Габри Бон-Берри. Книга 2. Новый дом

Глава 3

По плану картографов, они собирались провести ещё одну неделю в доме семьи Леманн: Элиас ещё принужден был посетить несколько близлежащих мест – в основном, он ездил в Гартен-Дорн и Мохнхаупт на городских дилижансах или местных поездах, – а Габри обязался должны образом переписать черновые чертежи на чистовик, запечатать их в большой особый конверт и отправить на почту в картографическое бюро Грандсбурга – так своё дело описал сам Габри, стараясь объяснить юной леди схему работы картографа-подмастерье наиболее простым языком. Из всего его отчёта Лиси извлекла, правду говоря, только одну важную деталь: поскольку «на чертежи» уходит только один господин Ренфред, Габри остаётся дома, а значит, остаётся вместе с ней. Хотя эта мысль пригрела её, она также и не забыла, какой на самом деле Габри ответственный. Он выказывал несоизмеримую усидчивость, которая, конечно, уже мало роднила его с Эмилем Леманном, всегда твердящим, что он не станет ничего делать, ежели к этому у него не возлежит душа. Глядя на Габри, Алиса всё никак не могла понять: сколько же можно чертить? Ей всегда казалось, что и Габри, и его мастер всегда держат на руках свои карты, не отвлекаясь от картографии ни на часок. Именно поэтому в один из дней она прибежала к ним в комнату и, встретив там, как всегда, стоящего у конторки Габри, взяла его под руку и повела вниз по лестнице, к передней.

– Юная леди, я всё понимаю, но мне осталось совсем немного… – Он пытался вежливо уговорить Алису отпустить его, но вежливости было мало, чтобы заставить её переменить своё решение.

– Раз немного осталось, то придёшь потом домой и всё быстро доделаешь! А пока дождей нет, надо пройтись по Джиннистану, иначе ты уедешь и так ничего и не посмотришь. Ты ведь так много путешествуешь и так много всего видел, но я уверена, ты никогда ещё не видывал ничего, похожего на Джиннистан! Я отведу тебя. Я буду твоей путеводной звездой и покажу тебе всё-всё, что есть мой дом. У тебя ещё не было таких чудесных путешествий, поверь, даже господин Ренфред обзавидуется! Мы обойдём всё-всё, можешь записать это в свои карты, я буду диктовать названия всех мест и как пройти от них куда-то ещё, в другие места. Я знаю, вам не сказали наносить на карты нашу деревню, но, если бы я была Джиннистаном, мне бы было обидно, что про меня забыли. Так что давай-ка удостоим и его честью стать какой-нибудь картой. Может, это кому-то пригодится?

Тогда она думала, что совершает великий подвиг и занимается правым делом, помогая картографу в его сложном ремесле. Она произнесла вслух несколько довольно заумных слов и уже почувствовала себя важной особой, которой под силу менять традиции и историю. Увы, её уверенное самоощущение слегка исчерпало себя, как только перед тем, как выйти из дома, она услышала мамин зов:

– Лиси! Куда раздетая побежала?

И в то же мгновенье важную юную леди мама, как маленькое дитя, одела в красную кофту на пуговицах, вместо туфель дала утеплённые ботинки, а вместе с тем также повелела взять с собой зонтик. Перетерпев обряд одевания, Алиса снова вернула себе гордость – и с гордым видом взяла Габри Бон-Берри за руку и повела его в Джиннистан. Юноше ничего не осталось, кроме как покориться.

Погода спокойная и все ещё тёплая, но ветер с пожатых полей, уставленных стогами сена, прилетал слегка прохладный, а небо уже было укрыто тяжёлым одеялом облаков. Дорога из дома шла прямиком по тропинке через лесную рощу. Для Алисы не было ничего более влекущего, чем гулять по этой роще, любоваться уже совсем тихими деревьями, шелестеть опавшей листвой, легонько дёргать берёзы, клёны и рябины за их ветки, чтобы услышать, как сыплются с листвы капельки росы и как трепещет рябиновая ветвь, усыпанная маленькими блестящими ягодами. С веток всё падали листья, словно украшая путь от уютного дома на холме к садам, одетым в уборы расцвечивающейся золотистыми и вишневыми оттенками природы, а чуть подальше, в еловом лесу, куда тропа вела с рощи из дома, окунались в прелестные изумрудные тона и источали смолистые ароматы низкие ёлки, что стояли нарядными дома на канун Нового года. Как только Лиси и Габри встали на перепутье, Лиси повела его в сторону озера, где они втроём с мастером когда-то устраивали пикник. К этому озеру стекались все ручьи Джиннистана, и даже ручей с заднего сада дома Леманн, и над ним пролегал совсем хрупкий мост из старых брёвен. И тем не менее Лиси сказывала о нём патетично:

– Вот этот озеро, куда мы ходили на пикник, называется у нас Водами Тысячи Жемчужин! Когда-то одни девочки – сейчас они уже взрослые и живут в Герстенберге, – рассыпали в это озеро все свои жемчужные бусы, и есть легенда, что все эти бусинки до сих пор лежат где-то на дне. Я пока ни одну не находила, но мама не разрешает мне купаться здесь, хотя многие девочки уже искупались. А немного дальше можешь увидеть мостки, которые построил господин Мюллер для рыбаков и охотников на уток. Господин Мюллер, хоть и стреляет в уток, очень хороший, он однажды даже устроил нам прогулку на лодочке по этому озеру, мы собирали с подругами кувшинки. Жаль, что теперь господин Мюллер слишком занят, чтобы катать нас на лодке. Да и холоднее стало – наверное, ветер дует с севера, с гор. – Спесивая патетика, которой она придерживалась, начиная свой сказ о озере, сдала на нет, и размышление, смешанное с печалью, показало себя. Алиса вспомнила о том, о чём не любила вспоминать. – Там, где-то в горах мой брат и его друзья… они солдаты. Я думаю, им очень холодно, но им не разрешают уйти, поэтому им приходится мёрзнуть. Я так часто вспоминаю брата, потому что всё ещё жду его, он обещал прийти ко мне на день рождения. Но, знаешь, я не уверена, что мама тоже ждёт его. Мне и вовсе кажется, что она не верит в его возвращение, это ужасно печалит! Она никогда не заглядывает вовнутрь кулона-сердечка, никогда не глядит на семейные портреты в гостиной и не смотрит на картины моего брата. Вон видишь, горы вон там, далеко-далеко? Там бродит где-то мой брат Эмиль. На эти горы мама тоже никогда не смотрит. Когда я говорю ей: «Смотри, там где-то наш Эмиль!», она улыбается и просит меня об этом не говорить. Как будто бы ей всё равно… Я люблю маму, но почему она не говорит со мной о серьёзном?

– Юная леди, я думаю, вы ошибаетесь, – вдруг ответил Габри, положив ладонь на плечо Алисы. – Мама тогда, должно быть, всего-навсего задумалась. Такое бывает с людьми, это не обязательно грусть.

– Да? – Лиси взглянула ему в глаза. Они показались искренними и, как ни странно, тёплыми. – Ну раз ты так говоришь, то я тебе верю. Ты умный!

Габри едва видимо улыбнулся, совсем слабо и скромно.

По дороге от озера они прошли мимо ещё нескольких смешанные рощи, где произрастали в большинстве своём шелестящие берёзки и клёны. Дорога, по которой Алиса вела Габри, в самом деле записывающего что-то себе на бумагу, казалось более чудесной, чем обычно. С обеих сторон тропинки виднелись берёзовые стволы и мох, вечно растущий на коре и земле, которую кое-где касались просачивающиеся сквозь листву, словно стрелы лесной богини, солнечные лучи. Где-то в глуби рощи тёк холодный ручей с родниковой водой, и журчание его слышалось совсем рядом, а мокрый мох на камнях указывал на то, что до самого родника осталось совсем ничего. Лиси подумала, если побежит к ручью в другую сторону, она обязательно найдёт его источник. Попросив Габри подождать на бревне, пока она сбегает и поглядит, она побежала против течения ручья. Бежала совсем недолго – почти сразу же невидимая палка появилась у неё под ногами, и Лиси, не углядев за собой, споткнулась о неё и повалилась с грохотом на землю, под ветви одной раскидистой берёзы.

– Ой, нога! – воскликнула она и схватилась за лодыжку. От резкой боли она зажмурилась и, согнувшись, присела на корточки. Послышались шаги: Алиса приоткрыла один глаз и увидела над собою Габри, который совершенно не волновался. Лицо его, спокойное и бесстрастное, оставалось таким же, каким было и всегда – всё, что он сделал, это только повёл бровью с каким-то выражением сожаления.

– Юная леди должна быть аккуратней, – сказал он и протянул руку помощи. Лиси схватилась за неё и встала.

