Нохча

– Пятьдесят четыре, пожалуйста.

– А?! Нога пятьдесят четыре? Ого!!! – ни одна мышца не напряглась на лице… Видя, что шутка не оценена, сделал вывод, что чувство юмора у данного будущего воина просто отсутствует как таковое, поэтому браво закруглил: – Держи, что дают. Размер ноги?

– Пятьдесят четыре, – уверенно повторил Он.

Глаза встретились.

– Ты же в нём вертеться будешь, как карандаш в стакане. Оно же не сядет на тебя, балахоном будет висеть, – намного мягче и как-то неуверенно ответил прапор.

…Солдаты прозвали его Жопа, так между собой и называли «старший прапорщик Жопа». Безобидный, маленького роста, кругленький, но плотный – бывший гиревик-разрядник. Вечно смеющийся пошляк, постоянно поющий в голос или мурчащий себе под нос известные хиты шансона. Одинокий, спрыгнувший через стакан с иглы, на которую подсел после пережитых ужасов новогоднего штурма кавказской твердыни.

«Тумтурумчик» – первое, что пришло на ум. «Прапорщик Тумтурумчик». Уж очень был похож на весёлого круглого пирата из мультфильма про Тайну третьей планеты.

– Давай на спор. Есть чем проставиться? Если пятьдесят четыре сядет – любой каприз, в мыслимых пределах, конечно. Если нет, то три моих желания.

– Пачку сигарет пацану! – пятьдесят четвёртый сел, как влитой. На лице Покурить-бы, как на морде голодной собаки отразилась вся гамма чувств: от полной безнадёги через искреннее удивление к трогательной благодарной преданности. Он бы завилял хвостом, если бы тот у него был.

– Вот ты, боец… Несуразный… Но фактура… А на вид и не скажешь… Удиви ещё раз: Размер ноги?

– Сорок четыре.

– Не удивил, – вновь прищёлкнул языком Тумтурумчик-Жопа.

                                            * * *

Он любил носить просторную одежду. Не потому, что удобно, хотя и потому тоже, а потому что Ему доставляло особое удовольствие эпатировать людей. Сколько раз Он срывал на спор скидку с опытных продавцов вещевого рынка – не сосчитать. А ещё за свободным кроем легко маскировалось здоровое тело, что позволяло ослабить бдительность противника и в самый неожиданный момент провести короткую эффективную контратаку. «Будь незаметным, но эффективным, не броским, но полезным» – так учил Тренер.

                                            * * *

Теплая вода приятно смывала с жёстких чёрных волос пыль прошлой гражданской мирной жизни. Послушное сухое, словно выточенное, тело, которое, не смотря на юношеские прыщи, вызывало здоровый интерес у противоположного пола, покидали запахи поезда. Он не был похож на качков с модных фоток, мышцы не выпирали безобразными буграми, делая их малоэффективными в практическом применении. Но крупная кость, мощные предплечья, жилистые руки с доминирующими трицепсами, развитый торс, крепкие, но не раскачанные ноги и сутулая осанка позволили бы разглядеть опытному взгляду единоборца.

Вдоль тёмно-зелёных стен раздевалки стояли в цвет крашенные вешалки-лавки. На табурете сидел очередной клиент местного парикмахера и вздрагивал под машинкой:

– Чёлочку оставь, – в свойственной ему ноющей манере попросил Покурить-бы. На что ожидаемо получил отказ:

– Духам не положено, – цирюльник отвечал, растягивая слова, а потом высунув от старания кончик языка, добавил, – не торопись, доживёшь и до чёлочки.

Тучный ефрейтор без ремня и в тапочках вещал:

– Сдаём гражданскую одежду сюда. Кому надо, тот имеет возможность отправить посылкой домой. Но для этого тоже сдаём вещи сюда.

– Ага, никогда ты их больше не увидишь, – шептал парадно одетый мальчуган.

– А какого ты одевался, как на свадьбу? Пиджак, брючки, туфельки, пальтишко… Попроще не было одежды?

– Не поверишь, со свадьбы в военкомат и поехал. Не со своей. Друга. По пьяни пошли погулять, тут и приняли. В милиции определили как уклониста, вот и приехал, в чем был. Хорошо хоть мать успел предупредить, в дорогу сумку собрала…

В помещение вошёл знакомый уже Комендач в сопровождении двух крепких бойцов:

– О, вот ты где! – обратился он к парадно одетому парню. – Я тебя ещё на входе заприметил. Дай-ка примерить, – он стал прикладывать к себе брючки. – Не возражаешь? Подари по-братски…

– Продаст, – послышалось со стороны.

