Габри Бон-Берри. Книга 1. Новая жизнь

К концу дня у девушки, однако, уже не оставалось никаких сил на удивление. В ней уже совершенно не наблюдалось привычного пыла – все её когда-то быстрые и ловкие движения становились всё медленнее и медленнее, отдавая усталостью и нарастающим утомлением. В этот момент она ещё больше была благодарна Габри, ведь именно он вовремя сказал, что разберется с оставшимися делами, а она вполне может отправиться в мансарду, чтобы немного отдохнуть. Ирис так и поступила. Сняв ботинки, она прилегла на кушетку. Лучи осеннего закатного солнца проникали через мансардные окна, приоткрытые ставни и заливали тёплым багряно-золотистым светом весь пол, скользили по дощатым стенам, по полкам шкафа, уставленного книгами и коробками настольных игр, и касались платья разлегшейся во всю длину кушетки Ирис.

Пока она дремала, а мастера заканчивали работу в служебном зале и расходились по домам, Габри тихо передвигался по «Блюбелл». Он остался до позднего вечера, чтобы полить цветы и подмести немного пол метелкой, взятой из чулана. В вечерней тишине мальчик прибирался и за секретарским столом Ирис: все были осведомлены о её крайней неаккуратности. Габри тактично убрал все последствия её размашистой работы, оттёр засохшие чернильные кляксы, собрал стопку макулатуры и даже перевязал её веревочкой. Дожидаясь пробуждения Ирис, он также прибрался и в мансарде, убрав пепел с печки, протерев стол от где-то растекшегося воска из подсвечников. Когда Ирис наконец открыла глаза, она выяснила, что осталась с Габри вдвоём во всей «Блюбелл», вокруг было чисто и убрано, и тогда Габри, встречающий ей в свечении уходящего золотого солнца и мягко спрашивающий: «Вы хорошо отдохнули?», показался девушке ни много ни мало ангелом, спустившимся с небес.

Глава 2

Так или иначе, и у ангелов бывают трудности. Только к четвертому дню Габри более-менее смог освоиться в городе, что доселе ему не давалось: по крайней мере, он вполне запомнил маршрут Риверберн – «Блюбелл». Бруфорд, один раз проводив Габри от дома до бюро, на следующий же день предоставил своего подопечного судьбе и, решив, что подготовки было вполне достаточно, подарил мальчику проездной на определенное количество поездок на трамвае внутри Кармоди. Отныне он мог перемещаться по городу в любом направлении, самостоятельно. Габри, хотя и добросовестно отблагодарил за такой подарок, был этим порядком растерян. С ориентацией у него всегда наблюдались проблемы. Первые два раза он приехал на трамвае не туда, куда нужно: в первый день он оказался на конечной остановке Кармоди, от которой было всего два шага до речного утёса, а второй раз приехал в самую восточную часть города, кипящую одними только мануфактурами. Только на третьи сутки мальчик вышел на нужной остановке и приехал сразу туда, куда нужно. Впрочем, даже несмотря на свои оплошности, с тех пор, как начал добираться самостоятельно, Габри приезжал раньше всех, иногда даже до прихода ключника, открывающего двери по утрам, из-за чего ему ещё какое-то время приходилось сидеть на ступенях во дворе и ждать, пока его впустят вовнутрь.

Дел он выполнял также сверх меры. Уже который день мальчик отказывался от обеда, лишь бы довершить сортировку чертежей. Чаще всего именно ему теперь поручали работу с печатным станком, и на сей раз поручили печатать задания для вечерних учеников. Пока Габри выполнял роль вездесущего помощника в «Блюбелл», он освоил почти все подвластные ему области работы, а также выяснил, что в Грандсбурге на самом деле не существует никакого обычая с рукопожатиями. Когда он высказался на этот счёт господину Ренфреду, тот лишь пожал плечами и посмеялся: «Правда? Ну, раз говорят нет, значит нет». Во всём бюро Элиас Ренфред был одним из немногих, кто всё ещё отказывался от помощи Габри. По крайней мере, он не имел никакого желания посвящать его в свои дела.

