Домик для человека. Сборник историй

– Надеюсь, так и будет, – улыбнулся Юра, чуть приподнял руку, точно собирался дирижировать оркестром. Снова поджал плечи, съёжился. Им обоим больше не требовались боевые стойки. – Отсюда я смог помочь уже не пациентам, как это делаешь ты обычно, а врачам. Защитить от разного – от начальства, от пациентов, от крыс и карьеристов. И ты начал делать то же самое. Потому тебе уже не отвертеться.

– Не-не. Точно тебе говорю, я на такое не подпишусь. Лучше в стриптизёры.

Юра оглядел того – высокий симпатичный спортивный брюнет. Почему бы и нет? Может, слишком глазастый да борода танцору ни к чему, но спрос мерещился очевидным.

– Есть подозрение, что будешь скучать по этой работе. Видел я такое: побеги, возвращения, снова побеги, снова возвращения. Может, не сейчас, но через пару лет, помяни моё слово, ты поймёшь, что всё остальное уже не то.

– Хватит меня в свою секту зазывать. Твои эти флюиды даже если подействуют, у меня всё равно квартиры нет, которую я на тебя переписать могу.

– Эх. Не дело это, – посмеялся Юра. – Тогда вперёд работать. Как раз на квартиру.

Он показал на стул, а сам зашагал к двери. Выскочил, оставил потенциального стриптизёра в одиночестве. И Паша вернулся к состоянию рабочего утра, к которому привык и которого ему так не хватало теперь. Уселся в нужную позу. Сначала подумал, что после такой встряски работа не пойдёт, однако мозг проявил чудеса адаптивности: осадок провалился куда-то, освободил место. И врача увлекло.

Забывшись в пылу работы, он коснулся челюсти. Рана желала быть разодранной, выдавленной, как огромный прыщ, даже через отупляющую боль, но Паша держался. То и дело случались неудачные касания прежде, но сейчас он замахнулся слишком сильно. Сжав веки, отсчитывал секунды, пока боль успокоится. Или же касание было не таким уж сильным, просто кто-то в ране побеждал антибиотик. Или же организм неохотно пропускал антибиотик в нужную точку тела. Столько неудачных вариантов развития, что не хватило бы рабочего дня для размышлений, которыми профессура зарабатывала на жизнь.

Паша привстал со стула, подался вперёд, наполовину улёгся на стол, как то делали студенты, пытаясь подсмотреть в тетрадь впереди сидевшего. Боль никак не хотела униматься, левая половила головы загорелась. Он побежал бы к раковине за холодной водой, чтобы потушить пламя, если бы не знал о тонкостях передачи нервного импульса.

– Нехорошо это, – заговорил сам с собой Паша, придерживая щёку, точно теперь она требовала защиты от внешнего мира. Водя по бороде без давления, он добавлял жара горевшему лицу, как срывали корку на ране дети даже через колкую боль.

Нет хуже пациента, чем твой коллега, в очередной раз вспомнил фразу. Но он был хорошим пациентом. Определённо. Он даже не спорил.

Взял в руку стекло со сдавленной тканью. Во входных данных не указывали, врачу оно принадлежало или любому другому человеку. Хотя ничего не изменилось бы, будь тут пометка "кусочек врача". В отличии от основной части кусочек не мог навязать своего мнения или подвергнуть сомнению чужое.

Отвлёкся на микроскоп, отвлёкся на компьютер, снова коснулся раны. Цикл замкнулся. Паша вспомнил Валентина. Врачебная закостенелость, передававшаяся от учителя к ученику, когда первый слишком стар, чтобы принять хоть что-то новое, а второй слишком не уверен в себе, чтобы предложить нововведение, мешала быть истинно объективными. Под прессом обучения они начинали верить, что привитые мысли являлись их собственными и лечили средствами, которым уже нашлась замена получше. Это не обошло стороной и некоторых его однокурсников.

В обеденный перерыв Паша прогулялся до похожего на его лабораторию здания. Ещё один отшиб от лечебного корпуса. Здесь тоже располагалась лаборатория, но другого профиля – микробиологи рисовали круги на полях.

Неприметный носатый Женя, чуть сгорбленный, оттого напоминавший моментами Юру, оказался точно у входа, хотя и не ожидал Пашу.

– Привет, Супермен! – посмеялся полудвойник Юры и поднял руку.

Со студенческих лет он совсем не изменился. Точнее, Паше лишь так казалось. Просматривая фото времён института, он видел детей на месте себя или Жени, или Валентина. Растянутый в годах процесс взросления, а потом старения, легко обманывал мозг.

