В сердце намного больше

* * *

На тот момент, о котором повествует наш рассказ, Али Месху было тридцать три года. Он не имел иного дома, кроме дома Фарида, в котором жил все время, пока караван купца готовился к очередному далекому странствию. Своей семьи у Али не было. В доме своих родителей он давно уже не жил, хотя всячески помогал им своими заработками. Отец с матерью привыкли видеть его лишь как нечастого гостя… Он был слишком молчалив, чтобы участвовать в застольных разговорах, и порой никто не мог развеять его угрюмого настроения. Удавалось это только Фариду, вовлекавшему его во всяческие дела, а теперь еще и юноше-французу, который необъяснимо забавлял Али своей непохожестью на окружающих, какой-то детской непосредственностью и упрямством. Порой Али ловил себя на том, что отыскивает глазами в караване Вальминта: его притягивал тот внутренний свет, который когда-то избавил юного дворянина от судьбы раба, призвав к нему на помощь мастера Али, – та неуловимая гармония, почти неслышимая музыка его существа… Так и получилось, что Али выбрал себе в собеседники пустыню, Фарида и Вальминта.

* * *

В отличие от прочих своих спутников из каравана, по традиции носивших белые бурнусы, Али всегда одевался в черное. Никто не мог бы объяснить его пристрастия к этому цвету, который к тому же создает в пустыне дополнительные неудобства: чёрное, как известно, притягивает к себе жар.

Смуглое и замкнутое лицо Али казалось обожженным внутренним огнем. Он был неутомим и почти вездесущ, замечая малейшую тревогу в караване, за который нес ответственность. Лишь во сне на него сходило какое-то умиротворение, и тогда его дыхания почти не было заметно. Но его сон длился четыре или пять часов, после чего он неслышно, еще до рассвета, поднимался и уезжал осматривать пустыню. Теперь он иногда брал с собой Вальминта, чем француз очень гордился. Но юноша давно понял, что ничто не может заставить Али изменить своего решения, и не спорил, если тот, в серой дымке рассвета, оставлял его спать у костра и уезжал один. Али Месх не мог не знать, что его спутнику мало тех кратких часов для отдыха, которых было достаточно ему самому.

Так шли дни пути и ученья, когда Вальминт уже привык к дороге. Но по мере того как местность становилась оживленнее, караван тоже становился точкой соблазна для жадных глаз…

Глава VIII. Битва в караване

(Сентябрь 1491 года от Рождества Христова,

малонаселенная местность недалеко от Исфахана)

Были сумерки, не нарушаемые ни единым звуком, кроме фырканья верблюдов и лошадей. Мечи путников покоились в ножнах; арабы дремали в седлах, не расслабляясь, впрочем, настолько, чтобы перестать улавливать дыхание предвечернего ветра. Оставалось девять дней пути до Басры: время, когда впору думать о домашнем очаге и любимых, ожидающих тебя у приветливого огня. Вальминт, не обремененный семьей, с любопытством оглядывался по сторонам, предпочитая всматриваться в огоньки далеких жилищ и вдыхая свежий, прохладный вечерний воздух. Али, проверяя лежащую вокруг местность, отъехал за плоский, поросший травой холм – единственную преграду за сегодняшний переход, способную послужить для человека каким-то укрытием. На темнеющем горизонте уже начинали зажигаться далекие звезды…

* * *

Все случилось внезапно и стремительно: устрашающий вопль и топот множества ног, предупреждающий крик Али Месха, вихрем несущегося к каравану, тревожные крики арабов и рёв верблюдов, звук оружия, поспешно вырываемого из ножен…

Мысли о привале, любые мысли о чем бы то ни было, – всё было сметено лавиной посыпавшихся вонючих тел, когда толпа оборванцев, размахивая ножами и саблями, ринулась на верблюдов и людей Фарида. Закипела яростная и жестокая схватка.

