Цветок Кванта

Уютная тишина номера нарушалась только мерным гудением кондиционера и далеким, почти потусторонним шумом ночного города. Юля задумчиво покрутила стакан в руках, разглядывая, как вино оставляет тонкую рубиновую пленку на прозрачных стенках.

– Ты неисправим, – она усмехнулась, но в её голосе не слышалось осуждения. – Вечно ищешь какие-то безумные идеи… – Она сделала паузу. – Как ты себе это представляешь?

– Ну встреться с ним, я же видел, как он на тебя тогда смотрел у Васи Крупного, – Ян с хитрой улыбкой посмотрел на Юлю. – Да и ты тоже на него…

– Что "тоже"? – повысила голос Юля и вдруг рассмеялась, разбивая напряжение момента.

– Так поможешь? – Ян присел рядом с ней на кровать, матрас слегка прогнулся под его весом.

Юля поставила недопитый стакан на тумбочку. Медленно встала, потягиваясь всем телом, как после долгого целительного сна. Её стройный силуэт на фоне окна казался почти призрачным в таинственном полумраке номера.

– Не знаю… Посмотрим. Ты же знаешь, что у тебя особое обаяние, когда лезешь в очередную авантюру, – она встала с кровати и направилась в сторону ванной, на ходу стягивая свитер. В дверях обернулась: – А пока разбери постель.

Дверь ванной закрылась с мягким бархатным щелчком. Зашумела вода. Ян остался один посреди роскошного номера, и в голове уже складывался не просто смутный план – а четкое решение, способное изменить многое. Он медленно подошел к приоткрытому окну рядом с дверью на балкон.

Холодный ночной ветер встретил его свежим порывом, моментально освежив разгоряченное лицо и прогнав остатки хмеля. Мысли закружились вихрем, увлекая куда-то вдаль, за пределы привычного МКАДа… за границы обыденного. Он прикрыл глаза, позволяя ветру проникнуть глубже – туда, где рождалась истинная цель. Где ночь не просто укрывала, а бережно скрывала сокровенное. Там, в ее чернильной глубине, таились ответы.

Глава 5. Ещё

Осталось 127 дней | Египет | 24.10.2024

Белые кафельные стены больничной палаты проявились туманными очертаниями, как будто окутанные дымкой. Роберт лежал неподвижно, его рука была привязана к капельнице, чьё монотонное жужжание отбрасывало ритмичные тени на стены. Напротив кровати чуть приспущенные матерчатые жалюзи открывали вид на реку, сверкающую на солнце. Определённо был день – но какой? Он пытался восстановить в памяти свои последние воспоминания и понять, как он оказался здесь. Последнее, что он помнил: некрополь, ночь, луна. Да, уже лучше. Виноградные гроздья на потолке гробницы ТТ96, некогда любителя виноградников Сеннефера, всплыли в памяти. Хорошо, что было дальше? Роберт напрягал память, но каждый раз, когда он пытался вспомнить, что-то тяжёлое в голове отзывалось сильным гулом.

Дверь тихо скрипнула, и в палату вошёл человек в белом халате с европейской внешностью, в очках в тонкой оправе. На его халате отсвечивал ламинированный бейджик: «доктор Марчелло». В руках у него была папка с бумагами, которые он держал с видом спокойной уверенности.

– Как вы себя чувствуете, мистер Вандер? – спросил он по-английски с мягким южноевропейским акцентом.

– Где я? – едва выдавил из себя Роберт, уставившись пустым взглядом на доктора.

– О, не волнуйтесь! Вы в международной клинике «Эль Карнак» в Луксоре. Вас доставили сюда три дня назад с сильным сотрясением мозга. Позвольте представиться: доктор Джузеппе Марчелло.

Роберт смотрел на врача с недоверием.

– Должно быть, вы сильно ударились при падении на «мёртвой горе», – продолжил Джузеппе. – Кстати, что вы там делали глубокой ночью? – Доктор придвинул к себе стул и сел рядом с кроватью Роберта, его глаза были полны любопытства и заботы.

– Мне приятна ваша забота, доктор… – Роберт замешкался.

– Марчелло, – напомнил с улыбкой Джузеппе.

– Да, доктор Марчелло, спасибо. Я египтолог. Провожу исследование в Фиванском некрополе. Ночью, знаете ли, – Роберт немного напрягся, чтобы сконцентрироваться, – нет туристов, очень спокойно и не жарко. Люблю работать ночью, – с натянутой улыбкой выдавил из себя Роберт, при этом подняв руку, чтобы показать, что он вполне хорошо себя чувствует.

