Дуальность времени: последнее путешествие. Том 3

В это время со стороны парковки послышался громкий смех. Пьяные посетители, шатающиеся фигуры, голоса. Один чиркнул зажигалкой, другой хлопнул дверью машины. Жак отвлекся.

Рейнольд, уловив шанс, ударил Жака в бок. Вывернулся, вскочил и, спотыкаясь, побежал, растворяясь в темноте.

Жак кинулся за ним, но тот исчез, как тень. Поворот. Переулок. Тишина.

Он стоял, тяжело дыша, в пустом воздухе. Потом медленно вернулся…

К матери.

Она по-прежнему лежала там. Безмолвная. Холодная.

Он опустился на колени, взял её за руку, провёл пальцами по волосам, пригладил их. Коснулся щеки.

Слёзы хлынули. Молчаливые, тяжелые, словно из сердца вырваны.

В груди будто уголь раскалённый – сжигал изнутри, не оставляя живого.

Но он знал. Знал, что будет, если правду расскажет. Кому это принесет пользу? Какое клеймо упадёт на её память? На имя его отца? На него самого? Он знал, что скажут, если узнают, с кем и зачем встречалась Кармен. Скандал. Газетные заголовки. Он знал, какой позор падёт на имя отца – и на её память.

Он хотел бы кричать, но рот оставался закрытым.

Он просто сидел. Молча.

А чуть поодаль двое мужчин запрыгнули в свою машину, даже не посмотрев в сторону. Рёв мотора, хлопок двери – и всё стихло.

Жак долго смотрел на неё, а потом… принял решение. Не было ни полиции, ни следов. Только он и она.

Потом… он поднялся.

Медленно. Как человек, которому некуда спешить, потому что спешить уже некуда. Нашёл сумочку, достал ключи.

Внизу на стоянке стояла её машина. Одинокая, словно она всё ещё ждала хозяйку.

Обернулся. Огляделся. Пусто. Ни души.

Он поднял мать на руки. Он нес её, не глядя по сторонам, как солдат, что знает – возвращения не будет.

Усадил её на пассажирское сиденье. Пристегнул ремень. Аккуратно, как будто она просто уснула.

Сел за руль.

Завёл. Двигатель загудел глухо.

Он посмотрел наверх – на солнцезащитный козырёк.

И увидел фото. Старое. Потёртое по краям.

Отец. Мать. Он сам – между ними.

Все трое улыбаются. Ещё целые. Ещё вместе.

Сердце скрутило.

Он оторвал взгляд от фотографии, перевёл рычаг в положение D, медленно отпустил тормоз.

Машина плавно тронулась с места и исчезла в темноте.

Он свернул с главной улицы и поехал вниз – к старой портовой дороге. Асфальт был потрескавшийся, усыпан гравием. Вдоль обочины – проржавевшее ограждение, кое-где сломанное. За ним – обрыв, уносящийся в темноту, туда, где внизу шипели волны.

Фары выхватили из ночи дорожный знак, предупреждающий о крутом повороте.

Жак остановился.

Он вышел.

Здесь не было камер. Людей. Любопытных глаз.

Он обошёл машину.

Открыл водительскую дверь.

Пересадил мать за руль. Пристегнул ремень.

Пальцами убрал прядь с её лица.

Потом наклонился.

И поцеловал её в лоб.

«Прости меня мам», – прошептал.

Слова вышли еле слышно, как выдох.

Сел на пассажирское сиденье. Повернул ключ – двигатель завёлся с глухим рывком. Он включил ближний свет – чтобы не привлекать внимание. Перевёл рычаг в положение «D».

Машина стояла на наклонной. Он потянулся, аккуратно нажал на газ – ровно настолько, чтобы машина сдвинулась с места.

Затем, одним движением, открыл дверь и выпрыгнул наружу, когда машина уже набирала ход. Его ботинки скользнули по гравию, но он удержался на ногах и поспешно отступил в тень, наблюдая, как авто плавно катится вниз по дорожке.

