Моя любовь в твоей мелодии

– Чёрт возьми… – выругалась под нос Влада. Пальцы настолько замёрзли, что перестали слушаться.

Константин всё это время молча наблюдал за ней, но под конец не выдержал и с громким вздохом поднялся с кресла.

– Позвольте помочь, – ровным голос сказал он, кивнув Владе на руки. Она послушно убрала их в сторону и откинула голову. – Из всех шлафроков она принесла именно тот, который шила моя сестра, решившая, что добавить пуговицы было неплохой идеей.

– Та самая сестра, которая подарила безвкусный ковёр? – Влада глянула на Константина.

Несмотря на то, что он помогал ей застёгивать пуговицы, мужчина стоял на расстоянии вытянутой руки. Вряд ли ему было очень удобно… И разве это не нарушало этикет, которым он так хвалился? Влада, конечно, плохо знает, каких манер придерживались мужчины с женщинами в девятнадцатом веке. Очевидно, что благородные мужчины не могли себе позволить обесчестить девушку до свадьбы или делать всякие непристойные намёки, дабы не оскорбить её. Но что насчёт одежды? Мог ли незнакомый мужчина помочь застёгивать женщине шлафрок? Константин стоял неблизко, но Влада всё равно могла уловить резкие нотки его парфюма.

– Нет, то другая, – тень улыбки промелькнула на лице Константина. – Я бы попросил вас так не говорить о подарке моей сестры.

– То есть тебе ковёр нравится? – с вызовом спросила Влада.

– Он из Индии, высшего качества, – Константин поднял на неё взгляд. В карих глазах вспыхивали искры недовольства.

– Ты не ответил на вопрос, – ухмыльнулась Влада.

– Не имеет смысла отвечать, потому что вы вряд ли хоть что-то разглядели в нашу последнюю встречу, – невозмутимо ответил он.

– Неправда, что-то я разглядела, раз говорю, что он безвкусный, – Влада вспомнила красный ковёр с изображением, похожим на жёлтую раму и кляксами внутри, которые, видимо, были огоньками. – Более того, я сегодня снова зашла в твою комнату и смогла его разглядеть получше при свете дня.

– Расхаживаете по чужим комнатам без разрешения, Владислава?

– Если ты поверил, что я из двадцать первого века, то должен понимать, что выбора у меня особо и не было, – её взгляд вернулся к одинокой родинке на лбу Константина. – А ты так и не ответил на вопрос.

– Неважно, нравится мне ковёр или нет, – строго проговорил Константин. – Он от моей сестры, этого достаточно.

– Одеколон тебе тоже сестра дарила? – Влада слегка поморщила нос. От резкого запаха у неё кружилась голова. – Если да, тогда я разочаруюсь в её вкусе.

– Владислава, неприемлемо говорить такое о чьей-то родне, – глядел на неё мужчина.

Раздражение. Недовольство. Лёгкая злость. Всё это так отчётливо читалось в его глазах, что Влада не могла сдержаться. Разозлить Константина, увидеть, как он хмурит брови, грубит – казалось такой заманчивой идеей. Никогда прежде Владе так сильно не хотелось вывести кого-то из себя. Ей хотелось, чтобы Константин перестал прикрываться дурацкими этикетом и манерами. Хотелось, чтобы он съязвил или обидно пошутил. Влада хотела, чтобы он показал, что тоже умеет злиться. Ну не может же человек быть ходячим манекеном с нарисованной улыбкой. От Константина так и веяло раздражением. Настолько, что у Влады звенело в голове.

– Называй меня Влада и я не скажу ни одного дурного слова о вкусе твоей сестры, – предложила она.

– Мы с вами не друзья, – возразил Константин, как и в первую встречу. – Нас даже знакомыми назвать нельзя, чего уж говорить о дружбе.

