Полная версия
Габри Бон-Берри. Книга 2. Новый дом
Габри Бон-Берри
Книга 2. Новый дом
Наталия Богомолова
© Наталия Богомолова, 2025
ISBN 978-5-0067-5764-6 (т. 2)
ISBN 978-5-0067-5762-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть 9. Колыбельная для сказочника
Глава 1
Осенью Розенвилль был известен как земля листопадов и золотых садов. Этот милый край, на чьем гербе были изображены ветви клёна, дуба и яблони, как народные символы, находился северо-восточнее королевства Грандсбурга и, несмотря нас свою протяженность, по большей части всё же располагал места для богатых ферм и усадьб. Самую большую долину усадьб, не получившую официального названия, местные величали Медовыми Яблонями: все дома, находившиеся в ней, утопали в бесчисленных яблоневых садах, а те, кто проживал здесь, после сбора урожая твердили, что яблоки их «слаще любого мёда». Однако не только этим, право, известны были Медовые Яблони; поговаривали, что где-то там, за их лесами и дикими садами, уже давно проживал великий сказочник, написавший немалое количество прекрасных произведений для детей. Он не принимал гостей, нечасто выходил к усадьбам, лишь сидел в глуши и писал сказки, тем самым только подтверждая народное мнение о том, что все розенвилльцы – скромные, по большей части замкнутые люди, высоко ценящие свой собственный покой.
Кроме того, считалось, что Розенвилль также был домом для многих писателей и поэтов, и так вышло, что все они, по своему обыкновению, лелеяли в своих романах и стихотворениях прелести местной осени и яблоневых садов. На дворе как раз стоял убаюканный колыбельною сентябрь, когда всё вокруг словно желало быть запечатлённым на картине. Если в столице Уотерберге могли стоять настоящие дворцы и замки, принадлежащие былым королям, то провинциальный город Сент-Габриэль, примостившийся на самом севере государства, являл собою всё то, что обычно приходят людям на ум, когда они слышат «Розенвилль»: скромные домики, аллеи клёнов, тихие старинные улочки, прилавки, всегда полные садовых яблок, баночек кленового сиропа и кукурузы, сельские церкви и ласково шепчущие воды реки Айне. Иногда на улицах встречались вывески с изображенными пером или чернильницей; под таковыми обычно находились дома издательств, мастерские, литературные клубы и заведения для вечеров поэзии, особенно популярные развлечения в Розенвилле: не только в столице, но и почти во всех городах, включая провинциальный Сент-Габриэль. Поэтичное здесь искусно переплеталось с приземленно-обыденным, будь то городская жизнь, текущая в единении с любовью к уютным улицам и аллеям, или деревенская жизнь, обоготворенная сельчанами за близость к природе.
Из недалёких усадьб в город приезжали повозки с урожаем, который собирали хозяева усадьб и простые, живущие за холмами фермеры и который услужливо привозили извозчики. Именно осенью, в период, воспетый поэтами, в Розенвилль приезжало много гостей, и даже в городке Сент-Габриэль в такие дни было многолюдно. Прельщало и то, что ни столицу, ни остальных городов в Розенвилле не коснулась война. Всё продолжало течь в этом краю неспешно и спокойно, как течёт мёд; недаром народная песня, исполняемая волынками и барабанами, называлась «Дом, милый дом».
Старый паровоз, со стуком съехав с холмов, проехал вниз, к станции Сент-Габриэля, и раздался сигнальный гудок. Первым с паровоза сошёл один юный картограф с чемоданом в руках. У него также имелась маленькая карта, которой он уверенно следовал, проходя из одного места в другое. Возле городских ворот его встретил старик, который согласился подвезти юношу на своей повозке к месту назначения. До Медовых Яблонь, куда он отправился, путь был всего в двадцать миль. Дорога простиралась через сжатые кукурузные и пшеничные поля, уже заставленные копнами собранного сена. Сама по себе долина, куда направлялась повозка, представляла собой большой лес, над которым сплетались ветвями два ряда огромных разросшихся яблоневых садов. Над головой был один сплошной полог из ветвей, слышно сбрасывающих периодично с себя свои переспелые яблоки наземь, а вдоль дороги среди молоденьких зелёных лесных деревьев уже вовсю багровели и золотились шумящие клёны. На пути шли сначала фермы, деревянные дома которых были похожи друг на друга, как братья: окрест них бегали выпущенные из курятника куры и пушистые цыплята, в глуби их убранных к осени садов покачивались на ветру чучела с тыквенными головами, а на ближних лугах паслись фермерские лошади, вольные и покойные; вечером батрак гнал их по склону холма обратно в конюшню, а до сей поры они ходили между солнечных лучей и, окружённые природой, довольствовались холодной водой из ручья, текущего из леса через все фермы, и лакомились ещё где-то свежими луговыми травами.