Взгляд доктора упал на запястье Роберта с ожогом в форме спирали.

– Эти символы… – задумчиво произнёс врач и осторожно коснулся руки Роберта.

– Я видел их раньше.

– Что вы имеете в виду, доктор? – спросил Роберт, смотря на свою руку с ожогом и машинально растирая её.

– Этот рисунок, что у вас на руке, – уточнил доктор.

– Да просто ожог, доктор, – Роберт поднёс руку ближе, предлагая рассмотреть.

– Да, разве? – Он присмотрелся, снял очки и протёр их уголком халата.

– Мои предки были стеклодувами с острова Мурано. Слышали о таком? – Врач остановился, ожидая реакцию. Получив одобрительный кивок, продолжил:

– Это рядом с Венецией. Они создавали удивительные вещи из стекла ещё в XIII веке… Эти спирали… точь-в-точь как у вас на руке, они называли их «пением кварца». Ищите ответы там, где огонь встречает воду.

Слова доктора эхом отозвались в сознании Роберта, вызывая лёгкое головокружение. Перед глазами на миг поплыли круги, и он крепко зажмурился, пытаясь вернуть ясность сознания.

Фразы о «пении кварца», Мурано, стекле и звуке пробуждали в его памяти неясные воспоминания и тревожное чувство, что время утекает сквозь пальцы. Это ощущение только усилило его внутреннюю решимость: он должен разгадать эту тайну, чтобы не просто восстановить репутацию, но и обрести контроль над силами, которые могли изменить его жизнь навсегда.

– Доктор Марчелло, – Роберт постарался придать голосу уверенности и спокойствия, – я благодарен вам за заботу, но мне бы хотелось как можно скорее покинуть больницу.

– Простите? – удивлённо вскинул брови врач. – При тяжёлом сотрясении три дня – это ничто! Вы рискуете! К тому же вы ещё не оправились полностью. Я настоятельно рекомендую вам остаться хотя бы ещё на пару дней под наблюдением.

Роберт покачал головой и попытался улыбнуться как можно убедительнее:

– Поверьте, доктор, я чувствую себя гораздо лучше. Просто вспомнил, что у меня назначена важная встреча в Каире, которую я не могу пропустить ни при каких обстоятельствах.

Доктор уставился на него поверх очков и вздохнул с лёгким раздражением:

– Я понимаю ваше желание поскорее вернуться к делам, мистер Вандер. Но в таком случае вам придётся подписать документ о том, что вы покидаете клинику под свою ответственность.

– Конечно! – Роберт оживился. – Я подпишу всё, что нужно.

Марчелло вздохнул и поднялся:

– Хорошо… – Джузеппе замолчал, его взгляд стал пристальным. – Скажите честно: эти символы на руке… откуда они?

Роберт замялся лишь на мгновение:

– Этот ожог – результат моего неудачного эксперимента. Странно всё же, что вы обратили на него внимание. И вдвойне странно, что я недавно обнаружил подобный символ в одной из древних гробниц…

Доктор задумчиво поправил очки и тихо произнёс:

– Мои предки верили, что стекло способно хранить память о прошлом и будущем одновременно. Они считали эти спирали проводниками между временами и мирами. Может быть, вы столкнулись с чем-то подобным?

Роберт впился в него взглядом.

– Ваши предки упоминали о Египте? О связи этих символов с этой землёй?

Марчелло пожал плечами:

– Я не уверен насчёт Египта. Но знаю точно: стеклодувы Мурано веками хранили тайны своего ремесла. Говорили даже о древних письменах внутри стекла… Возможно, это как-то связано с Египтом. Вы же знаете, что римляне, кроме золота, привезли в Италию огромное количество древних документов и даже технологий, а Венеция была тесно связана тогда с Римом.

Роберт осторожно опустил ноги на пол и медленно встал с кровати. Он почувствовал лёгкое головокружение, но быстро справился с ним.

– Доктор Марчелло, я бы хотел отправиться в Венецию. Если у вас есть хоть какие-то сведения о людях на острове Мурано, которые могут помочь мне разобраться в этом…

Доктор удивлённо взглянул ему в глаза и после короткой паузы ответил:

– На острове живёт мой двоюродный брат Стефано Марчелло. Он владеет фамильной мастерской стекла и знает больше меня об этих символах и их значении. Он продолжил наше родовое дело, в отличие от меня, – в словах доктора чувствовалось сожаление.

