Калейдоскоп

К ним подошел официант поинтересоваться, не надо ли им еще что-нибудь. Кирилл поблагодарил и сказал что-то на итальянском. Официант сдержанно улыбнулся и, произнеся фразу, которую поняла и Рита, «уно моменто», удалился.

– Вы знаете итальянский?

– Поко-поко, что означает «немного». Пришлось, так сказать, постранствовать. Жил одно время с итальянцем, – он осекся, – в смысле пришлось делить жилплощадь. Вот тогда и выучил немного.

– Вы много путешествовали?

– Можно сказать и так. А вы?

– Много.

– Вам так со мной неприятно? Я, честно признаюсь, совсем не хочу вам навязываться, просто хочу быть вам нужным, – он замолчал, подыскивая слова.

– Нужным, – вслед за ним повторила Рита. А ведь действительно, наверное, каждому в этом мире нужно ощущать свою нужность кому-то. Наверное, поэтому люди заводят кошек, собак, хомячков и другую живность. Она посмотрела на Кирилла, и внутри стало тепло, может, глоток крепкого эспрессо сыграл свою роль. Рита перевела взгляд, за окном медленно проплыла пожилая пара, мужчина бережно держал свою спутницу под руку. Они нужны друг другу.

К столику спешил официант, в руках он нес два бокала, наполненных пенящимся, играющим и танцующим шампанским. Аккуратно поставил бокалы, что-то, как поняла Рита, пожелал, наверное хорошего. Кирилл с улыбкой ответил. Рита поймала себя на мысли, что ей приятно внимание, приятно слышать итальянскую речь. Ей спокойно и хорошо. «Удивительно, – мысленно произнесла она, – я его в общей сложности часа два знаю, а могу с ним, вот так просто сидеть, смотреть в окно и говорить о пустяках». Внутренний монолог был прерван.

– Предлагаю выпить этот чудесный напиток, – он поднял бокал, – за наступающий Новый год, за необыкновенную встречу и за нас.

Рита молчала, в ней боролись сразу несколько чувств. Во-первых, подозрительность: поверить в случайность трудно, во-вторых вопрос: кто и зачем? А если просто взять и поверить, на секунду допустить мысль, что она Маргарита Ильина в свои сорок шесть лет может поразить воображение молодого симпатичного мужчины? На сколько он ее младше? Лет на десять, точно. Она бросила быстрый взгляд на собеседника, он мгновенно уловил посыл и ответил на молчаливый вопрос Риты:

– Мне почти сорок.

От него не ускользнула ироничная улыбка, чуть тронувшая губы Риты.

– Почти сорок – это тридцать?

– Быть точным, тридцать восемь и маленький хвостик. Так вы выпьете со мной, как принято, на брудершафт? Технологический процесс мы можем опустить, просто выпьем и перейдем на «ты». – Молодой человек улыбнулся, но вдруг лицо собеседника резко изменилось, улыбка исчезла, и показалась хищная птица, которая настигла добычу. Рита почувствовала холодок, и опять собеседник уловил легкое дуновение ветра, и его лицо осветила мягкая улыбка.

– Ну, пожалуйста, Рита, дайте свое согласие, – протянул он.

– Выпить шампанское – да, перейти на «ты» – нет. Для меня это определенная степень близости, которую я к вам не испытываю. Благодарность за недавнюю помощь, да, но это не является для меня… – Рита уже запуталась в собственных мысля и словах, ей на помощь пришёл Кирилл.

– Хорошо, но дай мне слово, что ты, – он сделал ударение на «ты», – об этом подумаешь. С Новым годом, Рита, которая не Марго, – добавил он с улыбкой, и легкий звон бокалов прозвучал, как последний аккорд в его словесном послании.

Он проводил ее до отеля, предложил встретиться вечером, все-таки они соотечественники, которые оказались в канун Нового года в чужой стране, говорил еще что-то несущественное, Рита молчала, наконец он привел последний аргумент:

– Ведь это никогда не повторится. Почему нам не прожить это вместе, и у нас будут воспоминания.

Рита посмотрела на Кирилла, в глазах появился интерес, что-то в словах молодого человека ее зацепило, воспоминания. Она так и не дала ответа, пространно заметив: «Может быть», на что Кирилл сказал, что будет ждать ее на мосту Риальто в восемь вечера, быстро попрощался и исчез в легкой дымке тумана, за что Рита была ему благодарна, ей хотелось побыть одной. Она не пошла в отель, а свернула чуть в сторону от главного канала, углубившись в кривые маленькие улочки, на которых почти не было прохожих.