Однако на следующий день Бруфорд поручил Габри работу с документами, требующими проверки от кого-нибудь из старших. Он посоветовал подопечному обратиться за помощью к мастерам или подмастерью. Как раз в этот день все мастера, за исключением уехавшей в командировку Камиллы, находились в служебном зале. Каждый сидел за своим столом: Леон Форца в самом дальнем углу неподалёку от рабочего места своего брата Артура, Элиас – за столом у окна. Трудился он из ряда вон безмятежно – почитывая книжку, определенно не относящуюся к картографии, иногда попивая чай или покуривая сигаретку. Судя по рассказам очевидцев, преподавательская деятельность его отличались такой же безмятежностью.

При проведении лекции Элиас обычно отходил от лекционного материала. Сидя на краю преподавательского стола, ему было гораздо интереснее самому рассказывать про путешествия, забавные истории из практики подмастерья, когда он путешествовал по континенту, знакомясь с каждым жителем, как он ночевал в гостинице один день, а затем уже спал на циновке на чердаке у сельских жителей, пока останавливался в деревне. Как однажды пролил сидр на новые чертежи, с тех пор всегда хранил их в пластиковой папке. Он рассказывал о содружестве как между государственными компаниями, как «Блюбелл», так и между независимыми признанными гильдиями. Но больше всего он, конечно, любил задушевные беседы. Даже в позднее время, даже в конце недели вечерники оставались после занятий ради того, чтобы поболтать с мастером Ренфредом о жизни в самом широком её смысле. Хотя о своей личной жизни мастер предпочитал не рассказывать. Он с удовольствием рассуждал на пространные, вечные темы и весело пересказывал свои ситуации из жизни, но на личные вопросы он как мог отшучивался, переводя тему на что-нибудь другое. Из всех когда-либо рассказанных им историй ученики лишь узнали, что он был холост, жил один в старинных апартаментах и в этом году праздновал своё тридцатисемилетие. По большей части это именно о́н интересовался их жизнями и – что им особенно льстило – с любопытством выслушивал их рассказы. Подчас это любопытство совершенно отвлекало мастера от прямого назначения – преподавания как такового. Но, как это обычно и бывает, никто не возражал.

Первым делом за помощью с заданием Габри подошёл именно к Элиасу Ренфреду. Как только новичок приблизился к его письменному столу, мастер слегка отодвинул от себя книгу и поприветствовал мальчика лёгкой улыбкой.

– Ну привет, златовласка. Что, тебя снова чем-то загрузили? – Он добродушно усмехнулся. – Бедолага.

– Здравствуйте, господин Ренфред, я вам не помешаю? Мне наказали составить отчёт и сказали, чтобы я попросил помощи с его составлением у кого-нибудь из мастеров. Могу я попросить вас мне помочь?

– Пф, ты говоришь так, будто от этого жизнь королевы зависит. Это всего лишь очередной бессмысленный отчётик. От него даже наши жизни не зависят, куда там королевской.

– Мне надо выполнить его до вечера. Я должен сильно постараться, но немного не пониманию, как мне стоит это оформить. Если буду сам разбираться, боюсь, это займёт слишком много времени, и к вечеру сдать отчёт господину Бруфорду уже не получится.

– Не переживай так сильно из-за этого, – продолжал Элиас. Поняв, что дело не сулит ничего интересного, он отвернулся от Габри и снова обратил свой взор к книге. – Завтра доделаешь, если не успеешь. Я не очень хочу вообще этим заниматься, да и мне скоро уже надо идти.

– Но тут отчёт о привозе ватманской бумаги и чернил для пишущей машинки. Наверное, это важно.

После этих слов Элиас медленно отложил книгу в сторону.

– О бумаге и чернилах, говоришь? – Вдруг его выражение лица поменялось, до него словно дошло беспокойное осознание. – Послушай-ка, а правда… Бумага – это наше важное сырье, а без чернил мы не сможем писать письма в другие бюро. Это действительно очень важно! Если ты не составишь отчёт о том, во сколько, когда и в каких количествах нам привезли бумагу и чернила, есть шанс, что вся наша компания просто развалится. Какие карты без бумаги? Никаких! К нам перестанут ходить ученики, потому что у нас не будет бумаги, мы перестанем использовать бумагу для писем и у нас разрушится весь контакт с коллегами из других компаний, а без письменных оповещений мы не будем знать о важных новостях в нашем деле. О нет, Габри, тогда ведь нас и вправду смогут закрыть! – Голос его окончательно сорвался. С превеликим волнением Элиас схватился за голову, и взгляд его заметался. – Как же нам тогда быть? Где нам работать? Чем мне платить за квартиру? О, парень, ты должен предотвратить эту катастрофу!

