пытаясь отыскать в себе хоть какое-то сходство с этим человеком, который приходился ей отцом. Шрамы испещряли его щеки, словно контуры географической карты – только вот карта эта оставалась нечитаемой, свидетельствуя лишь о боли, которую он испытал из-за того, что осмелился полюбить ту, что была навек отдана другому. После неудачного побега Грейлин считал, что плод их с Марайной любви погиб в болотах, пока четырнадцать лет спустя не обнаружил, насколько ошибочным было это предположение.

Никс выжила. Ей до сих пор снились смутные сны о том времени. Когда новорожденным хнычущим младенцем, брошенным на болоте, ее подобрала и вырастила самка огромной летучей мыши, хотя за это чудесное спасение пришлось заплатить свою цену…

Она дотронулась до своих глаз, вспоминая те времена, когда все окружающее виделось ей лишь размытым пятном из света и тени. Грудное молоко ее приемной матери непреднамеренно отравило ее, затуманив зрение, почти ослепив. Тем не менее взамен Никс получила другой дар, другое чувство. В это самое нежное время, окутанное постоянным хором обуздывающих напевов, объединяющих крылатую колонию, в полной мере проявился ее собственный врожденный талант, обретя просто-таки невиданную мощь.

Однако такая опека не могла длиться долго. Отравление молоком поставило под угрозу ее юную жизнь. Возможно, осознавая эту опасность, та летучая мышь оставила Никс на попечение другого жителя болот, доброго человека, который усыновил ее и любил так же сильно, как своих собственных сыновей. Теперь все они были мертвы, принесены в жертву, чтобы сохранить ей жизнь, – после того, как очередное почти смертельное отравление вернуло ей зрение и навеяло лихорадочный сон о луне, врезающейся в Урт.

Эти воспоминания, эта потеря все еще ранили Никс, отчего временами у нее перехватывало горло.

И все же в последовавшими за этим ужасе и хаосе они с Грейлином наконец воссоединились. Поначалу ни один из них не был уверен, действительно ли рыцарь – ее отец. А затем, уже в Приюте, старая провидица-ниссианка распознала их кровное родство, подтвердив происхождение Никс. И хотя у той не было причин сомневаться в подобном заключении, зная о чудесных свойствах таких благословенных богами женщин, в глубине души Никс все еще считала это чем-то непостижимым.

Она знала, кто был ее настоящим отцом, представляя себе добрые глаза и измученное болотной жизнью лицо своего папы, как она его называла. Никс не чувствовала такой теплоты или хотя бы просто какой-либо связи с суровым мужчиной, который только что вошел в рулевую рубку. Вообще-то любая привязанность к тому казалась ей предательством по отношению к папе.

Единственной настоящей родней, которая у нее осталась, был Баашалийя. И пусть даже потеряв двух своих братьев, Никс в конце концов воссоединилась с другим – поскольку, когда она была младенцем, рядом с ней под присмотром самки летучей мыши приютился и другой малыш. Двенадцать лет спустя этот крылатый брат пришел ей на помощь, заполнив пустоту, о существовании которой Никс даже не подозревала, пока под едва различимые звуки обуздывающего напева он вновь не ворвался в ее жизнь, пробуждая связь, скрытую глубоко в ее плоти и крови.

«Вот моя настоящая семья».

Грейлин вроде заметил ее холодность и отвернулся, просто кивнув ей.

Еще одно приветствие оказалось куда более бурным.

Из-за спины Грейлина рысцой выбежал Кальдер, высоко задрав хвост и отряхивая влагу со своей густой шерсти. Здоровенный варгр, высотой в холке чуть ли не по грудь Грейлину, был родом из холодных сумеречных чащоб Хладолесья. Его темная шкура в золотисто-рыжую полоску идеально подходила для охоты на такой тенистой местности. Янтарные глаза тепло сверкнули в ее сторону, в то время как уши с кисточками на концах настороженно поворачивались туда-сюда, улавливая каждый треск и стон корабля, обтекаемого пропитанным влагой штормовым ветром.

Кальдер ткнулся ей мордой в бедро, а Никс подняла руку и взъерошила густой мех у него на холке, тихонько напевая и прикасаясь к дикому сердцу варгра золотистыми прядями обуздывающего напева. Хотя Кальдер повсюду тенью следовал за Грейлином, вроде бы полностью подчиняясь этому человеку, Никс знала, что этот зверь – отнюдь не охотничий пес. Они с рыцарем были скорее братьями, связанными не командами и подчинением, а пережитыми вместе невзгодами и трагедией. Ведь когда-то их было трое.

Аамон – брат Кальдера – погиб, защищая Никс.

Даже сейчас она слышала отзвук этого родства, глухой вой призрака, которого они несли с собой, отчетливо видела эту нерушимую связь сердец человека и зверя, так что напевала, чтобы выразить признательность за эту жертву, увековечить память о ней, ощущая при этом уютное тепло общей постели, азарт охоты и вкус крови свежей добычи на языке.

Кальдер заурчал от удовольствия, еще раз толкнув ее носом, прежде чем вернуться к Грейлину. Ажурные нити обуздывающего напева Никс растаяли в воздухе, оставив в ней то чувство родства, что эти двое испытывали друг к другу, уважение и глубокую привязанность зверя к своему двуногому брату.

Она посмотрела на Грейлина в этом свете, изо всех сил пытаясь уловить в себе такое же чувство по отношению к нему, но вновь потерпела неудачу. Хоть Никс и признавала свое кровное родство с Грейлином, сердца ее это никак не затрагивало – слишком уж переполненного скорбью по всему, что она потеряла, чтобы в нем оставалось место для чего-то другого. И если б Никс была окончательно честной сама с собой, то это была не просто тоска, но и некая мера обиды – справедливой или нет, – на то, что он бросил ее, что никогда не пытался найти подтверждение тому, о чем мог только предполагать.