Стереть прошлое – эта мысль засела и саднила, как заноза, которую вытащили. «Без прошлого нет человека, разорваны все связи, но зато можно написать другую историю, но я не хочу другую историю, я хочу… Мысли остановились, как будто наткнулись на бетонную стенку: а действительно, чего я хочу? Я, Рита? Я хочу, чтобы Леонид был со мной, чтобы он любил меня, чтобы он жил, как хочу я. Получается, все мои желания – это он, а меня опять нет?» Мысль о муже была неприятна, Рита поежилась. Она стояла на горбатом мостике, смотрела на свинцовую, лениво плещущуюся в канале воду, которая делала этот город таким привлекательным и которая одновременно убивала его. Вот и в ее жизни была такая же история: то, что окружало ее и наполняло ее жизнь, убивало ее.

Рита резко развернулась и быстрым шагом направилась подальше от горбатого мостика, от свинцовой ряби воды, которая притягивала и звала.

Узкие улочки, редкие прохожие под зонтами, облупившиеся стены домов. Венеция плакала под декабрьским дождем. Рита увидела открытую дверь с рождественским венком, огоньки вокруг еловых веток, запах свежей выпечки и тепло. Она нырнула в открытую дверь и оказалась в маленьком, типично итальянском кафе, где за стойкой бара стоял пожилой итальянец, а напротив сидели двое мужчин в зеленых, до колена, резиновых сапогах и беседовали вполголоса. В маленьком зале со сводчатыми потолками стояло несколько столиков, но за ними никто не сидел. Рита прошла и села в дальний угол, ей хотелось согреться, пожилой итальянец вышел из-за стойки и подошел к Рите.

– Бонжорно, мадам, – приветствовал он одинокую посетительницу, двое других с интересом посмотрели в ее сторону.

Рита заказала чай и потерла замерзшие ладошки, ей было холодно и снаружи и внутри, как будто она только что вышла из воды и не может согреться. Пожилой итальянец принес поднос с маленьким металлическим чайником и белой керамической чашкой, в другой руке он держал белый пушистый плед.

– Мадам, плиз, – на его обветренном, покрытом мелкими морщинками лице была улыбка, он протянул руку с пледом.

Рите стало тепло, и от горячего чая, и от внимания чужого человека. Она сидела в своем уголке и наблюдала за троицей, которая мирно продолжила прерванный ее вторжением разговор. Наверное, пожилой итальянец живет наверху и здесь у него маленький бар для своих, эти двое его соседи, зашли пропустить по стаканчику, поболтать, такая неспешная жизнь. Тишина и покой.

Первый раз они оказались в Венеции в конце девяностых. Было начало марта, они впервые ехали кататься на горных лыжах, имея об этом довольно слабое представление, но тогда все вставали на лыжи, так сказать, хочешь быть в тренде, должен посетить Альпы.

Они спланировали поездку так, чтобы и на лыжах покататься, и на обратном пути посетить Венецию, но судьба распорядилась иначе.

Что-то не сложилось с арендой машины, и они были вынуждены остаться на ночь. Таксист привез их в первый же отель, расположенный на материковой части Венецианского залива, и несмотря на усталость после перелета Марго уговорила мужа пройтись, хоть одним глазком посмотреть на Венецию. Время близилось к полуночи, улицы Министре были пусты, кафе и рестораны закрыты:

– Странно, детское время, а все закрыто, – удивлялся Леня, – ну с сиестой мы знакомы, но вечером-то они очень даже едят.

– Смотри, там что-то светится, – рукой показала Марго на мигающую вывеску «Пиццерия-Ресторан».

Ресторан был открыт, народу было не много. Они сели за столик возле входа и стали изучать меню.

Карта была на итальянском.

– Бесполезно, я ничего не понимаю. Короче, я буду пиццу: пицца, она в Африке пицца, – громко констатировал Лёня. Марго сказала, что есть не хочет, а выпьет бокал красного вина. К ним подошла официантка, миниатюрная женщина средних лет, с коротко стриженными темными волосами, в руках она держала блокнот и карандаш. Леня выдал весь свой запас на немецком языке, он считал, что говорит на немецком неплохо, официантка несколько раз переспросила, она никак не могла взять в толк про пиво, Леня чертыхнулся по-русски, и тут лицо официантки расплылось в улыбке:

– Вы русские, – сказала она на их родном языке без акцента.