Мастер схватился за плечи Габри и потряс его, всем своим видом показывая чрезвычайную озабоченность. От такого неожиданного наседания мальчик пришёл в растерянность. Он посмотрел на господина Ренфреда с легким прищуром: ни то подозрительно, ни то действительно озадаченно.

– Правда? Всё так, как вы и сказали?

– Конечно! Не веришь? Иди к Леону, спроси у него. Он ведь такой серьезный, он никогда не станет тебе врать.

Габри послушался и тотчас же отошёл от письменного стола Ренфреда и направился к рабочему месту братьев Форца. Форца-старший, Леон, в тот час тоже не занимался никаким важным делом. Его чертежи лежали в аккуратной стопке сбоку от стола, вокруг лежали мелкие деревянные детали, а сам он с большой сосредоточенностью собирал маленькую модель деревянного кораблика, с мачтой, палубой и парусами из тонкой ткани. Когда Габри подошёл к Леону, он выслушал его, не понимая головы, ни на мгновенье не отвлекаясь от своей кропотливой работы. Как Габри договорил, Леон наконец-то посмотрел на него, приподняв одну бровь.

– Что за чушь? Это тебе Элиас сказал? – спросил он.

– Господин Ренфред сказал, это будет катастрофа.

– Что ж, он катастрофически преувеличил и, смею полагать, просто поиздевался над тобой. Гляди. – Леон кивнул в сторону рабочего места Ренфреда, уже пустовавшего. Лишь книга лежала на краю стола. – Улучил момент, пока ты подходил ко мне, и слинял. Разгильдяй. Бессмысленно склонять его к труду, даже столь мелочному.

Будучи одним из мастеров-преподавателей, Леон Форца составлял полную противоположность и Камилле с её благосклонным подходом к обучению, и Элиасу с его крайней безалаберностью. Будь то лекция или практика, он проводил её четко, следуя своему изначально заготовленному плану. Леон представлялся до ужаса педантичным лектором: не было ни минуты, когда бы он не сверял время по своим карманным механическим часам. Всё для него должно было быть точно, вовремя, без промедлений, в соответствии с планом. Предмет – математическая картография – как нельзя лучше подходил ему и полностью олицетворял весь математический склад характера, который считали невыносимо скучным, но который при этом и пугал своей исключительной суровостью, а порой и цинизмом. Однако, каким бы великим и ужасным Леона ни считали ученики, коллеги в «Блюбелл» уже давно привыкли ко всем его заморочкам. Все блюбелльцы знали, что Леон на самом деле не такой уж и скучный и бездушный, каким его видели вечерники. Если в своё свободное время он не увлекался чтением газеты, то мастерил коллекционные модели кораблей, в чём таилась его большая давняя страсть. Леон также был женат, но о своей жене не любил много рассказывать. Судя по его рассказам, она была у него такой же строгой, как и он сам, и, кроме того, жена почти никогда не приходила в «Блюбелл», из-за чего Элиас часто предполагал, что Леон её выдумал. Тем не менее их отношения казались блюбелльцам такими почтительными, какие могли быть только у королевской четы, и тем не менее Леон жил душа в душу как и со своей благороднейшей супругой, так и со своими коллегами, которые принимали его даже тогда, когда на любое их высказывание он мог вставлял своё излюбленное: «Вообще-то».

С Габри Леон вёл себя как с любым из своих учеников. Теперь этот мальчик стоял прямо перед ним, и его тень мешала Леону сосредоточиться.

– Тогда, раз господин Ренфред ушёл, может быть, вы мне поможете? – попросил он.

– Не могу. Видишь же, я занят.

Наклонившись ещё ближе, Габри взглянул на его рукоделие.

– Можно спросить, зачем вы собираете этот маленький кораблик?

Тогда уже Леон не сдержался и, нахмурившись, вперил свой недовольный взгляд на Габри.

– Что за глупый вопрос? Зачем люди читают книги, покупают одежду, собирают цветы, знакомятся и заводят приятельства? Потому что им это нравится, это способы проведения досуга, неважно, заключаются ли они в социальном взаимодействии или ограничиваются индивидуальными интересами. Мой досуг – собирать коллекционные корабли. Но, вообще-то, это не просто корабль, а фрегат.