Роберт почувствовал облегчение:

– Вы можете дать мне его контакты? Для меня, как для учёного, очень важно иметь понимание связи венецианской и древнеегипетской культур.

Доктор после короткой паузы взглянул на Роберта и одобрительно кивнул. Через мгновение он достал из кармана халата маленький блокнот, быстро записав адрес мастерской брата.

– Вот адрес Стефано Марчелло. Скажите ему, что вас направил Джузеппе из Луксора, а я, в свою очередь, предупрежу его о вашем визите.

Роберт взял листок бумаги и крепко сжал его в руке:

– Спасибо вам!

Доктор поднялся со стула и направился к выходу из палаты.

– Подождите здесь минутку. Я принесу бумаги для подписи.

Когда дверь за врачом закрылась, Роберт подошёл к окну палаты. За окном буквально в 100 метрах раскинулся Нил. Клиника находилась в самом центре Луксора, на городской набережной. За рекой виднелись очертания некрополя и скалы Эль-Курна. Немного правее в дымке можно было разглядеть храм Хатшепсут.

Роберт смотрел на едва различимые очертания храма, и мысли его медленно складывались в единую картину. Разговор с доктором Марчелло стал неожиданным подтверждением того, что он всегда чувствовал интуитивно: древние цивилизации были связаны не только торговыми путями и завоеваниями, но и чем-то более глубоким, скрытым от глаз обывателей. Теперь он был уверен: связь между Египтом и Венецией лежала гораздо глубже, чем просто торговые пути или культурный обмен. Она была вплетена в саму ткань реальности, в резонансные частоты, которые древние зодчие использовали для создания своих шедевров. Иначе как объяснить совпадение рисунка в гробнице ТТ96 с муранскими стекольными мастерами? Нужно ехать в Венецию и искать ответы на все вопросы.

Слова доктора о «пении кварца» и стекле Мурано пробудили в Роберте давно забытое чувство – азарт первооткрывателя, который он испытывал когда-то давно, ещё до того, как его теории были осмеяны академическим сообществом. Врач невольно дал ему подсказку: «Ищите ответы там, где огонь встречает воду». Что это могло значить? Роберт перебирал в голове образы: стеклодувы Мурано, раскалённое стекло и холодная вода лагуны. Возможно ли, что древние египтяне знали эту тайну? Что они могли передать её через века?

Он вспомнил слова Корнеева о том, что звук способен сохранять память или даже душу. Если это правда, то древние могли использовать частоты для передачи знаний сквозь время. Но если это так – значит ли это, что кто-то уже воспользовался этой технологией? Что, если тайна Сененмута не просто историческая загадка, а ключ к чему-то гораздо более могущественному? Что, если знание о резонансе способно дать власть над самой материей? Эта мысль подпитывала в нём не только любопытство, но и глубокую, почти нездоровую мотивацию: доказать свою правоту любой ценой, чтобы наконец-то выйти из тени отверженного учёного и взять реванш за годы унижений.

Дверь снова открылась – вернулся доктор Марчелло с бумагой в руках:

– Вот документ об отказе от госпитализации. Подпишите здесь и здесь.

Подписав бумаги, он протянул руку доктору для прощания:

– Спасибо за всё, доктор Марчелло!

Врач улыбнулся с лёгкой грустью:

– Будьте осторожны, мистер Вандер. И помните: иногда ответы приносят больше вопросов…

Роберт почувствовал лёгкий холодок по спине. Он осознавал, что стоит на пороге открытия, способного перевернуть представление человечества о мире. Но вместе с этим пониманием пришло и другое чувство – жажда власти над этим знанием. Он слишком долго был изгоем, слишком долго терпел насмешки и презрение коллег. Теперь он докажет им всем свою правоту. И пусть для этого придётся пойти против всех правил.

Венеция стала его следующей целью не только потому, что там жили потомки древних мастеров стекла. Нет, дело было глубже: именно там он надеялся найти подтверждение своим догадкам о том, что древние технологии Египта были перенесены в Европу и спрятаны в секретах муранского стекла. Символы на его руке – «пение кварца», как назвал их доктор Марчелло, – были ключом к разгадке тайны Сененмута и акустических кодов древних строителей.