– Да, – произнес Леонид немного смущенно, – а вы?

– Я из Москвы, меня Люба зовут. А вы откуда? – она продолжала радостно улыбаться.

– Из Питера, – вступила в разговор Марго.

– Я сейчас, минутку подождите. – Люба опрометью бросилась к стойке бара.

Через минуту она вернулась с бокалом красного вина для Марго и пивом для Леонида.

– А я смотрю: вошли двое, думаю, поздно, наверное, хотят выпить, а у нас ведь ресторан, но, думаю, обслужу, вы такие симпатичные. – Ее речь была сбивчива, она то и дело перескакивала с одного на другое.

Из ее рассказа Марго поняла, что живет Люба здесь уже пять лет, что оказалась в Венеции случайно, что итальянец, который за ними наблюдает из-за стойки бара, ее муж Джаник, он же хозяин ресторана. Что пять лет назад Джаник встретил ее, замерзшую, в Рождественский вечер на железнодорожном вокзале Венеции, пожалел пригласил в ресторан, с тех самых пор она ему и жена, и помощница. А в Москве у нее мама и два сына. Люба заплакала, вытирая слезы салфеткой, но тут же заулыбалась и помахала своему Джанику, мол, все в порядке, это я от счастья, что встретила соотечественников, она сказала это по-итальянски, но Марго поняла и улыбнулась. Люба ей сразу понравилась, была в Любе детская радость и искренность, которую Рита уже успела позабыть и сейчас увидела в глазах этой незнакомой женщины.

Люба несколько раз отлучалась, но, выполнив заказ, тут же возвращалась, каждый раз неустанно повторяя: «Как я рада, что вы зашли именно к нам».

Ресторан пустел, и Люба попросила их подождать.

– Джаник очень хочет познакомиться с русскими.

Леонид высказал сомнение, сказав, что это не совсем удобно, что им завтра надо еще разобраться с машиной и, в конце концов, их ждут горы, но Любочка опять заплакала, и Марго осадила Леонида:

– Ну что ты, в самом деле, горы сто лет стоят, постоят и еще денек. Любочка, мы подождем, – мягко произнесла Марго и погладила женщину по руке. Вот так бывает, что совсем незнакомый человек становится тебе очень близким в одно мгновенье.

К ним подошел Джаник, стал что-то говорить на итальянском, громко и эмоционально. Люба переводила.

– Он просит вас поужинать с нами, так, немного.

Люба смотрела на Джаника, и глаза ее светились благодарностью.

– Потом он отвезет нас в Венецию, – Люба продолжала говорить очень эмоционально, и хотя речь ее звучала на русском, но окрашена она была итальянским звучанием.

Марго слушала, и ей было хорошо как никогда, она вместе с Любой радовалась, что они волей случая остановились здесь и попали именно в этот ресторан.

Джаник вернулся из кухни, в руках он нес поднос со снедью: здесь были и креветки, и маринованные оливки, и какие-то маленькие рыбки, сыры, было похоже, что Джаник хотел на одном подносе уместить весь арсенал итальянской кухни. И как ни отказывались Марго и Леонид, они попробовали практически все, иначе Джаник обидится, предупредила Люба.

Около часа ночи они отправились на островную часть, Джаник сидел за рулем новенькой «Ауди», Люба села рядом, из приемника лилась песня на итальянском, Люба подпевала, Джаник комментировал Люблино пение. Женщина делала это так самозабвенно, что Марго поинтересовалась, о чем песня.

– О любви, конечно. У итальянцев все песни о любви, – заметила Люба, настроение ее мгновенно изменилось, она погрустнела.

За окном мелькали огоньки, они мчались по мосту соединяющему островную и материковую части Венеции. Джаник высадил их на площади, пожелал хорошей прогулки и уехал.

– Ему в четыре утра на рыбный рынок ехать, он сам покупает все морепродукты для ресторана, – пояснила Люба, – зато у нас всегда все свежее, у нас много клиентов. Это семейный ресторан. У итальянцев ведь как? Собираются по выходным большой семьей, заказывают стол и сидят до позднего вечера. В выходные к нам приходят помогать родные Джаника, мы не справляемся, народу столько, – Люба жестикулировала, показывая, как много народу, но глаза ее при этом оставались грустными.

Марго спросила: может, что-то произошло? Может, Любе лучше домой, муж недоволен.