* * *

…Али дрался как бешеный, успевая отражать удары троих. Клинки звенели и сверкали, раздавались яростные крики и визг нападающих, но воин сражался молча, лишь изредка издавая неистовый боевой клич, сливающийся в единое целое с вихрем ударов. Одного разбойника он быстро вывел из строя, пронзив ему грудь мечом, второму удар его кинжала пришелся прямо в горло и он рухнул, захрипев и обливаясь кровью… Третий противник араба готов был обратиться в бегство, но в это мгновение на Али сбоку набросили веревочную петлю и она швырнула его на землю. С воплем ярости он рванулся вверх, пытаясь освободить руки, и над ним серебряной вспышкой мелькнул кинжал последнего нападающего. Этот кинжал стал бы последним, что увидел в жизни Али, но удар почему-то не достиг цели: вместо этого разбойник вскрикнул и упал навзничь, выронив свое оружие, а окровавленный кинжал Вальминта мгновенно освободил Али от веревки. Разбойник, набросивший на Али аркан, в это мгновение уже не дышал, сраженный ударом Фарида. Вальминт и Али обменялись быстрым взглядом, затем араб вскочил и снова ринулся в гущу свалки, крикнув юноше:

– Держись рядом со мной!

Вдвоем они вломились в линию атакующих, и Али успевал отбивать и наносить удары и одновременно следить, чтобы самые опасные удары не доставались Вальминту. Впрочем, тот сражался, почти не отставая от своего наставника: еще один разбойник, ринувшийся на Вальми со страшным воплем, через минуту расстался с жизнью, пронзенный разящим мечом француза. Али одобрительно кивнул. Вальминт сегодня почти сравнялся с ним в стремительности и силе, защищая жизнь свою и друзей. Схватка кипела: француз сражался с беспримерной силой и отвагой, охваченный страстью и возбуждением битвы, но в гуще схватки дыхание уже с хрипом вырывалось у него из горла и лицо заливал пот. Трудно приходилось и Али, который отвлек на себя четверых. К счастью, в этот момент на помощь двоим храбрецам пробились их товарищи, которые наконец расправились с разбойниками, пытавшимися взрезать тюки и увести верблюдов. Толпа нападающих отшатнулась и все-таки обратилась в бегство, поняв, что в этот раз игра проиграна. Фарид и его воины остались победителями на поле боя. Правда, два человека были тяжело ранены, но остальные отделались царапинами, которые можно было вылечить за пару дней. Оставалось привести караван в порядок, уложить раненых на носилки, и можно было двигаться дальше. Задерживаться не следовало, хотя разбойники, понесшие тяжелые потери, вряд ли решились бы на вторую атаку. Али, который не получил ни царапины, вместе с другими уцелевшими занялся ранеными. Он почти не обращал внимания на молодого француза, помогавшего ему, и только изредка давал ему указания, как правильно закрепить носилки или закончить перевязку. И лишь когда дела были закончены, он коснулся плеча Вальминта и негромко проговорил:

– Ты хороший ученик.

В глазах араба было необычное для него тепло.

Спустя полчаса караван снова двинулся в путь, хотя и не так быстро, как раньше: следовало щадить пострадавших воинов и везти их как можно более осторожно. Охрана была максимально усилена.

Глава IX. Путь с Али: предсказания звезд

Я друг тебе, и нерушимо слово.

Пускай тебе все в нашем мире ново, —

Ты верь пути, мой друг, и верь себе,

И смело отвечай на зов судьбе.

После того как Вальминт спас в битве Али Месха и сражался не щадя себя, отношение Али к нему сильно переменилось: заметно меньше стало насмешек, которыми араб так щедро осыпал его прежде во время тренировок. Впрочем, загонял он юношу еще больше, чем прежде. Но во всем караване не было воина, равного Али, и Вальминт был рад этой науке.

По вечерам, обойдя караван и удостоверившись, что все в порядке, Али неизменно оставался ужинать и ночевать у костра Фарида и Вальминта, которые обычно устраивались на ночь в голове каравана. Усевшись на песок напротив своих друзей, он задумчиво смотрел в пространство, или чинил упряжь, или чистил оружие на сон грядущий. Говорил он мало, но молчать рядом с ним было совершенно естественно, как будто он для этого здесь и находился. Впрочем, иногда он изменял этой своей привычке и, сев рядом с Вальминтом и положив ему на плечо руку, рассказывал ему о тайнах звездных путей, произнося арабские названия звезд и созвездий так, словно ему довелось побывать на каждой звезде и каждая была чем-то близка ему. Следуя за словами Али, Вальминт смотрел в небо до тех пор, пока у него не начинала кружиться голова и ему не начинало казаться, что он летит вместе со своим другом в эту бесконечность, чтобы слиться с одной из сверкающих точек на небосклоне. Бывало же, что и юноша, и Фарид заслушивались Али, когда он рассказывал одну из легенд древнего Востока, которых он знал немало, или что-нибудь про пророка Мухаммада. В такие часы лицо Али Месха, будто бы опаленное изнутри темным огнем, светилось неподдельным вдохновением, и яркие костры загорались у него в глазах, словно в них отражались стойбища небесных караванов…