На повороте, где заканчивалось старое бетонное ограждение, машина сделала резкое движение вбок и сорвалась с обрыва.

Звук металла, ломаемого деревом. Удар. Потом – тишина.

Жак стоял один. На краю.

Смотрел вниз.

А перед глазами всё ещё стояла та фотография.

Семья. Трое.

И остался только он.

«Прости, мама… – прошептал он. – Я просто хотел спасти тебя».

***

Жак шёл. Просто шёл, не разбирая дороги. Асфальт был мокрым, где-то в темноте капала вода с крыш. Ветер шипел в ушах, холод пробирал сквозь одежду, но он ничего не чувствовал. Только пустоту.

Каждый шаг отзывался болью в груди. Он пытался дышать – не получалось. Перед глазами стояло её лицо. Кармен. Его мать. Последний взгляд. Последний крик. Он мог… он почти… и не успел.

«Чёрт… – выдохнул он. – Чёрт, чёрт, чёрт…»

Он не знал, куда идёт. Хотел только одного – заглушить всё это. Утопить. Хоть ненадолго забыть. В алкоголе, в боли, в темноте. В чём угодно, только не в этой реальности.

Он свернул в переулок, прошёл мимо полуразрушенного склада, потом – мимо магазина, за витриной которого мигал неоновый крест. Где-то должен быть бар… где-то должен быть свет, грохот музыки, пьяные голоса. Он шёл туда, где боль могла стать тише.

Только бы не думать. Только бы не чувствовать.

И тут – крик.

Резкий, отчаянный женский крик прорезал тишину, словно нож. Он застыл. Сердце вздрогнуло, мышцы напряглись.

«Помогите!» – повторилось, уже ближе, за углом.

Жак мгновенно пришёл в себя. Инстинкты полицейского, спящего в нём, пробудились. Он рванулся вперёд, перескочил через мусорный бак, свернул за угол.

Там, в тусклом свете уличного фонаря, он увидел силуэт женщины, зажатой между стеной и высокой фигурой мужчины. Тот держал её за горло, другой рукой что-то вырывал из сумки. Женщина отбивалась, царапалась, кричала.

«Эй! – рявкнул Жак, срываясь с места. – Брось сумку! Я вызвал полицию!»

Мужчина обернулся, зло сверкнул глазами из-за маски и прохрипел:

«Кто ты такой, чёрт возьми?! Вали отсюда!»

Он выхватил из кармана нож. Металл блеснул в слабом вечернем свете.

Женщина вскрикнула и инстинктивно отпрянула, отпуская сумку. Грабитель шагнул вперёд, чтобы её схватить, но не успел.

Бенколин перегородил ему путь.

«Нет! – сказал он твёрдо, глядя прямо в глаза. – Я не позволю тебе красть эту сумку. Просто уходи. Мы не видели твоего лица».

Мужчина издал мерзкий смешок:

«Ты, должно быть, желаешь смерти».

Он рванулся вперёд, замахнувшись ножом. Женщина закричала.

Но Бенколин, как будто предчувствуя движение, схватил мужчину за запястье, провернул его и выбил нож из руки. Лезвие с глухим звоном ударилось о землю.

Грабитель не сдавался – он ударил ногой, но Бенколин уклонился, перехватил его, толкнул в стену и повалил на землю. В следующую секунду он вырвал сумку из его рук и быстро вернул её женщине.

«Спасибо, сэр… – сказала она, запыхавшись, с трясущимися руками прижимая сумку к груди. – Если бы не вы…»

Но вдруг её лицо изменилось. Она застыла, глядя за его спину, и в её глазах отразился страх.

Бенколин начал оборачиваться, но не успел. Удар по голове оказался неожиданным и сильным, как молния, ударившая прямо в висок. Он упал.

Последнее, что он услышал, прежде чем провалиться в темноту, был визг полицейской сирены и крики женщины, пронзающие вечер, как лезвие.