– Опа, опять борзый. А я и по твою душу. О нём рассказывал, – обратился он к двум сопровождающим. – Объясните как можно доступнее мальчику «ху из ху». И что за «ху» он теперь здесь.

– Выйдем, – предложил один из них.

– Да зачем выходить-то? Давай прямо тут, чтобы и другие послушали. Впрочем, много текста. Как считаешь, не пора бы уже перейти к общению при помощи жестов? – спросил Он у одного, а упал почему-то другой. Не успел первый коснуться третьей точкой кафельного пола, как второй захрипел и, прокрутившись на четверть оборота, рухнул к ногам не сориентировавшегося с брюками Комендача.

– Поторгуемся? – тёмные, как две чёрные дыры, глаза сверлили обескураженного старослужащего.

– Три сгухи, – нашёлся тот.

– Мало.

– Шесть и три тушняка.

– Мало.

– Всего по шесть.

– Мало.

– Чего ты хочешь? – не понимая, остановился Комендач.

– А ты как думаешь?

– Извини, не обессудь, – понял, чего от него ожидают, «дедушка». – Такой порядок, не мы придумали.

– Зачтено, но сгуха и тушняк прилагаются. Плюс ещё сигарет и чая накинь. Принесёшь, тогда и заберёшь.

– А куда? Ты серьёзно думаешь, что у тебя получится его заварить?

– Сегодня вечером, после отбоя… Приходи, поучаствуешь в трапезе.

– Я буду! – с неподдельным интересом и лёгким недоверием ответил опешивший модник.

– Сделку одобряешь? – пострадавший, понимая невозможность отказа, послушно закивал головой.

VIII

– Вот теперь вы похожи на бойцов, – Мажор удовлетворенно, с усмешкой, причесывал взглядом в миг ставшие одинаковыми ушастые головы. Выбивалась из общего однообразия лишь одна из них.

Он представился:

– Я ваш командир взвода. Чуть позже познакомимся с командиром роты и его заместителем по работе с личным составом. Также познакомьтесь с сержантами – это ваши отцы-командиры, только младшие. Основные коммуникации будете держать через них. Если что случится – сразу докладывать мне. Это всем понятно? – три лысые шеренги послушно закивали.

– Смирно! – неожиданно резанула изнеженный гражданкой слух новобранцев незнакомая команда. Тут же к двери выбежал на доклад сержант со штык-ножом на поясе. В расположение вошли два офицера: майор и капитан. – Вольно, – тихо скомандовал тот, что был старше по званию. – Вольно! – набрав воздуха, во всю глотку проорал дневальный, от чего старший по званию недовольно поморщился.

Высокий худой майор с аккуратными усиками, в недорогих очках оказался командиром учебной роты. Худощавый, чуть пониже ростом капитан – замполитом. Держа руки за спиной, меряя коричневый кафель пола длинными неторопливыми шагами, командир спокойным голосом вещал:

– Самое главное правило. Мы – отдельное подразделение. Если у нас что-то произошло, оно не должно выходить наружу. Просто сразу, напрямую докладывайте мне… Это всем понятно? – смущенно бритые новобранцы ответили и на это общим согласием, хотя в их взглядах читалось отсутствие уверенности из-за лёгкого диссонанса с предыдущей вводной от командира взвода.

Дальнейшие слова были всего лишь распаковкой основной мысли. Монотонно пережевав и несколько раз повторив, ротный очередным согласием заставил проглотить главный посыл. После чего неожиданно резко, гневно играя желваками, не поворачивая головы, выстрелил:

– Тиры! Бегом марш к личному составу для знакомства!

Резкая смена тональности была подхвачена капитаном, который пробасил в сторону сорвавшихся со своих мест сержантов:

– И как из таких понимающих новобранцев получаются в конечном итоге такие дебилы?

В принципе знакомиться не пришлось. Командиром Его отделения оказался тот, которого Он прозвал Молодым. Командиром второго – оскорбивший Его сержант по прозвищу Заяц. Командира третьего отделения пока не было, а заместителем командира взвода назначили того, кто остановил разгорающийся конфликт. По всему было видно, что товарищ в авторитете, потому тут же получил соответствующее прозвище: «Авторитет».

