Имена

Мира задумалась на мгновение. Услышала, что на кухне шипит чайник. С чашкой горячего чая, заправленного малиновым вареньем, девушка снова села за компьютер.

Кто-то при жизни старается оставить свой след на века, – продолжила она писать, – и тем стать бессмертным, но сам он не сможет узнать, как отразятся его деяния на последующих поколениях. Он может только представлять это, придумывать, как это будет, видя, как повлияли ранее умершие на существующих людей и на него самого. Но всё это он может только представлять при жизни – это будет только его прижизненная иллюзия, даже если она и будет пророческой. Даже если он будет прав в своих представлениях, насладиться своим посмертным триумфом он может только при своей жизни и только в своих фантазиях. Но после смерти, будучи мёртвым, он этого не сможет воспринять.

Те люди, которые говорят, что смерть придаёт смысл жизни, объясняют это тем, что, если человек будет бессмертен, он не будет делать того или этого просто потому, что сможет сделать это завтра или через год. Но ведь это не так. Жизнь – как река, в которую не войти дважды. Никогда больше не будет сегодня. Каждый день совершенно не похож на другой день, потому что это другой день, даже если ты будешь очень стараться прожить его точно так же, как и предыдущий. Время идёт. Каждый миг жизни уникален, и, если ты что-то не сделал сейчас, ты сделаешь это завтра, но завтра всё будет совершенно по-другому. Дети растут, люди меняются, сменяются времена года, рождаются и умирают города, страны, цивилизации. Всё меняется, и в этом изменяющемся потоке жизни не может быть ничего похожего. Ценен каждый момент, и каждый момент не похож на другой. Тысячи и миллионы не похожих друг на друга восходов и закатов солнца, мириады улыбок, уникальных слёз, захватывающих движений душ. Как можно этим пресытиться? Жизнь – это нечто волшебное, и это движение, и непрерывное изменение…

На экране всплыло сообщение от Кирилла.

– Привет, как дела?

Мира сдвинула брови.

Этот парень, Кирилл, проводил её до универа и сам также скрылся в его недрах. Он учится на параллельном потоке? Возможно. Но она не помнит, чтобы видела его раньше. Он, кстати, несколько навязчив. Настоял, чтобы они обменялись телефонами. Мира не могла определить, насколько ей это не понравилось. Нельзя не признать, что Кирилл довольно симпатичный, может быть, даже красивый. Мира пожала плечами и отпечатала:

– Хорошо, ты как?

Кирилл

В сказках, в том или ином варианте, часто встречается следующий сюжет: главного героя предупреждают о том, что он должен сделать и чего он делать не должен ни в коем случае, если хочет достигнуть желаемого. Ему говорят не есть яблоко в саду, или не заснуть ночью, поджидая коня или жар-птицу. Главный герой, чаще всего, выполняет все указанное и получает награду. А вот герои второстепенные засыпают или съедают запретное яблоко – в общем, не выполняют требуемых условий и остаются ни с чем.

Казалось бы, какая ерунда – не съесть яблоко, не выпить водицы или не заснуть. Но всё дело в том, что обещание дается в тот момент, когда герой не голоден, не испытывает жажды и не хочет спать, а исполнить обещанное он должен в тот момент, когда ему очень хочется спать, он испытывает нестерпимую жажду, и когда яблоки манят наливными, сладкими, румяными боками. Вот здесь-то и вскрывается главное отличие главного героя от второстепенного. Главный герой всегда поступает согласно своим решениям, используя свою Волю, а второстепенные следуют своим инстинктам и сиюминутным желаниям.

Также бывает, что герои по дороге к своей цели забывают, куда шли и зачем. Их отвлекают, их заманивают. В истории остаются те сказки, главные герои которых всё же вспомнили и прошли свой путь до конца. Но самые глубокие сказки, самые мрачные – это те, в которых главный герой теряет самого себя. Когда он превращается в чудовище, урода или в какое-либо животное. И тогда у него есть два варианта: принять новую ипостась, отказаться от себя и стать тем, в кого он превратился, или же бороться за себя – помнить себя, действовать так, как будто он всё ещё прежний, даже если он уже больше этого не чувствует, даже если он уже этого не хочет.