В памяти плавали воспоминания, где Женя в тёмных шортах, утомлённой серой футболке сидел за компьютером, пытался установить игру после зачёта по патологической физиологии. А сейчас он шёл навстречу в блестящем белом халате, лакированных туфлях и неказистых широких брюках. Другой человек, тот же человек.

– Привет, Юджи. Почему Супермен? – улыбнулся Паша, пожимая руку.

– Ну да, правильнее – дважды Супермен. Сначала бьёшь злодея, а потом призываешь весь мир бороться со злом.

– Не без преувеличения, но спасибо. Мне твоя помощь нужна.

– О, героям всегда пожалуйста.

– Заключим бартер: ты меня лечишь, я угощаю тебя кофе.

– Идёт, – бойко усмехнулся Женя, точно собирался чихнуть. – Что за помощь?

– Да укус никак не проходит. Думаю, может посев взять? А то Азитромицин не справляется, да и не уверен я, что справится.

Борода всё ещё скрывала момент слабости от взора микробиолога. Раскидав в стороны жёсткие волосы, Паша показал рану. Женя как раз почти на голову был ниже, глаза сразу уловили точку, куда стоило залезть тампоном.

– Чего сразу не пришёл? Уже сделал бы всё.

– Играл в пациента, – улыбнулся Паша. – Знаешь же, как оно бывает.

– Зря. Ты же помнишь, как отличить внимательного врача от невнимательного.

– Да-да, помню, невнимательный врач посевов не берёт.

Женя довольно кивнул, сплющил губы, махнул головой, чтобы Паша шёл за ним.

– Как себя чувствуешь после всех этих событий? Хоть немного гордости, надеюсь, появилось?

– Не особо, если честно. Предложили уволиться.

– Ха-ха. А повод какой?

– Заказы распугаю, работы ни у кого в лаборатории не останется.

– Ну да. Нигде же нет очереди из препаратов и везде есть очередь из кандидатов на твоё место, – Женя обернулся, упёр взгляд в Пашу. В глазах блеснул юношеский огонёк.

И так стало тепло, очень тепло. Паша даже и не помнил, что в душе случалось такое спокойствие. Это была секунда на берегу реки где-то далеко от города, куда с другом его мог бы привезти дед. Или же первый поход в клуб, где они с Женей потратили половины своих первых стипендий, если не больше.

Как так? Он, что, дома?

Прихоть судьбы – познакомить его с Женей, поселить в одной комнате общежития. И обоих отлучить от клиники и пациентов, сделать больше учёных и лабораторных червей, чем врачей. Из всего курса таких вышло трое; удивительно, что двое из этой тройки оказались соседями. Не случись так, Паше оказалось бы очень трудно сдержать натиск однокурсников и отца, состоявший из вопроса: "Почему не лечебник?" Но вдвоём они смогли.

Плохой-хороший пациент уселся на крутящийся табурет. Такой больше подходил пианино, чем вытяжке в микробиологической лаборатории.

Запах резины от перчаток пролез в ноздри. Руки Жени действовали не так уверенно, ведь он привык работать с тонкой материей – бактериями да вирусами на кончике петли. Слишком грубо сдавил кожу, слишком сильно впился тампоном в рану. Не так, чтобы дёрнуться и убежать, но щека рефлекторно оскалилась. Женя дёрнулся в ответ с малой амплитудой.

– Всё, всё, уже закончил, волчара.

Оба засмеялись.

– Аууу, – протянул Паша негромко. Так они дурачились в студенческие годы.

– Напишу, как будет готово. А пока поменяй, хотя бы на мазь.

– Принято, мой капитан. Теперь пойдём пить кофе, если ты не требуешься для какой-нибудь важной задачи в эту секунду.

– Справятся. В этих стенах не существует незаменимых людей, – сказал Женя громко и широко, точно хотел, чтобы некто подслушивавший услышал. Из-за то и дело загоравшегося в глазах огонька казалось, что в минуту встречи с давним другом слой солидного врача соскочил, обнажив под ним юношу в растянутой серой футболке со старых фото.

Хотя ни бодрый голос, ни экспрессивные движения уже не маскировали взрослого человека полностью. Мальчишки из прошлого не говорили о рабочих проблемах, потому что для накопления таковых требовалось больше времени и рабочей усталости.