– Не понимаю, в чём различие? – невозмутимо поинтересовался Габри.

– Ты должен понимать, что фрегат – это корабль трёхмачтовый. В отличие от линейных кораблей, у него только одна батарейная палуба. Полное парусное вооружение с несколькими орудийными палубами, у меня с двумя, как видишь, и на них расположены орудия. Вообще, если углубляться, то линейные корабли часто участвуют в морских боях в линии, а фрегат может быть и флагманом эскадры, и самостоятельной боевой единицей. Надеюсь, больше у тебя вопросов никаких не будет.

Габри ненадолго замолчал, осмысливая объяснение. Действительно ли он раздумывал над этим или нет – Леон так и не понял, но затем мальчик всё же ответил, слегка склонив голову:

– Я понял, спасибо. Не буду вам мешать.

Неподалеку сидящий за своим рабочим местом Артур, прослушав весь этот разговор, хохотнул. Сам он, между тем, тоже не был занят ничем особенным, а ситуация эта его, видимо, развеселила.

– Гляди на него, какой зануда! – сказал он Габри, указывая на Леона. – А в детстве он был милым мальчишкой. Сидел себе на крыльце и напевал песенки. Эге, тогда-то он ещё не понимал, что ему медведь на ухо наступил, а мы все мучились – и так ведь было до самой средней школы! Мы пели в школьном хоре, и учительница услышала, что кто-то из класса фальшивит, попросила спеть каждого по отдельности, и когда дошла очередь до Леона – ах-ха-ха-ха! – все услышали, что голос у него как у охрипшей чайки! Это было очень смешно! Леон тогда так расстроился и до сих пор даже с нами за компашку не поёт. Бедняга, да? Братии-и-иш, – окликнул он родственника протяжно-игриво. – Ты просто знай, что мы всё равно тебя любим, а голос у тебя теперь так возмужал, что – уф! – заслушаешься.

– Отстань от меня, – только ответил увлеченный своим фрегатом Леон.

Артур залился хохотом и, отсмеявшись, развернулся к Габри, призывно постучав по стулу радом с собой.

– А ты садись-ка со мной, я тебе постараюсь со всем помочь, коли уж меня самого пока ни с чем не запрягли. Я сам, понимаешь, только недавно всему этому научился, но ты вполне можешь называть меня своим ментором. Для меня будет честь! – шутливо заявил он. Со стороны послышался бесстрастный голос Леона:

– Эй, младший ментор, – окликнул он Артура, так и не повернувшись к нему. – У тебя вся щека в засохших чернилах. Смой, не позорься.

Артур сразу посмотрел на себя в ближайшее зеркало. Проговорил под нос: «Ёлки-палки, правда», затем плюнул на пальцы и слюной потёр щёку, смывая с неё чернила. Леон, увидев это со стороны, закатил глаза: «Какой же оболтус». Именно этот оболтус с удовольствием взялся помогать Габри с его отчетами.

Среди всех подмастерье в «Блюбелл» остался только он – Артур Форца. Во время войны он сумел избежать призыва в армию и, в отличие от других подмастерьев, призванных к военной службе, остался на своём месте в компании, рядом со своим братом и невестой. Его самого веселило то, что он, будучи выходцем из деревни, приехал в город и в тот же день влюбился в секретаршу, что само по себе казалось стереотипно-предсказуемым. Однако вопреки этому все шутки в свою сторону он принимал без обиды. Обижаться Атур не умел, даже напротив – сам себя обсмеивал, притом громогласно, смело и озорно, и это только укрепляло сомнения всех окружающих в его кровном родстве с педантичным мастером Леоном. Как бы то ни было, именно Леон поручился за него однажды и до сих пор был его основным наставником. С тех пор, как Артур прошёл обучение на вечерних занятиях в «Блюбелл», сдал экзамены и был посвящен в подмастерья, он всё ещё был даже не близок к званию мастера. Но его это не сильно волновало: один из немногих, он по достоинству ценил командировочные путешествия – для него же, как для подмастерья, они считались ученической практикой – хотя и в путешествия он всегда отправлялся только под покровительством старшего брата. Среди учеников «Блюбелл» каждый рассматривал для себя своего мастера: Софи с некоторыми другими метили в основном к Камилле, остальные горячо рассчитывали на возможность стать подмастерьями Элиаса. К Леону почти же никто не стремился. Было ли это истинной причиной, почему он путешествовал только со своим братом – единственным, не сумевшим воспротивиться, – неизвестно, но правда оставалась таковой: братья Форца состояли в тандеме мастер-подмастерье уже поистине длительный срок.