Кирилл не хотел ничего уже очень давно. Хуже того – уже очень давно он ничего не чувствовал. Если бы вопрос решался новомодными антидепрессантами… но, что греха таить, он их тоже пробовал. За эти сотни лет он пробовал всё. Жажда жизни, смысл, чувства, эмоции не возвращались. Кто знает, сколько ещё он так протянет.

Он держался на чистом упрямстве, на простой памяти о том, чего когда-то он так хотел, так жаждал. Жаждал вечной жизни. И вот он бессмертен. Относительно, конечно. Просто не стареет и не умирает, быстро восстанавливается, но эта жизнь ему больше не нужна. Он утратил всё то, ради чего он хотел жить. Утратил вкус к жизни. Раньше он мечтал, что будет наблюдать бесконечные закаты и восходы, которые неизменно приводили его в восторг. Сейчас он мог смотреть на багряный закат, не чувствуя ничего, кроме скуки. Волны лениво катились к берегу, солнце утопало в горизонте, раскрашивая небо в пурпур и золото – и всё это было для него пустым зрелищем, как картинка на обоях. Раньше он мечтал о том, как он будет наблюдать смену времён, появление и исчезновение стран, империй. Он мечтал о бесчисленных ночах любви с девушками всего мира. О беседах с великими учёными и мудрецами. О дружбе с яркими, сильными и знаменитыми своих эпох. Но он не знал о том, что вместе с обретением бессмертия он потеряет вкус к жизни. И всё это станет для него бессмысленным. Как же это иронично. Ничего его не радовало. Ничего его и не огорчало. Тоска.

Итак, он держался на чистом упрямстве. На памяти. На какой-то тупой уверенности, что выход есть. Ему было уже плевать, есть ли выход или его нет, но он помнил. Помнил, что когда-то, очень давно, хотел жить. Он помнил, как долго и упорно шёл к этому и как достиг. Именно благодаря своему упрямству и вере в то, что он может достичь всего, чего пожелает, он достиг своего бессмертия. Он не слушал тех, кто говорил: «Невозможно». Он не ассоциировал себя с теми, у кого не получилось. Он просто шёл к своей цели. И он её достиг.

Да, он многого не учёл. Он выбрал не тот путь, не тот способ. Но теперь, как тот самый главный герой из любой сказки, он не следует инстинктам и сиюминутным желаниям, а поступает согласно принятому однажды своему решению – жить. Став бесчувственным монстром, он помнит себя прежнего и стремится вновь стать прежним. Не потому, что он этого хочет. А потому что понимает, что он прежний – этого бы хотел. Не то чтобы ему было дело до желаний себя прежнего, но это его всегдашнее упрямство, его воля, которая однажды позволила найти способ стать бессмертным, теперь ведёт его найти способ вернуть радость жизни. Потому что однажды было принято решение: жить вечно и наслаждаться каждым мгновением.

Майкл

Майкл сидел на небольшом плато, примыкающем к поросшей скудной растительностью невысокой горе. Плато находилось на высоте метров пяти, а впереди простиралась пустыня с высокими кактусами и редкими низкими кустиками. Солнце закатывалось за горизонт.

Майкл думал о последнем своём разговоре с Этоном. Этон утверждал, что в то время, пока Майкл отсутствует в их мире, их мир продолжает существовать. Что вот, например, у него, у Этона, куча дел – всего не перечислишь. Множество подопечных, которым он должен не дать развиться. Есть прошлое, даже детство, в котором он, Этон, и не подозревал о существовании его, Майкла.

Майкл на это резонно отвечал, что так и должно быть. Что все персонажи его миров имеют и прошлое, и будущее, если он, Майкл, этого хочет. Но только он сам это прошлое и будущее персонажам и создаёт. И вот даже сейчас он может придумать любую историю из детства Этона – и это будет правдивая история его детства. На мгновение они оба улыбнулись, вспомнив одну и ту же, довольно постыдную, историю.

И вот тогда Этон выдал такую мысль, которая надолго выбила Майкла из колеи. Да, конечно, эта мысль была собственно Майкла, потому что персонажи, как он давно понял, не могут знать ничего из того, чего не знает он сам. Но в общем суть была в том, что он родился сравнительно недавно – в двадцатом веке, потому что все его миры крутились примерно вокруг этого времени.