***

Жак открыл глаза. Голова болела так, будто в неё вбивали гвозди. Он медленно потянулся рукой – бинты. Плотно намотанные, тёплые. Рядом – мягкий свет лампы и запах антисептика.

«Доктор, он приходит в себя!» – радостно воскликнула женщина, сидящая у кровати.

Она была красива. Даже в больничной палате, в тусклом свете, её голубые глаза светились, как ледяные озёра. Белоснежная кожа, тонкие губы, высокий изящный нос, вьющиеся волосы, собранные на затылке. Женщина из другого времени. Или из сна.

«Как вы себя чувствуете?» – спросила она с тревогой в голосе.

«Голова болит, – пробормотал он. – Что случилось?»

«Вы спасли меня. Вор пытался вырвать у меня сумку. Вы вмешались. Вернули её мне… а потом он ударил вас по голове. Камнем. Но как раз в этот момент подъехал полицейский патруль. Он убежал. А вас мы доставили в больницу».

Он попытался вспомнить этот момент, но всё было размыто. Только шум, крик… и удар.

«А вы в порядке?» – спросил он.

«Благодаря вам – да, – мягко улыбнулась она. – Сегодня день зарплаты. Я не знаю, что бы делала, если бы потеряла сумку. Спасибо вам огромное, мистер…»

Она запнулась, поняв, что не знает его имени.

«Простите… как вас зовут?»

Он задумался. Попытался вспомнить. Но имя… как будто его никогда не существовало. Чёрная дыра засосала его из памяти, из сердца.

«Я… не знаю», – тихо произнёс он.

Женщина с тревогой посмотрела на доктора. Тот шагнул ближе, заглянул в глаза Бенколину и сказал:

«Не волнуйтесь. Это временная амнезия. Такое случается при черепно-мозговых травмах. Ваша память должна вернуться».

«Мы не нашли у вас никаких документов, – сказала женщина, задумчиво глядя на него. – Может быть, кошелёк остался в машине?»

Жак покачал головой, его глаза блестели от растерянности: «Честно говоря, понятия не имею»

Женщина мягко улыбнулась и положила руку ему на плечо:

«Это временно, вы обязательно вспомните. Кстати, меня зовут Сабрина Льюис. Но вы можете звать меня просто Сабрина».

Он кивнул:

«Приятно познакомиться, Сабрина».

«Хотите, пока вы не вспомните, мы дадим вам временное имя?»

Он пожал плечами:

«Можно и так».

Сабрина поднесла пальцы к подбородку, задумалась, и вдруг сказала:

«Может… Даниил? Оно вам подходит. В нём есть сила. И доброта».

«Конечно, – сказал он с лёгкой улыбкой. – Я не против».

И в этот момент Даниил стало его имя в этом новом мире. Новый человек с забытой душой. Или старый человек, которому только предстоит вспомнить, кто он на самом деле.

2 недели спустя…

18.11.1984

Сабрина толкнула дверь плечом. Тяжёлая, с облупившейся белой краской и латунной ручкой, она со скрипом открылась, впустив их в тесную, но уютную квартиру на втором этаже старого кирпичного дома. На стене у входа висел плакат с Мэтью Бродериком, а из радиоприёмника из соседней квартиры доносился шёпотом голос Фила Коллинза – «Against All Odds».

Жак замер на пороге, будто боялся ступить внутрь чужого мира. Он озирался, словно надеялся, что глаза найдут в обстановке хоть одну знакомую деталь, но в его взгляде сквозило лишь замешательство.

«Заходи, Дэниел, – мягко сказала Сабрина, подталкивая его локтем. – Не стесняйся. Теперь это и твой дом».

Он пробормотал:

«Сабрина… Спасибо. Правда».

«Сколько можно благодарить? – она усмехнулась, снимая пальто и вешая его на крючок. – Оставайся здесь, сколько потребуется. Пока не вспомнишь, кто ты, откуда ты… Пока мы не поймём, почему ты оказался в том переулке. Может, ты вообще не отсюда. Не из этого города. Не из этой страны. Ты должен оставаться здесь, пока не вспомнишь. В конце концов, все это случилось с тобой из-за меня».