– Мы не друзья, но при этом ты не убираешь руку с моей одежды, – она глянула вниз туда, где большая рука Константина замерла на пуговице у неё на животе. Влада заметила это ещё минуту назад, но не стала говорить. Ей больше нравилось наблюдать за тем, как Константин настолько увлёкся их беседой, что неосознанно притягивал Владу всё ближе. – Мне кажется, сейчас мы стали ближе. А ты как думаешь, Кость?

Константин опустил взгляд. Его пальцы зажали пуговицу, которую он так и не вдел в петлю. Влада была вынуждена признать, что это было нелегко. Потому что пуговицы действительно были большими и её не удивляло, что у мужчины заняло столько времени, чтобы застегнуть шлафрок до середины.

Константин снова посмотрел на Владу. Взгляд карих глаз был настолько серьёзен, что даже веселье Влады поутихло. Он ловко вдел пуговицу, которую держал до этого, в петлю и отступил на шаг, всё ещё смотря на Владу.

«Это странно…»

Ей показалось, что она слишком громко услышала, как пуговица скользит по ткани. Или как пол скрипит от шагов Константина. Он глядел на неё, словно не мог понять, что происходит. Но что именно происходит? Уже знакомый треск наполнил голову. Влада догадывалась, что это было. В конце концов, она дважды ощущала это. Нарастающий шум, похожий на хруст дерева, жар на коже, рябь перед глазами – все эти странности творятся с ней из-за него. Из-за Константина, девятнадцатого века и квартиры покойного брата. Уже дважды ей казалось, что она теряет сознание, а потом она оказывалась в неизвестном ей доме или же, наоборот, этот дом покидала.

Ещё секунду назад она стояла напротив смущённого Константина и старалась вывести его из себя, а теперь она чуть не ударилась лбом о стену в коридоре. Она снова в квартире Вити. Снова одна… С тяжеленным шлафроком на плечах.

Глава 10

«Ты в порядке?»

«Тебе нелегко, я понимаю, но ответь, пожалуйста. Напиши хотя бы, что с тобой всё в порядке, и я отстану»

«Ладно, я, может, не отстану, но хотя бы буду спокойна»

«Мне очень жаль, что так вышло»

«Влада, ответь, иначе я буду ломиться к тебе в дом»

И таких ещё штук десять. Аня и Женя закидывали её сообщениями с того злосчастного вечера. Влада их все видела и читала, но ответить не могла. Каждый раз, когда открывала диалог и уже намеревалась написать – что-то останавливало её. Она два дня не выходила на связь, поэтому всерьёз верила, что Аня начнёт ломиться в дверь. Это было похоже на неё. Она никогда не обижалась на Владу за такие… «периоды». В Ане было столько сострадания и сочувствия к любому человеку, что иногда казалось, будто она и вовсе не умеет обижаться. Иногда казалось, что подруга чувствовала себя даже хуже чем сама Влада.

Лучше бы она ворвалась к ней в квартиру и устроила разборки там, ведь иначе Влада будет страшиться их встречи на работе. А поскольку Аня так и не явилась… Влада мучилась мыслями о том, как ей себя вести на сегодняшней вечерней репетиции. Делать вид, словно ничего не было? Как вариант, но тогда она всю репетицию будет вынуждена ловить взгляд щенячьих глаз подруги, которая не осмеливается «напомнить». Лучшая защита – это нападение? Влада может быть резкой и грубой, но не когда дело касается Ани. Она могла злиться на Лёшу за его молчание, на Женю – потому что тот был в точности как сама Влада; но Аня… На неё Влада злилась только тогда, когда та сходилась с очередным недалёким болваном, обращающимся с ней, как с жвачкой, прилипшей к подошве.

Не оставалось иного выхода, кроме как извиниться. Прочитав очередную порцию сообщений, Влада со вздохом отложила телефон в сторону. Сейчас об этом думать не хотелось.

– Я думала, ты не согласишься встретиться, – заговорила мама, когда им принесли заказ.

