Снежные дельфины с планеты Аквасноу

На этой необычной планете была ещё одна особенность – при кажущейся вечной мерзлоте, температура воздуха была по земным меркам не такая уж и холодная, даже выше нуля. И существенно выше – где-то около плюс двадцати градусов по Цельсию. Временами температура опускалась градусов до десяти, но всё равно оставалась в плюсе… Минусовая температура была только на полюсах. В общем, климат на планете, благодаря бурной и неуёмной фантазии Элеоноры Модестовны, оказался почти как в Швейцарских Альпах в зимнее время года. Но она собиралась ещё его доработать. И над планетой поработать на досуге. То есть создавать дальше. Как художник рисует свою картину, также и Элеонора Модестовна придумывала Аквасноу.

И ей очень хотелось, чтобы на её планету могли прилетать дети. Она нашла на Аквасноу пару подходящих льдинок и путём нехитрых волшебных манипуляций перенесла их к себе домой и сотворила из них волшебные хрусталики. Один из этих хрусталиков она отдала новому знакомому Мишке. Однако обещание, что, посмотрев через хрусталик на свет и прочитав заклинание, можно попасть, куда захочешь, было немного преувеличенным. В принципе, после небольшой доработки и при условии, что у человека имелся определённый дар, с помощью хрусталика можно было переместиться в то место, куда задумал. Но ещё были необходимы испытания и кое-какая корректировка. А вот на Аквасноу хрусталик переносил легко, во всяком случае её кота Уголька.

Однако с Мишкой Элеонора Модестовна поторопилась. Перед тем как отдать хрусталик и объяснить, как им пользоваться, надо было бы встретиться ещё, да не один раз, познакомиться поближе и подружиться. И тогда можно было бы отправлять Мишку на Авквсноу, пускай себе развлекается. Но ей как-то стало жаль мальчика, вот она и поспешила. Подарила хрусталик, для утешения, чтобы он легче пережил разлуку с мамой. Впоследствии же Элеонора Модестовна намеревалась наладить с ним отношения, и с его мамой, кстати, тоже. Чем больше в друзьях хороших людей, тем лучше. Но вмешался Его Величество Случай. Кто же знал, что к Мишке привяжется его недруг Баранкин, да именно в тот момент, когда Мишка решил вдруг утешиться рассматриванием хрусталика. Если бы не Баранкин, повертел бы Мишка в руках хрусталик, да и всё… Кстати, сам по себе Баранкин довольно неплохой мальчуган, только очень несчастный. Посчитал, что мама его предала – вышла замуж, завела себе нового ребёнка. А новый папа был ему совершенно не нужен, как и новый брат. И Баранкин стал вести себя просто вызывающе, словно по мановению волшебной палочки превратился в хулиганистого мальчишку. С ним бы тоже надо было познакомиться поближе и побеседовать. Элеонора Модестовна ему точно могла помочь и с родными отношения наладить, и злобу из его сердечка изгнать. Но она про него и знать не знала, и думать не думала до определённого момента. Да, всё случается, как всегда, не вовремя! Про существование Баранкина она узнала буквально только что, когда, благодаря ему, изменился весь ход Аквасноувской истории.

И что она имеет – на Аквасноу попали двое совершенно не подготовленных для этого мальчишек. К тому же состоящие друг с другом в, как нынче говорят, контрах! Им сейчас страшно, да и холодно. Вконец замёрзнуть они, пожалуй, и не замёрзнут, но что хорошего бегать по снегу (пусть и не такому холодному, как у нас на Земле) босиком и в трусиках и маечке!

Вдруг Элеонора Модестовна ощутила внутри своего тела вибрацию… Сначала вибрация была слабая. Она напряглась, отставила кружку в сторону. Что это? Может, работающий где-то экскаватор заставляет вибрировать пол и стены, и эта вибрация через подошвы ног передаётся ей? Но через минуту вибрация усилилась. Элеонора Модестовна повернулась к Угольку. Тот тоже прекратил лакать сливки, сел прямо, напрягся и нервно подёргивал ушами. Медленно повернул свою лобастую голову.