За фермами же уже простирались усадьбы, где кудахтанье кур и лошадиное фырчанье сменялись благодатной тишиной, признанной окружать только дома крайне обеспеченных и притом отрешенных господ – потому, доехав до усадьб, повозка как будто бы погрузилась в тихий и умиротворённый сон. Глаза юноши со спокойным любопытством созерцали все густые, где-то пригретые солнцем, где-то приласканные нежными тенями осенние сады, встречающиеся на пути. Феи ли ухаживали за ними, но все они выглядели так, словно таили в себе множество секретов. Усадьбы же в лучших традициях Медовых Яблонь представляли собой дорогие, не менее загадочные дома: принадлежащие, видно, отстраненным людям, они стояли вдали друг от друга, отгороженные красивыми коваными калитками, – все они прятались за деревьями, а из-за их ветвей выглядывали только крыши, присыпанные опавшими листьями.
Как только повозка доставила юного картографа к последнему дому, спрятавшемуся за всеми другими домами и вставшему прямо перед лесом, юноша встал у кованой калитки и проверил ещё раз адрес по бумажке. Удостоверившись в правильности своего пути, он взял свой чемодан и подошёл вошёл через калитку в усадьбу.
Усадьба представляла собой большой деревянный дом, выполненный в традиционном фермерском стиле, но всё ещё с некоторыми изысканными чертами, свойственные дворянскому дому. Неподалёку от самого дома стоял амбар, а позади был сад, поросший старыми развесистыми яблонями. Он уходил далеко, к лесу, и дальше уже становился диким – тропинка к нему забывалась. У дверцы калитки рос шиповник с блестящими красными ягодами, и весь дом в объятии деревьев – клёнов, дубов и осин, – казался приютным и сказочным, что немудрено: в нём уже долгие годы жил человек, связанный со сказками напрямую. Его имя знали многие, но, судя по запустелой дороге, покой его мало кто смел нарушать. Даже несмотря на то что все усадьбы стояли поодаль друг от друга, дом известного сказочника был настолько далек от них, что выглядел печальным одиночкой среди всех, как дом нелюдимого лесного чародея. Когда из дымохода выходил дым, соседские маленькие дети, бывало, верили в то, что чародей, живущий в этом доме, принялся варить в своей мастерской какое-нибудь тайное зелье.
Дорожка из опавших листьев вела прямиком к двери с изящным дверным молотком в виде кругляшка. Поднявшись на крыльцо, выложенное из досок, юноша постучал в дверь молоточком несколько раз. Из дома уже слышались неторопливые хромые шаги и чьё-то тяжёлое дыхание. Вскоре дверь распахнулась, и перед гостем появился человек, одетый в бархатный халат. Это был мужчина сорока лет со светло-каштановыми волосами, с короткой бородой и худыми, сутулыми плечами. Юноша, на которого был направлен взгляд его сонных глаз, поклонился.
– Добрый день, господин Флоуренс. Моё имя Габри Бон-Берри, я учащийся картограф из компании «Блюбелл». Бесконечно рад знакомству.
Как только Кристофер Флоуренс очнулся ото сна, он побежал отворить дверь, и тотчас же сонным глазами его принуждено было открыться. На пороге стоял картограф, которого попросил приютить у себя один хороший знакомый из Грандсбурга. К удивлению, это был совсем ещё юный картограф. Кристофер протёр ещё раз глаза. Это на самом деле был юноша. Одетый в длиннополое пальто, в шляпу, из-под которой лились его длинные волнистые волосы и падали на плечи и спину, Габри Бон-Берри – так он представился – выглядел невозмутимо и собранно. Сказочник ещё раз оглядел его.