Влада глянула на свою газировку со вкусом клубники и на холодный кофе матери. Дома родители всегда пили исключительно чай. Кофе хранился только для гостей на верхней полке самого дальнего шкафчика. Однако стоило им куда-то выбраться – в кафе или просто на прогулку – мама всегда брала кофе. Влада не понимала этого. Да, отец ненавидел кофе, но никогда ничего не говорил против, когда Витя приходил с очередными бумажным ароматным стаканчиком, или Влада воровала пакетики по утрам перед школой.

– Почему? – бесцветным голосом спросила Влада. – Я никогда не отказываюсь встретиться с тобой. Да и с ним тоже, могла бы и папу захватить.

– Я ему предложила, но у него…

– Но он не захотел, – перебила Влада, не дослушав. – Ах, прости, – она тут же прикрыла рот рукой, словно сморозила полную чушь. – У него разболелась нога.

– Влада, ты как никто должна понимать это, – женщина потянулась через небольшой столик и накрыла ладонь дочери своей.

– Я понимаю, – тихо согласилась Влада, глядя на кольцо на безымянном пальце женщины. Отчего-то она вспомнила про Константина и недоумение на его вечно хмуром лице. – Но я здесь.

У отца временами нога могла болеть так, что он не мог встать в постели. У Влады точно также. Стоит пойти дождю или наступить зиме – нога болела в разы сильнее. Но Влада знала своего отца. И несмотря на пасмурное небо, слякоть и ноющее колено, она знала, что тот просто не хотел её видеть.

Мать ничего не ответила. Лишь медленно убрала руку и вцепилась ею в стакан. Влада внимательно изучала лицо женщины в надежде уловить хоть что-то. Грусть? Разочарование? Злость, в конце концов? Отец бы показал весь этот набор эмоций, как только переступил порог кафе. Но мама была непроницаема. Словно разговаривала с ребёнком и понимала, что объяснять что-либо – бесполезно. Влада отвела взгляд. А ведь когда-то она бы всё отдала, лишь бы увидеть хоть какую-то реакцию.

– Как твоя нога? – заговорила женщина, сделав пару глотков кофе.

– Нормально, – тут же ответила Влада. Ей столько раз задавали этот вопрос, что она, уже не задумываясь, отвечала коротким «нормально». – Болит, но ходить могу.

«Нормально», но сегодня она еле встала с постели. «Нормально», но пару дней назад она не устояла в душе и чуть не раскроила себе череп. «Нормально», но после этого она час просидела под холодной водой, подтянув колени к груди. «Нормально», но мрачные мысли всё больше заполняли её разум.

– Я рада, – женщина мягко улыбнулась, но улыбка эта показалась Владе такой побитой, что она не заставила себя улыбнуться в ответ. – Знаешь, мы ведь так боялись, что ты просто откажешься ходить. На трость ты не соглашалась, а врачи, хоть и были лучшими из лучших, твердили, что на большее рассчитывать нельзя. Но вот ты – ходишь. Высоко задрав голову, прям как твой отец в молодости. Просто чудо какое-то… Жаль…

– Жаль, что это чудо не позволило мне снова танцевать? – угадав, что хотела сказать мама, Влада снова прервала её. Женщина открыла рот, но тут же закрыла его обратно. Слова, сидевшие в горле уже долгие годы, так и не вырвались наружу. Но оно и к лучшему. Этот свой поступок Влада обсуждать не хотела. – Мам, давай начистоту, о чём ты хотела поговорить?

– Помнишь Свету? Она преподаёт балет для младших групп, – не стала и дальше оттягивать разговор женщина.

Хорошо это было или плохо, но они с мамой обе не любили разговоры ни о чём. Да и разговоры по душам тоже не были их сильной стороной. Если им нужно было поговорить – они сразу переходили к делу. Это вошло в привычку, когда Влада перешла в среднюю школу. Поэтому она сразу поняла, что мать хотела обсудить что-то важное, раз сама предложила встретиться вне их с отцом дома.