Роберт сжал кулак с адресом Стефано Марчелло. Где-то внутри уже закипала новая одержимость – то тонкое, опасное чувство, когда знание становится важнее всего остального. Он ещё не знал всей правды, но отчётливо ощущал её силу – и, главное, угрозу опять упасть в ту же бездну обречённых надежд. Оксфордское унижение – именно так он с годами стал называть тот день, когда впервые позволил себе поверить, что может быть понятым. Боль и решимость взгромоздились тяжёлым комом в груди, и память тех событий опять затянула его в атмосферу лекционного зала с готическими сводами.

Оксфорд | 20.10.2022

Аудитория Оксфордского университета постепенно заполнялась. Воздух был наполнен мягким гулом голосов, скрипом деревянных кресел и шелестом пальто, которые слушатели торопливо снимали, усаживаясь в тесные ряды. В уголках зала звучали приглушённые разговоры, студенты листали программы, кто-то нервно постукивал ручкой по блокноту. Над головой потрескивали старинные светильники, отбрасывая тёплые жёлтые пятна на высокие готические своды.

– Прошу поприветствовать нашего следующего докладчика, – произнёс модератор, стройный профессор с задумчивым взглядом и нервным движением пальцев по листам, – профессор Роберт Вандер, доктор философии в области квантовой физики, специалист по акустическим резонансам и египтологии. Его исследования о взаимосвязи древних архитектурных сооружений и звуковых частот вызвали горячие споры в научном сообществе.

Аплодисменты были сдержанными – больше из уважения к статусу, чем от искреннего интереса. Роберт кивнул, принимая формальность как должное. Его голос прозвучал ровно, но обладал той интонацией, которая сразу цепляла внимание, будто тонкая натянутая струна. Вокруг витал дух Оксфорда: эхо прошлых дебатов, тени великих умов, вроде Ньютона и Дарвина, чьи идеи когда-то тоже встречали сопротивление в этих залах.

– Благодарю. Сегодня мы поговорим о вещах, которые принято считать мистикой… пока наука не докажет обратное.

Он нажал на пульт – над трибуной вспыхнула голограмма: вращающийся додекаэдр с пульсирующими гранями. По залу прокатился лёгкий шёпот. Кто-то в первом ряду приподнял бровь, студентка с розовым ирокезом склонила голову набок, сверкнув пирсингом. В дальнем углу мужчина в сером твидовом пиджаке – профессор Хьюз – скрестил руки на груди, готовый к очередному спору. Атмосфера накалялась, как в типичном оксфордском семинаре, где идеи сталкиваются, словно шпаги на дуэли.

– Моя мать – русская, – неожиданно для аудитории продолжил Роберт, – отец – англичанин. В детстве я часто бывал в России, где впервые столкнулся с феноменом акустических аномалий в древних храмах. Позже подобные резонансы я обнаружил в Египте. Это стало отправной точкой в поисках ответа на вопрос: почему определённые частоты открывают доступ к тому, что мы называем «информационным полем» Вселенной.

Он на секунду замолчал. В зале повисла тягучая тишина, нарушаемая лишь тихим фоном от микрофона и отдалённым гулом уличного движения за стенами – напоминанием о том, что Оксфорд, несмотря на свою древность, живёт в современном мире.

– Или, если угодно, – его губы дрогнули в едва заметной усмешке, – к тому, что древние египтяне именовали «Цветком Бога», я же назвал его… – он выдержал паузу, всмотревшись внимательно в лица аудитории, и твёрдо произнёс: – «Цветок Кванта».

Додекаэдр на экране начал мерно пульсировать в такт невидимому ритму, его грани переливались, отбрасывая мягкие отблески на лица слушателей. Роберт щёлкнул пультом – на экране проступил заголовок: «Цветок Кванта: информационный паттерн как основа эволюции разума». Зал с высокими сводами и резными колоннами казался идеальным фоном для такой темы, словно сам Оксфорд был частью этого квантового паттерна.

– Представьте себе Вселенную не как холодный механизм, – его голос стал мягче, но не потерял твёрдости, – а как живую, самообучающуюся нейросеть. Каждое творческое действие – это импульс, меняющий её ткань. Музыка, слово, мысль… Всё оставляет след в квантовом поле реальности.