Он покачал головой:

«Это не твоя вина. Виноват тот ублюдок. Что бы ни случилось, я благодарен тебе. Завтра выйду в город. Может, что-то всплывёт, если я увижу знакомые места».

Сабрина кивнула, провела рукой по волосам.

«Хорошо. А пока – поедим. А потом, может, включим кино. Может быть, это тебе что-то напомнит».

Они вместе готовили ужин на крохотной кухне с облупившимся линолеумом и гудящим холодильником марки Frigidaire. Она жарила яйца и бекон, он резал хлеб – медленно, с сосредоточенным видом, как будто нож в его руках был впервые.

Во время ужина Сабрина болтала – больше для того, чтобы заглушить неловкость. Он слушал, почти не отвечая. Потом был попкорн, мягкий плед и старый VHS-кассетник, в который она вставила кассету с «Тутси». Жак смотрел, не отрываясь, затаив дыхание, смеялся вместе с Сабриной над забавными моментами. Внутренне он надеялся, что увиденные кадры что-то ему напомнят, но, напротив, они были абсолютно незнакомы. Хотя Сабрина утверждала, что этот фильм нравится всем и что каждый смотрел его хоть раз, Жак был уверен, что видит фильм впервые.

Прошли дни. Он гулял по городу, заходил в магазины, кафе, парки. Слушал, вдыхал, смотрел. И каждый вечер – фильмы. Он с жадностью впитывал лица актёров, саундтреки, декорации – как будто где-то в этих пикселях мог таиться ключ. Но всё было новым. Пугающе новым.

Сабрина купила книги с кроссвордами, шахматы, даже кубик Рубика. Они решали задачи, тренировались. Иногда она уговаривала его играть на её старом Yamaha синтезаторе, надеясь, что пальцы вспомнят то, чего не помнил мозг. Но пальцы слушались плохо.

Проходили дни. Он привык к ней. К её голосу, к тому, как она подкручивает прядь волос, когда нервничает. Она стала его якорем. Утром она уходила – в деловой костюм, с портфелем – и возвращалась в семь или восемь, уставшая, но светлая. Он учился готовить, стирал, пылесосил, читал газеты. Он начал чувствовать себя… человеком.

Рождество. Они срубили ёлку в пригородном лесу – и тащили её в машину под весёлые крики, с красными от холода щеками. Вечером пили какао с зефирками, слушали Wham! и украшали ель игрушками из 70-х – стеклянными шарами и бумажными цепочками.

Иногда они дразнили друг друга, смеялись, подкалывали. Жак удивлялся, как быстро он научился быть с ней собой – даже не зная, кто он такой.

Но в тени смеха прятался страх: а что, если он вспомнит? И потеряет всё это?

28 декабря 1984 года.

Утро началось с запаха ванили и подрумяненного теста. Жак стоял у плиты в футболке и спортивных штанах, аккуратно переворачивая блины. За окном – белый туман, с неба сыпались первые снежинки.

Сабрина, в махровом халате, вышла из спальни, зевнула и остановилась, глядя на него.

«Дэниел… тебе не обязательно вставать каждое утро ради моих блинов», – сказала она, облокотившись на дверной косяк.

Он оглянулся через плечо и улыбнулся:

«Знаю. Но ты улыбаешься, когда их ешь. А это стоит каждого раннего подъёма».

Она подошла, коснулась его плеча.

«Я счастлива, что ты здесь».

«А я счастлив, что ты – рядом».

И в этот момент Сабрина подскочила, ткнув пальцем в окно:

«Снег! Смотри! Первый снег!»

Он поднял голову.

«Первый… в моей новой жизни», – прошептал он.

Она хихикнула:

«Точно! Быстро одевайся – мы выходим. Завтрак возьмём с собой».

Они бежали по улицам, как подростки. Снег таял на ресницах, прилипал к волосам. Сабрина слепила снежок и бросила ему в грудь. Он ответил тем же. Они визжали, кружились, падали в сугробы.