– Нет, не помню, – честно призналась Влада.

Она даже не пыталась вспомнить. Светлана, преподаватель балета – может она и знала её, но это было около десяти лет назад.

– Мы с ней встретились недавно, – тем не менее продолжала мама. – Она хотела поговорить по поводу одной из старших балерин. Слово за слово, и так вышло, что у неё есть контакты хорошего риелтора. Она дала мне их, – на этих словах женщина полезла в свою тёмно-синюю сумочку, откуда вынула светлую визитку.

– Ты могла просто прислать мне номер, – заметила Влада, глядя на светлую бумажку. – Могла написать: «Пора продавать квартиру твоего мёртвого брата. Вот номер риелтора. Пока»…

– Не смей так со мной разговаривать, Владислава, – сквозь зубы процедила женщина.

Влада выпрямила спину и расправила плечи, когда заметила злой взгляд матери. Ей не нравилось злить её. Люди считают, что у Влады тяжёлый характер и, может, в чём-то они правы, но ей никогда не доставляло удовольствия выводить родителей из себя. С отцом это случалось, потому что он никогда не упускал случая упомянуть об утерянных возможностях дочери. О её недостатках и несобранности. Влада всегда понимала, что отец вёл себя так, потому что во многом видел повторение своих ошибок. Как бы она это ни отрицала, но в глубине души признавала, что они с отцом были слишком похожи. Из-за этого она никогда не отмалчивалась при ссоре с ним. Но вот с мамой… Влада редко осмеливалась злить её специально. Маленькая школьница внутри неё всё ещё помнила, как меткие слова женщины могли ранить в детстве. С возрастом она смирилась, что её мать была не особо эмоциональным человеком. Она поступила в консерваторию, съехала от родителей и начала забывать… Настолько её раздражала эта черта. Потом умер Витя. И Влада начала вспоминать. И злиться. Поэтому из всей семьи только она вела себя так, словно у неё рушился мир. Родители же… Им было тяжело. Конечно, Влада это понимала. Но ей нужно было это увидеть. Ей нужно было увидеть, что она не одна разваливалась на части.

Это, может быть, эгоистично. Но ей, если честно, было плевать. Если ей нужно использовать покойного брата, чтобы заставить мать показать, что она чувствует – Влада это сделает. Сейчас она не боялась обидных слов, которые позже будут разъедать ей мозг. Она не думала, что не сможет собраться на репетиции и опять будет сбивать оркестр. Кажется, с каждым днём Влада мирилась всё больше с тем, что сходила с ума.

– Не сметь с тобой разговаривать так или не разговаривать вовсе? – выгнула она вопросительно бровь. – Ты, пожалуйста, уточняй. Правда, для этого тебе придётся провести со мной чуть больше времени, – с ядовитой наигранной грустью заявила Влада.

– Да что с тобой? – тихим, но полным непонимания голосом спросила мама. – Я же пытаюсь тебе помочь. Этим нужно будет заняться рано или поздно, ты и сама это понимаешь. Не веди себя как ребёнок.

«Так помоги мне»

– Да, я понимаю, – выдавила из себя Влада и схватила визитку со стола, засовывая её в карман штанов. – Всё? Это можно было сделать и по телефону.

– Ты же моя дочь, я хотела…

– Рада, что ты всё ещё так считаешь, – вскользь проговорила Влада.

– Владислава, – ладонь матери с негромким хлопком приземлилась на стол. Некоторые посетители кафе обернулись на них, но женщину это не волновало. – Ты переходишь все границы. Я твоя мать, разбирайся со своим бардаком в голове сколько хочешь, но не выплёскивай его на меня.

«Разбирайся со своим бардаком в голове»

– И почему я не удивлена, услышав это от тебя? – хмыкнула Влада. – Давно с собственным разбиралась-то?

– Вот всегда ты так, – покачала мать головой. – Люди идут к тебе навстречу, а ты их отталкиваешь. Всё предпочитаешь делать в одиночку и постоянно терпишь неудачи.