Женя не единожды оговаривался о заменимости. Так ли крепко его сжимал страх потери своего места, что он держал на поверхности думы о нём? Или же использовал оружием, не позволяя расслабиться вверенным ему в подчинение людям?

– А есть ли они хоть где-то? Мне даже интересно, – уже не задорным студентом, а задумчивым собой спросил Паша.

– Не заставляй меня грузиться ещё и этим, пожалуйста. Пойдём.

Женя скинул халат. Они оставили позади большой кабинет с вытяжками и стекляшками, полными бактерий и грибов. Оставили позади здание. В главном корпусе их ждала столовая со сладким, противным и слабым кофе. Оба знали, что беседа скрасит вкус. Да и до хорошей кофейни шагать не осталось времени.

Бледные – местами белые, местами металлические – потрёпанные элементы декора отбрасывали в прошлое. В институтские годы. Звук трущихся о линию подносов сопровождался разговорами о паре по анатомии. Она проходила в пятницу до обеда. И суп в полдень казался трофейным, лучшей наградой для победителей. А если совсем честно – единственной, которую бедные студенты могли себе позволить.

Двое уселись за стол, не хватало потёртой клеёнки для полного соответствия. Да и стулья казались слишком удобными, портили антураж.

– Ты, вроде, жениться собирался. Как двигается? – Паша не нашёл кольца на пальце. И не был уверен, что мог попасть в список гостей грядущей свадьбы. Или даже прошедшей, ведь не все врачи носили украшения на работе.

– Это мне так казалось, что всё идёт к свадьбе. Не срослось, – Женя держался лучше возможного для такой печальной новости. Или уже пережил огонь и обжигающий холод. Скорее, хорошо прятал эмоции.

– Хочешь поговорить об этом?

Женя отрицательно покачал головой, откинулся назад, одну руку поднял на спинку соседнего стула. В этом светлом помещении он бы очень сексуально смотрелся в своём белом халате без ворота. Голубая же кофта так упрощала его.

– Только если твоя история любви менее печальна.

– Туше.

– Тоже разошёлся?

– Нет. Но тону.

– Может, ты хочешь поговорить?

– Не очень, если честно. Знаешь, я на таком уровне, когда есть силы плыть, но даже небольшая волна накрывает и заставляет чуть-чуть задыхаться. То плохо, то терпимо. Если пойму, что захлёбываюсь всё дольше, захочу поговорить. И попрошу тебя меня послушать.

Глаза Жени покрылись тонкой стеклянной плёнкой, но она быстро спала. То ли размякли они с годами, то ли с каждым годом находилось всё больше поводов заплакать, а сил сдерживать слёзы становилось всё меньше. После секундной слабости Женя взбодрился, развалился наглым котом на стуле. Наверняка, даже закинул ногу на ногу, как делал всегда.

– Может, Валентина позовём?

– Не, не стоит, – ответил Паша и надул щёки, вытянул губы вперёд.

– Как знаешь.

Вероятно, Женя всё ещё считал Валентина другом больше, чем коллегой. А Пашу переломило. Отец, а теперь и Валентин показали, что клиницисты ему не друзья. И не потому, что он так решил, просто они его другом не считали. Только Женя и считал. Или и это Паше лишь казалось? Имелись ли у него друзья? Задумался, запереживал, но быстро откинул эту мысль, чтобы не стать её заложником.

– Что у тебя вообще в голове было, когда ты с тем мужиком дрался? Мне кажется, меня бы парализовало от страха!

– На самом деле, и меня парализовало. Ровно до той секунды, когда не пришло время. Точно что-то щёлкнуло. Так что высока вероятность, что и ты сделаешь так же, когда окажешься в похожей ситуации. Ещё и плесенью накормишь.

Глаза Паши заиграли на мгновение. Его чествовали, как героя. Пусть один человек, только далеко не последний по важности.

– Не зря ты столько времени тренировался. Как знал, что когда-нибудь придётся отбиваться.

– Всем придётся, – буркнул пьяно Паша. – Сколько нападений стало. Не кулаками, так перцовыми баллончиками придётся.

– Да, но нет. Я так не смогу. Пока достану, пока направлю и нажму. Это уже удара три. Дохляк в коридоре, получается. Но твои кулаки сделали дохляком в коридоре не врача. И фразы твои пушечные в интервью, конечно. Они будут ненавидеть вас лишь за то, что вы делаете свою работу. Пушка, просто пушка.

– Даже запомнил, – неловко посмеялся Паша всем телом.