– Картограф из Грандсбурга, значит. Я и позабыл, – куда-то в сторону проговорил он низким, тихим и слабым голосом. – Ты совсем ещё молодой. Сколько тебе?
– Шестнадцать.
– Всего-то…
– Это проблема для вас? – ввернул юноша как ни в чем не бывало. – В любом случае я не могу изменить свой возраст.
– Конечно… Всё в порядке. Пожалуйста, проходи.
Кристофер сменил усталость на гостеприимство, как только понял, что ведёт себя невежливо по отношению к гостю. Он провёл его к себе в дом и принялся всё показывать. В первую очередь он показал Габри гостиную, совмещённую с кухней. Перед камином, заставленном книгами, многие из которых имели авторство его самого, стоял диван; позади дивана – обычный деревянный стол, а позади стола была кухня с буфетом, забитым печеньем. Кристофер давно привык, что его усадьба больше походит на дородный деревенский дом, и его это никак не волновало. В стенах дома он чувствовал себя в высшей степени благостно. По крайней мере, раньше.
– Ты читал письмо, так? – продолжал он, обращаясь к Габри, всюду следующему за ним. – Я собираюсь выставлять на продажу этот дом в ближайшем будущем, так что будешь мне помогать, без этого никак. Сначала соберем весь урожай, затем начнем большую уборку в доме. Нужно разобрать хлам в амбаре, засушить яблоки и шиповник… Так, что ещё? Впрочем, хватит этого. Проходи-проходи. Не удивляйся, дома ещё не убрано. Дверь в твою комнату самая дальняя, прямо, направо. Кухня вот, бери что хочешь. Гостиная, камин… В общем, дом в твоём распоряжении.
Тянущийся из сада медвяно-осенний запах стоял во всей усадьбе, бродил по веранде и заглядывал в дом через приоткрытые, время от времени скрипуче позёвывающие ставни. Как только к Кристоферу пришёл гость, сказочник посчитал нужным всё-таки открыть окна. Тотчас же дом залился тёплым свечением от яблоневого сада и осенней листвы – веяло тихим сентябрьским духом, усталым и томным, как будто сад был девушкой, что утомилась и, прикрывшись златотканым пледом, сшитом из ветвей, решила подремать. От её вида Кристофер и сам начинал чувствовать, как его клонит в сон. Однако же Габри позади него не давал ему расслабиться.
– Благодарю вас, господин Флоуренс. Это честь для меня находиться с вами под одной кровлей, – промолвил он. Хотя лицо его осталось ровным, в глазах появился холодный, но едва заметный блеск. – Я очень люблю ваши сказки. Когда я был младше, я читал их почти каждый вечер.
– Польщён, – равнодушно ответил Кристофер. В комплиментах он теперь не нуждался и нисколько не воодушевлялся от них. – Но ты всё услышал? Не стесняйся, если что, спрашивать.
– Да. Постараюсь помочь всем, чем смогу.
Габри повесил шляпу на крючок у входа и снял своё пальто, оставшись только в рубашке. В это время Кристофер сел на диван возле камина и дрожащей рукой налил себе в бокал немного вина. Всё, что осталось на дне, было вылито, и бутылка осталась пустой. Заметив это, Кристофер тяжело вздохнул. Габри подошёл к нему.
– Господин, вам нехорошо?
– А? – Кристофер поднял голову к стоящему над его душою юному гостю. – Всё в порядке, спасибо. Ты не подумай ничего, у меня всего-навсего бессонница ночью, поэтому днём я валюсь с ног. Но это ничего. – После этих слов его уста слегка дрогнули в рассеянной улыбке.
Уже не глядя на юношу, он обошёл его стороной и встал около буфета, выискивая новую бутылку с вином. За буфетными дверцами стояли баночки с сушеными яблоками, сахар, кленовый сироп и кукурузные хлопья, уже давно никем не использованные, и несколько пакетов с овсяными печеньями, которыми давился всухомятку Кристофер, когда не было желания готовить ужин. За всем этим пряталась последняя бутылка вина – её-то он и искал. Но как только он притянул горлышко бутылки к губам, юный гость тут же вежливым жестом остановил его.
– Я не считаю это хорошей идеей, – совершенно спокойно произнёс Габри. – Утром организм крайне невосприимчив к алкогольным напиткам.