Он прекрасно водил машину, управлялся с современной техникой и прочим, но вот миры, где фигурировали поездки на лошадях или полёты на звездолётах, больше походили на красочные истории из кинолент именно двадцатого века. Да, конечно, если спросить Майкла об устройстве звездолёта или о любой другой научной истине любого из миров, он всегда отвечал чётко и верно – если правильно этого желал, конечно. Но Этон утверждал, что всё это просто потому, что он перемещается по параллельным мирам: всегда найдётся мир в бесконечности под любой запрос. Но именно тот факт, что Майкл крутится в линейке миров двадцатого века, а редкие исключения больше похожи на фантазии писателей и режиссёров именно этого века, доказывает, что Майкл родился в двадцатом веке, а лет ему около тридцати пяти. Он, кстати, так и выглядит – лет на тридцать пять.

– Да мне так просто комфортно! – воскликнул тогда Майкл.

– Да, именно, тебе так комфортно, – многозначительно покивал Этон.

А Майкл крепко задумался. По логике Этона, – думал он, – я мужчина тридцати пяти лет, рождённый в двадцатом веке. Да, я пробовал разные образы и роли для себя. Пробовал многие миры. Но нельзя не признать, что всегда возвращался к этому шаблону.

Майкл поёрзал на земле, ноги его затекли, и он материализовал себе удобное кресло. Откинулся на мягкую спинку и посмотрел в темнеющее небо.

– Опять я придумываю объяснение. Как я смогу проверить, правда это или нет? Захочу – это правдивое объяснение, захочу – нет.

Небо стало быстро покрываться звёздами, одновременно темнея до черноты. Майкл вздохнул и взмыл вверх вместе с креслом, испытав при этом приятное, до боли щекочущее ощущение в груди и внизу живота.

Там, в невесомости, в сверкающей тьме, он любил спать.

Игни

Игни закончила книгу, но всё не решалась кому-то показать её. В боковых лентах стали появляться рекламки издательств. Странно: контекстная реклама обычно появляется только после ввода запросов в поисковике. «Позвони, напиши, твою книгу ждут, она – то, что надо». И Игни позвонила. Она отправила первые главы, ей перезвонили, пригласили. Милая девушка сказала, что главный редактор ожидает, и указала на дверь. Игни вошла – и застыла на пороге.

Глава 5

Этон

Она пришла. Он почувствовал это заранее. Линии уплотнились намерением и утолщались, укорачиваясь. Девушка-секретарша, новенькая, совершенно неопытная и несведущая в издательском деле, умышленно принятая на работу с этими качествами, чтобы не задавалась лишними вопросами, доложила о её приходе. Этон изобразил на своём лице самую очаровательную улыбку, добавил тепла в глаза и побольше лучей внимания.

Игни зашла немного растерянная и смущённая. Его старания относительно внешности произвели впечатление – она так и застыла с расширенными глазами и приоткрытым ртом. Заготовленные фразы явно вылетели из её головы. Этон заставил своё сердце биться ровно, подавив собственное волнение, и пригласил Игни присесть.

– Рад тебя видеть, Игни.

– Неожиданно, – произнесла она. – Ты не говорил, что работаешь в издательстве.

– Ты не говорила, что пишешь книгу, – развёл руками Этон. – В любом случае, – добавил он, тепло улыбнувшись и пожав плечами, – книга мне понравилась, рад, что именно ты её автор. Тема актуальная, то, что нужно сейчас. Вероятно, ты обращалась в другие издательства, какие предложения поступили от них?

– Я… нет, больше никуда не обращалась, – Игни опустила глаза, решив, что смотрит на него неотрывно уже неприлично долго.

Он взял в руки распечатку книги и стал листать, рассказывая о том, что можно поправить, а что оставить. Он действительно поработал над книгой и давал дельные советы, но она почти не слушала.

– Ты слушаешь меня?

– Конечно, – краска залила её лицо.

Он обошёл стол и, положив листы перед девушкой, стал объяснять ей, где и что надо исправить. Склонившись над ней на выверенное расстояние – не касаясь её, но на достаточном, чтобы она могла почувствовать тепло его тела, – он говорил мягким спокойным голосом, сопровождая все пояснения указаниями на ту или иную строку.

– Следишь за моей мыслью?

– Мм, да… – сказала Игни. Этон усмехнулся уголком губ. – Сделаем перерыв, хочешь кофе?

– Да, это было бы замечательно, – облегчённо выдохнула девушка.