Остаток дня здоровяк пытался быть невидимкой – никому не показывался, никого не спрашивал. Это создало обманчивое ощущение, что он вернулся в период до скандалов, до нападения. Кто бы мог подумать, что стоило радоваться мелочам, которые в самой своей сути и радовать неспособны. Как возможно радоваться работе? Как можно радоваться, что тебя не пытаются убить, что тебя не грозятся уволить? Однако же радовался.

Задержав в руке стекло с кусочком кожи, Паша поглядел сквозь него. Там был тот же мир, но мог существовать и вымышленный, который назывался "До".

Зазвонил телефон.

– Не до тебя сейчас, – пробежал глазами по экрану и отложил телефон в сторону здоровяк.

У отца на такой случай всегда находилось возмущение в стиле: чем ты там можешь быть занят, стёкла твои уже никуда не убегут. И парочка похуже. Или пара десятков. Хорошие врачи славились язвительностью.

Так телефон и вибрировал, передавая энергию столу. Паша едва замечал её, как громкую музыку в соседней квартире, которая доходила до него единичными волнами. Потом он что-нибудь придумает, почему не отвечал, или же просто пропустит этот вопрос.

Лениво и чуть довольно, из-за последней пары часов, Паша оставил кабинет позади. Теперь требовалось пробежать по коридору, остаться незамеченным на ресепшене. И можно смело забывать обо всём на целые вечер и ночь. Разделяй и властвуй, пусть даже речь о собственной жизни.

Улизнуть удалось. Паша в безопасности. Мир, полный шума птиц и шума города, залитый светом солнца, отражавшегося от окон больничных корпусов, наполненный горьковатым запахом зелени и лекарств показался и удалился сразу, оказался отрезан от него звуковой волной. Вновь кричал телефон. Паша очнулся в одиночной камере, в темнице, в подвале – ни звуков мира, ни света, ни запахов.

Отец точно знал, во сколько заканчивалась смена у сына. А он медлил. Белые буквы на чёрном фоне значили нечто иное, не имя: ответишь – будет худо, не ответишь – будет худо. И среди двух зол не имелось меньшего.

– Алё, – мягко начал Паша, представляя себя кем-то пожилым и рассудительным.

– Я был занят.

– Да, гистологи могут быть заняты.

– Так полностью прочти.

– Нет, я не позорю врачей. Я защищаю их. Я подаю им пример. А если ты этого не замечаешь, то советую тебе сделать хоть один шаг вперёд и выбраться из своей скорлупы, и увидеть мир. Здесь больше не уважают врачей, как ты привык. Здесь их даже бьют ножом без явной причины.

– Ты можешь орать по любому поводу, но тут я даже не подумаю с тобой соглашаться.

– Да, не приехал. Помню, что болеет. Приеду завтра. А сегодня не могу. И вчера не мог.

– И тебе пока.

Паша улыбнулся, глядя на экран телефона, где светилась отметка о завершении вызова. Отметка о правоте Паши. Он убрал телефон в карман. Тот пищал иногда и вибрировал, но оно не стоило внимания человека. Он даже прошёл мимо остановки, решил прогуляться до следующей и снова забылся. Что за тёплое чувство глубоко в нём? Что его источник? И не было ли то светлым промежутком перед агонией?

Дома ждала Женя. Она полноводной тучей сидела на кровати перед ноутбуком, поджав ноги под себя, и плакала. На фоне серого постельного белья, в окружении тусклых стен, в болотной футболке и чёрных велосипедках её глаза казались вампирьими – столько в них скопилось красноты. И то был ещё не предел, остались белые поля.

– Привет, малышка. Тяжёлый день? – Паша говорил мягко, точно ловец диких зверей крался к заплутавшей рыси и сладкими словами пытался отвлечь её.

– Привет, – сквозь слёзы и слюни выдавила Женя и затряслась.

Старая добрая истерика. С кем не случалось? С Пашей не случалось давно, но не благодаря его достижениям. Просто методы врача прошлого поколения уверенной походкой прошлись по его восприятию жизни и мужского достоинства. Похожего он сотворить с Женей не мог, не хотел, не умел.

Стоило ему подойти к кровати, как она повалилась на бок, сжалась сильнее прежнего, точно хотела уменьшиться до невероятных невидимых размеров. Едва не сшибла ногой ноутбук, такой же серый, как и вся комната вокруг неё. Весь мир пытался выделить её, только зачем, ведь Паша и без того видел.

Здоровяк подобрался к ней, развалился сзади и обхватил. Рыдающий клубок засопротивлялся, когда мужчина начал вдавливать в себя, но сдался быстро, точно изначально и задумал капитулировать после пары секунд.