Вообще было заметно, что здесь не сильно заморачивались с кличками. Производная от фамилии и будет тебе вторым именем после звания. Иванов становился Ивашкой, Татьянин – Танюхой, Батыршин, соответственно, – Батыром. Иногда вырисовывались очень интересные вариации. Например, сержант (наполовину грузин) Нуцубидзе получил своё прозвище из-за дефекта дикции старослужащего, проводившего вечернюю поверку. Тот банально не мог сложить непривычные слоги в единое слово, что и привело к некоторому отклонению: именоваться он стал фирмонимом одного из лидеров японского автопрома – «младший сержант Мицубиси». Бывало, что ярко выраженные, приметные с первого взгляда черты характера или броские особенности внешности становились основой для дальнейшего нарекания: угрюмый и вечно недовольный становился Кислым, форма бровей в виде трагического надлома превращала носителя в Унылого. Но эти исключения только подтверждали сложившееся правило.

Клички офицерам и прапорщикам, напротив, чаще выписывались, исходя из доминирующих черт характера. Правда был один случай…

Майор, вследствие тяжёлого ранения получивший ампутацию двух стоп и левой руки по локоть, а также потерявший глаз, оставался в штабе части на незначительной должности. Чёрный юмор, если таковой можно назвать юмором, на котором зачастую держится ментальное здоровье военнослужащих, чтобы от чрезмерного переполнения новыми яркими впечатлениями не «двинуться кукухой», окрестил его «майором Разборным».

Обряд инициации молодого бойца, впервые заступившего в наряд, или же вновь прибывшего офицера, состоял в том, чтобы послать его с пустяковым поручением в штаб, найти майора Разборного и решить с его помощью поставленную задачу. Ничего не подозревающий, свято верующий в офицерскую честь или же солдатскую дружбу, шёл и чётко, как обучали в военном училище или же натаскивали на КМБ, по-уставному рапортовал: «Товарищ майор, разрешите обратиться? Ваша фамилия Разборный? Мне необходимо то-то, в зависимости от того-то».

Изначально, конечно, нервничал, но потом привык и стал легко воспринимать ритуал «прописки», по-доброму поддерживая его. Давал, например, приказ собрать все зубные щетки в казарме (если перед ним был срочник) и принести их на дезинфекцию. Или же, если церемонию проходил офицер, срочно со всех рот принести на проверку всю документацию. Причём журналы возвращал исключительно за коньяк. Такой, недешёвый коньяк, кстати. А куда было деваться? Служба… Обращения не переставали поступать до самого его почётного дембеля.

Добрый был человек – не представлял жизни без армии, с пониманием относился к личному составу. Не ожесточился. Любили и его в ответ… той самой странной солдатской любовью, что выражается в возможности иногда не зло подтрунивать над человеком.

– Слушаем сюда. И очень внимательно, – Авторитет говорил спокойно. В словах чувствовалась власть явно бóльшая, нежели позволяла ему должность. Страх, что витал в покорном молчании младшего командного состава, свидетельствовал о том, что не на пустом месте сформировалась его репутация. Всем своим видом он давал понять, что к нему позволялось обращаться исключительно снизу вверх, с показным уважением, основанным на страхе. – Хоть ротный нас и ненавидит, мы – сержанты – здесь сила и хозяева. Замполит будет вызывать вас по одному и говорить, чтобы обо всём докладывали ему. Он – хороший мужик, но инстинкт самосохранения вам сейчас должен подсказать, куда в первую очередь вы будете обращаться по всем, заостряю внимание: по всем вопросам.

Он действительно привык к такому к себе отношению. Даже служаки одного с ним призыва побаивались получить в его лице опытного, сильного и хитрого врага. Авторитет продолжил:

– Потом вы пойдёте в клуб и будете слушать зама полка по воспитательной работе. Этот маслом мажет так, что не поверить будет трудно. Скажу сразу – гнилой человек. Насквозь гнилой. Только о себе, только о погонах. Ни за что с ним не связывайтесь. Хотя я уже вижу, кого из вас он в перспективе подомнёт и сделает ротным стукачком. Вижу, что ты, – он кивнул в сторону бойца, – первый прогнёшься, а ты, – посмотрел на другого, – сломаешься. Да и вообще вижу, кто на что способен. А с тобой, – он попытался поймать спокойно блуждающий взгляд до черноты тёмных глаз, – я не закончил. Сегодня после отбоя разговор в бытовке. Вдобавок, для полноты картины, обсудим ещё и банный инцидент.