– Понимаю, – пробормотал сказочник, тем не менее вновь отпивая из бутылки. – Но что поделаешь…
Габри аккуратным движением отобрал алкоголь и поставил его на место.
– Это погубит ваше здоровье.
– И что?
– Это может привести к смерти.
– Ну и хорошо.
– В этом, напротив, нет ничего хорошего.
Кристофер ничего не ответил. Видимо, это молчание сказало больше, чем тысяча слов. Габри медленно вернул ему бутылку и посмотрел со строгостью.
– Я глубоко уважаю вас, господин Флоуренс, но вам следует быть более уважительным и ко мне тоже. Только из-за того, что я ваш гость, вы не должны вести себя так, будто меня нет. В конце концов вас никто не принуждал приглашать меня, и вы могли отказаться. Но, как видите, я здесь ввиду вашего решения, так что, пожалуйста, проявите благоразумие и откажитесь от выпивки хотя бы на время моего пребывания здесь.
Эта назидательная речь слегка образумила Кристофера. В конце концов, он должен был оставаться вежливым несмотря ни на что. Придя к этому, он понял, что повёл себя на самом деле невежественно. Кроме этого, он так же вдруг осознал, что кроме вина, стоящего в углу буфета, и яблок, коими был заполнен сад, у него ничего не было. А рядом стоял гость, который, даже по его словам, нуждался в должном приёме.
– Да, прости, – извинился Кристофер. – Мне, пожалуй, не стоит… Но погоди, перед тем, как пойдёшь по своим делам, сделай-ка для меня кое-что. Будь другом, сходи-ка ты в лавку. Она неподалёку, как через усадьбы пройдёшь, будет указатель, от него всего полмили идти. Купи муку и масло, я испеку нам что-нибудь. На вот, возьми мои деньги, – с этими словами он неловко положил на комод несколько звонких монет. – Ещё купи мне печенья, пожалуйста. Немного, на больше всё равно не хватит. Ступай.
– Но господин Флоуренс…
– Прояви благоразумие и купи, пожалуйста, всё, что я тебе сказал, – прервал его Кристофер. – В гости ведь приходят с гостинцами.
Последние его слова были не больше, чем усталая игривость. На сказанное Кристофером Габри лишь покачал головою и беспрекословно произнёс:
– С вами не поспоришь.
После этих слов он как ни в чем не бывало снял шляпу с крючка, накинул пальто и вышел из дому. Кристофер долго смотрел ему вслед. Ему думалось, его поругают за наглость, но юный гость от слова совсем не выглядел раздосадованным. Решив не мучить себя лишними размышлениями, Кристофер просто встал и ушёл к себе в спальню, в вечно тёмную комнату с затворёнными ставнями. Там, закутавшись пледом, он прилёг на кровать и вновь вернулся ко сну, от которого его недавно только разбудил пришедший гость. Непреднамеренно, даже несколько невежественно спровадив его, Кристофер погрузился в сон.
Он не помнил, когда последний раз видел счастливое сновидение. Зачастую ему вообще не снились сны – он засыпал и утопал в густой тьме, где ничто не было различимо. Спать долго у него также не выходило: почти каждые полчаса он просыпался и начинал кашлять, а заснуть во второй раз казалось намного труднее, чем в первый, из-за чего почти всегда Кристофер мучился от бессонниц. Он уже давно не помнил, каково это – крепко спать. Сколько бы вина он ни выпил, сколько бы свечей ни потушил, сколько бы ни затворил ставней и ни накинул на себя пледов, сон всё равно не мог прийти к нему. И так продолжалось уже давно; даже когда он до смерти хотел спать, он всё равно продолжал лежать на кровати и бездумно вслушиваться в тишину.
В полном одиночестве сказочник сидел ночью у полуоткрытого окна, слушал монотонный хор сверчков, шелест листьев в заросшем саду и пытался думать о чём-то хорошем, дабы лишь это склонило его к доброму сну. Он нарочно гасил все свечи, завешивал все окна и укутывался в плед с головой, окружая себя тьмой и тишиной. Но опять же, это никогда не помогало ему. В ночи его уже начали, было, посещать разного рода кошмары и страхи: как-никак за садом простирался большой лес, полный странных теней, шевелений и загадок, вызывающих волнительный трепет даже у зрелого мужчины.