Хотя и Леон, бывало, обвинял Артура в отсутствии подлинной преданности. Будучи своим в доску, последний быстро заводил знакомства и особенно сдружился со всеми вечерниками, учениками брата, настроенными, как правило, против него. Одной большой компанией они вместе обсуждали преподавателей-мастеров, Артур горячо любил промывать всем косточки, но даже когда он во весь голос балагурил, сверкающие тёмные его глаза никогда не омрачались даже тенью агрессии. Для всех и для всего в этом мире у него была беспроигрышная защита – широкая улыбка и доброта, а его смех, за который он, конечно, получал замечания как от старшего брата, так и от некоторых других людей, являлся неотъемлемой частью каждого буднего дня в «Блюбелл». На одном месте со смехом в послужном списке Артура Форца также стоял его своеобразный говор. Днём раннее, после ливня, пролившегося на Грандсбург, он как-то проронил вскользь: «Едрить-колотить, от дождя все штиблеты мои слякотные, хоть мокроступы из чулана доставай». Когда он говорил это, не только Габри, но и многие другие не могли его понять. Тогда обычно рядом находился Леон, который толкал его вбок и отчитывал: «Да хватит нести глупости, научись уже говорить нормально, а то даже стыдно за тебя». И Артур послушно смолкал, в следующий раз пытаясь говорить уже более-менее нейтральными выражениями, которые в конце концов всё равно разбавлялись им в разговоре просторечными вставками: они никуда не могли деться из его лексикона.

Помогая Габри с документами, Артур заметно довольствовался своей ролью так называемого ментора, притом не забывал периодически подтрунивать над Габри, сначала громко разъясняя:

– Тут – так, тут – эдак… а тут я не знаю, как. Подумай сам, а то я… не хочу, и вообще я в этом ни шиша не понимаю, – и затем также громко смеясь: – Аха-ха-ха, шучу! А ты уж и правда подумал, что я могу так ответить? Скажи ведь?

– Не знаю, – пожав плечами, отвечал Габри тихо.

К тому времени, как они почти закончили, в служебный зал зашла Ирис. Она подошла к столу Артура, и едва он поднял на неё глаза, от одного её вида расцвёл и заулыбался. С той же тёплой, отчасти заговорщической улыбкой она нагнулась к нему и прошептала на ушко:

– Закругляйся. Давай сбежим и посидим вдвоём в чайной.

– О, здоровская идея! – горячо прошептал он в ответ. – Ты так хорошо придумала, сейчас соберу вещи, погоди. – Он встал и начал поспешно собирать свои личные принадлежности в маленький чемоданчик, и как только закрыл его и вышел из-за стола, то вспомнил о Габри, оставшимся сидеть, словно ничего и не произошло. Артур как мог изобразил раскаяние и сомкнул ладони в извинительном жесте. – О-о-о-ой, Габри, точно! Это… извиняй, нам надо с Ирис убежать на время перерыва… по делам. Очень важным! Доделаешь сам? Там делать-то нечего, заполни всё по образцу и дело с концом. Как прибегу, проверю. Ага? Бывай!

Наконец, Ирис потянула его за руку, и вдвоём они сбежали на весь обеденный перерыв в ближайшую чайную. До конца обеда Габри остался наедине с собой и своим поручением, а когда Артур всё же вернулся, даже не проверив ничего из того, что выполнил Габри, назвал его «молодчиком» и потрепал по голове. А самому Артуру по голове настучали, и это сделал Леон в наказание за его безрассудный побег как от обязанностей, так и из самого бюро.

До самого вечера Габри был занят своими привычными мелкими заданиями и после конца рабочего дня остался в «Блюбелл», чтобы подмести пол и протереть окна. Последнее время все задачи касательно уборки заведомо назначались ему. Но в этом деле он был не одинок. С уборкой в бюро уже давно картографам помогала их ближайшая ученица-вечерница.