Немного удивившись, что не Ему одному дано читать людей, Он согласился с выводами Авторитета насчёт недалёкого будущего бойцов. Но ещё больше поразился результату дуэли взглядов. Тот оказался одним из немногих, кто не просто выдержал, но смог спокойно конкурировать с Ним в данной дисциплине.

Ситуацию разрядил ворвавшийся в расположение Мажор:

– Идём со мной, – палец ткнул в крепкое плечо. Они вышли и казармы на улицу. Мажор закурил. – Слышал, уронил в бане двоих. Чем занимался?

– Случайно вышло, сам не понимаю как.

– Тебе фамилия Н-щук знакома?

– Не припомню.

– А он тебя хорошо помнит. Ты с ним как-то сошёлся на турнире, а я в училище кувыркался. Привет тебе передаёт. Что за тайны? Скрыл звание мастера, зачем?

– Не хочу привлекать лишнего внимания.

– Так и не привлекай, – Мажор хотел потеребить оставленную парикмахером в бане чёлку, но та профессионально избежала контакта.

                                            * * *

Он хорошо помнил досадное поражение, которое ему нанёс «мальчик в трусиках». Это был даже не турнир, но вызов. Чтобы ученики не засиживались на летнем перерыве, Тренер договорился провести показательные спарринги по правилам бокса: «Мои почувствуют ручки, боксёры поймут, что не только они мастера кулачного боя».

Городская власть с удовольствием утвердила мероприятие. Зал был до отказа набит зеваками и болельщиками. Он вышел явным фаворитом: яркий, в новых дефицитных «адидасах» на ногах, в перчатках на липучке, с двухслойной чёрной капой во рту. Под музыку из японского магнитофона, что принесла группа земляков, под съёмку на диковинную тогда видеокамеру, перепрыгнув четыре каната, оказался в ринге. В противоположном углу его ожидал худысенький мальчонка в однотонных коротеньких шортиках и простых советских чёрно-белых кедах. Маечка – алкоголичка, выкрашенная в домашних условиях в цвет угла, вместо боксёрского бандажа – хоккейный (его легче было достать), видавшие жизнь, плотно набитые конским волосом перчатки на шнуровке. Завершал картину старый коричневый кожаный шлем с «ушами», от чего обладатель данной реликвии становился похожим на забавную мартышку.

Несоответствие мастерства и внешнего вида обескуражили. После короткого незамеченного удара, счёт рефери для Него начался с цифры «три». Восстановиться не успел… Первое поражение, причём досрочное, плотно прописалось в Его «подкорке»… До этого считал себя непобедимым.

Скрытая невидимая сила мальчонки поразила Его. Захотелось стать таким же незаметным, но неожиданно эффективным. Захотелось заставать противника врасплох… И Он стал учиться. Учиться прятать взгляд, маскировать темперамент. Учиться по-взрослому ожидать подходящего времени для малозаметного, но результативного действия.

Тогда же Тренер и объяснил: «Есть люди – жертвы, и есть – хищники. Обычно удовлетворяются такой классификацией. Однако, ещё есть, хоть их и мало, – охотники. Они могут притвориться жертвой, могут прикинуться хищником… они нацелены на результат. Вот ты сегодня и нарвался на такого: опытного, жестокого бойца. Будучи и считая себя хищником, ты увидел в противоположном углу жертву. А он сделал всё, чтобы ты так подумал, потерял бдительность и… упал. Согласись, если бы это был чемпионат страны, если бы он был в такой же дорогой форме, то иначе бы провёл бой. Вот мой совет: следи за глазами, следи за движениями. Они вскроют истинную личину соперника, за каким бы образом он не прятался, кем бы ни пытался предстать перед тобой».

IX

Портянки… Спасибо за уроки Тренеру, посвятившему пару часов своего драгоценного времени, чтобы освоить и поупражняться с учеником в нелёгком искусстве пеленать куколку на ноге, не до конца понимая желание того отдать два года своей молодой жизни на сомнительное удовольствие с туманными перспективами.

Подворотнички… Иголкой с нитками Он умел пользоваться: уроки труда в начальной школе проходили вместе с девочками.