Прежде Кристофер любил лес и считал его частью своего дома, но после некоторых событий прелестное «лесное королевство» превратилось в пугающий дремучий лес из страшных сказок. Днём же Кристофер не мог спать тоже. Даже затворив все ставни, он видел в полумраке своей спальни письма, раскиданные по столу, старые книги, чернильницу, бутылочки с целебными сиропами, настоями и отварами от кашля, и всё это сразу же занимало его мысли. Он не мог перестать думать о людях, которые ждут его возвращения, о сказках, недописанных им, о доме, который перестал дарить покой, а, напротив, стал только его забирать. Он долго думал, стоит ли оставаться в этом доме, и пришёл к выводу, что его нужно покинуть. Старинный, с заброшенным яблоневым садом, стоящий почти в лесу, далёкий от остальных усадьб, он бы, наверное, никому не пришёлся по нраву, но тем не менее Кристофер был готов сделать всё возможное, лишь бы проститься с ним и с бессонницей и тоской, живущими в нём.
«Осталось совсем немного, – засыпая, грезил он. – Может, я проснусь, и всё будет по-другому».
Габри вернулся совсем скоро. Очнувшись от дрёмы, Кристофер услышал тихое копошение на кухне, звон стаканов и ложек. Прокравшись к кухне, он увидел из-за угла, как его юный гость, всё обращая глаза к какому-то листу – должно быть, рецепту, – пытался что-то приготовить. Длинные волосы его были собраны в низкий хвост, рукава – закатаны, а руки – выбелены мукой. Вокруг него яйца, и целые, и разбитые; неумело порезанные яблоки; стаканы с водой и мукой и рассыпанный сахар. Тогда он увидел на кухне будто бы ребёнка, того самого, с руками, испачканными мукой, и разочарованным выражением лица. Мальчик подбежал к нему и рассыпался в жалобах: «Ничего не выходит! Я всю муку просыпал, а яблоки извалялись! Что за досада!» Тогда, слыша это, Кристофер вздыхал и шёл помогать ему с улыбкой на лице, но теперь это было не больше, чем иллюзия. Вместо мальчика на кухне стоял юный гость, и, хотя он имел совершенно иное обличие, Кристофер слегка увидел в нем того самого мальчика, у которого никак не получалось приготовить яблочный пирог. Небрежная, но невинно-трогательная картина вызвала на лице Кристофера улыбку, первую за долгое время. Он подошёл к Габри и посмотрел на плоды его усилий.
– Я подумал, вам нехорошо, поэтому хотел помочь, – объяснился Габри, опустив голову. – Рецепт яблочного пирога, который мне дали в лавке, очень странный. Я не понимаю, что значит сыпать «на глазок».
– «На глазок» написали, ну и ну, – со снисходительной усмешкой говорил Кристофер, двигая юношу. – Ничего страшного. Отойди только, а то ты мне всю кухню мукой засыплешь. Не стоило было в одиночку печь, но будь что будет. Вот и повеселил ты меня, маленький картограф!
Он уже и не замечал, как улыбался. Габри же всё ещё выглядел слегка смущённым, даже после его утешения.
– Прошу меня извинить. То, что я сделал, совсем никуда не годится?
Он виновато улыбнулся и нагнулся, чтобы заглянуть в глаза господину Флоуренсу. Кристофер решил над ним сжалиться: хоть и повсюду лежали рассыпанные мука и сахар, в виде юноше угадывалась надежда, которую не хотелось бы порочить, поэтому, покачав головою, сказочник только вздохнул.
– Всё ещё можно исправить. Тебя научить?
Габри кивнул.
– Да, пожалуйста, – с покорностью судьбе ответил он.
В ходе всей готовки Габри с молчаливой выдержкой слушал Кристофера и повторял за ним в точности так, как тот показывал. Сначала он смазал противень маслом, затем ему было наказано смешивать в блюдце яйца с сахаром и мукой. После этого Кристофер выложил порезанные яблоки на противень – дольку за долькой, – а затем залил всё это тестом. Вдвоём с юным гостем они готовили медленно, и пока пирог запекался в духовке, уже постепенно смеркалось за окном и в саду поднимался вечерний туман.
Пока Кристофер готовил тарелки и чашки, Габри отошёл.
– Вы, кажется, мёрзнете, – вдруг сказал он и обратил внимание на камин. – Может, разожжём камин?