– Ай!

– Больно?

Она поджала больную ногу и осталась стоять на одной. Тогда Габри присел возле девочки, повернувшись к ней спиной.

– Полезайте. Я понесу вас, а вы говорите, куда идти.

Несмотря на боль, Лиси заулыбалась от трепета. Вся засияв, она, благодаря судьбу за то, что та позволила её лодыжке стать вывихнутой, прыгнула Габри на спину, и все неприятные ощущения будто бы растворились. Она довольно сидела на его спине и показывала, куда идти.

Дальше на их пути встретилась школа, куда Алиса ходила в младшую группу. Долина, в которой эта школа располагалась, имела своё отличительное название и пока что пустовала без школьников и учителей.

– А это место называется у нас Долиной Невест! – торжественно сказала Лиси и показала Габри школу, небольшой домик с садом. Вокруг него собралось много отцветших яблонь и вишен. – Весной здесь всё становится белым, и каждое деревце похоже на невесту. Жаль, сейчас все деревья обычные, не белые. Теперь я бы назвала это место Долиной Жён. Ну, потому что деревья уже не белые, а значит они сняли свои подвенечные платья. Или даже это можно назвать Долиной Вдов – деревья ведь все потеряли свои листья.

Габри задумчиво поглядел на девочку, а затем снова на школу. Алиса, сидя на его спине, глубоко вздохнула.

– Совсем скоро я снова пойду в школу, – безрадостно сказала она. – У нас появится два урока чтения и сложная арифметика, а я ещё не успела провести эти осенние выходные дни, как того хочу. Мы с мамой раньше в это время, в середине октября, всегда гуляли, собирали шишки, дикие ягоды, грибы в лесу рядом с домом, но теперь её это как-то не веселит. Она вообще редко выходит из дома, и, мне кажется, она теперь любит меня немного меньше. Она только улыбается, и мне не нравится, что с ней теперь мало о чём можно поговорить, а когда я прошу её рассказать мне, чем она занимается и о чём думает, она говорит: «Это разговор не для детей. Давай-ка лучше посидим на диване и почитаем книгу?» Ты не подумай, я люблю её, но иногда мне скучно, когда она такая… не такая, как раньше. И ещё она часто бывает строга со мной. Когда ко мне приходят в гости подруги, они говорят, что моя мама как будто тоже юная девочка, она играет и дурачится с нами, но, когда гостей нет, она может быть прямо-таки госпожой. Но оно-то и понятно, мой дедушка, её отец, был аристократом в Гартен-Дорне, а мама училась в пансионате благородных девиц. Их там учили и манерам, и культуре всякой, и всяким священствам про богов. Наверное, там она научилась вести себя иногда строго.

Габри снова ничего не сказал, лишь с сочувствующей улыбкой посмотрел на Алису. Увидев эту слабую улыбку на его устах, юная леди сменила печаль на доброе смирение и заулыбалась сама. Продолжая махать ногами, сидя на спине Габри, она указала рукою в сторону рощи, откуда они пришли, и юноша понёс её в обратную сторону. Они прошли по тому же хлипкому мостику над озером, а затем, вместо того, чтобы свернуть вправо и пойти домой, прошли немного вперёд. Из-за деревьев рощи, сквозь которую они шли, кое-где проглядывал большой дом-усадьба. Алиса принялась докладывать и об этом историческом месте деревни:

– Там, за этой рощей, когда-то жила семья Розелли – они готовили лучшие пирожные и сиропы в Джиннистане! Мы были бы соседями, если бы нас не разделял лес. Но по правде говоря, в семье Розелли все уже давно перебрались в Кармоди, там открыта их лавка. А вон там, чуть подальше, – она указала пальцем на тропинку, ведущую в тёмную глубь рощи, – стоят два дома, совсем далеко. Ходит слушок, что когда-то в одном из домов жили три сестры, но они исчезли после одной войны, которая шла много лет тому назад, а друг, который жил в доме справа, к ним ещё долгое время ездил, пока сам не пропал. Это странно и грустно. А ходить туда детям не разрешают, вот и мы не пойдём. А знаешь, куда мы пойдём? В ту сторону, куда ещё не ходили! У меня есть задание: нужно обойти все дома, где живут мои друзья, и пригласить их на мой день рождения завтра. Но моя нога ещё побаливает… ты не устал меня нести? – Она поглядела на него несмелым, застенчивым взглядом.