Счастье. Простое, искреннее, как будто этот день был самым важным в жизни.

Новый год они встретили вдвоём. Он держал в руке бокал дешёвого шампанского, а за окном взрывались фейерверки. 1985 год. Он вошёл в него под чужим именем.

6 января 1985 года.

Квартира пахла жареными овощами и тёплым хлебом. На столе – две глубокие тарелки с рагу, аккуратно разложенные салфетки, дешёвое вино в старом графине и свеча, которую Жак нашёл в ящике под раковиной. Он не знал, зачем зажёг её – просто показалось правильным. В этом было что-то тёплое. Домашнее.

Когда щёлкнул замок, и послышались шаги в прихожей, он вышел из кухни и сдержанно улыбнулся:

«Ты как раз вовремя. Всё готово».

Сабрина скинула пальто, повесила его на крючок и сбросила туфли, устало потянувшись.

«Ты приготовил мясное рагу? – её лицо вспыхнуло улыбкой. – Дэниел, это… так приятно».

«Не знал, чем себя занять, – пожал он плечами. – И решил порадовать хозяйку».

Они сели. Несколько минут они ели молча, наслаждаясь теплом и уютом. Сабрина разглядывала еду, будто не могла поверить, что это всё действительно приготовлено им.

«У тебя талант, – сказала она, отпивая вино. – Осторожно, а то я начну лениться и буду ждать твои ужины каждый вечер».

Жак усмехнулся, но глаза его оставались задумчивыми.

Сабрина поставила бокал и чуть наклонилась вперёд, голос её стал чуть тише:

«Сегодня утром по радио передавали странную новость. Женщина погибла… Упала в шахту лифта. Тридцать два года. Кажется, её звали Линда Савилл».

Жак замер. Вилка застыла в воздухе. Имя ударило, как капля льда за шиворот. Мимолётный образ, ощущение, будто он уже слышал это имя. Где-то. Когда-то.

«Самое жуткое, – продолжила Сабрина, – это не случайность. Просто халатность. Кто-то не закрыл шахту, не поставил табличку. Она просто шагнула в пустоту. Умерла, потому что кто-то не сделал свою чёртову работу».

Он аккуратно положил вилку. Смотрел перед собой, словно пытался через скатерть заглянуть внутрь собственной памяти.

Жак отложил вилку. Смотрел в одну точку на скатерти, как будто пытался пробиться через тьму в голове.

«Ты в порядке?» – Сабрина посмотрела на него с лёгкой тревогой.

«Линда Савилл… – пробормотал он, словно пробуя имя на вкус. – Такое чувство, будто я её знаю. Но чем больше пытаюсь вспомнить, тем сильнее начинает болеть голова…»

Сабрина отложила вилку и слегка наклонилась вперёд, её голос стал мягким, почти шёпотом:

«Это имя? Или фамилия? Что из этого тебе показалось знакомым?»

Жак нахмурился, вглядываясь в пустоту перед собой.

«Я не знаю… Может, имя… или как оно звучит вместе. Оно будто цепляет… но не даёт ничего».

«А может… – её голос стал осторожнее, – …дело в том, как она умерла? Падение в шахту лифта… Может, это вызывает у тебя ощущение дежавю?»

Он провёл рукой по лбу, прикрыв глаза. Лицо сморщилось от внутреннего напряжения.

«Что-то есть… Будто я уже видел это… где-то. В каком-то другом контексте. Но где?»

Сабрина на секунду замолчала, а потом снова попробовала:

«А может, ты был свидетелем подобного случая? – осторожно продолжала она. – Или… кто-то из твоих знакомых умер так?»

Жак покачал головой, в глазах мелькнуло раздражение:

«Это как… слово, крутится на кончике языка, но не можешь сказать. Чем сильнее пытаюсь – тем больше давит вот здесь, – он указал на висок. – Всё внутри как в дыму. Образы есть, но лица… звуки… всё неразборчиво».

