Пелена Мары

Яромир посмотрел прямо на пляшущие огоньки и на мгновение встретился взглядом с одним из болотников. Тот нагло ему подмигнул. По спине Яромира пробежал холод.

– Уверен, Ратибор. Так же, как уверен, что этот меч выкован из стали. В десяти шагах впереди – смерть.

В его голосе было столько непоколебимой уверенности, что даже самые большие скептики замолчали. Ратибор долго смотрел вперёд, на заманчивые, танцующие огоньки, потом на Яромира.

– Хорошо, – наконец решил он. – Поверим кузнецу.

Он взял из-за пояса свой топор и срубил длинный, прямой шест из ближайшего деревца. Очистив его от сучьев, он осторожно, не сходя с тропы, ткнул им вперёд, в то место, где земля казалась твёрдой.

Шест вошёл в землю легко, без всякого сопротивления. На целый локоть. Потом ещё. Ратибор нажал сильнее, и шест, с тихим, чавкающим звуком, ушёл в трясину почти на всю свою длину. Когда он вытащил его, тот был покрыт чёрной, дурно пахнущей жижей.

Повисла гробовая тишина. Все смотрели то на шест, то на предательски-красивые огоньки, то на Яромира. Вадим побледнел. Ещё бы несколько шагов, и они все оказались бы в этой холодной, засасывающей могиле.

Танцующие огоньки, будто поняв, что их обман раскрыт, обиженно мигнули и разом погасли, оставив их в полной темноте и сырости.

– Разворачиваемся, – глухо сказал Ратибор. – Идём назад. Медленно. След в след.

Он подошёл к Яромиру и положил ему на плечо тяжёлую руку.

– Ты спас нам жизнь, кузнец, – просто сказал он.

В его голосе не было вопросов. Была только констатация факта. Он не знал, откуда Яромир получил свои знания, но с этого момента он доверял его чутью безоговорочно.

А Яромир шёл обратно и чувствовал, как бешено колотится его сердце. Он впервые использовал свой дар, чтобы спасти не только себя, но и своих товарищей. И это странное, пугающее умение видеть то, чего не видят другие, впервые показалось ему не проклятием, а… оружием.

Глава 45: Благодарность Ратибора

Они вернулись в основной лагерь промокшие, замёрзшие и злые, но главное – живые. История о том, как десятник Ратибор проверил "чуйку" своего кузнеца и обнаружил трясину прямо на тропе, мгновенно разлетелась по их сотне. Никто не смеялся. Болота внушали суеверный ужас всем, и случай, когда целый отряд чуть не сгинул без следа, заставил даже самых отпетых циников притихнуть. К Яромиру стали присматриваться по-новому. Теперь за его могучей спиной видели не только грубую силу, но и нечто иное – удачу, чутьё, мудрость, которой не ожидаешь от парня его лет.

Вечером, когда они наконец просушили одежду и собрались вокруг жаркого костра, напряжение спало, уступив место облегчению от пережитой опасности. Ратибор лично разлил всем по чарке хмельного мёда из своих запасов – редкая милость, которую он позволял себе лишь в особых случаях.

– Пейте, – сказал он, и его шрамированное лицо в свете костра казалось непривычно мягким. – Сегодня у нас второй день рождения. И мы обязаны им вот ему.

Он кивнул в сторону Яромира, который, как всегда, сидел молча, глядя в огонь.

– За кузнеца! – поднял свою кружку Ратибор. – За его зоркие глаза!

Все поддержали тост. "За Яромира!", "За спасение!" – неслось со всех сторон. Вадим, чувствуя себя особенно виноватым за своё недавнее неверие, подошёл и смущённо хлопнул Яромира по плечу.

– Спасибо, брат. Ежели б не ты, кормил бы я сейчас раков… или кто там в этой жиже живёт.

Яромир лишь коротко кивнул, ему было неловко от такого внимания. Он не считал, что совершил подвиг. Он просто сказал то, что видел.

Когда выпито было ещё по одной, и тепло разошлось по жилам, смывая остатки дневного холода, самый старый в их десятине, седобородый полочанин Всеслав, откашлялся и негромко, будто пробуя голос, затянул старую походную песню. Это была суровая и простая песня воинов, которую, казалось, пели ещё их деды и прадеды.

Солнце за лес, да над рекою туман,

Меч на коленях, да в сердце дурман.

Мы не святые, нам не ведом покой,

Снова в походе, снова принят бой.

Другие голоса, сначала нестройно, а потом всё увереннее, стали к нему присоединяться. Братья-близнецы подхватили первыми, затем и остальные. Песня росла, крепла, и вот уже вся десятина, обнявшись за плечи, ревела припев, вкладывая в него всю свою тоску по дому, усталость от пути и дерзкую готовность встретить смерть:

Вверх, где над облаками иные края!

Вверх, где сияет вечная заря!

Вверх поднимает стяг рука моя!

И в небе над нами – наша земля!

Ратибор тоже пел, и его хриплый, прокуренный голос придавал песне особую мощь. Он смотрел на своих людей – на этих вчерашних пахарей, охотников и плотников, сплочённых огнём костра, хмельным мёдом и общей опасностью. И он видел, как рождается братство.

Брат мой упал, пронзённый стрелой,

Засыпала брата сырая землёй.

Я не заплачу, слёзы – вода,

В сече кровавой им нету следа.

Песня была о потерях, о дороге без возврата, но в ней не было уныния. Была лишь твёрдая, суровая констатация судьбы воина. И какая-то непоколебимая вера в то, что даже за порогом смерти их ждёт что-то светлое и родное.

Вверх, где над облаками иные края!