– Да ты что? – Люба возмутилась. – Да Джаник рад-радешенек, что я с вами, он ведь сам первый предложил, сказал, чтобы завтра вы обязательно к нам пришли. Джаник, он очень добрый, и меня он любит, – произнося последнюю фразу, Люба отвернулась, но от Марго не ускользнуло, что женщина украдкой вытерла глаза.

– Ну я же вижу: что-то не так, – Марго не отставала, все-таки врожденное чувство такта не давало ей покоя, что из-за них что-то нарушилось в интернациональной семье.

Они сели на кораблик, Люба кинула пару эмоционально окрашенных фраз молодому итальянцу, он так же эмоционально ответил. И опять им повезло, оказывается, последний кораблик, он уже не работал, но по Любиной просьбе взял на борт русских друзей.

– Ты его знаешь? – поинтересовалась Марго.

– Здесь все в той или иной степени друг друга знают, – уклончиво ответила Люба.

Они стояли на открытой палубе, дул ветерок, но было совсем не холодно.

Леонид пытался фотографировать, перебегая с одного борта на другой. Марго смотрела не отрываясь на проплывающие волшебные замки, палаццо. Они вырастали из воды, подсвеченные снаружи и темные внутри, усиливая таинственность и величие происходящего. Люба стояла рядом и молча смотрела на убегающую воду. Над темной водой одиноко пронеслась белая чайка. Люба подняла глаза, рука ее взметнулась вверх, как крыло птицы, она повернулась в сторону Марго и заговорила, голос ее был тихим и спокойным:

– Мне ведь недолго осталось быть хозяйкой, скоро Джанику привезут молодую девушку, откуда-нибудь из деревни, – она вздохнула.

– Как это? А ты?

– А я не жена. У итальянцев в доме мама главная, пока она разрешила сыну жить с русской. Джанику сорок, скоро он должен жениться и завести детей, тогда мне придется уйти. Я на него не в обиде, он сам переживает, хочет что-то для меня сделать, но… – Люба махнула рукой, – все это завтра, а сегодня я покажу вам Венецию, которую я очень люблю.

Кораблик причалил, они вышли на набережную. Итальянец прощально махнул рукой, лодка скрылась в темноте, как будто ее и не было, Люба самозабвенно начала свой рассказ. Они шли по перепутанным узким улочкам, которые все время приводили к воде. Вода была везде, если Марго ее не видела, то слышала, или плеск, или стук лодки о каменный причал.

– Вот как ты думаешь, почему большинство людей так стремятся побывать в Венеции? – Вопрос Любы прозвучал неожиданно, и Марго ответила первое, что пришло в голову:

– Город стоит на воде, это необычно. А ты?

– А я думаю, что этот город очень похож на самого человека, ведь человек – это тоже водная субстанция, девяносто процентов, и Венеция – это вода, вот человек и стремится посмотреть на самого себя. Поэтому кому-то этот город становится близким, а кто-то вспоминает только запах тины и голубей на Сан-Марко. Это о том, любит человек себя или нет, – глубокомысленно произнесла Люба.

– Это все доморощенная философия, – неожиданно вступил в разговор Леонид. – Люди стремятся увидеть мировое наследие, потому что это может исчезнуть, и если уж давать философский окрас, то это скорее про время, люди боятся не успеть, – Леня нажал на кнопку и запечатлел очередное наследие.

Они гуляли по ночной Венеции до утра. Рассвет встретили на Сан-Марко, где не было ни единого голубя и ни одного человека, вся эта ночная прогулка была почти нереальной, только русская женщина Люба, влюбленная в Венецию, была в то утро настоящей. Они расстались возле отеля, Люба взяла обещание, что они обязательно зайдут к ним в ресторан на обратном пути. Марго с Леонидом пообещали, но не зашли, как-то не сложилось.

Позже они были в Венеции, Марго хотела заглянуть в ресторанчик, но что-то останавливало её: она боялась не увидеть там Любы, пусть сказка останется с хорошим концом, а хороший конец – это Люба и Джаник вместе, но это в сказке.

Рита смотрела на хозяина за стойкой бара, на его собеседников. Что она здесь делает? Пришла мысль. Одна в Новый год, кому и что она хочет доказать? Вопросы сыпались, а ответа на них не было. Но если исходить из позиции, что случайностей нет, а есть движение и не сопротивление обстоятельствам, то Рита оказалась именно в Венеции, все совпало. И что? Что она должна здесь узнать? «Ты приехала за ответом. Вот только вопрос, в чем он заключался? Я сама не знаю, чего хочу». Рита поднесла чашку к губам и сделала глоток. Что делать?