Секретарша принесла две чашки дымящего кофе. Лишившись нависшего над ней Этона, Игни явно почувствовала себя лучше и теперь сосредоточенно поглощала кофе, собираясь с мыслями и заново изучая свою же книгу, стараясь вспомнить, что он советовал поправить. Наконец она взяла текстовыделитель и передала ему вместе с книгой.

– Отметь, пронумеруй и на отдельном листе напиши то, что надо сделать, напротив каждого номера.

Этон улыбнулся тому, как быстро она оправилась и взяла ситуацию в свои руки. Сейчас она догадается, что это он должен был сделать раньше. Потом задумается о том, что правки можно пересылать по почте.

– Но если ты будешь не согласна с моим предложением? – покачал головой Этон. – Я за живой диалог. Вот смотри, в этом месте… – и он увлёк её в дискуссию, заставляя забыть о себе.

Он рассказал ей, как будет проходить их работа, разработал план, оговорил сроки, ещё раз подивился их случайной встрече и пригласил обсудить подробности за чашкой чая с пирожными в кафе внизу.

Игни

За окном кафе медленно сгущались сумерки, а в помещении теплый свет неярких ламп, аромат чая и сладость пирожных, тихая музыка, тепло и уют.

Все дни с их первой встречи на Невском Этон не шел у нее из головы. И встретив его теперь, спустя несколько недель в издательстве, Игни чувствовала облегчение. Она поняла, что боялась больше никогда не увидеть его. В тот вечер она так опрометчиво отказалась от него, думая, что сможет быстро выбросить из головы случайное знакомство, приятное, но не входившее в ее планы. Она удивлялась своим эмоциям. Ее пугало то странное воздействие, какое на нее оказывал Этон, состояние на грани постоянного дежавю, ощущение близости, будто она знает его давно и очень хорошо. Бессознательное доверие.

Игни поймала его изучающий взгляд.

– Извини, задумалась, – оправдалась Игни. Этон улыбнулся.

– И все же сбудется мое желание – видеться с тобой, – констатировал он, чуть зажмурившись.

– Да, даже странно, такое стечение обстоятельств, – кивнула она неуверенно.

Этон подал ей шубу, и Игни вышла на морозную набережную. Он подхватил ее под руку, заботясь о безопасности на скользкой брусчатке.

– Завтра после пяти жду тебя в офисе.

– Хорошо.

Этон усадил Игни в такси и помахал рукой. Оглянувшись, она увидела его: он все так же стоял – темная высокая фигура, лица не видно, но взгляд ощущался явственно. Игни поежилась.

Лилу

Каждое лето Лилу отправлялась к своей бабушке в деревню. Счастливое время! Солнце, зеленая трава, деревья, ручьи и озера, запахи сена, домашней птицы, коровьего навоза, парного молока и костра – смешивались в уютный и радостный мир детства.

Подступала юность. На тех же качелях, что качались они детьми, теперь задирали стройные ножки почти девушки. Лилу летела вверх, хохоча от восторга, и волосы густыми волнами поспевали, развеваясь за уносящимся ввысь хрупким телом, а затем обнимали плечи при обратном движении. Там же девочки делились друг с другом дешевой косметикой, наводя марафет на юных, почти детских лицах, а затем бежали в комнаты, где обменивались одеждой.

– Можно я сегодня одену твои джинсы? – спросила Лика, прикладывая их к своим бедрам перед зеркалом.

– Одевай, – отзывалась Лилу. Она знала, что та с нетерпением ждет ее приезда из города, чтобы перемерять всю ее одежду.

– А это что за крем? – Лика протянула Лилу маленький бежевый тюбик, взятый из хрустальной салатницы, где Лилу хранила свою косметику.

– Это для кутикул, – пояснила девушка, показывая область кожи у самых ногтей.

– Для кутикул… – протянула с уважением Лика, явно поражаясь существованию крема для столь конкретного места.

Дина, давняя подруга Лилу, была менее заинтересована такими вещами и уже немного скучала, с тоской понимая, что примерки и пробы могут затянуться, если не положить этому конец.

– Девочки, ну пойдемте уже.

И они шли, надушившись одними и теми же духами, втроем, в сельский клуб на дискотеку, предварительно покурив на стройке купленные у бабулек сигареты поштучно. Лилу вызывала всеобщее внимание. Как же – городская. Необычная одежда, манера говорить.