* * *

Вальминт не раз ловил на себе темный и загадочный взгляд Али, когда тот молча сидел напротив него и занимался каким-нибудь делом. Взгляд был словно бы вопрошающий и задумчивый одновременно: Али как будто хотел докопаться до какой-то истины, о существовании которой подозревал только он один. Наконец, подойдя к Вальминту на одной из стоянок, он быстро взял его за левую кисть и, повернув его руку ладонью вверх, принялся ее рассматривать.

– Что тебе, Али? – спросил с удивлением Вальминт, который устал за день и вовсе не был рад сеансу хиромантии. – Зачем тебе это? – Он дернул руку, но не тут-то было: ее словно зажали железные тиски.

– Подожди, непоседа, – пробормотал Али, продолжая свое исследование. Слегка поворачивая ладонь юноши вправо и влево, чтобы лучше видеть в свете костра, он внимательно всматривался в тонкое переплетение линий на ней. Теперь уже и Фарид с интересом наблюдал за его действиями. Наконец, сам себе кивнув, Али отпустил руку Вальминта. Тот улыбнулся:

– И что ты там увидел?

– У тебя интересная судьба. – Али бесцеремонно взял Вальминта за подбородок и повернул его лицо к свету. – Откуда у тебя такие глаза?

– Моя прапрабабушка была сирийкой. Мой прапрадед привез ее во Францию после второго крестового похода. Но она поехала с ним по доброй воле: этот союз был по любви. – Тут Али рассмеялся, и юноша понял, что впервые слышит смех этого сумрачного человека.

– Удивительны судьбы людей! – воскликнул Али Месх, указывая Фариду на Вальминта. – Посмотри, мой друг, в нем не осталось ни капли нашей смуглости, но глаза выдают его! И ты все еще думаешь, мальчик, что попал на Восток по недоразумению?

– Но я не говорил ничего подобного…

– И все-таки ты так думал. Но я одно могу сказать тебе: твои приключения еще далеко не закончены. Это только их начало…

* * *

Наконец, в один из вечеров, путешествие закончилось, и Вальминт и его спутники оказались у ворот Басры. Устав за долгий знойный день пути, Вальминт дремал на верблюде, и сначала остановка прошла для него незамеченной. Караванщики весело переговаривались, радуясь, что они наконец-то дома. В пути не погиб ни один человек, и в этом была немалая заслуга Вальминта и Али, которые в первые, самые тяжелые дни после схватки с разбойниками не отходя ухаживали за ранеными.

Вальминт вздрогнул и проснулся, когда караван уже втянулся в ворота и они со скрипом закрылись за ним: вот-вот должны были упасть сумерки. Кто-то из арабов засмеялся, кто-то тронул его за плечо и Вальминт услышал слова благодарности, а потом больше половины спутников Фарида рассеялись по окраинным улицам, направляясь к своим семьям.

* * *

– Ну, слезай! – Али помог уставшему французу слезть с верблюда, и тот с любопытством огляделся по сторонам. Каменные стены домов белели под последними лучами заходящего солнца; кое-где возле домов виднелись невысокие пальмы с густой листвой; было тихо, но не жарко в эти предвечерние часы. Кроме спутников Фарида, на тихой улице сейчас не было ни души. Фарид улыбнулся и положил юноше руку на плечо:

– Басра – красивый город. Тебе будет хорошо здесь…

По улицам скользил еле заметный запах моря…

Глава X. Басра

Следующие полгода Вальминт счастливо жил в доме Фарида. Гостеприимный хозяин даже не хотел обременять его никакой работой и позволял ему делать всё, что он хочет, но юноша не желал бездельничать и настоял, чтобы Фарид разрешил ему работать в кузнице. В таком большом хозяйстве, каким владел Фарид аль-Дари, кузница была совершенно необходима, ибо одних только верблюдов у него было более пятидесяти, а лошадей около двух десятков. Просторные конюшни находились невдалеке от дома с садом, в котором журчали фонтаны и всегда стоял прохладный полумрак. В этом саду бродяга Фарид отдыхал от своих нескончаемых странствий, наслаждаясь вниманием своей семьи: все домашние успевали так соскучиться по нему, что почти не оставляли его в одиночестве. А сколько историй выслушивал он от родственников и друзей обо всём, произошедшем в Басре за время его отсутствия! Разговоры в доме и в саду не смолкали целый день… Теперь Вальми не удивлялся, что раз или два в году Фарида так неудержимо влечет в дальнее странствие, в молчаливый простор караванных путей… Но сам француз искренне наслаждался оживленной и шумной жизнью, бурлившей вокруг него, и дружеским вниманием и заботой, которыми гостя-чужестранца не оставляли на протяжении всего дня. Семья Фарида быстро привыкла к нему и приняла так тепло, как принимают только близких друзей и родных. Юноша был бы здесь совершенно счастлив, если бы не тоска по родине, порой часами не отпускавшая его. И еще его не оставляли мысли о Рибо. По его просьбе Фарид занялся розысками старого француза, но от посланных, которых он отправил на поиски еще в Сирии, до сих пор не было вестей. Видя, что при разговоре о своем друге Вальминт не может скрыть печали и тревожится все больше, Фарид как мог старался утешить его:

– Надейся, Вальми д’Анжи. Не падай духом, это грех в глазах Аллаха… Ты настоящий храбрец и рыцарь, и если твой друг такой же как ты, то я уверен, что он жив и у него хватит сил дождаться нашей помощи. Мы освободим его.

– Он намного старше меня, Фарид. Он уже не молод. И все то время, что я жил в Дамаске, спасённый мастером Али, а теперь живу в твоей доброй семье, он провел в жестоком плену. Как знать, что с ним сейчас?.. Он спас меня на пиратском корабле…

– Я знаю, мой друг, – Фарид кивнул. О том, как Вальминт попал в Сирию и в конце концов оказался в пустыне, на пути его каравана, ему было хорошо известно: юноша не скрыл этого от него, хотя и умолчал о многих подробностях, вспоминать о которых ему не хотелось.

– Во Франции его ждут сыновья, и его семья бедствует без него.

– Когда вернешься во Францию, сразу отправляйся к ним. Будь для них добрым вестником. А может быть, ты все-таки хочешь у нас остаться?.. На Востоке можно увидеть такие чудеса, каких не встретишь больше нигде в мире, – Фарид улыбнулся своему печальному собеседнику. – И здесь можно обрести мудрость… Будешь странствовать вместе со мной и Али… У меня всегда найдется для тебя дело.

– Я должен вернуться домой, Фарид. Дом зовёт меня, там мое сердце.

– Тогда знай, Вальми д’Анжи, что просьба твоя для меня священна. Ты спас моего друга Али, а этого не забывают у нас на Востоке. – Фарид взял Вальминта за руку и всмотрелся в его лицо. – И я, если надо, положу годы, чтобы найти твоего спутника и помочь тебе.

– Спасибо тебе, Фарид. – Лицо Вальминта просветлело, Фариду удалось оживить в нем надежду, почти было угасшую.

– Сирия – не такая большая страна, если знать, как спрашивать, – Фарид рассмеялся. – Ты чужестранец и незнаком со всеми нашими обычаями, и тебе непросто было бы участвовать в таких поисках. Поэтому я и не позволил тебе уехать с моими людьми, когда ты рвался на поиски вместе с ними, и настоял, чтобы ты ехал вместе с моим караваном. Я хотел сохранить твою жизнь. Прости, но ты все-таки еще очень молод. Ты должен был ехать вместе со мной, чтобы в конце концов вернуться к себе на родину. Я обещаю, что ты туда вернешься.