Телефон в кармане пискнул, от Леонида пришло послание со множеством восклицательных знаков, на звонки Рита не отвечала. Она коротко ответила поздравлением с наступающим Новым годом и убрала телефон. Пусть наслаждается, он-то найдет себе компанию. «А что мешает тебе? Тебя тоже пригласил вполне симпатичный молодой человек. Не верю. Вот оно, ключевое слово, ты не веришь, и в первую очередь себе. Куда подевалась Рита, Риточка Ритуля, обласканная и любимая? Когда ты стала холодной и бездушной Марго, которая взвешивает, смотрит со стороны, которая обманывает сама себя?»

Рита смотрела в чашку с золотистым напитком, как будто ответ был написан именно там. Она опять вспомнила Любу, ее сумбурный рассказ о том, как она оказалась в рождественскую ночь на вокзале и ей встретился Джаник. Она поверила ему, а Рита нет. Почему? Потому что она не Люба, хотя ведь история до банальности похожа. Любу предал любимый человек, она села в поезд и приехала в Венецию, правда все это было в другое время и в другой стране, но предательство, оно и в Африке предательство. Кстати сказать, Люба ехала из Парижа и предателем из ее рассказа, был не больше не меньше дипломат одной из Африканских стран, и мальчик в Москве, их сын, был темнокожим, Люба была разлучена с детьми, предана, и она поверила. Значит? Значит, надо встать, пойти в отель, привести себя в порядок и дать себе шанс поверить.

В восемь вечера, как и было условлено, Рита стояла на мосту Риальто. Кирилла не было.

Вот и ответ. «Жду пять минут и ухожу». Рита нервничала, перебирала ручки сумки и поправляла шелковый платок на шее. Голос сзади прозвучал неожиданно:

– Добрый вечер, Риточка.

Рита повернула голову. Из-за плеча она увидела карнавальную маску, но рассмотреть не успела, Кирилл убрал маску от лица, он улыбался.

– Прошу прощения за опоздание, но я попал в такой людской поток, что просто невозможно было сопротивляться. Все высыпали на улицу, – он сделал круг рукой, – да вы и сами видите.

– Добрый вечер, – Рита почувствовала, что испытывает стеснение, как будто она делает что-то не вполне дозволенное, но Кирилл быстро подхватил ее под руку, и они поплыли, соединившись с людским потоком, в котором царило веселье и беззаботность. Кирилл вел себя очень предупредительно, стараясь оберегать Риту от толпы, которая, как пружина, сжималась и уплотнялась. Они приближались к набережной, где должен был состояться новогодний фейерверк. Кирилл был вынужден прижать Риту к себе, чтобы людская волна не разъединила их.

Ритино лицо на мгновенье уткнулось в грудь Кирилла, она уловила тонкий аромат мужских духов, горький и пряный, она услышала, как бьется его сердце. Нет, это ее сердце колотилось со скоростью света, ее щека прижалась к его руке на мгновенье, но ей показалось, что он нежно погладил ее висок. Толпа качнулась, и они оказались на свободе. Рита резко отстранилась, но рука Кирилла продолжала крепко держать ее за плечи.

– Вот уж нет, я так долго тебя искал, что вот так просто потерять в толпе. Никогда, – голос молодого человека звучал серьезно, и было непонятно, шутит он или говорит правду.

– Вот что, Риточка. У меня есть предложение, но сначала я должен задать тебе один вопрос. Ты готова меня выслушать?

– Выслушать готова, а по поводу предложений сразу скажу, что необдуманных решений я не принимаю.

– Это я уже понял. Так вот, Рита, – начал Кирилл так, как будто говорил с трибуны и в зале было множество слушателей, – ты очень хочешь увидеть этот фейерверк? – остаток фразы прозвучал на выдохе, и Кирилл поник головой, – сразу стала понятна его игра и откровенное нежелание следовать в потоке хоть и веселой, но непредсказуемой толпы.

– Нет, – радостно проговорила Рита, – я вообще не люблю скопление людей, мне неуютно, да и громкие звуки меня пугают, – добавила она.

– Вот и чудесно, между нами появилась общность, я тоже с детства не люблю эти шумные толпы демонстрантов. Стадность не мой конек. Здесь неподалеку есть чудесный маленький ресторанчик, я почти знаком с хозяином, его зовут Джаник… – от глаз Кирилла не ускользнула тень, пробежавшая по лицу Риты, и он задал вопрос: – Что-то не нравится? Мы можем все переиграть. Сегодня Золушка правит бал, – он улыбнулся.