Вверх, где сияет вечная заря!

Вверх поднимает стяг рука моя!

И в небе над нами – наша земля!

Яромир тоже пел, и его мощный голос сливался с остальными. Песня помогала. Она вычищала душу от страха и теней, которые он видел. В этот момент не было духов, не было морока. Были только его братья по оружию, жар костра и эта простая, сильная песня, связывавшая их всех невидимой нитью.

Когда песня закончилась, все надолго замолчали, глядя в огонь. Стало тихо и как-то очень спокойно.

Ратибор подошёл и сел рядом с Яромиром.

– Ты парень непростой, кузнец, – сказал он негромко, чтобы не слышали другие. – Не в силе твоей дело, таких здоровяков в войске немало. В тебе есть… стержень. Спокойствие. Будто ты знаешь что-то, чего не знают другие.

– Отец учил: прежде чем ковать железо, нужно его понять, – уклончиво ответил Яромир.

– Вот оно что, – хмыкнул Ратибор. – Значит, ты и людей так… понимаешь? И землю?

Он не стал допытываться, откуда у Яромира такие знания. Ему, старому вояке, доверяющему инстинктам больше, чем словам, это было не важно. Главным был результат.

– С сегодняшнего дня, – сказал он твёрдо. – Когда мы идём в дозоре или по незнакомой местности, твоё слово – второе после моего. Если тебе что-то не нравится – место для привала, тропа, тишина в лесу – ты говоришь. Сразу. Без раздумий. Ясно?

– Ясно, – кивнул Яромир.

– Вот и славно, – Ратибор хлопнул его по плечу. – А теперь спи. Завтра снова в путь.

Он ушёл, а Яромир остался сидеть, чувствуя на себе уважительные взгляды товарищей. Сегодня он обрёл нечто большее, чем просто их благодарность. Он обрёл их доверие. Ратибор начал уважать его не только за сильные руки, но и за зоркие глаза, за его странную, необъяснимую проницательность. И Яромир понял, что его дар, который он так долго считал своей тайной и бременем, становится его главной силой и его главной ответственностью в этом походе.

Глава 46: Переправа

Река Стыр была последним крупным водным рубежом перед землями, где уже могли появиться передовые отряды поляков. Это была неширокая, но быстрая и коварная река с топкими берегами и множеством омутов. Моста здесь не было, а броды были редки и опасны. Воеводы приняли решение наводить понтонную переправу – связывать плоты из брёвен, чтобы переправить обоз и конницу. Пехота же должна была переходить вброд в самом широком, но и самом мелком месте.

На организацию переправы ушёл целый день. Инженеры-древоделы рубили лес, плотники сколачивали плоты, воины носили брёвна. Суета и шум стояли неимоверные. Река, потревоженная таким бесцеремонным вторжением, казалось, хмурилась, вода в ней потемнела.

Когда всё было готово, Радосвет снова нашёл Яромира.

– Сегодня будет неспокойная ночь и трудный день, – сказал он, и лицо его было серьёзным. – Вода не любит, когда её тревожат. Хозяин реки зол. А его народ – русалки и водяные – игривы и злопамятны. Они могут начать шалить: рвать канаты, опрокидывать плоты, пугать лошадей, утаскивать за ноги тех, кто пойдёт вброд.

– Что мы будем делать? – спросил Яромир.

– Мы – принесём дары. А ты – посмотришь, примут ли их. Идём.

Они взяли то, что волхв приготовил заранее: большой каравай чёрного хлеба, гребень, вырезанный из вишнёвого дерева, и несколько ярких лент – красную, синюю и зелёную. Когда начало смеркаться, и основная часть войска уже угомонилась у костров, они вдвоём спустились к самой воде, в тихое, уединённое место чуть ниже по течению от того, где строилась переправа.

– Смотри, – прошептал Радосвет.

Яромир сосредоточился. Вода в реке для него перестала быть просто водой. Она стала живой, полупрозрачной субстанцией, в глубине которой он видел движение. Сначала неясное, как игра теней. Потом всё чётче.

Из глубокого омута неподалёку медленно поднималось нечто огромное, бесформенное, сотканное из речной тины, коряг и тумана. Оно имело смутные очертания грузного, бородатого старика. Борода его была из водорослей, а глаза горели тусклым, фосфорическим светом. Это был Водяной, хозяин этого участка реки. Он был недоволен, его аура клубилась тёмно-зелёными, сердитыми вихрями.

А вокруг него, в более мелких местах, скользили другие фигуры. Гибкие, изящные, с длинными, распущенными волосами, похожими на зелёные водоросли, и бледной, светящейся кожей. Их глаза были большими и тёмными, как речные омуты. Они двигались в воде с грацией рыб, то показываясь на поверхности, то снова уходя вглубь. Русалки. Они были прекрасны, но в их красоте было что-то холодное, нечеловеческое и опасное. Они с любопытством и недобрым озорством поглядывали в сторону лагеря.

– Я вижу их, – прошептал Яромир. – Старик зол. А девы… они словно ждут случая напакостить.

– Так и есть, – кивнул Радосвет. – Старику нужен дар уважения. Девам – красивая безделушка, чтобы отвлечь их.

Волхв взял каравай хлеба, разломил его пополам. Одну половину он с почтением опустил в воду, прямо над тем местом, где, как чувствовал Яромир, находился Водяной.

– Хозяин-батюшка, Дедушка Речной! – произнёс он громко и почтительно. – Не гневайся на нас, шумных гостей. Путь у нас ратный, дело княжеское. Пропусти войско, не чини препон. Прими от нас дар – хлеб-соль да наше уважение.