Роберт подошёл к доске и вывел уравнение, состоящее из нескольких переменных и констант:

Ψck = ∫Pc(x)·Q(x)·e iθ(x)dx

– Это формула взаимодействия с Цветком Кванта, – пояснил он. – Здесь учтена плотность творческой энергии (Pc) и квантовый потенциал (Q). Их интеграция создает волновую функцию, связывающую разум с информационным полем.

Видя непонимание на лицах многих слушателей, Роберт сделал шаг вперёд:

– Позвольте объяснить проще. Представьте, что Вселенная – это гигантская библиотека информации. Обычно мы можем прочесть лишь несколько книг с полок, до которых дотягиваемся. Цветок Кванта – это особый доступ к каталогу этой библиотеки, своего рода квантовый поисковик, но не каждый может им пользоваться.

Из зала раздался скрип кресла. Профессор Хьюз, покачивая ногой, прервал:

– Вы предлагаете термодинамику заменить… садоводством?

– «Цветок»? Серьёзно? – Его голос звучал насмешливо, но в глазах читалась напряжённая заинтересованность, типичная для оксфордских скептиков.

Роберт улыбнулся краем губ.

– Цветок – не просто метафора, профессор. Это математический объект, информационный паттерн, существующий в квантовом поле Вселенной. – Щелчок пульта. Фракталы на экране начали трансформироваться в музыкальные ноты, которые переплелись в сложное уравнение, создавая зрительно-звуковую симфонию. Публика замерла, и в зале послышались приглушённые восклицания. – Этот паттерн связывает квантовые события с актами творчества.

– А как он выбирает, с кем взаимодействовать? – подала голос девушка с ирокезом, приподняв бровь.

– Цветок взаимодействует только с сущностями, обладающими врождённой способностью к созиданию, – ответил Роберт, подходя ближе к первому ряду, где воздух был пропитан ароматом кофе из термосов студентов. – Понимаете, Цветок – это не материальный объект, а некая база данных, которая отзывается на определённые качества разума.

Видя сохраняющееся недоумение, Роберт глубоко вздохнул и продолжил:

– Давайте я объясню ещё на одном примере. Представьте музыканта, который импровизирует. В момент импровизации он не "придумывает" музыку – он словно "слышит" её, подключаясь к чему-то большему, чем он сам. Физически в этот момент его мозг входит в особое состояние, где тета-ритмы усиливаются. Эти ритмы образуют квантовую запутанность с определёнными паттернами информационного поля Вселенной – с Цветком.

Роберт провёл рукой над столом, и над ним появилась трёхмерная проекция человеческого мозга с пульсирующими нейронными связями, отбрасывающими тени на лица в первых рядах.

– Когда Моцарт говорил, что слышит симфонию целиком, прежде чем записать ноты, он не преувеличивал. Его мозг настраивался на определённую "частоту" Цветка, получая доступ к целостным музыкальным структурам. То же самое происходит с гениальными учёными, художниками, архитекторами – они не создают, а скорее обнаруживают уже существующие в информационном поле паттерны и раскодируют их своими нейронами мозга.

Молодой аспирант в конце зала поднял руку, его голос эхом разнёсся под сводами:

– Но как это измерить? Где доказательства существования этого… Цветка?

Роберт кивнул, словно ожидал этот вопрос, и его глаза блеснули в свете ламп:

– Хороший вопрос. Помните эксперименты с квантовой запутанностью? Когда две частицы связаны, изменение состояния одной мгновенно влияет на другую, независимо от расстояния между ними. Именно так Цветок взаимодействует с творческими разумами по всей Вселенной.

Роберт вывел на экран спектрограмму:

– Посмотрите на акустический анализ песнопений в русских православных храмах. Их частотный спектр удивительным образом совпадает с тета-ритмами мозга в медитативном состоянии. Подобные акустические резонансы я обнаружил в пирамидах Египта, в Стоунхендже, в Судане, в древних храмах Индии. Это не совпадение – древние строители интуитивно создавали пространства, усиливающие связь с Цветком.

Седой профессор из третьего ряда поднял руку, его борода дрогнула в полумраке зала:

– И всё же, как это работает на практике? Можете привести ещё пример, понятный обычному человеку?

– Конечно. Когда художник вдруг неожиданно для себя создаёт шедевр, который превосходит его обычные способности, или учёный во сне видит решение проблемы, над которой бился годами – это момент подключения к Цветку.