– А… – обратилась, было к Угольку Элеонора Модестовна.

– Можешь ничего не говорить, – мрачно произнёс кот, – Ты и сама всё почувствовала. Нарушилась энергетическая оболочка планеты. Не могу утверждать точно, но, кажется, в неё попал метеорит.

– Уголёк, да как же так? – схватившись за щёки, воскликнула Элеонора Модестовна, – Я же…

– Я же, я же… – передразнил кот хозяйку, – Твоя защита была недостаточно хороша. Надо было усилить, а ты чем занималась?

Элеонора Модестовна горестно закрыла глаза.

– А ты села смотреть свой сериал! – кот безжалостно кидал обвинения в лицо хозяйке, – Да ещё эти два мальца улетели на Аквасноу. Это ведь тоже не способствует усилению защиты, а скорее, наоборот. Была одна проблема, стало две. И чем сейчас всё закончится, никто не знает.

Уголёк спрыгнул на пол и стал ходить кругами по кухне.

– Конечно, в первую очередь надо вызволять мальчишек. Они живые, реальные, а не выдуманные люди, к тому же их вот-вот хватятся. Если сработает синхронизация времени.

– Но ведь сказочные законы – они такие, там время совсем не так идёт, как в нашем мире, – жалобно пробормотала Элеонора Модестовна, – Там может пройти чуть ли не вся жизнь, а здесь, на земле всего лишь один миг.

– Да, в сказках работают определённые законы, – согласился кот, – Но я не отрицаю тот факт, что в этот раз все эти законы слетят к кошкиной бабушке. Ты планету как создавала? Руководствуясь своим женским «ах, я желаю вот так!», на законы физики и прочую науку тебе было наплевать. И что ты сейчас хочешь?

– Но если я сама создала планету, я ведь могу её починить? – с надеждой прошептала Элеонора Модестовна.

– А у тебя энергии хватит? Была бы какая-то одна проблема – либо пацанов вытаскивать, либо дырку от метеорита заделывать. А обе сразу? Да ещё на таком расстоянии?

Кот остановился посреди кухни и сел спиной к хозяйке.

– Ты можешь погибнуть, – глухо сказал он, – Не девочка ведь молоденькая… Давление там, сердце… Или погибает планета… Одно из двух. Но главное – во время мальчиков вытащить.

– Я… готова пожертвовать собой ради сохранения планеты, – дрожащим голосом произнесла Элеонора Модестовна. Если планета погибнет, то погибнут и дельфины. А мне их так жалко. Они ведь тоже живые, хоть и выдуманные.

– Ты хоть понимаешь, о чём ты говоришь? – всё также, не глядя в глаза хозяйке, произнёс кот, – Ты планету только-только создала, ты ещё сама толком не разобралась, как там всё должно грамотно работать, а я тем более не в теме. Так, лишь в общих чертах представляю. И если тебя не станет, то я не гарантирую, что планета останется жить.

Уголёк, конечно, немного кривил душой. Он смог бы поддерживать жизнь на планете Аквасноу, но, бесспорно, развитие планеты пошло бы по несколько иному пути. Вряд ли бы планета погибла. Если Элеонора отдаст свою энергию, и восстановит баланс на планете, он сможет, и даже без труда, поддерживать жизнь на Аквасноу, но представить, что его хозяйки не будет в живых… Нет, об этом он и думать не хочет, на такие жертвы он не готов.

– И что же делать? – упавшим голосом произнесла Элеонора Модестовна.

– Я могу отправиться на Аквасноу, и на месте разобраться, что к чему. И выработать план действий. И хорошо еще, если мальчишки не будут драться и заключат перемирие хотя бы на короткий срок, а то их разборки до добра не доведут. Но я думаю, что смогу их помирить. И, возможно, их помощь, особенно помощь Мишки, мне вовсе не будет лишней в восстановлении энергетической защиты планеты.