– Не устал, – ответил Габри. – Тем более, мы обязательно должны пригласить всех ваших друзей на праздник, это важный день. Вперёд.

Всем сердцем восхищающаяся Габри, она была беспредельно счастлива услышать от него эти слова, зажегшие в ней огонь решимости и удовольствия, которое составляла такая трогательная близость с умным, взрослым человеком, не смотрящим на неё свысока, а держащем её навесу и заботливо придерживающим её, чтобы она не упала. Итак, они пошли к долине, заполненной и деревенскими домами, и изысканными садами богатых семей. Сначала Алиса выявила желание посетить дом своей лучшей подруги из школы, затем – дом близняшек, живущих с родителями неподалёку от небольшой домашней пасеки, затем – дом большущей многодетной семьи, члены которой когда-то нянчились и с Эмилем в его детстве. Их особняк стоял прямо позади черемухового сада, нынче по-осеннему заалевшего, прежде – вовсю цветущего. Цветение черемухи в полной мере запечатлел на своих картинах Эмиль: в качестве благодарности за былое радушие хозяев, однажды он подарил им картину их дома и сада.

Пригласив всех на день рождения, Алиса почувствовала себя взрослой и самостоятельной. По крайне мере, она бы, вероятно, не прочувствовала всего этого, если бы рядом не было бы Габри: всё это время, пока она водила его по гостям, он лишь молча сопровождал её, но ждал всего покорно в стороне, по-лакейски сложив руки за спиной.

Домой они уже возвращались вечером, под покровом прохладных, шепчущих листьями и сверчками сумерек. Пока они шли – а вернее, пока Габри нёс юную леди на спине, – Лиси увлечённо рассказывала ему про старые деревья, старые дома и старые сады, собирала растущие в вечернем сумраке вишни, дикие сливы и угощала ими сначала Габри, потом – себя. На протяжении всего пути она срывала веточки рябины и ёлки, различая их в тенях. От усталости уже сонно обнимая Габри за плечи, прижимаясь к его спине, была задремать с мягкой улыбкой на лице. Весь прошедший день подари ей ощущение, будто она гуляет вместе с Эмилем, а что могло быть лучшим подарком накануне дня рождения, чем прекрасно представленная в воображении долгожданная встреча сестры и брата? Определенно, её душа, до сей поры скучающая и капризничающая, просветлела и воссияла. Боли в ноге уже не чувствовалось, зато на голове – был венок, а в сердце было сладко-терпко. Легкий шаловливый ветерок, раннее странствующий по вечернему лесу, вдруг подул навстречу, и вдали между теней деревьев наконец-то завиднелся приветливый свет, лившийся из окна кухни дома.

Дома мама сидела на кресле-качалке, положив на колени плед, и читала книгу, а Филип медленно ходил по тускло освещённой кухне и занимался какими-то приготовлениями: томно горел огонёк в дровяной печке, что-то булькало и варилось в медном сотейнике. Элиас, сидя на диване напротив Роземари, был занят своими чертежами. Как только Габри и Алиса вернулись с вечерней прогулки, все домочадцы поприветствовали их. Пока Филип продолжал с сонным видом готовить на кухне, пока Габри и его мастер обсуждали свои карты и дальнейшие планы путешествий, Алиса сидела на коленях у мамы в кресле-качалке и увлечённо сказывала о сегодняшнем дне. Мама с усталой улыбкой выслушивала её: как она гуляла по садам, плела венки и рассказывала Габри джиннистанские истории, а потом – как поскользнулась и поранилась. Её вдохновенный рассказ закончился, как только мама сказала: «Уже так поздно, милая. Пойдём спать? Вместо сказки перед сном расскажешь мне что-нибудь ещё». Дальше, лёжа уже в своей постели, в мягкой ночной сорочке и под плотным одеялом, Лиси никак не заканчивала своего рассказа. Если бы не ночь за окном, она бы была рада помолоть языком ещё несколько часов, сказывая о прекрасном и чувственном, но мама уже порядком утомилась и попросила продолжить разговор завтра – после этого она ушла к себе в спальню. Полная воодушевления, Алиса лежала в кровати у зажжённой лампы и, греясь под одеялом, грела и себя счастливыми мечтами. Казалось, весь дом в тот вечер дышал душевным уютом, а осень тем временем делала свои дела, окутывая ночь волшебным туманом, из-за которого никак не хотелось ложиться спать.

