Домик для человека. Сборник историй

Спасатели замерли в паре метров от действующих лиц. Светлые пол, стены и потолок очень контрастировали с тёмно-синей формой. Целую секунду двое могли думать свободно – выбирать жертву и виновного. Паша ведь так и не накинул халат, потому ничем не отличался от посетителя, если так дозволялось называть приходивших сюда людей.

– Ну и что здесь произошло? – вопрос, в целом правильный и нужный, резко прошёлся по ушам Паши, точно не было ему здесь места, ведь всё казалось очевидным.

– Врачей режут. Ещё пару минут, и по кускам пришлось бы собирать, – отозвался раненый, пытаясь сделать уверенный вид и проверяя, не прекратила ли капать кровь из раны.

По фрагментам полицейские получили цельную картину. Прибежавшие врачи из основного корпуса быстро привели незнакомца в чувство. Надеясь получить огневую поддержку двоих вооружённых людей, человек с опухшим потрескавшимся лицом снова ринулся в бой. Однако всё пошло не по плану – полицейские достали наручники. Паша приготовился, что и ему нацепят, но те лишь пригрозили стандартными своими фразами.

Скоро показались начальники. Время всё ещё играло с мозгом в игры, точно ли они пришли совсем скоро? Их рабочий день, начинавшийся позже, чем у подчинённых, тоже пошёл не по плану.

У администраторов и врачей появилась редкая возможность увидеть начальников в нетипичной обстановке. Стресс обличал часть личности, которую все предпочитали прятать. Только вот присутствие полицейских и побитого человека, да и Паши с раной на лице не оставило шанса вести себя обычно, не спрятать.

Директор лаборатории рваными движениями прошёлся по холлу, несколько раз сменил направление на середине шага. Попытался привлечь внимание всех чередой вопросов. Один полицейский начал отвечать, однако быстро переключился, когда незнакомец вновь повысил голос. Паша заметил, как непросто директору оказалось совладать с дефицитом внимания и уважения, к которым тот привык ввиду локального статуса. Только вот людям в тёмно-синей форме до его статуса дела не было.

Следом подошёл зам. Тоже без халата, но и без мерзкого начальнического шарма. Рубашка попроще, спина покривее. Он больше походил на работягу, чем на начальника, вероятно, потому и оставался только замом без намёка на повышение. Или же проблема в уставшем взгляде: кто бы смог сохранить силу работать, насмотревшись на уже с утра утомлённого шефа? Директор же делился своей бодростью – и когда говорил что-то недовольно, и когда смотрел ещё более недовольно.

– Все целы? – поинтересовался зам.

Паша положительно кивнул. И даже не соврал. Точнее, самую малость. Да и человек с разбитым лицом был для него не то, чтобы пустотой, но чем-то отличным от остальных людей. Вообще, стены лаборатории позволяли разделять всех на “своих” и “чужих”. И незнакомец к “своим” не относился, ровно как любой врач, не пытавшийся скинуть на Пашу вину за смерть пациента, не казался «чужим».

Дебоширов пригласили в отделение полиции. Фиктивное приглашение, потому что ни одному из них не дали возможности отказаться. Одного даже подтолкнули в спину для бодрости шага. Паша попытался сослаться на необходимость работать, но начальник разбил план, освободив от задач на сегодня.

Опустошённый и удивлённый Паша замер в метре от крыльца полицейского отделения. Утомили не столько сами вопросы, сколько зацикленность их. Частые повторы, вероятно, требовались, чтобы запутать, а оттуда – уличить. Пустое дело; камеры писали со звуком и очень-очень достоверно повторили историю Паши, только уже с картинкой и без комментаторской правки.

– Лучше бы отработал, – пробубнил он, обернувшись на здание, в котором ютился участок. И поспешил подальше от дома справедливости и безопасности.

Многих людей выбивала из колеи смена привычного ритма, будь то работа или отдых, или хобби, потому Паша не стеснялся своей растерянности. Усевшись в такси, он включил интервью очередного популярного богача, но не смог сконцентрироваться. Тогда включил случайную волну интернет-радио и принялся разглядывать мир за окном.

Он снова вернулся домой позже Жени. Хотя сегодня этому удивляться не стоило. Настроение её вселяло надежду, что обида уже отступила, а противный режиссёр и безграмотные актёры выпали из памяти, как ненужное школьное воспоминание.