– Уголёчек, милый ты мой, – причитала Элеонора Модестовна, – Получается на тебя вся надежда?

Кот горделиво вскинул голову, но ответил небрежно:

– Давай тогда наметим план и скоординируем наши действия – что делаю я, там на планете, а что придётся выполнить тебе, оставаясь здесь.

5 ГЛАВА

Мишка стоял, обняв себя руками за плечи, и поджимал то одну ногу, то другую и при этом шевелил пальцами поднятой ноги. Снег холодил босые ступни, и даже колени – сугроб, в который приземлился Мишка, оказался довольно глубоким. Прохладный ветерок пробежался по рукам, забрался под майку, вызывая тем самым появление мурашек, взъерошил волосы. Мишка недоумённо смотрел себе под ноги, продолжая утрамбовывать снег, а потом поднял голову и с изумлением осмотрелся.

– Ой, мама! – шёпотом произнёс он.

Перед собой Мишка увидел ровное снежное поле, такое белое, что было больно смотреть. Он задрал голову вверх и увидел голубое, прямо до синевы, небо. К горизонту небо светлело и становилось бледным, чуть ли не белым. Или белое это уже была снежная гладь? А в небе горело ослепительное солнце, которое было не жёлтым, как привык видеть Мишка, а почти белым. От снега веяло холодом, да и ветерок обдувал ощутимой прохладой, но от солнечных лучей шло ласковое тепло.

За спиной Мишка услышал басовитый рёв. Он с некоторой опаской оглянулся. Но это был всего лишь Баранкин, он сидел в сугробе и ревел, монотонно и протяжно. Из сугроба торчала его голова и острые, голые плечи. Мишке показалось, что Баранкин сидит не в снегу, а белой пушистой пене, как в ванне, когда купаешься. Потому что представить почти голого Баранкина в пене легко, а в снегу почти невозможно, хоть и видишь это своими собственными глазами. Но и себя представить в такой обстановке – это что-то из области фантастики, хотя вот он, Мишка Баранов, собственной персоной стоит по колено в снегу, причём босиком, и даже не замерз нисколько.

Мишка развернулся и, загребая ногами снег, пошёл к Баранкину. За Баранкиным, чуть поодаль, на снегу распласталось одеяло. Мишка его не сразу заметил, потому что белый пододеяльник почти сливался со снегом. Мишка протянул Баранкину руку и сказал:

– Вставай. Не сиди, а то замёрзнешь.

Но Баранкин продолжал сидеть, обхватив себя руками за колени. Мощность его рёва несколько упала, но он продолжал тихонько подвывать.

– Вставай, вставай! – Мишка схватил его за руку и потянул на себя.

Но Баранкин сердито вырвал свою руку из Мишкиной. Тот не удержался на ногах и упал рядом с Баранкиным. Падая, он внутренне сжался, ожидая, что сейчас его со всех сторон обнимет холод, ведь даже когда всего лишь горсточка снега за шиворот попадёт, и то – брр. А тут совсем раздетым в сугроб нырнуть. Но, к своему удивлению, Мишка почти не почувствовал холода. Однако сугроб всё же был довольно глубокий, и прежде чем подняться, Мишке пришлось побарахтаться в снегу. И, надо сказать, это доставило ему удовольствие. Он встал и оглядел себя. Странно – снег не оставил на нём никаких следов: не прилип к трусикам и маечке, не растаял, оставаясь капельками на голых руках и ногах. И Мишка с удивлением почувствовал, что ему совершенно не холодно. Тогда он схватил рукой горсть снега и принялся лепить снежок. Снег оказался податливый, снежок получился ровный, круглый. Мишка подбрасывал его на руке, словно белый и чуть пушистый мячик, на вроде тех, которыми играют в теннис большими ракетками. Этот снежок не таял, да и пальцы от него не покраснели и не начали гореть, как от обычных снежков, которые впопыхах слепишь голой рукой, без варежки, а потом дуешь на пальцы, пытаясь согреть окоченевшую руку.