* * *

Так шли удивительные месяцы жизни в Басре… В свободное от работы время Вальми уединялся в своей комнате и читал арабские книги, узнавая о Востоке все больше нового, или шел куда-нибудь по хозяйственным делам вместе с Али Месхом. В присутствии Али каждый уголок города открывал ему свои тайны, и каждое самое простое хозяйственное дело наполнялось поэзией и становилось событием, не похожим ни на одно другое… Басра словно обошла все подводные камни веков: она была такой, как и сотни лет назад. Но Вальминту не хватало простора и света его родных дорог, насквозь продуваемых морем. Он по-прежнему стремился во Францию, которая одна могла дать жизнь его вольнолюбивой и беспокойной душе, жаждущей свободы и открытости родного мира. И не раз взгляд северянина устремлялся вдаль, а уста замолкали посреди самой веселой застольной беседы, и никто не знал, какие картины счастливого прошлого вставали перед ним в эти минуты…

Там виноградники, поля,Простора благодать —Моя любимая земля,Где спят отец и мать.Там высь небес над головой,И тысячи дорогВ простор весны зовут с собой,И вольный путь далёк…Мне ветер музыкой звучитИ даже птичий крик,Звучит мелодией ручейИ мой родной язык.О память, в мирные поляСегодня возвратись!Там мой народ, моя земля,Моя любовь и жизнь!* * *

Все удивлялись, насколько неразлучен с Вальминтом Али Месх, который обычно никому не оказывал предпочтения и в периоды пребывания в Басре держался слегка отчужденно даже с Фаридом. Но Али находил в беседах с Вальминтом удивительное очарование, и странности северянина – человека из другого мира – необъяснимо притягивали его и вызывали необычное чувство близости этого пришельца к нему, Али, какими бы разными они ни были. С каждым днем Али все лучше понимал Вальминта. Способствовало этому, конечно, и то, что юноша теперь прекрасно говорил по-арабски, а Али было, что ему рассказать и чему научить его. Он заботился о молодом французе и покровительствовал ему, понимая, что христианин втайне грустит и что ему трудно, как бы он ни старался, ощутить себя в мусульманском мире полностью своим. Но Вальминт не чувствовал себя здесь и чужим, тем более, что в городе никто не принимал его за чужака, а Фарид и Али разделяли с ним все хозяйственные заботы и не скрывали от него ни жизни своей, ни мыслей. Юноше казалось, что он попал в какую-то восточную сказку: здесь было всё – удивительная непохожесть этого мира на его собственный, верные друзья и защита, волнение и загадки. И голубое небо отражалось в глазах чужестранца, когда он, улыбаясь, шел вместе с Али по улочкам Басры, вдохновлённый каким-нибудь интересным разговором или просто радуясь свежему, прохладному утру и новому пробуждению шумного, полного суеты города.

Али начал учиться у Вальминта французскому языку – и поначалу это давалось ему непросто, хотя «варварские» языки он слышал и раньше и даже знал из них несколько слов: ему и прежде приходилось встречаться с «неверными» по делам торговли. Араб узнавал французские слова с поистине неиссякающим интересом, испытывая азарт подобный тому, какой возникает при покорении необъезженной лошади. Та смесь арабского и французского диалекта, на которой объяснялись, работая в кузнице, Вальминт и Али, казалась чрезвычайно забавной Фариду, но эти двое хорошо понимали друг друга. Именно так: Али принялся помогать Вальминту работать в кузнице, и здесь уже молодой француз мог дать ему десяток очков вперед. Но с тем же удивительным упорством и терпением, с которым Али охранял караван или учил юного спутника биться на мечах, он сам теперь учился у своего подопечного его речи и почти новому для него кузнечному ремеслу, и с радостью отдавался этой новой науке, которая расширяла для него границы мира. И Фарид все чаще стал замечать у него в глазах улыбку… Али и Вальминт были равными друг другу. И надо сказать, что Али Месх потянулся к юноше с самого начала, – еще в тот день, когда помогал Фариду поднять его, обессилевшего, в седло и впервые встретил тогда, полный тревожного вопроса, взгляд серых глаз неверного, лучистых, как море, ведущее в северные страны… Взгляд человека, стремящегося познать свою судьбу и познать жизнь.

Глава XI. Путь судьбы: дитя любви

(Знойный февраль 1492 года от Рождества Христова, дом купца Хакима на восточной окраине Хайфы, портового города в Палестине)

Аннета кричала в муках… Ребёнок настойчиво стремился в мир, спеша появиться на свет. Роды были тяжелыми: горе и печаль последних месяцев ослабили молодую женщину, и сейчас она изнемогала, чувствуя что стоит на пороге смерти. Над постелью на длинной цепи покачивался серебряный светильник, напоминающий белую, с остроконечными лепестками лилию. Глаза роженицы были сосредоточены на этом цветке, своим белым светом напоминающем ей что-то, и ее дрожащие губы неслышно шептали:

– Вальми!.. Вальми!