Сабрина осторожно положила руку на его ладонь, тепло сжала:

«Не мучай себя. Память – упрямая. Она сама выберет момент. Если это действительно важно – она вернётся. Не сейчас, так позже».

Он кивнул, всё ещё с нахмуренным лбом.

Жак посмотрел в окно. Потом, глубоко вздохнув, повернулся к Сабрине:

«Слушай… Я больше не могу просто сидеть. Я хочу работать. Искать что-то, хоть что-то делать».

Она оторвалась от еды и внимательно посмотрела на него:

«Думаешь, уже готов?»

«Не знаю. Может, и нет. Но я с ума сойду, если не начну двигаться. Мне нужно чувствовать, что я снова живу. Я справлюсь».

Сабрина кивнула с теплом и уверенностью:

«Тогда вместе найдём тебе работу. Я помогу. У меня есть знакомые, можно поспрашивать. Главное – ты не один».

Он улыбнулся. Неловко, но искренне.

01.03.1985.

Снег начал таять. С крыши капала вода, оставляя темные круги на асфальте. Надежда Жака угасала с каждым днем. Он уже почти перестал верить, что память вернётся. Пора было начинать новую жизнь.

Сабрина сидела за кухонным столом с чашкой кофе. Она украдкой наблюдала за Жаком – тот задумчиво ковырял вилкой омлет.

«Дэниел, – тихо сказала она. – Я поговорила с профессором Кальдероном. Объяснила ситуацию. Он сказал, что ты можешь устроиться охранником. Старый уходит на пенсию на следующей неделе».

Жак поднял голову, и его глаза впервые за долгое время засветились:

«Мы будем работать в одном месте? Это же отлично!»

Сабрина улыбнулась:

«Да! – Она встала, бросила взгляд на часы. – Мне пора. Но… нам нужно будет оформить тебе новое удостоверение личности».

«Хорошо. Я разберусь».

Он не успел договорить – капля крови упала на стол. Сабрина мгновенно оказалась рядом, вытащила салфетку и приложила к его носу.

«Ты в порядке?» – её голос дрожал.

«Всё нормально. Не переживай».

Но внутри него уже рос страх. Это была вторая носовая кровотечение за неделю – и он подозревал, что дело не просто в сухом воздухе или стрессе. Что-то шло не так. Что-то внутри него…

Тем же днём он подал заявление на получение нового удостоверения. А через неделю – вышел на свою первую смену.

12.05.1985

Он собирался переехать. Хотел быть самостоятельным, начать с чистого листа. Но Сабрина его остановила.

«Останься, – сказала она, положив руку на его. – Мне с тобой спокойно».

Он остался.

За полгода они сблизились, как будто были вместе всю жизнь. Они ни разу не поссорились. Сабрина смеялась его шуткам, он ловил каждое её движение, каждую улыбку. Но Бенколин всё ещё робел. Он не знал, как делать первый шаг, и боялся испортить то, что уже было.

Однажды в выходной день он взял Сабрину на прогулку. Они катались на велосипедах, ели мороженое. Весенний ветер был прохладным, но солнце уже грело по-летнему.

Когда они дошли до моста влюблённых, Жак остановился. Ветер трепал волосы Сабрины, над рекой стелился тонкий туман, и фонари отражались в воде, как звёзды. Он переступил с ноги на ногу, кашлянул, посмотрел на неё, потом на воду… и снова на неё.

«Я… – он прокашлялся и неловко улыбнулся. – Слушай, я вроде взрослый человек… Но в этих… сердечных вопросах я немного… эээ… как это… как слепой на катке».

Сабрина приподняла брови и с трудом сдержала улыбку.

«Так вот, – продолжил он, – если ты вдруг… теоретически… хотела бы… может быть… начать… ну, что-то вроде… отношений… со мной… я был бы… очень рад. Вот».

Он отвёл взгляд, пожал плечами и добавил, почти шёпотом:

«Понимаю, что это прозвучало как предложение бизнес-партнерства, но я старался».