– Пойдём, лучше на одеяло сядем, – обратился к Баранкину Мишка, – Даже если не холодно, на одеяле будет удобнее.

И снова миролюбиво протянул Баранкину руку.

Тот реветь перестал, но всё ещё сердито сопел. Оттолкнул протянутую Мишкой руку и встал самостоятельно, хотя это у него получилось не с первого раза. Не глядя на Мишку, Баранкин поплёлся к одеялу. Мишка пожал плечами и пошёл следом. Баранкин уже уселся на одеяле, но, надо отдать ему должное, сел с краю, оставив место и Мишке. Мишка подошёл и плюхнулся рядом. Они сидели с Баранкиным в одинаковой позе, обхватив колени руками и уперев подбородок в колени, и смотрели вдаль. Баранкин продолжал всхлипывать, а Мишка сидел молча и словно и не переживал, что ситуация сложилась несколько необычная. Место, куда они попали, оказалось настолько странное, но он даже не удивился. Так же, как ничему не удивляются во сне. Баранкин покосился на Мишку.

– Ну, – сварливо произнёс он. – Куда ты меня затащил?

– Я?! – изумился Мишка. – Затащил?!!

– Ну а кто же ещё? Не Тамара же Аркадьевна…

Мишка смотрел на Баранкина, ничего не понимая. Тамара Аркадьевна… Ну, да, они же должны быть сейчас в детском саду! Причём лежать в своих кроватках, и спать, или просто делать вид. Но они в каком-то непонятном месте. И… Мишка начал вспоминать – он рассматривал хрусталик, к нему подкрался Баранкин и попытался хрусталик отобрать. Мишка от неожиданности произнёс заклинание… Так значит, всё сработало! Хрусталик действительно волшебный. Правда, он хотел, чтобы хрусталик перенёс его к маме. Или в крайнем случае к бабушке, а сам оказался здесь, где вокруг снег, и снег этот и настоящий, и в то же время ненастоящий. Так это, наверное, та самая планета Аквасноу, про которую говорила Элеонора Модестовна? Ухты, значит, эта планета и правда существует! Вот здорово! Только… Мишка начал суетливо оглядываться. Хрусталик! Где его хрусталик?! Он же привязал к нему шнурочек и повесил хрусталик на руку. Но сейчас хрусталика на руке не было.

У Мишки заколотилось сердце. Он вскочил и метнулся к тому месту, где стоял до этого, и куда, видимо, и приземлился, прилетев прямо из спальни в своей группе… В сугробе остались отпечатки его ног. Мишка бухнулся на колени и начал разрывать снег руками. Баранкин смотрел на него, не вставая со своего места. Но ему стало интересно, чего там Мишка ищет такое? Кинулся, ни слова не говоря, как сумасшедший. Любопытство взяло верх, и Баранкин нехотя поднялся. Ему было зябко и неуютно, он прекратил хлюпать носом, но всё ещё судорожно вздыхал. Медленно, словно через силу, подошёл и встал над копошащемся в снегу Мишкой. А тот даже не обращал на Баранкина никакого внимания. Он вновь и вновь бороздил руками снег, в надежде отыскать хрусталик.

– Ну, – ворчливо произнёс Баранкин. – Чего ты там копаешь?

Ему надоело стоять и рассматривать суетливо двигающиеся Мишкины лопатки и затылок, с тёмным жёстким ёжиком волос. И даже обидно показалось, что этот Баранов никакого внимания на него не обращает.

– Хрусталик, – пыхтя, ответил Мишка.

– Какой ещё хрусталик?

– Волшебный…

– Какой-какой? Ой, не могу – волшебный! – Баранкин засмеялся.

Но, видя, что Мишка никак не реагирует на его смех, смеяться перестал.

– Но всё-таки, что за хрусталик-то?