Но даже самое острое страдание не могло заставить ее громко выкрикнуть это имя, выкрикнуть в лицо женщинам, склонившимся над ней. Повитуха пыталась помочь ей, но мало что могла сделать: у роженицы начался жар и она плохо понимала обращенные к ней слова. Глаза ей уже застилал туман… Но в гаснущем сознании вдруг всплыло лицо, такое далёкое, и ласково прозвучали слова:

– Не уходи, Аннет…

Аннета выгибалась, делая усилия… еще и еще…

Наконец с ее уст сорвалось имя ребенка:

– Валери! – и с этим громким криком слился крик новорождённой, который разнесся по всем комнатам дома и озарил их как солнечный луч… На губах измученной Аннеты появилась улыбка.

* * *

Муж Аннеты отнесся без особенного восторга к рождению дочери: ему хотелось иметь сына. Однако золотоволосая жена-христианка так нравилась ему, что он решил пока подождать и не брать в дом вторую женщину. Вот если и второй ребенок окажется девочкой…

Золотистый пушок на головке и голубые глаза новорожденной не вызвали у Хакима подозрений: он счел, что дочурка пошла в мать. Лишь Аннета, глядя на девочку, вспоминала другие голубые глаза – смотревшие на нее с такой нежностью, лучистые и лукавые глаза Вальминта д’Анжи… И, заглушая горе разлуки, ее переполняла любовь к малышке.

– Подари мне сына в следующий раз, Анниэль, – грубая рука мужа ласково коснулась волос молодой женщины, баюкающей на руках дочку. Аннета с улыбкой подняла и вновь опустила прозрачные серые глаза.

* * *

Супруг Аннет дал девочке имя Наргиза, но Аннета, оставаясь в одиночестве, называла ее Валери и шепотом рассказывала ей о ее отце. К молодой женщине постепенно начали возвращаться силы, и ее сердце сильно билось каждый раз, когда она думала о том, что море так близко…

Глава XII. Прощание с востоком

Проработав несколько дней от восхода до заката, Вальминт выковал меч для Шарля Марибо. Оставалось только надеяться, что его верный друг, которому он всей душой желал помочь, получит это оружие, а с ним вместе – и свободу, и они еще встретятся, преодолев все испытания, которым подвергла их судьба.

Вальминт хотел выковать еще один меч для Али Месха, но Али отказался:

– Я не променяю свой клинок ни на какой другой. – Он положил руку на плечо Вальминта:

– Ты мне друг, француз. Это дороже любого клинка.

* * *

…Миновал теплый февраль и наступила весна. Приближалось время готовить караваны в путь. Прекрасным мартовским днем Фарид отыскал юношу в саду.

– Поди сюда, Вальми. – Он протянул Вальминту полотняный мешочек, в котором прежде хранились дублоны из Дамаска – прощальный дар мастера Али.

– Вот твое золото. Пришло время вернуть его тебе. Возьми его.

Вальминт широко раскрыл глаза, потрясенный:

– Но я ведь отдал это на поиски моего друга! – побледнев, он оттолкнул протянутое Фаридом золото.

– Mon Dieu[12], Фарид, что ты сделал?! Где Рибо и почему ты не принял то, что я тебе дал?

Фарид усмехнулся, глядя на него, и взял за руку:

– Узнаю тебя, христианин, ты снова горячишься и торопишься делать выводы. Конечно, я взял твое золото, – Фарид смотрел на юношу с теплотой, – и прибавил к нему еще три раза по столько, золото и драгоценные камни, и отправил на поиски самых доверенных людей…

У Вальми запылали щеки:

– О Фарид, прости меня!

Араб по-прежнему тепло смотрел на него:

– Говорят, что рука дающего не оскудеет. Ты отдал всё, что у тебя было, и я принял это как великий дар. Поверь, Аллах тоже видел искренность твоего сердца и твое желание помочь другу, и поэтому Он обязательно поможет ему. Я даю тебе другое золото, его здесь стало больше, потому что я хочу, чтобы, вернувшись на родину, ты не нуждался и мог жениться. Тебе надо создать свою жизнь заново, христианин, – он вложил наконец золото в руку смущенно молчащего Вальминта и задумчиво улыбнулся:

– Мне будет недоставать тебя, Вальми д’Анжи. Я бы хотел, чтобы ты остался, но раз такова судьба…