В тот день они сидели, весело болтая, на крыльце единственной в селе школы. Было много подростков, Лилу мало кого знала, некоторых – только по именам. В компании выделялась красивая, высокая, длинноногая блондинка. У нее уже была большая грудь – зависть подруг, тонкая талия, длинные светлые волосы спускались, задевая округлые бедра.

Раздался рев мотоцикла, и Лилу увидела, как к ним приближается невероятно красивый парень. Облако светлых волос подсвечивало солнце, и было видно, как он хорошо сложен и высок, даже несмотря на то, что был верхом на железном коне. Он белозубо улыбнулся, подъехав, и блондинка, счастливо подскочив и радостно попрощавшись со всеми, укатила вдаль, обнимая своего светловолосого бога. Они оба как боги. Очень красивая пара, – подумала Лилу, глядя им вслед на развевающиеся блестящие волосы, оставляя в сознании образ чего-то прекрасного, недосягаемого, светлого и эстетичного.

На следующий год Лилу уже было пятнадцать. Темный клуб, музыка. Они, как всегда, образовали круг, танцуя. Сумки – в середине. Несколько песен – и они выскочили на улицу, разгоряченные и счастливые.

Вдруг чьи-то руки обхватили Лилу и мягко притянули к себе. Она подняла голову, чтобы разглядеть нахала, и с удивлением узнала того самого светловолосого бога. Он был пьян.

– Привет.

– Привет, – все еще не понимая происходящего, ответила Лилу, краем глаза замечая проходящих мимо хихикающую Лику и раздосадованную Дину.

Парень начал говорить Лилу комплименты и приглашать ее погулять с ним после дискотеки.

– А как же твоя девушка? – спросила Лилу удивленно, но была польщена его вниманием. Ведь он казался ей недосягаемым, она даже никогда не могла представить, что он обратит внимание на нее, тем более если у него есть такая невероятно красивая девушка.

– Она так растолстела, – вдруг заявил он. – И вообще, выносит мне мозг, – пожаловался парень, и его образ стал рассыпаться и тускнеть.

Как можно так говорить о своей девушке, подумала Лилу. Но все же ей было приятно его внимание, которое вдруг возвысило ее до уровня той богоподобной девицы. Лилу не смогла и не захотела затушить его интерес. Пофлиртовав, она догнала своих подруг и стала рассказывать о своем приключении, вскоре его забыв.

Потом она вспомнит поджатые губы Дины, но тогда просто продолжила свое веселое времяпровождение. Тем же вечером Дина предложила прогуляться к памятнику. Там уже собралась довольно большая компания, и на ступеньке сидела она – та блондинка. Лилу сразу ее узнала, несмотря на то, что она действительно пополнела, даже немного обрюзгла и подурнела.

Блондинка сразу начала разговор:

– Бедная, – сказала она. – Я понимаю, ты же не знала. Он просто хотел тобой попользоваться.

Жалость? Лилу вдруг разозлилась. Как она смеет ее жалеть? Еще так. При всех. Втаптывать. Выставлять дурой.

Тут появился он. Лилу взглянула вопросительно: мол, так? Он попросил ее отойти и стал уверять, что больше не хочет встречаться со своей блондинкой, а хочет встречаться с Лилу. Он метался и сомневался, заглядывая Лилу в глаза, пытаясь понять, может ли надеяться, что, если он сейчас бросит свою девушку, Лилу станет его новой девушкой.

Лилу стало смешно. Она вдруг поняла, что совсем не жалкая. Жалок этот парень. А на заднем плане рыдала и металась блондинка. Лилу вдруг почувствовала ее боль.

– Ты дурак? – прервала она излияния парня, который теперь казался ей таким никчемным, слабым и трусливым. – Она тебя любит, а мне ты не нужен, и я вообще ведь уеду.

Он вопросительно воззрился на нее.

– Ну, – подтолкнула она его, – иди. Извиняйся.

И с кривой презрительностью Лилу смотрела, как он потрусил, чуть сгорбленный, к своей блондинке. Они вскоре вдвоем скрылись в темной аллее, где затих, удаляясь, ее плач.

Больше Лилу никогда не интересовалась мужчинами своих даже просто знакомых девушек. Это так гадко, подумала Лилу. Но она не могла не ощутить и не подивиться своей власти. Власти своей красоты.