Мишка поднялся с коленок. Губы сжаты, брови сведены. Ему до слёз было жалко хрусталик, но разреветься перед Баранкиным Мишке казалось недопустимым. Он и в садике старался не распускать нюни, когда тот задирал его. А тут, на Аквасноу, тем более. Ведь Мишка чувствовал здесь себя немного хозяином. Во-первых, Элеонора Модестовна ему одному рассказывала про Аквасноу, а во-вторых, дала хрусталик, и наверняка не просто так, а чтобы он, Мишка мог на этой планете побывать. Это Баранкин не в курсе, куда он попал и попал-то совершенно случайно.

– Волшебный. Который ты у меня хотел забрать. Там в садике.

– Эту бусину-то? – Баранкин ехидно прищурил глаз.

– Сам ты бусина! – Огрызнулся Мишка. Но потом миролюбиво добавил. – Я сначала тоже подумал, что это просто бусина. Мне одна тётенька её отдала. И сказала, что это волшебный хрусталик. А я сначала не поверил. Но он такой красивый, и сквозь него интересно всё разглядывать. А она ещё заклинание сказала. И когда ты хрусталик у меня отбирал, я это заклинание и прочитал. И вот, мы здесь.

Баранкин открыл рот.

– Врёшь! – сердито произнёс он.

– Да чего вру-то? Ну, сам посмотри – где мы оказались? – Мишка повёл вокруг рукой, – Может, ещё скажешь, что мы на нашей площадке в садике? А где тогда качели и горка, а? И как мы вышли из садика на улицу раздетыми? А ещё смотри какой снег, совсем не холодный. Волшебство? Волшебство!

– Нехолодный… А мне всё равно холодно, – сварливо заявил Баранкин.

Мишка вздохнул, подошёл к одеялу, поднял его и накинул Баранкину на плечи.

– Но хрусталик я так и не нашёл. И как теперь попасть обратно? Правда, три дня я с удовольствием бы тут пожил, пока мама в командировке.

– Три дня? Ты с ума сошёл! – закричал Баранкин, – А где мы будем спать? А что есть? И если твоя мама в командировке, то моя придёт за мной, а меня нет…

И глаза его наполнились слезами. Но тут он осекся. Сначала страх, что он не увидит маму, сжал его сердечко. Но потом он вспомнил, что у мамы теперь есть другой сын. И ещё этот муж. Вот и пусть живёт с ними! Это даже хорошо, что он из-за этого странного Баранова оказался здесь. Пусть мама теперь попрыгает. Небось, быстренько потом захочет, чтобы всё было, как раньше, когда они жили только вдвоём. Но потом он вспомнил, что как раз сегодня мама собиралась его оставить на пятидневке и Баранкину вдруг стало так жалко себя. Он тихонько заревел и сердито пробормотал сквозь слёзы:

– Ищи давай свой хрусталик и возвращай меня обратно.

– Ищи… Так я уже всё здесь обыскал, – оправдывался Мишка. Может, он во время полёта слетел. Или вообще упал с руки там, в спальне возле кровати.

Лицо у Баранкина вытянулось.

– И что тогда мы будем делать?

– Ну, не знаю… Пойдём куда-нибудь. Если это сказка, она обязательно должна закончиться хорошо. Ты когда-нибудь слышал про сказки с плохим концом?

Баранкин молча помотал головой

– Вот и я не слышал…

– Да, но сказки ведь бывают и страшные, – спохватился Баранкин, – И разные приключения там происходят. Я не хочу приключения…

– Ты что, приключения – это ведь всегда интересно, – утешил его Мишка, – Тем более, мы всё равно сейчас обратно не можем улететь. Да и здесь всё-таки лучше, чем в садике. Там сон-час закончится, и Тамара Аркадьевна опять начнёт орать, а на полдник кипячёное молоко с пенками.

Мишка передёрнул плечами. Баранкин ничего не ответил, но понимал, что Мишка прав.

– Надо только осмотреться и решить, в какую сторону мы пойдём.