– Кто бы заранее подумал, что взрослая жизнь окажется таким ужасом. Расскажешь, что случилось?

Женя не ответила сразу. Затряслась, затихла, всхлипнула, попыталась сказать. И так несколько раз, но получался бубнёж. Паша ждал. Старая добрая истерика, напомнил он себе, чтобы случайно не совершить непростительной резкости. И вспомнил похожие дни и минуты, и позы.

Возможно, это размышление было его суперсилой, ведь в ожидании, без слов, только со всхлипами, прошло сколько-то времени, которого хватило, чтобы притормозить подёргивания, снизить их амплитуду.

– Я не знаю, как быть, – промурлыкала Женя. – Как вообще жить? У меня ничего не получается!

Быстро мурлыканье перешло в крик, ещё надрывистый, но уже чёткий и разборчивый, и знакомый. Кризисы цепляли всех, а такие кризисы особенно цепляли людей амбициозных, как Женя. Паша считал себя везунчиком, ведь амбиций не имел. Просто работяга.

– Никто не хочет брать меня на работу!

– Совсем никто? – параллельно вспоминая прежние их места работы, тихо спросил Паша.

– Куда зовут, платят мало.

– Даже дорогой труд, случается, стоит дёшево. Вспомни, как мы одежду продавали за сто шесть рублей в час. И ничего, выплывали как-то. Сейчас это вспоминается быстрым рывком, но тогда казалось медленным и мучительным. И в этот раз будет так. Просто добавь чуть-чуть времени.

Слова подействовали или просто так совпало, Женя успокоилась – и всхлипы, и подёргивания отступили.

– Всё валится из рук. Нет ни сил, ни желания. Я не знаю, как быть?!

В груди Паши пробежал холодок, ведь теперь оно меньше походило на старую добрую истерику. Не так давно он закончил четвёртый курс института, чтобы совсем не помнить о болезнях душевных.

– Знаешь, это ведь можно обсудить с психологом, – Паша знал, что лучше с психиатром, но не смог сказать вслух, боясь бурной реакции. Общество уже привыкло не стесняться одних, но до принятия вторых прошло недостаточно времени.

Реакция всё равно случилась. Вероятно, она могла оказаться сильнее, скажи он, как задумывал. Женя вскочила, словно испугавшаяся кошка. В прыжке развернулась к Паше.

– Ты что?! Я что, похожа на сумасшедшую?!

– Погоди, – даже выставил вперёд руку Паша, точно опасался драки. – Психологи только психов лечат? Ни травмы, ни страхи они не помогают преодолевать?

Глаза полувыкатившиеся сменились прищуренными, точно Женя проверяла, не издевался ли над ней Паша. Губы чуть надулись, из-за напряжения мышц уголки их дрогнули. У неё был выбор – обидеться или согласиться. Он же сохранял статичное лицо, чтобы слова не показались шуткой, чтобы ему было проще пережить это трёхсекундное молчание.

– Ладно, – потерянно согласилась она.

Шок от перспективы встречи с психологом, да и сам разговор об этом, отвлекли Женю достаточно, чтобы она не рухнула снова на кровать бессильным комком.

– Давай чаю попьём? С шоколадкой! – переключился Паша, чтобы окончательно отвлечь её.

За столом в кухне, шмыгая носом от горячести чая, он пошутил про контекстную рекламу. Правдоподобно соврать, глядя в глаза актёру, было задачей непростой. Возможно, он не справился, однако Женя молчала. Здоровяк сразу начал смотреть психологов. Сохраняя шутливый тон – то посмеявшись над причёской, то над отзывами, он показал Жене нескольких.

Обманными тропами оба оказались в зоне приемлемого настроения – снова на кровати, но уже в компании комедии.

Женя быстро заснула. Паша это понял, когда она не посмеялась над удачной шуткой. Выключив фильм, он тоже закрыл глаза, но не сразу уловил крадущуюся дремоту. Осталось время подумать о пережитом дне.

Точно не агония вот-вот настигнет его? Может, уже наблюдал первые её признаки? Первые вдохи зародившегося и крепнувшего с каждой долей минуты конца? Ему стало холодно. Он накрылся почти до носа, прижался к Жене, повторив её позу, чтобы ни единой щели не осталось между ними. Чуть теплее.

Глаза закрылись, глаза открылись. И где сон? Паша был уверен, что заснул и поспал, но почему не ощущал себя отдохнувшим?