Женя внимательно смотрела в компьютер. Судя по ярким цветам, рисовала что-то. Это могло оказаться и хорошим знаком, и плохим. Она занималась рисованием так редко, что Паше оно казалось способом побороть стресс или перекрыть обиду. Но раньше, в несколько менее мрачные времена, она рисовала с удовольствием в минуты, когда настроение было хорошее. Наблюдая с расстояния, не обнаруживая себя громкими фразами, Паша пытался понять, какая Женя сейчас. Может ли он рассказать о своём дне правду или не стоит тревожить её ещё больше?

Когда Женя отвлеклась от экрана и повернулась к нему, мягко улыбнулась, точно ничего плохого с ней не происходило, точно она уже знала, что у него есть тяжесть, которой он хотел поделиться, точно уже заметила рану челюсти под слоем волос, которую он усиленно промыл, Паша решился. Можно.

– Знаешь, день сегодня тяжёлый выдался.

Мысли сразу запутались, как было бы высоко в горах или глубоко под землёй. До первого слова в голове Паши существовал цельный план, но, стоило заговорить, всё перемешалось, сбилось.

– Работы с горкой? – подхватила Женя, подарив пару секунд на самосбор.

– Не, сегодня так и не удалось поработать. Ситуация из ряда вон.

Не без труда Паша настроился на повествование от первого лица. Фразы всё равно не получались такими красивыми, какими грезились в голове, однако в момент, когда он рассказал и даже показал, как добил незнакомца, изменилось всё, особенно голос. Он и сам почувствовал это. А Женю чуть дёрнуло.

– Надеюсь, ты не убил его? – смесь чувств в глазах подруги заставила сердце ускорить ритм. Немного, но ощутимо. Почему она так переживает? Тоже чувствует, что оборона оказалась избыточной и Паша мог бы не наносить последний удар? Или её впечатлила эта злость? Точно.

История о том, как Паша совершил зло во благо, имела второе дно. Последние пару недель их сексуальная жизнь была призраком – незаметным, мечущимся по комнатам. История самообороны наделила призрака плотью, превратила в Апполона, откинувшего листик, на месте которого теперь красовался внушительный член. И Апполон сделал самое правильное для молодой пары в бытовом кризисе – усилил кровоток в области их гениталий.

Паша взял Женю за руку и потянул вверх. Она сидела в кресле, поджав ноги под себя. Недолго сопротивлялась, опустила стопы на пол и поддалась тяге. Поравнявшись лбом с носом Паши, в мире нашлось бы немного девушек его роста, чуть задрала голову. И всё. Сильнее, чем мог бы, он впился губами в её губы, сжал ягодицы, что почувствовал кости под мышцами. Звук, задуманный, чтобы выдать смесь удивления и возмущения, провалился где-то во рту Паши, так плотно он впился в неё. Да и возмущение было лишь автоматической формальностью.

– Мне надо в душ, – оторвалась на миг Женя, но быстро попала обратно в ловушку.

– Конечно, – уже перебирая губами по шее и оттягивая футболку, чтобы открыть ключицу, ответил Паша, но даже не сделал вид, что собирается её отпустить.

Стянув спортивные штаны сразу с трусиками, он схватил Женю одной рукой за талию, второй – за бедро, поднял. Поддавшись силе мужских рук, Женя обхватила ногами и сдавила его бока. Она всё ещё хотела сходить в душ, но уже не так сильно, и с каждой секундой мысли о том падали всё глубже в сознании. Призрак Апполона заставил кровь пробегать ещё сильнее в области паха, стало даже чуть-чуть щекотно от желания. А когда Паша прикусил её за ключицу сильнее, чем делал это обычно, она громко застонала.

Пара шагов. Двое плюхнулись на кровать. Для борьбы со стрессом они выбрали самый приятный, самый животный метод. Секс получился более грубым, чем всегда, нетерпеливым. Паша не снял с Жени футболку и носочки. Почти ворвался туда, куда уже пускали. Был резок, но следил, чтобы к удовольствию её, лежавшей под ним, закрывшей глаза и прикрикивающей, не примешивалась боль.

А минут через десять свалился рядом. Хотя время сбоило и шутило. Может, и тех минут не прошло.

Сильный и бессильный одновременно, и очень довольный. С капелькой пота на носу, как признака хорошего секса или, иногда, просто активного, но сейчас – именно хорошего.