Сабрина прищурилась от ветра, сделала вид, что задумалась, потом посмотрела на него с нежностью.

«Хм… – протянула она. – Нужно подумать…»

Жак улыбнулся и опустил взгляд. Сабрина сделала шаг вперёд – хотела что-то сказать, но вдруг сзади прозвучал звон – по мосту на полном ходу проехали велосипедисты. Жак среагировал мгновенно: схватил её за талию и притянул к себе, защищая.

Они столкнулись. Её ладони легли ему на грудь. Их лица – в нескольких сантиметрах. Вдох. Пауза. И… их губы соприкоснулись. Но никто не отстранился.

Жак затаил дыхание. Сабрина всё ещё держалась за него. И когда их губы вновь встретились – на этот раз чуть увереннее, – всё вокруг замерло. Шум проехавших велосипедов, вечерний ветер, прохладный воздух – всё исчезло. Остались только они.

А потом оба замерли, немного растерянные. Он посмотрел на неё, стараясь угадать, не было ли это ошибкой. Но Сабрина только прошептала:

«Вот теперь можешь не спрашивать».

Она смотрела ему прямо в глаза, будто изучала каждую деталь его лица.

Они не спешили возвращаться. Шли по ночному городу, рука в руке, будто боялись, что если отпустят – всё исчезнет, окажется сном. Сабрина улыбалась, иногда бросала на него короткие взгляды, как будто только сейчас начинала видеть его по-настоящему. Жак был немного растерян, но в его глазах читалось удивление, тёплое и счастливое.

Дома они включили свет, но он показался слишком ярким. Сабрина подошла к окну и чуть приоткрыла его – впуская весеннюю прохладу. Комната наполнилась свежестью и тишиной, в которой они стояли, не зная, кто сделает следующий шаг.

«Я… не хочу спешить, – неловко сказал Жак. – И не знаю, как это обычно бывает. Просто… я не хочу испортить».

Сабрина подошла ближе. Положила руки ему на грудь, чувствуя, как быстро бьётся его сердце.

«Ты ничего не испортишь, – прошептала она. – Мы ведь оба здесь, вместе. Этого достаточно».

Она снова поцеловала его. На этот раз – чуть дольше. Глубже. Он прижал её к себе, медленно, будто боялся спугнуть волшебство.

Они не говорили. Не нужно было слов. Всё было во взгляде, в прикосновении, в том, как осторожно он убирал прядь волос с её лица, и как она коснулась его щеки.

Ночь стала их союзницей. Тихой, ласковой. Они не заметили, как оказались рядом на кровати, в объятиях, в которых было больше, чем желание – было доверие. Была нежность. Было то, чего так долго не хватало каждому из них.

Он уснул, прижавшись к ней лбом. Она слушала его дыхание, гладила его волосы и думала, что, возможно, даже если он так и не вспомнит прошлое – с ним можно построить прекрасное будущее.

3 месяца спустя

16.08.1985

Это был обычный день. Жак стоял у монитора на первом этаже, следя за камерами. Экран мигал кадрами пустых коридоров, складских помещений и научных отсеков. Он уже привык к размеренному темпу охранной службы в лаборатории, где каждый день походил на предыдущий.

Внезапно в динамике рации зашипел голос:

«Второй этаж, срочно. Конфликт в кабинете профессора Кальдерона. Необходима охрана.

Он поднялся по лестнице на второй этаж.

Уже в холле второго этажа до него донёсся мужской крик:

«Вон отсюда! И чтобы я тебя больше не видел! Ты?! Жениться на моей дочери?! Не смеши меня! Держись от неё подальше, ясно?!»

Жак ускорился. В дверях кабинета он застыл на секунду: профессор Рикардо Кальдерон, лицо пылает гневом, указывает рукой на молодого человека, стоящего напротив с выпрямленной спиной и отчаянно сжатым подбородком. Рядом с ними – Сабрина, растерянно пытающаяся унять профессора, и ещё одна женщина – миниатюрная, с густыми чёрными волосами, собранными в хвост.