Марк

Сила – это то, что всегда пленяло его. Он восхищался сильными людьми, характерами, поступками. Он чуял силу, шел за ней. Не подчинялся, перенимал. Учился. Изучал. Создавал образ сильного человека внутри себя, приживал его, выращивал, становился им. Зачем? Чтобы быть собой. Это был его Путь. Первое, что оцениваешь при встрече с новым человеком, – это наличие Силы, – думал Марк. Человек может быть одет как угодно, выглядеть, как ему заблагорассудится, но безошибочно отличишь человека сильного от человека слабого: по голосу, по интонациям, по движениям и мимике, по взгляду. Так в чем же секрет? Какая такая секретная формула, какую знают они и не знает он? И ведь есть некоторые общие черты, объединяющие сильных людей. Марк старательно их изучал и конспектировал.

Молчание. Сильные люди много не говорят, никогда не застанешь их за праздными разговорами, за обсуждением других людей, осуждением, пустыми разглагольствованиями о политике, за доказыванием с пеной у рта своего никому не нужного мнения. Если и говорят они что-то, то немного, по существу, и с определённой целью.

Спокойствие. Сильные люди всегда спокойны. Они дышат спокойствием и уверенностью, и, находясь в их обществе, ты сам можешь почувствовать себя спокойнее и увереннее, мир становится понятнее и яснее, и это чувство заставляет тебя искать их общества, потому как, почувствовав это приятное состояние ясности бытия и понятности мира, ты не хочешь его терять. Ты ищешь опору в этом безумном, непонятном, странном мире и находишь эту опору в присутствии такого человека. Он, кажется, знает ответы на все вопросы, хотя он и не просвещает тебя особо и даже не пытается этого сделать, но ты чувствуешь, что мог бы, если бы захотел. Иначе откуда это его спокойствие и эта его уверенность?

Как он смотрит. Прямо в твои глаза. Ты ему интересен. Его взгляд проникает внутрь тебя, он смотрит долго, не отрываясь, но не назойливо, а внимательно, создавая ощущение того, что он тебя видит. Видит тебя, и ты существуешь под его взглядом несколько больше, нежели когда ты лишен его внимания.

Он никогда не давит и не хватается за тебя. Он отпускает, чуть только почувствует сопротивление, и ты падаешь в него сам, лишаясь опоры. Он не торопится, и ты понимаешь, что источник этого всё в той же его неколебимой уверенности в себе и в том, что он всё равно получит то, чего он желает, тем или иным образом.

Так в чем же секрет силы и уверенности этих людей? Какие законы они знают, каким законам они следуют? Что рождает это их спокойствие и уверенность в неизбежности того, что они получат всё, чего они желают? Притворяются ли они? Прячут ли свой страх внутри себя?

По крайней мере Марк притворялся точно. Не слишком сложно оказалось выработать определённые привычки: молчаливость, взгляд, спокойная расслабленная поза, спокойные реакции, уверенный тон. Как ни странно, новая шкура приживалась, прилипала, врастала в него, и он сам себе иногда казался тем самым идеалом, к которому стремился, не говоря уже о том, какой он успех стал иметь в сравнении с тем, что было раньше.

А что было раньше? В школе Марку сильно доставалось. Он плохо ладил с детьми, насмешки и пинки сопровождали всё время его нахождения в храме науки. Он проходил по коридору, втянув голову в плечи, стараясь, чтобы его не заметили. Если на его пути возникала компания из нескольких человек, он старался обойти её стороной. Если этого не удавалось, он неизменно попадал в центр насмешливого и недоброго внимания собственных сверстников. Он носил очки, и часто его принимали за ботаника, но он отнюдь не был отличником. Учёба давалась ему так же сложно, как и всё остальное. Учителя его не любили так же, как и дети. Все чуяли его слабость и уязвимость. Он вызывал брезгливость.

Тем не менее он был общителен и, если находился кто-то, кто готов был его слушать, он тут же выливал на беднягу всё своё нерастраченное красноречие. Он говорил и говорил, озвучивал все свои мысли и гениальные идеи, которые только ему самому казались гениальными, выбалтывал свои тайны, был неосторожен, совершенно забывал поинтересоваться обратной реакцией собеседника, и, конечно, он никогда не мог остановиться. Этим он отталкивал от себя даже самых добрых и нейтрально настроенных людей.