Роберт взял мел и нарисовал на доске простую схему, скрип мела эхом разнёсся по залу:

– Вот, смотрите: обычное сознание работает линейно – от задачи к решению через логические шаги. Но в моменты вдохновения происходит квантовый скачок – разум получает доступ к решению напрямую, минуя промежуточные этапы. Для математика это может быть внезапное прозрение в сложном доказательстве, для музыканта – мелодия, возникшая "из ниоткуда", для изобретателя – принципиально новая идея устройства.

Девушка с ирокезом снова подняла руку, её пирсинг блеснул в свете проектора:

– А можно ли намеренно вызвать это состояние? Научиться подключаться к… Цветку?

– Это ключевой вопрос, – улыбнулся Роберт. – Да, можно, и я над этим работаю, но здесь кроется важный парадокс. По моим данным, Цветок откликается только на созидание, а не на контроль. Попытка силой "выжать" из него информацию разрушает связь. Древние культуры знали это интуитивно – они использовали музыку, ритуалы, архитектуру и определённые практики, чтобы войти в состояние "доверия" к интуиции. Когда музыкант просто позволяет музыке течь через него, не пытаясь её контролировать, когда художник отпускает планирование и просто творит – именно тогда связь с Цветком становится наиболее сильной.

Доктор Ли, биофизик, нахмурился, поглядывая на диаграмму поверх очков:

– Значит, вы утверждаете, что сознание можно измерить через музыку?

– Я утверждаю, – голос Вандера стал жёстче, – что творческий импульс – это интерфейс с глубинной реальностью. Вы привыкли считать материю первичной. А что, если мысль способна менять структуру вакуума?

По залу прокатился приглушённый гул. Кто-то зашептался, студенты обменивались взглядами. Аспирант с заднего ряда быстро набрал что-то на ноутбуке:

– Я ввёл ваши данные с экрана… результат хаотичен! – Голос его прозвучал торжествующе, но с долей сомнения.

Роберт криво усмехнулся:

– Потому что вы забыли главное. Без творческого ввода – это мёртвые числа. Дайте алгоритму "послушать" Бетховена… – Он вынул флешку и положил её на кафедру. – Или этот церковный хор. Система откликнется.

– То есть ваша теория работает только под саундтрек? – язвительно бросил Хьюз.

– Нет! – голос Вандера сорвался. Он резко стукнул кулаком по столу, заставив микрофон пискнуть. – Вы пытаетесь измерить сознание линейкой, созданной для камней!

Зал замер. Кто-то нервно откашлялся. Девушка с ирокезом с интересом прикусила губу. Роберт, заметив реакцию, глубоко вдохнул, пригладил волосы и продолжил уже мягче, но твёрдо:

– Цветок – это не просто концепция. Это выбор между двумя подходами к высшему знанию: созиданием или контролем. Попытка подчинить его разрушает суперпозицию. Только доверие к интуиции – как у музыкантов, художников – сохраняет связь.

Тишина растянулась. Первыми хлопнули где-то сбоку – неуверенно, вежливо. За ними – ещё пара ладоней. Но в основном – молчание. Аплодисменты звучали скорее из учтивости, чем из согласия.

Роберт стоял на сцене, чувствуя, как между ним и аудиторией выросла невидимая стена. Они не поняли. Или не захотели понять. Горечь знакомо сжала горло. Он машинально начал расчёсывать свой ожог на запястье. Сколько раз? Идеи, способные изменить всё, утопают в скепсисе и страхе перед новым… Он улыбнулся – не им, себе. Придёт время, когда эти люди будут умолять его объяснить, как всё работает. Но тогда… будет поздно.

Древний Египет. 1458 г. до н. э.

Пещера Сененмута дышала теплом. Воздух, пропитанный запахом ладана и масел, вибрировал, словно сама пустыня затаила дыхание. Накладки на его пальцах мерцали, отбрасывая на стены танцующие тени. А в тишине звенел едва уловимый гул – будто камни пели древний гимн, понятный лишь избранным.

Он стоял перед алтарём из чёрного гранита, где лежали глиняные таблички с расчётами, звёздные карты и обрывки папируса. Но главное – пустое пространство в центре, куда вот-вот должен был явиться сосуд. Не сосуд, а чудо.

«Они близки к разгадке», – подумал Сененмут, сжимая кулаки. Жрецы Амона рыскали по храмам, выпытывая у стражников подробности его ночных бдений. Они искали источник его силы – знание, превратившее зодчего в тень, управляющую троном. Но их уши были глухи к музыке камня, а глаза слепы к языку звёзд.