Глава 4

Всю ночь перед днём рождения Алиса провела в фантазиях. Она знала, что по традиции имениннице должны дарить подарки, но последние три года вещи, что дарят юным девочкам, уже не вызывали в ней того же трепета, что и прежде, и она, вопреки традициям, в нынешнее время ждала для рождения не ради того, чтобы стать одаряемой, а ради того, чтобы самой одарить – одарить кое-кого особенного, кого она верно ждала. Засыпая, она мечтательно представляла, что скажет Эмилю при встрече, когда он придёт к ней на праздник. Она представляла, как кинется ему на шею и даже, может быть, заплачет от трогательности. Она представляла, как он, пришедший с войны в родной дом, обрадуется, увидев свой подарок, пускай и день рождения его уже давно прошёл. Эти мечты отвлекали Алису со сна и лишь больше придавали ей бодрости.

Как обычно бывает накануне чего-то долгожданного, она так и не смогла уснуть. Под слабый свет ночника в своей спальне она взяла стул от стола, за которым делала уроки, и пододвинула его к шкафу с полками, чтобы дотянуться до самой верхней и взять оттуда припрятанную за куклой и плюшевым кроликом круглую коробочку конфет, которую ей когда-то купила мама в Мохнхаупте. Внутри этой коробки находились и пряники, и шоколадные конфеты в обёртках, и карамельки, и суфле. Коробку опоясывала шёлковая красная лента, поистине подарочная, и в самом деле это было подарком, только он не предназначался имениннице. Он предназначался её старшему брату. Конфеты всех видов и вкусов так манили её, что иногда ей приходилось жмуриться, чтобы отбить от себя желание совершить малодушный поступок, и в конце концов она сдержала свои порывы и сохранила подарок до самого знаменательного дня его вручения. Перед сном она ещё раз его осмотрела, дабы удостовериться в его чудесности, и, удостоверившись, снова спрятала его на верхней полке.

За стеклянными дверцами шкафа рядом ей тем временем улыбались весёлые и милые рожицы с рисунков Эмиля. Брат старался, видимо, отправлять письма с фронта регулярно, чтобы домашние не волновались, и пока маме докладывал о своём здоровье, сестре всегда рисовал что-нибудь утешительно забавное, вроде детских иллюстрация и зарисовок, что грели её сердце, когда она ими любовалась. Она знала, что, если брат рисует ей нечто столь милое, значит, именно он отправитель письма, а значит – он ещё жив и наверняка здоров. Последнее его письмо она получила в начале осени и до сих пор хранила его у себя на столе. В нём Эмиль писал:

«Сестра! Как ты там? Уже скоро тебе исполнится восемь лет, станешь уже почти взрослой. Я не знаю, какой подарок найти для тебя здесь, на севере, но, когда приду, я всё равно постараюсь чем-нибудь тебя порадовать. Не знаю, успею ли я к самому празднику, но я очень постараюсь. В день твоего дня рождения я приеду на поезде. Обещаю, ради того, чтобы поглядеть на тебя восьмилетнюю, я буду отпрашиваться, стоя на коленях. Оставь мне лучший кусочек торта, именинница! До встречи».

Алиса помнила о его обещании, и потому верности её не было предела. Она знала: раз взрослые обещают, значит, дело серьёзное, а если обещает её брат, значит, он точно не вернёт назад данного слова.

Праздник начался в полдень. Из-за росы над Джиннистаном повисла слабая дымка, обволокшая своей прохладной полупрозрачной мякотью рощу и лес перед домом, придав ему чарующей таинственности. Лиси уже почти совсем не смущало то, что перед её днём рождения ночью пролился дождь: мама заверила её, что это был «ласковый дождь, который заставит грибы расти, а ягоды – быть сладкими». К положенному часу пришли все те мальчики и девочки, которых за день до этого пригласила Алиса. Она встречала гостей в милом праздничном платье с рукавами-буфами мягко-розового цвета, с кружевными оборками, в блестящих туфлях и с маленьким бантиком в высокой причёске – перед самим празднеством Лиси попросила маму сделать ей «волосы высоко», как у городской дамы. Подруги из школы подарили ей несколько красивых открыток, на которых были написаны стихи, букетов, шляпок, а деревенские друзья детства преподнесли ей в дар книги и цветные карандаши. Картографы же, чего Лиси точно не ожидала, подарили ей пару посеребрённых гребней с цветами, покрытых лаком. Большое количество подарков, именинный стол, украшенный вазой с рубиновыми веточками рябины, уставленный угощениями: обсахаренным хворостом, вареньем, которое намазывали на тосты вместе с маслом, чашами с морсом, шоколадными кексами и, конечно, тортом, нежную верхнюю глазурь которого уснащали именинные свечи, как тёплые и яркие фонарики счастливых воспоминаний прошедших лет, – всё казалось Алисе слишком прелестным, и даже осенний дождь, пролившийся ночью, не преуменьшал её внутренней благодатной взволнованности.