«Постоянно терпишь неудачи»

– Так ты идёшь мне на встречу? – Влада невольно засмеялась от того, насколько нелепо эта фраза прозвучала. – Удивительно, какой стимул тебе понадобился, чтобы спустя двадцать шесть лет начать идти.

Дальше Влада не дала ей заговорить. Она встала, едва не опрокинув стул, достала из рюкзака кошелёк, вынула деньги и бросила их на стол, не говоря ни слова. Мама хотела что-то сказать, она открывала и закрывала рот, но Влада просто вышла из кафе. Раздался громкий хлопок и звон колокольчика, когда она с трудом открыла дверь.

Влада не оглядывалась. Гнев бурлил в ней с такой силой, что она еле держалась на ногах. Хотелось просто осесть на землю и завопить во весь голос, чтобы весь мир знал, какой злой она была. Не на слова матери или дурацкую визитку, что сейчас камнем лежала в кармане. Она злилась, что её упрекали за нежелание идти навстречу; идти с распростёртыми объятьями к женщине, которая эти самые объятия дарила дочери лишь пару раз за всю её жизнь.

В такие моменты, когда родители указывали на отстранённость Влады и осуждали её за безразличие к семье – в ней вспыхивала обида. Обида за то, что они не понимали, почему их дочь себя так ведет. Отец в принципе об этом никогда не задумывался, а мама всегда объясняла всё вспыльчивым характером. Влада сама никогда не произнесёт вслух истинную причину. Она никогда им не признается, что все их неодобрение и недовольство поведением дочери всегда были на поверхности и их было трудно не заметить. Она никогда не признается, что замечала, когда они восхищались им и с облегчением выдыхали рядом с ней. Влада никогда не признается, как понимала всё без слов. Никогда не упомянет, как мама уводила разговор в сторону сына, а отец слушал дочь слишком внимательно, лишь бы увидеть во всём ошибку. И она никогда не забудет о том, что ошибки всегда были.

Влада могла полностью унаследовать нрав отца. Могла родиться с внешностью матери, с её светло-русыми прямыми волосами и карими глазами. Могла быть близнецом Вити. Могла быть частью уважаемой династии артистов балета и стать профессиональной балериной, выступать на большой сцене и получать аплодисменты, оправдывая фамилию Ильинских. Могла бы. Но не хотела. Она это знала, Витя и родители это тоже знали. Все это знали. А из-за этого, насколько бы она ни была похожей на родителей и копией своего покойного брата, в их семье ей места не было.

Глава 11

Иногда ей казалось, что её голова может взорваться. С того самого дня в больнице Влада не переставала слышать писк монитора. Длинный, непрерывный пищащий звук, окутывающий всю палату. Она слышала его каждый день, каждую минуту. Он пробивался сквозь шум воды и грозы в небе, он преследовал её во снах. Когда она ела или разговаривала, он всегда звоном оседал в ушах. И Влада научилась его не замечать. Как она не замечала новых грязных кружек на своём столе и косых взглядов дирижёра во время репетиций. Однако, становилось хуже, когда рядом с ней происходило что-то громкое. Не просто музыка или какой-то концерт. Громкое событие. Как день рождения, объявление о свадьбе или любая другая радостная новость. В такие моменты, когда крики восторга и поздравлений раздавались со всех сторон, звон в голове заполнял собой всё вокруг. Влада могла лишь видеть широкие объятия с улыбками, словно смотрела очередную рекламу, но без звука. И тогда этот звон давил ей на уши, намереваясь полностью лишить Владу возможности слышать.