Мишка был настроен решительно. Он огляделся, прикрывая глаза от яркого солнца. И на некотором отдалении увидел высокие синеватые скалы. Когда Мишка разговаривал с Баранкиным, искал хрусталик, он как-то не замечал их. Наверное, потому, что они всё время оказывались у него за спиной. А перед глазами убегал вдаль бесконечный белый простор. Да и стоящее в зените солнце находилось как раз над скалами – в ту сторону невозможно было смотреть, не прикрыв глаза рукой.

– Вон туда и пойдём, – махнул Мишка рукой в сторону скал, – Вдруг там пещера есть? Мы тогда в ней жить будем. А может, встретим там того, кто здесь живёт, и он нам поможет.

– Я надеюсь, что те, кто здесь живут неопасные, и не злые, – тихонько сказал Баранкин.

– Элеонора Модестовна говорила, что на этой планете живут снежные дельфины. Хорошо, если они окажутся говорящими. Слушай! – Мишка хлопнул себя рукой по лбу, – А может, Элеонора Модестовна нас отсюда вытащит? Она наверняка догадалась, что мы сюда попали. Так же как догадалась, что мы с мамой любим пирожки с яблоками.

– Поскорее бы она об этом догадалась, – ворчливо произнёс Баранкин.

– Тебе здесь не нравится, в садик хочется, к Тамаре Аркадьевне? – хитро посмотрел на него Мишка.

– К Тамаре Аркадьевне не хочется, но… Сколько ещё идти? Я устал.

Баранкин пыхтел, шагая по глубокому снегу. Одной рукой он придерживал на груди одеяло, а второй махал в такт шагам.

– Давай отдохнём, – покладисто сказал Мишка.

Они остановились, расстелили одеяло и разлеглись на нём.

6 ГЛАВА

Мишка с Баранкиным лежали молча. Ну, потому что о чём говорить? Не друзья же. А даже, можно сказать, враги. Но в таких условиях враждовать, смысла нет, в незнакомом месте надо друг за друга держаться. Но вот так – здрасте, пожалуйста – друзьями не станешь. Хотя Мишка и готов всё простить Баранкину. Ну, обижал, ну дразнил. Но это когда было. И вообще, мама как-то сказала ему, что чаще всего люди, которые обижают, они просто сами очень несчастные. Просто у них что-то плохо, а как быть, они не знают. Вот и получается у них только других обижать. Опять это и от характера зависит. Мишке легче, у него спокойный характер. Он слышал, как маме соседка говорила: «У Мишеньки у вашего, такой спокойный характер, чудо, а не ребёнок». Мама тогда, правда, ответила, что «Мишенька тоже может такое учудить, будь здоров!». Мише были приятны слова соседки, но и маму он понимает – так уж у взрослых принято, когда хвалят их детей, то детей надо хоть немного, но поругать в ответ, чтобы соседи и прочие посторонние поняли… Что поняли, Мишка не знал, ну, в общем, поняли…Но про себя он мог сказать твердо: капризничает редко, плачет тоже. Маму слушается… Ну, в основном старается… А Баранкин – Миша как-то видел – со своей мамой вечно спорит, и из-за каждого пустяка капризы устраивает. Значит, ему не очень-то легко живётся. И Мишка подумал и решил, что Баранкину просто на просто помочь надо. И чего это он раньше до этого не додумался? Избегал Баранкина, чтобы тот не приставал. А ведь надо было давно уже подружиться. От такой простой мысли Мишка даже сел. Покосился на лежащего с безучастным видом Баранкина. Помочь-то помочь, но вот как?

– Баранкин, ты это… Мишка запнулся, не зная, что сказать, – Ну, не переживай. Всё хорошо будет.

В ответ Баранкин лишь вяло пожал плечами, мол, как будет, так будет. А пока что-то обстановочка не очень…

Мишка подумал, чтобы ещё такого хорошего ему сказать, но в этот момент над ними пролетела какая-то тень. Тень была большая, она на несколько секунд заслонила солнце. Мишка задрал голову, посмотреть, что это такое, а там…

– Мама-а-а-а! – закричал Баранкин и мигом забрался под одеяло.