Часто по ночам мысли ее возвращались к другому исходу. «А что, если б он нашел меня тогда? Какая жизнь тогда меня ждала бы?»

Никс стряхнула с себя эти грезы наяву, принимая путь, который лежал сейчас перед ней, перед всеми ними.

Грейлин вприщур посмотрел на нее, наконец заметив прореху у нее на рукаве, окаймленную подсохшей кровью, и резко шагнул к ней.

– Ты поранилась.

Это был не вопрос, а утверждение – и обнаруженное, по представлению рыцаря, требовало его немедленного внимания. Никс отстранилась от него.

– Ничего страшного.

– Точно? Дай-ка я гляну…

Грейлин потянулся было к ней, но Никс оттолкнула его руку, не обращая внимания на его обиженный взгляд. Она не нуждалась в том, чтобы он нянчился с ней, особенно когда их внимания требовали куда более насущные задачи.

Ее взгляд скользнул к двери.

– А где Дарант и Глейс? – спросила Никс, которая ожидала, что вслед за Грейлином и Кальдером в рулевой рубке появятся и капитан «Огненного дракона» со своей дочерью. – Нам нужно обсудить, когда вылетаем.

– Они устанавливают отремонтированную горелку, – ответил Грейлин, после чего покосился на Джейса. – Если нас и вправду разоблачили, то стоит поспешить с вылетом.

В этих его словах Никс услышала свои собственные тревоги и кивнула в знак редкого согласия с ним.

Джейс обвел взглядом огромную рулевую рубку.

– Если мы готовимся к вылету, то нужно показать Фенну карту, которую мы нашли. Я думал, он уже здесь?

Ответил ему Хиск, который с молотком в руке заделывал разбитое окно:

– Парня уложили в постель. По моему приказу. Фенн почти не спал с тех пор, как мы прибыли сюда. У него такие темные круги под глазами, что он похож на разбойника в маске.

– Нам нужно, чтобы он вернулся сюда, – сказал Грейлин.

– Я ждала, пока все соберутся, прежде чем поднимать его, – объяснила Никс. – Не было нужды будить его раньше.

Грейлин кивнул, но повернулся к Джейсу, затронув еще одну проблему:

– Вам с Крайшем удалось еще что-нибудь вызнать в Бхестийе? Есть какие-нибудь новости о боевых действиях, охвативших Западный Венец?

Джейс поморщился.

– Отдельные стычки между Халендией и Южным Клашем по-прежнему продолжаются. Но после большой битвы прошлой зимой обе стороны в основном притихли и ищут союзников в других землях, чтобы пополнить свои ресурсы – вынуждая и своих соседей принять ту или иную сторону. Так что война понемногу распространяется по всей ширине Венца. Вообще-то несколько дней назад в Бхестийю прибыли посланники как из Халендии, так и из Клаша, которые обратились к королю с просьбой о поддержке.

Грейлин проворчал себе под нос:

– Король Акер склонился в ту или иную сторону?

– Ходят слухи, что он стравливает их между собой, преследуя какие-то собственные интересы, хотя твердо пока что не определился.

– Это хорошо – по крайней мере, на данный момент. Хотя если там высадились посланники, то наверняка и шпионы тоже.

– Вне всякого сомнения, – согласился Джейс, опять подергивая себя за бороду. – И если до них дошли те же слухи, что и до нас там – о летучем корабле с драконьей головой, нагруженном крылатыми тварями, – то наверняка вскоре они заглянут и сюда.

– Если этого еще не произошло, – уныло заметил Грейлин, после чего со вздохом добавил: – Вообще-то я надеялся, что у нас будет больше времени.

Никс уже просто надоело ждать.

– Я сейчас пойду и разбужу Фенна.

Джейс шагнул к ней.

– Я с тобой. – Но при этом сделал Грейлину последнее предупреждение: – Все там опасаются, что напряженность уже почти достигла точки кипения. И что когда война все-таки разразится, то наверняка охватит весь Венец.

– Тогда нас не должно быть здесь, когда это произойдет. – Грейлин махнул им в сторону двери, и сам устремившись к ней в компании Кальдера. – Ладно, сходите за Фенном. А я проведаю Райфа и Шийю. Посмотрим, как продвигаются их труды с охладителями та’винов. Без них нам в Пустоземье нечего и соваться.

Никс хорошо его поняла. Там, в Студеных Пустошах, Шийя извлекла из разгромленной крепости та’винов массивные охлаждающие установки, и теперь они с Райфом всячески старались приладить их к «Огненному дракону» и запустить, хотя пока их усилия не увенчались успехом. А без работающих охладителей нечего было и думать отправляться в эти выжженные солнцем земли, где от жары кожа покрывалась волдырями, а воздух обжигал легкие.

Все прекрасно понимали непреложную истину: «Пока эти устройства не заработают, мы обречены торчать здесь».

Глава 4

Райф еще раз обошел огромную – в два человеческих роста – сферу из бронзы и темного хрусталя, установленную в центре одного из складских помещений корабля. Еще одно такое же устройство было размещено по левому борту. От каждого из них отходили воздуховоды, змеящиеся по всему кораблю. Чтобы завершить установку, потребовалась бо́льшая часть пути к Восточному Венцу.

Но это была не самая сложная задача.

– Может, просто пнуть его? – предложил Райф. – Типа как подгоняют буйвола.