– Нет, нет. Все в порядке, – поспешно ответила Рита.

Мало в Венеции Джаников, что она так занервничала?

– Очень хорошо, ресторанчик действительно славный, я там бывал, кстати, мишленовская звезда у них была, а сейчас, может, и не одна.

– Это не имеет значения, – Рита съежилась. – Я к звездам спокойно отношусь, иногда пышки или кусок черного хлеба вкуснее, чем фуагра.

– Ну вот, опять я не угадал, – голос был расстроенным. – Я все пытаюсь найти точки соприкосновения, одна моя знакомая, кажется психолог, говорила, что их должно быть как минимум десять.

– И что?

– Тогда возможно все, – Кирилл взял Риту за плечи и попытался обнять. Рита вытянула руку вперед отстраняясь.

– У нас нет совпадений. Хотя в одном месте и в один час – это, может быть, аргумент, но не для меня. Я не верю в совпадения и случайности, и любой сюрприз обычно тщательно готовится.

– Ну что же ты такой Фома неверующий! А то, что мы толпу не любим? Это, по-твоему не точка соприкосновения?

– Ладно, уговорил, – Рита поймала себя на том, что так просто перешла с Кириллом на «ты».

Удивительно, но факт.

Лицо Кирилла просияло, он уловил легкое дуновение теплого ветерка.

Они свернули в узкую темною улочку, удаляясь от людского потока в глубь острова. Вода покинула город, уступив место людям, и они не заставили себя ждать. Отовсюду слышалась громкая итальянская речь, народ, скрывавшийся за дверями отелей и домов, высыпал на улицы. И все-таки здесь было намного тише, чем на набережной.

Кирилл и Рита шли рядом, чуть касаясь плечами, мужчина был все так же одет в куртку, только джинсы сменили брюки, все тот же кашемировый шарф, небрежно повязанный вокруг шеи, но в этой небрежности угадывалась продуманность деталей. Все было в тон, не вычурно и элегантно.

Они шли как будто без цели, сворачивая то на одну, то на другую улочку, Рита давно потеряла все ориентиры, вокруг становилось тише. Кирилл молчал, и Рита могла оставаться наедине со своими мыслями: она отметила, что молчать с Кириллом очень легко, не надо поддерживать беседу, и это не тяготит, внезапно сквозь внутреннюю тишину Рита услышала голос, Кирилл читал стихи:

– «Солнце садится и бар на углу закрылся. Фонари загораются, точно глаза актриса…» – Кирилл остановился и посмотрел на спутницу.

– «…Окаймляет лиловой тушью для красоты и жути» – закончила Рита. – Ты любишь Бродского?

– Прочитал где-то и понравилось. А ты?

– Я люблю, – Рита замолчала, они стояли опять у воды, где в тусклом освещении фонаря билась еще неуспокоенная вода. – А ты знаешь, что Бродский похоронен здесь, в Венеции?

– А здесь разве есть кладбище? – Кирилл искренне удивился.

– А ты думаешь, здесь люди живут вечно?

– Я об этом вообще не думаю, – Кирилл сделал шаг вперед и протянул руку Рите, предлагая продолжить путешествие. – Пойдем, здесь уже недалеко.

Рита замерла глядя на мужчину. В который раз она задала себе вопрос, правильно ли она делает, намереваясь провести вечер с малознакомым человеком, но то, что он искренне признался, что строчки ему просто понравились, и судя по всему, он и не знает кто такой Бродский, показалось Рите хорошим знаком. Искренность, которой так мало в ее жизни и в их так называемом высшем обществе, непозволительная роскошь. Может, это как раз тот самый попутчик, с которым можно просто посидеть ночь, без обязательств. Рита протянула руку и улыбнулась. «Попутчик – это тот, с кем по пути, а сегодня мне по пути с этим милым Кириллом». Больше Рита ни о чем думать не хотела. В конце концов, Новый год, должен быть и у нее. Она взглянула на стрелки часов: они близились к десяти, по Москве уже приближалась полночь.

– Новый год пропустим, бежим, – Рита схватила Кирилла за руку, ей стало легко, она вдруг почувствовала, что чудо совсем близко, что карета не превратится в тыкву ровно в полночь и сказка рядом с ней, стоит только протянуть руку.