Наверное, поэтому она так часто вспоминала похороны брата. Несмотря на плачь и дождь, тогда этот звон её не беспокоил. Он мирно звучал где-то на краю сознания, вводя Владу в забытье. Возможно, её просто раздражало счастье других людей. Ведь в её жизни такого не осталось. Все эти смех, веселье и беззаботность заставляли вспоминать, что когда-то она испытывала то же самое. Но испытывала ли?.. Возможно, что в момент, когда прозвучал тот мерзкий писк монитора, Влада поняла, что потеряла то единственное, что делало её счастливой. И каждый раз, когда у кого-то в жизни происходило что-то хорошее, она вспоминала день, когда потеряла Витю. Возможно, так подсознание пыталось донести до неё, что пока люди радуются жизни, Влада всё глубже увязает в болоте безнадёги. Она пыталась с этим бороться, но каждый раз делала только хуже. И каждый раз этот звон напоминал, что у неё снова ничего не получилось. Каждая натянутая улыбка, любые неискренние слова и фальшивый смех лишь доказывали, что Влада играла в «жизнь». И, если честно, она давно перестала понимать правила этой игры.

– Поздравляю, это замечательно! – раздавалось со всех сторон.

Участница их оркестра только что объявила о том, что ждёт ребёнка. Она была невысокого роста, в чёрных брюках, с каштановыми волосами и… Несомненно, с широкой улыбкой. Влада не двинулась с места. Она так и осталась сидеть на невысоком стуле возле рояля, молча наблюдая за столпившимися в кучку участниками оркестра. До начала репетиции ещё шесть минут, но такими темпами она начнётся через полчаса, если повезёт.

Влада перевела взгляд на Антона Михайловича, что хмуро разглядывал шумных музыкантов. Он первым поздравил девушку и теперь негодовал, что остальные теряют столько времени на болтовню. У него у самого была пятилетняя дочь. Мелкая негодяйка с ангельскими глазками, как её любила называть Аня. С этим Влада всегда соглашалась, потому что глаза у маленькой Миланы действительно были как у ангела. Большие и светло-голубые, она смотрела ими прямо в душу, чтобы никто не замечал, как проворные детские ручонки тянутся к инструменту.

Влада тихо хмыкнула, вспомнив как менялся голос их дирижёра со строго и низкого на высокий и ласковый. Но ухмылка быстро исчезла с лица, когда она заметила идущую к ней Аню. Влада выпрямилась и убрала руку с колена, которое до этого разминала. Аня остановилась перед ней, поправив очки с незабываемой синей оправой. Подруга молча стояла и шевелила губами, собираясь заговорить. В её глазах Влада могла увидеть пролетающие сотни вариантов начала разговора, но Аня отметала каждый из них, выглядя при этом словно рыба, которую выбросило на берег.

– Когда будешь менять очки, тебе придётся брать такую же яркую оправу, – вырвалось у Влады, хотя до этого она не представляла, что сказать. – Предлагаю зелёную.

– Я планирую делать коррекцию, так что, придётся тебе запомнить что-то другое, – слегка улыбнулась Аня, выдавая своё облегчение. Они заговорили, а это уже хорошо. – Может быть, сделаю как Женя и набью себе татуировку.

– Только не такую же, как у него самого, а то я вас путать буду, – негромко засмеялась Влада.

Аня тоже не сдержала смешка. Они затихли одновременно, понимая, что долго этот «непринуждённый» разговор не продлится. Влада выпрямилась с новой силой и собралась с духом, чтобы заговорить первой.

– Прости меня, – вырвалось у них обеих, снова вызывая неловкий смех.

– Аня, мне жаль, что я сорвалась в тот вечер, – напряжённо извинялась Влада. Она надеялась, что подруга просто кивнёт, и они забудут про это.

– Нет, это мне жаль! – вопреки всем надеждам воскликнула Аня. – Надо было поговорить с Машей. Она ляпнула, не подумав. Она не имела ввиду ничего плохого, просто редко задумывается, что могут почувствовать люди после её слов.

– Всё в порядке, правда, – уверяла Влада подругу. Она не врала, ведь правда не держала ни на кого зла. Влада даже не помнила, чьи именно слова подтолкнули её к краю. – Я не злюсь.