Мишке тоже захотелось спрятаться под одеялом, но Баранкин замотался в него как в кокон. Мишке же оставалось с расширенными от ужаса и удивления глазами смотреть, как на них с неба пикирует что-то белое и большое. Как этот, как его… Дирижабль! Или такие специальные колбасы, которые он видел в старых фильмах про войну, их поднимали в воздух, чтобы немцы не бомбили город. И вот такая белая огромная колбаса приземлилась рядом, отчего снег взлетел фонтаном и засыпал Мишку и Баранкина. Пока Мишка откапывался и отряхивался, сверху прилетела ещё одна колбаса.

Мишка подождал, пока уляжется снег, и с опаской выглянул из сугроба. И вздрогнул. На него смотрела большая белая морда. Что-то в этой морде было такое знакомое… Ба, так это же дельфин! Только очень большой и белый! Наверное, тот самый, снежный дельфин, про которого рассказывала Элеонора Модестовна. А вон рядом и второй. Ну, тогда нечего бояться, дельфины же добрые! А эти сказочные и подавно. И Мишка поспешил выбраться из сугроба.

Он пошёл навстречу к дельфину.

– Здравствуй, Дельфин! – крикнул он.

Лежащий на снегу дельфин был огромен. Намного больше тех, что Мишка видел в океанариуме. Или просто так казалось, потому что этого он видит очень близко, а те были далеко от того места, где сидели Мишка с мамой. Этот дельфин уже не походил на дирижабль. Он скорее был похож на самолёт. На большой авиалайнер – у таких авиалайнеров (Мишка в кино видел) кабина, где сидят пилоты, похожа на морду дельфина. Но, вспомнив про авиалайнер, Мишка вспомнил и про маму – не на таком ли авиалайнере она улетела? Ему стало грустно. Но эта грусть тут же улетучилась: как можно грустить, ведь перед ним самый настоящий дельфин! Ну и что, в том мире, где живёт Мишка, таких не бывает. Всё равно – он живой, вон как блестят его глаза, и он улыбается Мишке.

– Здравствуй, Миша, – произнёс дельфин.

Мишка так обрадовался, что дельфин ещё и разговаривает, и ринулся к нему навстречу, раскинув руки, словно хотел обнять. Но обнять не рискнул (вдруг дельфину не понравится?), а просто приблизился вплотную и робко спросил:

– А можно я вас поглажу?

– Можно, Миша…

Голос у дельфина был шелестящий, как будто волна откатывается обратно в море по гладким камушкам. Мишка с замирающим от счастья сердцем провёл рукой по гладкой и прохладной коже дельфина.

– А… Вас как зовут?

– Меня зовут Фаликен… А вон моя подружка, Миралина.

– Подойди сюда, малыш, поздоровайся и со мной, – сказала Миралина и улыбнулась.

Мишка с сияющим лицом подошёл к Миралине и, раскинув руки, с радостью прижался к её боку.

Баранкин нерешительно выглядывал из-под одеяла. Он с разинутым ртом смотрел на неимоверно больших дельфинов, и на то, как этот непонятный Баранов, нисколько не боясь, гладит их.

– Дима, ну а ты чего сидишь? – обратился к Баранкину Фаликен, – Подойди к нам, не бойся.

Мишка с удивлением оглянулся. Он уже и забыл, что Баранкина зовут Дима. А то всё Баранкин, да Баранкин… Он испытал облегчение, что к товарищу можно обращаться по имени (а ведь даже и не подумал, откуда дельфины знают, как их зовут), и радостно крикнул:

– Дим, иди сюда, не бойся!

Баранкин медленно поднялся, и, продолжая кутаться в одеяло, нерешительно пошёл к дельфинам. Остановился в полуметре от Фаликена, вытянул вперёд дрожащую руку и притронулся к белому дельфиньему боку. Ощущения оказались настолько приятными, что Баранкин осмелел и подошёл к Фаликену вплотную, а потом пошёл к Миралине. Её он гладил дольше и даже прижался к дельфинихе щекой.