Женя тяжело дышала. Когда Паша схватил её за бедро, возбуждённо выдохнула, впилась пальцами в его руку. Идеальный баланс боли и удовольствия.

Они молчали, настроение как раз для тишины вместе. Не было утренней драки со злым незнакомцем, не было глупого режиссёра и актёров, не было даже убитого ударом ножа в сердце фельдшера. Точнее, они были и навсегда останутся, но секс выбил на время эту комнату за пределы всего. Они могли просто лежать и наслаждаться. На пару секунд Паша закрыл глаза. И за эти секунды успел задремать. Почему бы и нет? В такой-то приятный момент.

– Эй, – вырвала его в реальный мир Женя. – Спишь уже?

С усилием он преодолел глубину и повернулся к ней. Растрёпанные волосы, игривые глаза кофейно-апельсинового цвета и улыбка, из-за которой белые зубки контрастировали с оливковой кожей. Как же ему повезло встретить такого красивого человека.

– Иногда это кажется единственным разумным объяснением, – улыбнулся Паша в ответ.

– В смысле?

– Почему такая красотка рядом со мной.

Женя растерялась. Паша увидел, как она провалилась сама в себя, улыбка ослабла. Не ожидала? Тогда он подмигнул ей, показав кончик языка, чтобы выглядеть комично. Сработало. Женя вернулась, не успев провалиться слишком глубоко, загорелась. Танцевальным движением она запрыгнула на Пашу, оседлала его. Возможно, хотела, чтобы он получше смог разглядеть её. Хотя здоровяк уже мог воспроизвести каждый сантиметр её тела в памяти, всегда с удовольствием смотрел и открывал заново. А сейчас, ведь комната осталась за пределами мира, они не могли делать ничего более.

Утро, начавшееся много часов назад из-за летних причуд Земли и Солнца, показалось Паше лучшим за весь год. В нём плавали сразу два чувства: невероятная усталость, из-за которой он не мог даже оторвать головы от подушки, и бодрость, благодаря которой он хотел отжаться сотню раз, стоило только подняться. Женя спала на дальнем конце кровати, сжавшись клубочком, почти как кошка. Сонными слезливыми глазами он смотрел на неё пару секунд и радовался. Потом аккуратно выскользнул из-под одеяла и статуей замер у кровати. И ещё через минуту смог приступить к сборам.

У входной двери лаборатории, отделявшей мир от рабочих помещений, Паша задумался. Там крики? Там драка? Там человек с ножом? На скучный рабочий день он уже не надеялся. Кто бы подумал, что когда-нибудь он будет мечтать о рутине, не будет стесняться монотонности. С усилием Геракла потянул деревянную дверь на себя, приготовился к стрелам, валуну и чудовищам, но не нашёл ничего. Его встретил слабый поток воздуха, едва растрепал волосы.

Тихо, как было раньше. Сонный или безрадостный администратор пряталась за стеклом. Кивнула или что-то приветственное пробубнила Паше. Наверняка, и она радовалась разъедающей тишине. Освещаемый холодными лампами коридор примерил на себя юбку саспенса, но Паша точно знал, что бояться стоило людей, а опасные люди предпочитали нападать на него чуть дальше, буквально в паре метров – в холле.

Свернул, спрятался в кабинете. Уж здесь оставалось безопасно даже в дни, когда вокруг царил хаос.

Паника человека, должным образом не познавшего науку, охватила Пашу, но он сопротивлялся. Накинул халат, вцепился в микроскоп. И ощутил спокойствие. Но ненадолго. Ткань по ту сторону стекла требовала оценки специалиста. И Паша был как раз из таких, но в свете двух последних дней засомневался, точно ли из таких? Точно ли он из хороших спецов? Может, отец прав – на хороших врачей жалоб не пишут? И, тем более, не угрожают и не нападают!

Руки вот-вот затрясутся, здоровяк уже почувствовал набегающую волну шторма. Но она прошла мимо или развалилась, когда из-за двери показался зам. Он почти влетел в кабинет.

– Привет. Уже видел? Наверняка, не видел, – начал он с интриги.

Паша успел только поздороваться, перед ним тут же всплыл экран телефона, а там заметка, как врач защищался от пациента. Ввиду высокой частоты похожих явлений Паша не сразу понял, что речь о нём. Однако увидел название лаборатории. Поразился действительности происходившего.

– Ого. Как узнали?