Кристофер пожал плечами. Как только заслонка затворилась, треск поленьев притих. По дозволению господина Флоуренса Габри зажёг свечи во всём доме – теперь, когда гостиная залилась томным светом, стало теплее. Присутствие кого-то ещё даже, казалось, слегка смазало струны души Кристофера, чувства смягчились, и даже дрожь, казалось, наконец усмирилась. Вместе с Габри Бон-Берри сказочник сел за стол. В серединке стола остывал горячий яблочный пирог.
– Господин Флоуренс, вы не хотите кое-что попробовать?
Габри аккуратно поднёс к нему бокал, наполненный горячим багряным напитком, пахнущим чем-то сладким и пряным. Кристофер, не отвечая, молча взял бокал и отпил немного того, что в нём было.
– Это…
– Глинтвейн, – ответил Габри, и Кристофер слегка поперхнулся. – Вы говорили, у вас бессонница. Я подумал, пить обычное вино для вас может быть вредным, а в этом виде его даже советуется пить перед сном. Меня этому научили в Стейнхельме. Скажите, вам не понравилось?
– То же самое вино. Но спасибо, что согрел его для меня.
– Надеюсь, вам будет хорошо спаться. А пока угощайтесь. Я пойду, поскольку меня ждёт работа картографа.
После этого Габри взял подсвечник и ушёл к себе в комнату, а на столе возле сказочника так и остался стоять приготовленный им глинтвейн с корицей. Огонь в камине продолжал умиротворённо бормотать, а Кристофер всё глубже погружался в свои мысли.
«Ты напоил меня, накормил и согрел… Ты так поступаешь, только потому что я твой любимый писатель?» – думал он, допивая напиток и заглядывая в окно, где под тенями, чуть-чуть колыхаясь и похрустывая, сопели ветви и листья, и все сады уже были укутаны полутьмой. В тишине ему на ум, как обычно, приходило всякое, но вдыхая приятный аромат, он продолжал, почти отрекаясь от тяжких дум, вполне безмятежно и блаженно наслаждаться пирогом и пряным вином, запахи которых уже растеклись по кухне и гостиной. Яблочная начинка таяла во рту, чувствовалось сладкое тёплое тесто, и даже несмотря на то, что вкус был не совсем таким, как раньше, обычный, казалось бы, ужин прошёл в необычайном покое. Закончив, Кристофер оставил одну свечу в кухне и ушёл к себе спать. В этот раз он ворочался всего немного. Вскоре же он смог даже немного подремать.
Следующие дни проходили по одному распорядку: утром картограф покидал усадьбу, уходя «на чертежи», а возвращался в полдень, после чего вновь уходил до вечера. Кристофер не успевал следить за появлением на его столе новых карт и зарисовок. Этот юноша трудился совершенно безмолвно и безропотно, во всём старался помогать по дому и иногда, когда выдавалась свободная минутка, уходил в сад или ближайший лес. Там он не делал чертежей – там он одиноко и очарованно беспутствовал.
Как и всегда в Розенвилле, это была ясная, спокойная, тёплая осень, со всеми её медленными листопадами, яблоками, багровыми клёнами, смолой и отцветающими садами. Птицы, перелетая с веточки на веточку, тихо пели в глуби сада позади дома Кристофера; их пение перемешивалось с голосами сыплющихся наземь самих яблок, переспелых, уже считавшихся в местных усадьбах «медовыми» с их душистой мякотью и тонкой, мягкой кожурой. Раньше Кристофер собирал яблоки и отправлял их в город на повозке, возящую урожай к лавкам в Сент-Габриэле, но теперь, когда его самочувствие привнесло ему в жизнь много лености, сонливости и слабости, он перестал совсем выходить к остальным усадьбам, да и соседи очень редко приходили к нему домой, только когда надо было что-то позаимствовать из амбара. В конце концов дом Кристофера стоял возле самого леса и был спрятан деревьями, как чем-то волшебно-оберегающим, и потому всем, кто обитал в Медовых Яблонях, было неудобно подходить ближе к этой таинственной усадьбе с заброшенным садом и скрипучей калиткой, ведь здесь жил кто-то, кто недовольствовался всякий раз, когда его покой был нарушен. Хотя, справедливости ради, он не всегда был таким, этот господин Флоуренс.