Софи Джонстон уже год посещала занятия картографии в «Блюбелл». Она готовилась перейти в выпускной класс в школе и ещё год предаться изучению карт, а затем при удачном исходе поступить в компанию в качестве подмастерья. Летом она часто прогуливала, из-за этого ее приобретенные знания стали чуть расплывчатей. В качестве извинений она пообещала приходить с начала учебного года почти каждый день. На этот раз она пришла на занятие Камиллы, единственное в этот день.

Камилла была её любимой мастерицей. Она проводила самые спокойные и интересные лекции, была сама вдохновлена историей и в том числе и историей картографии. Она приносила открытки, фотокарточки, древние пергаменты, полотна и другие иллюстративные материалы к историческим лекциям; своим нежным придыхательным голосом сказывала об исторических событиях, сопутствующих определенный этап развития картографии. Она часто рассказывала с любовной поэтичностью об окружающем нас мире, о разных дорогах, мостах, соединяющих прекрасные королевства, о текущих реках, как они помогали картографам в древности обозначать границы, о древних паломничествах мастеров-чертежников, о походах в прибрежные, лесные, дворянские деревни; поведывала о работе картографов во время войны, о картографах-солдатах, о придворных картографах, которые, будучи преданными короне, порой по воле государя незаконно переписывали карты; о первых открытиях в картографическом деле, о первых инструментах, о новых открытиях, даже о некоторых картографических противостояниях, происходивших в старину, когда главенствующие гильдии картографов соперничали друг с другом и дело доходило не то что до преступлений, а даже до дуэлей и серьезных битв.

В те давние времена картография в Каене часто имела коммерческий характер. Из творческого акта познания и благородного дела, заключающегося в дарении людям воплощенной в картах физической истины, ремесло превратилось в предпринимательскую деятельность. С течением многих войн, революций, реформ, государственных и континентальных изменений картография в вопросе своей значимости только больше набирала веса, а затем ввиду нововведений снова этот вес слегка утратила. Поговаривали, уже в следующем году картографы будут совершать путешествия на дирижабле, а инструментами их будут механические приборы и технологические машины. Во всяком случае, некоторые компании в Каене уже применяли современные технологии и благодаря этому обладали гораздо большей производительностью, нежели такие старые компании, как «Блюбелл», где даже печатный станок был выстроен по чертежам прошлых веков, не говоря уже о методах исследования, считавшихся «старомодными» даже для самих работников. А ведь когда-то давно здесь трудились самые великие мастера, морские капитаны-путешественники, исследующие материки на воде, и учёные паломники, самые мудрые старцы, пишущие карты ещё при дворе первых королей Грандсбурга… И обо всём этом Камилла Конте рассказывала на исторически-культурных лекциях так увлекательно, что Софи никогда не забывала на них ходить.

После окончания занятий Софи также почти всегда оставалась, чтобы посидеть в мансарде с остальными блюбелльцами и оказать им помощь в уборке: она убиралась в учебном зале, убирала пепел из печки, протирала витрины музея карт и относила книги в мастерскую. Теперь ей помощником вызвался Габри. Они встретились вечером в учебном зале.

– Здравствуйте, – поприветствовал он её, выйдя из-за угла. – Вам нужна помощь?

Софи отложила метлу и дружелюбно помахала мальчику рукой.

– О, привет-привет! Я помню тебя, тебя зовут Габри, да? Помощь нужна. Пойдём подметём пол в этой комнате, а то мы тут с остальными ребятами натоптали слегка. В чулане должна быть ещё метелка. Будет ещё лучше, если ты намочишь тряпку и протрешь пол на крыльце и в приёмной.

Послушавшись, Габри так и поступил. Он старательно вымыл пол на всем первом этаже и затем помог подмести пол соломенной метлой в служебном и учебном залах. Пока подметал, он проходил через ряды пустующих парт и чертежных столиков и невзначай посматривал на некоторые из оставшихся ученических работ. Он также успел разглядеть начерченный мелом на доске рисунок до того, как Софи стерла его мокрой тряпкой, и увидеть тетради с выполненными заданиями по картографии до того, как Софи сложила их к себе в портфель. С недавних пор, находясь в «Блюбелл», мальчик волей-неволей начинал заглядываться на всё, что было связано с картографией.

– Госпожа Софи, можно поинтересоваться? – вдруг спросил он её, пока они ещё подметали в учебном зале. – Как у вас дела с учёбой?