– Да неважно. Главное, что сторону правильную выбирают. И автор, и в комментариях, – из Юры выплёскивалось воодушевление. Необычно. Его стандартная усталость отступила перед таким напором, какой хлынул следом за статьёй.

Через час он вернулся. Паша сразу почувствовал неладное, слишком уж по-ребячьи зам улыбался. Так радовались мальчишки, когда что-то натворили и смогли остаться безнаказанными.

– Мне определённо не нравится этот взгляд и твоя жизнерадостность. Признавайся.

– О, за тем и пришёл, – чуть сгорбленный невысокий Юра даже расправил плечи, скинул со своего сорокалетнего лица морщин лет на десять. – Та заметка. Журналист, который написал её, хочет взять у тебя интервью.

– Ну нет. Я такое не умею.

– Поздно. Он уже едет, – в очередной раз улыбнулся Юра, и стало понятно, какая именно шалость удалась ему. – Так что включай свет и причёсывайся.

Паша рефлекторно пригладил волосы и вспомнил, как мазал их с утра какой-то липкой массой для придания объёма. Вряд ли эффект уже кончился, потому Паша решил воспринимать последнюю фразу Юры метафорой.

– Невозможно работать, – пробубнил он себе под нос, когда начальник ушёл.

После таких эмоциональных качелей он был бы не прочь доработать вторую часть дня в пределах комнаты с табличкой "зона комфорта". Но нет же. На той, куда вталкивал его Юра, было большими подсвеченными буквами написано "СТРЕСС".

Он никогда не давал интервью. Смотрел иногда и поражался, как люди так складно говорят?! Точно за них всё делали монтаж и заготовленный список вопросов. А ему такого не дали. Это будет фиаско!

Откинутый от работы размышлениями, он перестал замечать микроскоп и всю лабораторию. Просто сидел ни на чём посреди пустоты.

– Идём! – ворвался вновь Юра в его день, в его жизнь. И как только ему удавались эти кошачьи хитрости?

– Куда? – выдавил из себя человечек в халате и ощутил, как дрожит голос от волнения сердца.

– В кабинет. Куда ещё? Не здесь же интервью давать.

Паша хотел ответить, что и здесь подойдёт. И ему было бы вполне комфортно; из всех комнат в здании эта вызывала у него меньшую тревогу. Но он не успел отозваться, Юра умчал вперёд, не оставив иного шанса, кроме как пуститься за ним.

Кабинет Юры соответствовал кабинету начальника среднего звена. В городской службе даже у самого маленького из них разворачивалось эго, но в частной системе бюджет растекался грамотнее, потому плохо оседал в предметах мебели. Хотя и того хватало, чтобы задать скорой беседе правильный антураж.

– Садись, – отвлёк Юра, выставив два стула на середину и указав на один из них. – Так же обычно в интервью?

Паша кивнул. Этот стереотип оказался самым запоминающимся. Не слова, ведь редко люди говорили что-то стоящее и интересное, а стулья. Все, кто увлекался просмотром таких передач, обращали внимание на мебель под людьми и странные позы самих людей. здоровяк уселся, чтобы соответствовать картинке в голове, примерил статус успешного человека. А всего-то и требовалось – получить ножом по лицу и избить незнакомца.

– Я сейчас. Пойду за журналистом.

Юра оставил Пашу. Покрутив ягодицами на широком стуле, тот, наконец, уселся, как задумывал. Уловил тишину и нотку спокойствия, окна открывались в самую опустошённую из сторон света. Не хватало какого-нибудь шума, едва уловимого, на фоне, чтобы мир не терял признаков жизни. Как только зам сидел здесь постоянно?

Ушёл один, вернулись двое. Невысокий худой юноша или свежий мужчина в яркой футболке с маленьким рисунком шагал за Юрой.

– Здравствуйте, – кивком и словом поздоровался журналист и протянул руку. – Марк.

– Павел, – поднялся доктор и заметил, что на почти две головы выше журналиста.

Уселись. Паша постарался повторить подготовленную позу, чуть откинув одно плечо назад, развернувшись на половину, задрав подбородок, чтобы за челюстью не показалось ничего лишнего вместе с бородой. Марк достал телефон, включил на нём запись.

– Вы не против? Это проще и целостнее, чем записывать.

– Не против, но выглядит так себе.

– Почему?

– Будь у вас профессиональный диктофон, выглядели бы солиднее.

– На айфоне звук даже лучше.

