КотоБратия

– Может, отражение, – неуверенно сказала Жужа, но почему-то ещё сильнее поджала хвост, как она это всегда делала, чувствуя приближение опасности.

Пельмешек не ответил. Он уже подрагивал усами, разговаривая с кем-то во сне.

В комнате всё ещё чувствовался запах недавних рассказов – сырой тряпки, холодной батареи и чьих-то «шлёп-шлёп» по кухне.

Старая калитка во дворе вздрогнула и заскрипела, словно узнала чьи-то шаги.

И тут, сквозь этот скрип и дождь, прозвучало тощее:

– Мяу…

Тонкое. Почти неслышное.

Будто шорох.

Будто кто-то брошенный и одинокий тянулся к теплу. Все кото-бандиты мгновенно повернули морды к двери.

– Что это было? – подняла ухо Пышка.

– Это… ветер, наверное, – неуверенно предположил Сосиска. – Сквозняк мяукнул и ушёл.

– Ветер так не мяукает, – встревожилась Жужа, выпустила когти и поднялась на все четыре лапы.

Они замерли.

И тогда оно повторилось.

Чуть громче.

– Мяу…

Теперь это уже точно никому не послышалось.

– Прямо у нас под дверью, – прошептала Иголка. – Кто-то зовёт.

– Если это мышь – пусть уходит. Если кот – тем более, – прошипел Хвастун, спрыгнул со шкафа и выгнул дугой спину.

– В прошлый раз мы впустили одного "просто на минутку"– и теперь у нас живёт Сосиска, – вспомнил Карман.

– А вдруг кто-то просто заблудился? – несмело предположила Пышка.

– Если мы начнём открывать дверь на каждый звук – у нас будет не дом, а кото-вокзал, – фыркнула Жужа.

Но дверь уже открывали.

Он сидел на коврике под дверью.

Совсем крошечный.

Маленький. Промокший.

Сжался в дрожащий комочек, а хвост – тонкий, как мокрая верёвочка. Настоящий шнурок.

С рыжих ушей на коврик падали капли дождя.

Одна. Другая. Третья.

Будто уши плакали.

Он не встал и не вошёл вовнутрь.

Просто сидел, прижав уши, и смотрел на кото-бандитов. И снова, острожное: «Мяу».

Тихо.

Почти без надежды.

– Я не голодный, – прошептал он. – Мне бы только чуть-чуть обсохнуть. И погреться…

Наступила тишина.

Такая, в которой было отчётливо слышно, как хлопают ресницы его огромных голубых глаз.

В МяуДоме даже подушки перестали дышать.

Пельмешек неторопливо встал со своего места, подошёл ближе к незваному гостю и заглянул ему прямо в глаза. Туда, в ту загадочную глубину, где обычно записаны строчки из книги Судьбы.

Котёнок не отвёл взгляд и не испугался, а сделал полшага навстречу – осторожно, будто по тонкому льду – и лизнул ему лапу.

– Пусть живёт, – вынес своё решение Пельмешек.

И тут началось «такое»!

– Что?! – возмутилась Иголка. – Мы же договорились – больше никаких новеньких!

– Это кто договорился? – фыркнул Сосиска. – Я такого не помню.

– А я помню, – вмешалась Жужа, грозно поднимая хвост «трубой». – И я знаю, чем это всегда заканчивается. Сначала – «пустите погреться», а потом подушки без перьев, треснутые миски и шторы в комках шерсти.

Хвастун выгнул спину, зашипел и обошёл, как дозорный, котёнка по кругу,:

– И вообще, с чего мы решили, что он не лазутчик? Вдруг он засланный к нам из соседнего двора? Подсмотрит все наши тайники разболтает всем наши секреты.

– Как вам не стыдно! Он же маленький. – Пышка сделала шаг вперёд, пытаясь защитить его. – И мокрый.

– Знаем мы таких маленьких, – хмыкнул Карман. – Их специально тренируют, чтобы они выглядели мокрыми и одинокими, а потом – бац! – и вся кладовка пустая. Обчистили!

– Маленький – это пока, – поддакнул Хвастун. – Потом вымахает в огромного лося и будет храпеть по ночам прямо под нашим ухом.

– Вы чего, посмотрите, как он же замёрз! – возмутилась Пышка. – У него хвост дрожит как верёвочка!

– Вот пусть этой верёвочкой и катит к себе домой, – отрезала Жужа. – А то заведём ещё одного – и придётся делить наш плед и на него.

– Да, у нас и так места мало, – подтвердил Карман. – Кто будет спать у батареи, если нас станет на одного кота больше?

– Ну уж точно не ты, – хмыкнула Пышка. – Ты туда и так уже не помещаешься.

– Это не аргумент, – буркнул Карман. – И вообще, он нам даже своего имени не назвал. Бродяга!

Пельмешек не стал спорить.

Он просто сел рядом с котёнком.

И по-отечески посмотрел на всех своих «бандитов» – так, как смотрит тот, кто уже привык, что в этой компании всегда найдётся кто-то, кто засунет свой хвост в розетку.

– Если, кто против – говорите прямо. У нас каждый имеет право высказать своё кото-мнение. Но помните: сказанное слово уже не забрать назад.

В прихожей повисла пауза – тяжёлая, как мокрый плед, и тихая, как шаги по ковру в три часа ночи.

Всё стихло – даже батарея деликатно перестала щёлкать.

Казалось, что воздух вдруг стал густым-густым, как наваристый бульон. Никто из кото-банды не решался ни вздохнуть, ни пошевелиться.

Хвастун выпучил глаза и на всякий случай, чтобы случайно не выдавать своё присутствие, даже не дёргал усами.

Жужа аккуратно поджала под себя хвост и демонстративно отвернула морду в сторону, показывая тем самым полное безразличие к происходящему: «Меня всё это точно не касается».

– Никто не против? Вот и хорошо.

Он дал словам остыть, чтобы ни у кого не возникло в них сомнений, а потом добавил, обращаясь к котёнку:

– Малыш, заходи! Под нашим пледом найдётся место ещё одному хвосту.

Котёнок осторожно переступил порог, будто боялся, что всё это просто волшебный сон, а на самом деле он сейчас проснётся на холодной трубе где-то в подвале.

Он стоял посредине комнаты, чуть подрагивая от сквозняка и неуверенности.

И тогда случилось то, чего он точно не ожидал.

Хвастун – тот самый, с вершины шкафа, который кричал громче всех про огромного лося – пододвинул ему свою подушку:

– Устраивайся! Только не пускай на неё слюни.

Жужа фыркала, но уже ставила перед ним миску с тёплым молоком.

– Ничего, если немного не по расписанию, сегодня можно, – бормотала она себе под нос.

Пельмешек, всё ещё сидя у двери, которую он уже запер на все засовы, мягко заметил:

– Друзья, как он мог нам представиться, если у него ещё нет имени? Завтра мы все вместе ему его придумаем.

Котёнок опустил мордочку в миску, сделал несколько глотков – и сразу захлопнул глаза, прижавшись к подушке.

Так делают только те, кто наконец-то оказался дома.

А ветер за окном стих, как будто ему тоже стало спокойно.

И наступила ночь. Тёмная и