Столовая… Он не притронулся к серой жиже, что называлась «картофель тушеный с мясом», а только поковырялся в ней алюминиевой ложкой, хотя осознавал, что в дальнейшем это месиво вполне сможет сойти за деликатес. «Интересное мясо…» – чуть слышно пробурчал Он, вылавливая небольшой кусок свиного сала с кожей и сохранившейся на ней щетиной. – «Неужели я когда-нибудь это съем?»

                                            * * *

На сборах, меню в столовой, при всём разнообразии гарниров, из мясного предлагало исключительно свинину. Тренер увещевал: «Это будешь есть не ты, это будет есть твой рот. Разделяй». «Разделяй – не разделяй, это невозможно!» – мысленно парировал Он…

Пройдёт совсем немного времени, и в рот, без размышлений о составе, полетит любая пища, приготовленная в армейской столовой, всё разнообразие которой состояло в том, что на завтрак её подавали в зелёных пластиковых тарелках, на обед в жёлтых, а на ужин в синих… Как и тогда, вторя мудрости наставника, повторял про себя: «Это ем не я, это ест мой рот».

                                            * * *

За новыми заботами подошло время вечерней поверки. Коверкая фамилии, Молодой прошёлся по журналу, затем пересчитал по реальному наличию. Не выявив расхождений, распустил строй, дав десять минут на чистку зубов и туалет, после чего прозвучала первая в Его армейской жизни команда «отбой». Лёжа на старом матрасе, который буграми скомкавшейся ваты нещадно продавливал рёбра, чуть-чуть раскачиваясь на поскрипывающей провисшей сетке, старался не думать о предстоящем разговоре в бытовке. Вместо этого концентрировался на знакомом ощущении, когда после переезда на новое место трудно было засыпать: новые запахи, новые звуки, непривычное расположение… Да, можно привыкнуть ко всему, но сейчас предстоящие два года казались Ему вечностью… Семьсот тридцать ночей… Просто не вмещалось, не получалось принять. «Ладно, своим ходом, год за годом – первый шаг, второй, а там проще будет», – резюмировал Он, прикрывая глаза.

Дневального услышал задолго до того, как тот подошёл к Его кровати. Протянутая рука была ловко перехвачена и подвернута. Глухой щелчок в запястном суставе заставил мальчишку громко ойкнуть и звонко стукнуться кокардой о дужку. Шапка слетела, обнажив чубатую голову. Пока посланник приходил в себя, разбуженный оказался в брюках и сапогах.

– Ты зачем штаны надел? – удивился дневальный, усердно работая кистью.

– Менталитет такой, – полушёпотом ответили улыбающиеся губы.

                                            * * *

Спорт есть спорт, а улица – совсем другое дело. Навыки, полученные в зале, определённо помогали как в прикладном смысле, так и в имиджевом. Однако в темноте подъезда нет судьи, нет правил… а, значит, есть свобода, порождающая кураж. Ему нравилось повышать ставки до предела, когда неожиданно небрежно бросаешь на кон… свою жизнь. Нравились мгновения, когда осознающий остроту ситуации соперник суматошно перебирает варианты достойного алаверды…

Был случай, когда на вызов опытного уличного бойца, Он, с месяцем опыта занятий единоборствами, предложил отработать на ножах «на глушняк»: ты или я, живым выходит только один. Здоровяк, старше и тяжелее Его, прикрываясь отговорками, сдал назад. Помнил, как тогда впервые пережил свободу, полную, неограниченную свободу действий, которую приносит волевое решение сжечь мосты, взять билет в один конец, без тепличного права на второй шанс, чтобы исключить саму возможность искушения развернуться.

                                            * * *

Тёмный кафель, стол дежурного, пост дневального. Прямо – комната хранения оружия. Справа – вход в туалет, умывальник, там же спорткомната. Слева – бытовка, каптёрка, сушилка. Свет пробивается из-под левой двери. Чуть скрипнули петли.

– Заходи. Жалуются на тебя, – дружелюбно с места в карьер начал Авторитет. – Не уважаешь, не начав служить, тех, кто старше тебя. Что скажешь?

– А стола почему нет?

Обескураженный Авторитет не сразу нашёлся что ответить:

– Стол без еды… Ты проставиться желаешь?

– Был бы стол, еда найдётся. Сейчас гарсон подсуетится, – не в тему продолжал разговор уверенный дух.

– Бредишь с испуга? – предположил с улыбкой Авторитет, обернувшись за поддержкой к присутствующим.

– Заметно?