С тяжёлой, круговоротной головой он сел на кровати. На дальнем конце кровати свернулась в полумесяц Женя, перетянув большую часть одеяла на себя. В сонное сознание ворвался вчерашний день, где он убеждал её сходить к психологу. Стоило бы разбудить да напомнить, но он решил написать сообщение. Встал. Дорога до ванны периодически превращалась в карусель, точно вчера он пил не чай, а что-нибудь крепкое.

Широким шагом выскочил из дома, где было так спокойно, чтобы оказаться вновь перед тяжёлой деревянной дверью. Новоприобретённым ритуалом он попытался убедить себя, что по ту стороны его не ожидал очередной ужас, чёрт в обличии какого-нибудь уродца. Приоткрыл, заглянул. Мышечная память сработала – ноги шагнули раньше, чем человек того хотел. Тихо. Лишь бы так и осталось.

На ресепшене никого не было, за исключением администратора со слипавшимися глазами.

– Привет. Чудесное утро, когда хочется заснуть, а не сбежать, – посмеялся Паша, вырывая девушку из полудрёмы.

– Привет. Даже не знаю. Кстати, тебя шеф искал.

Не без чёрта, значит.

– Дрянь, – тихо выругался здоровяк, уходя от ресепшена. По эту сторону тяжёлой двери поселился хаос, который более никогда не позволит ему спокойно и ответственно выполнять свою работу; он будет пытаться утянуть человечка куда-то в глубину, где свет исходит только от пламени, а солнца нет.

Одно то, что шеф пришёл сюда раньше подчинённых, говорило красноречивее всех слов, всего отборного мата, которым умели ругаться только седоголовые старики. Он явно задумал что-то, с чем Паша не сможет справиться. Как назло, сегодня нереализованный стриптизёр не ощущал ни агрессии, ни силы, как случилось вчера. Зря он не выпил энергетик и пару кофе сверху.

С каждым шагом становилось чуть труднее, пока энергия не иссякла полностью. Напакостивший школьник? Вернувшийся пьяным малолетний сын? Зря вставший в позу подчинённый?

Стукнул. Толкнул дверь.

– О, заходи, – бросил слова шеф, перекладывая бумаги и тем создавая занятой вид. – Садись.

В одном из кресел сидел Юра. Паша пожал ему руку. Как обычно тихий, с налётом размышлений на лице. Наверняка, они уже многое обсудили по поводу подчинённого, и это не понравилось Юре. Но не совладать с набравшим скорость паровозом в дорогом костюме.

– Я посмотрел твои заключения, – начал шеф. И, в принципе, мог бы закончить. Каждый на этом месте сразу бы понял, что проиграл. В школе говорили, что даже в тетради отличника найдётся помарка. А ещё он помнил свои же слова, что проработавший больше одного дня врач невольно совершит хотя бы небольшую ошибку, которую найдёт пристрастный прокурор или эксперт. Шеф потрудился за обоих. – Слишком много косяков. За каждый – выговор.

– Остановись, – точно сказал уже сотню раз Юра, но повторил вновь.

– Развивайте дальше, – Паша, развалившись в кресле, затем сгорбившись, вёл свою линию. Часть уверенности даже вернулась к нему, как только осознал, что спасения нет. Аккуратно кивнул Юре.

– Достаточно, чтобы уволить тебя. Поэтому предлагаю мировую. Пиши по собственному.

– Нет. Увольняйте по статье.

– Как скажешь, но ты потом никуда не устроишься.

– Плевать. Выучусь водить машину и буду возить врачей скорой, чтобы сразу и защищать.

– Какой же ты зелёный. Летаешь где-то в облаках, но жизнь тебя ещё прокинет.

– Да неужели? А сейчас она мне очередной подарок сделала? Да если бы я того типа не отделал, вы бы мне сейчас цветочки на могилу несли. Так что это вы летаете где-то среди дорогих костюмов и хорошей обуви.

– Ты уволен! Собирай вещи и вали отсюда! – потерял контроль, закричал шеф.

Юра вскочил даже раньше Паши. Перекинул взгляд с него на директора. Уже второй раз молчаливая статуя оживала. Невозможно привыкнуть, потому здоровяк переживал из-за этого больше, чем из-за своего неминуемого увольнения.

– Я тоже ухожу!

Шеф впился взглядом в своего зама, обезумел, готов был скинуть пиджак и наброситься на него. Или Паша только выдумал, на самом деле шеф хотел расплакаться, но стеснялся.