– Да неважно. Дело в стереотипах. Мы же сидим "как положено на интервью", – Паша выделил фразу.

Лёгкость в глазах Марка съёжилась. Он перестал выглядеть дерзко и бескомпромиссно, как выглядел каждый худой парнишка, способный любого задиру озадачить потоком слов так, что тот передумал бы драться. Теперь они выглядели почти одинаково, на равных – оба неуверенные.

– Хм, заставляете задуматься.

– Всегда пожалуйста. Можете сравнить это с халатом у врачей: половине он не нужен совсем, но образ требует. Да не просто халата, а белого и блестящего, чтобы глаза болели. Иначе пациенты запутаются.

– Слишком грубое сравнение, – чуть втянул голову и отрицательно покачал головой Марк.

– Разве? Я успел заметить, что все сравнения врачебного и любого другого кажутся резкими и недопустимыми не-врачам.

Страх перед камерой, которой для Паши виделся диктофон, заставил его говорить не то и не тем голосом. Он хотел бы просто рассказать свою историю обороны и убедить целый мир, что людей в халатах безнаказанно бить не получится. Однако адреналин внёс коррективу. В состоянии испуга он вспомнил, что чувствовал, когда дрался с незнакомцем, когда тот достал нож, а оттуда – вспомнил про череду нападений на врачей.

– Скажите, Марк, а вы не трус?

– Прошу прощения, но к чему вопрос?

– Голова полна мыслей. Наверное, целый манифест созрел. И я хотел бы подарить вам возможность эксклюзивно его напечатать. Только полностью. И только если вы не трус, который быстро напишет опровержение. К тому и был мой вопрос.

События жизни придали Паше сил на ближайшие минуты. Он не боялся ничего. Не только пациента, рисковавшего зарезать всех, но и отца, Женю, всех начальников, с которыми не мог ругаться в полную силу. В эти минуты они бы даже могли атаковать его ордой. Он бы устоял.

– Как вам такой эксклюзив? Пока ситуация и сам я на слуху, сделка того стоит, но скоро превратится в тыкву.

Бойкие глаза Марка метались. Он несколько раз поправил короткие шоколадные волосы, которые и без того лежали хорошо.

– А давайте, – улыбнулся он.

– Тогда я хочу обратиться ко всем, кто носит белый халат или любого цвета хирургичку. Раз-раз. Надеюсь, ваш телефон справится.

Марк одобрительно кивнул, а потом проверил, какой процент батареи остался.

– Все, кто боится пациентов, делают это не зря. Бойтесь. Они желают вам зла. Вы имеете право их ненавидеть, глядя, с каким упоением они пишут жалобы или скандалят на ресепшене вашей клиники.

Они будут вас ненавидеть, будут вас презирать только за то, что вы выполняете свою работу. Тренд, который бережливо взращивали целое десятилетие. Где ещё действует такой принцип: сделал всё неправильно – виновен, сделал всё правильно – виновен? Думаю, даже вы не сможете найти хоть одну область, кроме медицины, разумеется, где этот принцип реализован на сто процентов. Поставлен на поток!

На эту тему можно сказать много с разных сторон, однако есть один важный факт, вылезающий из сухих цифр, даже два факта, которые бессовестно игнорировать. Во-первых, на врачей нападают всё чаще. Сколько видео со стороны и обращений самих врачей, медсестёр, фельдшеров! Недавно парня в сердце ножом ударили, когда тот приехал на вызов. Просто так! Да мне иногда это снится! А на одного медбрата вообще напали дважды. Вы только представьте! Как будто одного сотрясения ему мало, Господь Вседержитель решил следом ещё послать. Во-вторых, пока мысль в голове держится, врачи, медики, в целом, но буду говорить "врачи" для простоты, уходят, точнее сокращаются из профессии и не только путём смерти от застрявшего в сердце ножа. И даже не от ухода на пенсию. Они бегут. Самые рациональные, у кого ещё не атрофировался инстинкт самосохранения.

– Сейчас принято говорить "рефлекс", – ворвался неожиданно Марк, блеснул знаниями о достижениях современной науки.

– Конечно. Любые формулировки, лишь бы с шимпанзе не ассоциировали. Как только люди-волки выживали в лесах Индии? Непонятно. Итак. Бегут! Когда со всех сторон смерть в виде ножа, бумажки в руках прокурора или очередного опасного приказа начальства, надо бежать. Бежать!