– Я слышал про инцидент в бане, но здесь не баня, да и народ подготовлен к любому казусу. Фактора неожиданности не будет.

– Подождём…

– Чего?

– Кого.

Повисла неловкая достаточно продолжительная пауза.

Кто-то постучал в дверь расположения. Нечёткий басок дневального и тягучее гнусавое: «Да открывай ты, все свои…» Комендач с молодым бойцом, который нёс тушёнку, сгущёнку и хлеб, вошёл в свет:

– А где стол? А где чай? Не предупредил? – искренне удивился он.

– Не поверили, – глядя на Авторитета, уронил герой.

– Товар где? – спохватился Комендач.

– У дневального заберёшь.

– Сейчас, – с этими словами тот вышел в расположение.

– Объясни, – выразил Авторитет общее непонимание происходящего, взвешивая в руке банки.

– Всё нормуль, – весело сказал вернувшийся со свёртком Комендач, – всё в наличии. Дорого, но красиво. С тобой можно иметь дело. – Он протянул руку, в знак завершения сделки. – Посидим, обмоем?

– Погоди, – Авторитет жестом усадил Комендача на деревянную скамейку. – Сначала объясни, потом вопрос решим, а уж там, как пойдёт.

Лаконично, без излишних дискредитирующих подробностей, была представлена суть сделки. Авторитет и присутствующие всё поняли правильно и остались довольны таким вариантом изложения.

– Теперь к делу…

Он точно знал, что сейчас расскажет Авторитет: знакомый трёп о традициях, правилах, что «складывались столетиями» и «принимались не нами», о том, что «все проходят ступени становления», об уважении, нарушениях, порядке, обязательном, неминуемом возмездии, «чтобы неповадно было другим». Знал, что диалога не получится, что весь спич только для того, чтобы признать Его неправым. Понимал, какую роль отвели Ему, и какой ответ от Него ожидают. Сейчас, великий и мудрый разводящий, прилюдно, без насилия, одним лишь своим статусом урезонит зарвавшегося юнца, заставив извиниться. Сколько раз Он участвовал в подобном шоу… «Те же лица, только вместо казачества и славянского братства – дедушки и черпаки… Отсидеть обязательную программу или обострить? Пожалуй, взбодрим перчиком скучающих…»

– … неуважение к армейским сединам… – вещал Авторитет.

– Знаешь, что уважают в сединах? – перебил Он вопросом гладкое изложение. – Мудрость, которая приходит с ними. А в этом случае седины пришли одни.

Авторитет поперхнулся и упёрся непонимающим взглядом прямо в колючие глаза отчаянного безумца. И если первую дуэль он выдержал достойно, то сейчас прежний ламинарный поток преобразился от неожиданности в турбулентную икоту:

– Подожди… Не понял…

К слову сказать, он быстро приходил в себя от пропущенной контратаки:

– Знаешь, я обычно вижу людей, – речь вновь стала гладкой, правда какой-то выхолощенной, без прежнего напора. – А ты для меня пока загадка. С виду жертва: глаза в пол, молчаливый, не дерзкий. Но ведёшь себя как хищник.

Вопрос ждал ответа, хоть и был задан вне вопросительной формы.

– Хищник – не хищник, лишь бы охота была успешной.

– И кто же тут добыча?

– Не я ли? – пытаясь обратить напряжение в шутку, весело вставил Комендач.

– Нет, не ты, – не снимая взгляда с Авторитета, ответил Он. – Но ты его знаешь.

– Так кто же он? – с театральным пафосом вопросил пришедший в себя Авторитет.

– Как у вас в народе говорят… Меньше знаешь – крепче спишь, – чайник зашумел. – Меня сегодня оскорбили. Назвали так, как называть нельзя. Тот, кто открыл рот, влез в чужой разговор, за это ответит. Ему остаётся только выбирать: сейчас или потом.

Повисшая пауза, конечно, угнетала, но больше всего давила манера общения: в третьем лице, словно виновник отсутствовал при разговоре… Так общаются в милиции или пожарные. Иногда врачи.

Щелчок отключившегося чайника, подобно пальцам гипнотизёра после показательного сеанса, вернул присутствующих в реальность происходящего.

– А раньше был бульбулятор, – Авторитет отвёл глаза. – Знаешь, что это?

Он продолжал, не моргая, смотреть на него.

– Заяц, ты оскорбил? – Авторитет обратился к худому сутулому, с вечно кислым лицом бойцу.