Филип вынес усеянный свечками торт, и дети, и взрослые замерли, трогательно глядя на Алису. «Задувай свечи и загадывай желание», – слышала она со всех сторон шёпот. Поначалу немного растерявшись, она всё же выполнила праздничный ритуал, задула свечи, поклонилась всем с улыбкой, а затем Филип поставил торт на стол и стал его резать на части. Дети смотрели на это ни то с любопытством, ни то с нескрываемым желанием. Но Лиси смотрела на это обеспокоенно.

– Не ешьте только всё! – попросила она, надеясь на их понимание. – Оставьте кусочек для моего брата. Скоро он явится, его поезд должен был прийти сегодня утром в Гартен-Дорн. Мы должны подождать.

Друзья странно посмотрели на неё, но согласились. К их великому сожалению, один большой кусочек для Эмиля сделал кусочки для всех остальных гостей несоразмерно маленькими.

Отведав торта и вишнёвого морса, дети ушли в гостиную и стали играть друг с другом в прятки, догонялки и многие другие игры, к которым прекрасно располагал большой дом семьи Леманн. Лиси ушла вместе с ними и бегала по лестнице, уносясь от во́ды со смехом, и, хотя от веселья она искренне смеялась, она всё равно не сводила глаз с входной двери и всё ждала, пробегая мимо неё, как она отворится и в неё войдет её старший брат. Но дверь оставалась непотревожена до самого вечера. Иногда Алиса поглядывала на маму, надеясь увидеть на её лице то же волнения от ожидания, но она нисколько не выглядела дожидающейся. Тогда Лиси впервые подумала: может, ей хотят устроить сюрприз? Надеясь на это, она решила, что не станет падать духом и сохранит свою веру до самого конца.

К вечеру дети уже утомились и, наигравшись, расселись в гостиной кто где: именинница села своё любимое кресло-качалку. Вниманием теперь же они всецело окружили Габри – юноша-картограф, просто сидевший в углу комнаты со своим мастером, вдруг привлёк на себя взоры всех детей. При всём при этом он продолжал вести себя в высшей степени вежливо, то непреднамеренно приумножая, то прекрасным манером рассеивая их любопытство. Юные гости всё усыпали его вопросами про путешествия, и за каждым ответом Габри следовали новые и новые вопросы.

– Ты правда видел того, кто написал все эти сказки?! – всё расспрашивали дети, собравшиеся вокруг Габри. – Какой он, этот писатель?

– Добрый и талантливый человек, – отвечал картограф.

– Он ведь живёт в огромном дворце?

– Нет, он живёт в своей усадьбе. Она не похожа на дворец, это обычный дом в лесу. – Самые невозмутимые и сдержанные ответы Габри всё больше раззадоривали детей. Их интерес ни разу не затихал.

– В лесу? Правда? В его лесу водятся феи?

На того, кто задал этот вопрос, остальные посмотрели с насмешкой, ведь знали, что фей на самом деле не существует. Однако Габри загадочно ответил, смутив всех детей:

– Пусть это останется тайной.

Юные гости ахнули, господин Ренфред, сидящий рядом, усмехнулся и покачал головой. Алиса в это время даже не смотрела на своих любимых картографов и глядела лишь на дверь в конце коридора. Она долго готовилась к этому дню, дабы испытать на себе это удовольствие – быть именинницей, однако ввиду некоторых неожиданностей была рада тому, что Габри и господин Ренфред полноправно заняли её место на её же празднике и развлекли приглашённых гостей своими рассказами. Дети смеялись, а Лиси, которая должна была смеяться вместе с ними, сидела за столом на кухне и молчала, потупив голову. Несколько раз к ней подходила мама и говорила ей, что она поступает не очень хорошо, оставляя друзей без своего участия, на что Лиси отвечала просто: «Не хочу с ними». А с кем она хочет, становилось понятно и без лишних вопросов, поэтому Роземари ничего не говорила, лишь вздыхала и уходила к себе наверх.