Здесь я, имея много времени на любую задачу, всё равно не могу добиться стопроцентного результата. И никто в мире ни в одной лаборатории, проработав больше одного дня, не смог. Даже гении те же люди. Так же? А там, у ребят в поликлиниках или в старых машинах с сиренами по десять минут. Уже не пятнадцать, даже не двенадцать, как недавно ещё было. Ровно десяточка на всё. Или же сиди после работы и заполняй, если второй работы, конечно, нет.

Потому и придумалось у меня обращение ко всем. Я же правильно помню, мы договорились, что вы мои слова резать не будете? Тем более, что в них нет секса, мата и терроризма. Вы же не трус, способный только правильную правду показывать, если я верно понял? Вы же настоящий журналист? Не постесняетесь показать историю маленького чуть не убитого злым недругом лаборатника?

– Ну зачем?! – протянула Женя. – Зачем? Нахрена?!

Она размахивала руками, что в комбинации со смуглой кожей делало её похожей на итальянку. Паша наблюдал, ждал. Не чего-то конкретного, просто не мог ответить сразу и внятно. Силы ушли. Да и вставить объяснение в этот поток было не так просто.

– Это же был отличный шанс! Тебя бы по этим сраным ток-шоу затаскали. И все бы жалели. А это, чтобы ты знал, стоит очень недёшево! Но ты, как обычно, решил включить альфача в самый неподходящий момент! – она вскинула руки, точно взывала к помощи небес, чтобы ангелы вправили Паше мозги, куда следует.

– Знаешь, ты неправа. Я сделал, что хотел, – он сдержал все эмоции, что бушевали в нём, глубоко в груди, в животе, даже в коленях. Не закричал, не заплакал, хотя хотел показать всё разом, – что требовало сердце.

Паша развернулся, пошёл в другую комнату. Собрался спрятаться в наушниках, уткнуться в монитор, но Женя остановила его:

– А о нас ты подумал? Обо мне ты подумал?!

Не думал. В ту минуту он думал о чём-то большем, чем любой отдельно взятый человек. Он чувствовал себя Голосом огромной диаспоры, от всех членов которой требовали творить чудеса. И они творили. И даже осознавали, как, на самом деле, людей эти чудеса пугали.

– Этим я мог бы сделать нечто большее. Никакое ток-шоу того не стоит.

Боясь продолжать неприятный разговор, Паша добрался до спасительной комнаты. Как же он не любил ругаться, и как же был в этом плох. Женя затянула ещё один слог, но не закончила слова. Замерла на секунду, глядя на спину. На секунду её посетило сомнение, не перегнула ли она? Как сильно стоило тестировать мужчину на прочность, не боясь трещины или неприятного ответа?

Совершив небольшой круг по комнате, уперев руки в рёбра, Женя зависла. А потом взяла телефон и решила посмотреть, сколько, хотя бы примерно, платили участникам ток-шоу, чтобы наверняка расстроиться и убедиться в своей правоте. До странных идей Паши о большом и грандиозном ей дела не было. Она попросту не верила, что за словами кроются реальные убеждения. В первые встречи он произвёл на неё впечатление настоящего философа, который не только мог носить простынь и пить вино, но и искать ответы. Теперь же он казался лишь пустословом или даже трусом, или обиженным на мир мальчишкой.

Расстраиваясь упущенному шансу, Женя залезла в телефон ещё глубже – разгрести гору сообщений в мессенджерах. Точно это могло помочь. Первым непрочитанным висело сообщение от Димы. В глазах пробежали волны, размазавшие телефон до пятна, но лишь на мгновение. Фокус вернулся. Пять минут назад Дима попросил её подойти к машине. Органы потеряли вес, Женя ощутила пустоту. И страх. Что ему нужно? "Эй я вижу, что ты здесь выходи или я сам поднимусь" – прилетело следующее сообщение. Женю дёрнуло. Она захотела швырнуть телефон о стену, выключить везде свет и спрятаться под одеялом, но ещё одна часть её уже выбирала, что надеть.

Растерянная девушка замерла в коридоре. Сегодняшний вечер становился чередой стоп-кадров. Она видела половину Паши, а он не видел её. Не слышал, потому что сидел в наушниках. Вряд ли он смотрел что-то интересное; наверняка, играл в странные детские игры.

– Эй, – окрикнула она, но так тихо, чтобы он точно не услышал.