И всюду слышен шепот Тьмы

Арлетт заняла место впереди, ближе к учителю, чуть развернувшись вместе с партой, чтобы своим ростом не перекрывать обзор сидящим позади, и девушка сделала это, даже не смутившись, словно в клубе можно было чувствовать себя собой без стыда. Месье Тибо не обратил внимания, продолжая рассказывать всем присутствующим о предстоящем мероприятии, в котором они обязаны выступить всем коллективом. Его глаза сияли от предвкушения, мужчина то и дело поправлял падающую на глаза темную челку, взмокшую от пота.

Зоэ-Моник не знала, стоит ей представиться первой или же об этом поведают учителю подруги, поэтому предпочла молча разглядывать присутствующих. За первыми партами сидели две девушки, почти девочки, с круглыми лицами-сердечками, будто близняшки, Арлетт с затаенной улыбкой бросала взгляды на парня напротив, который, к слову, сосредоточенно смотрел на учителя в упор, возможно, мероприятие волновало его сильнее остальных. Парень казался старше всех присутствующих, тусклые черные волосы несмелыми волнами касались плеч, а щетина уже тронула подбородок. В этот момент у самого уха Моник раздалось:

– О-о, ты тоже видишь это, правда? Мне кажется, уже весь клуб знает о симпатии Арлетт к этому вампиру, и только он загадочным образом остается в неведении. Fais chier![22]

Леони тихо выругалась, скрестив руки на груди, продолжая сверлить взглядом затылок вампира.

– А кто это? Может, Арлетт стоит самой подойти к нему?

Подруга одарила Моник уничижительным взглядом, будто та произнесла редчайшую в своей жизни глупость.

– Да Арлетт быстрее согласится продать собственную печень, чем подойти к нему на сто метров ближе. Она влюблена в Беньямина с той самой минуты, как он переступил порог клуба. Говорят, он не местный, приехал с матерью погостить у родни. Кстати, они тоже прибыли из Венгрии, как и ты. Вы раньше точно не пересекались?

Пришел черед Зоэ-Моник отразить полный негодования взгляд Леони, помотав головой.

– В Венгрии у меня не было друзей. Я даже училась дома из-за тяжелого положения страны.

Подруга задумчиво кивнула, принимая ответ. В это время голос учителя смолк, и все присутствующие обернулись, взглянув на Леони и Моник. Месье Тибо радушно улыбнулся, при этом глаза его сделались практически невидимыми от поднявшихся щек.

– Леони, не познакомишь и нас с твоей новой подругой, чтобы не только ты смогла бы насладиться общением с ней?

– Конечно. Это Зоэ-Моник, она приехала к нам из Венгрии. Великолепно играет на гитаре и будет счастлива присоединиться к коллективу. Мы как раз недавно лишились одной партии, ведь так, месье Тибо?

– Все верно, мисс Леони. Однако все это мне бы хотелось услышать от самой Зоэ-Моник.

Мужчина, подставив стул поближе к себе, опустился на него и сложил локти на спинку, не переставая улыбаться. Моник почувствовала, как взгляды собравшихся в клубе словно прожигали дыры на теле и лице. Закусив уголок нижней губы, она поднялась с места, сжав перед собой в руках чехол гитары.

– Стесняешься. Я понимаю. Но знаешь что, в нашем клубе совсем необязательно говорить словами, все нужное за тебя нам скажет музыка. Мне бы хотелось послушать, если ты не против. Хм-м-м, Югетт, начни, пожалуйста, Жака Оффенбаха «Орфей в аду»[23]. Если эта оперетта тебе не знакома, то просто подыграй ребятам так, как возжелает сердце. Здесь мы говорим исключительно на языке любви к музыке, дорогая.

Моник Гобей медленно расчехлила гитару, наблюдая за тем, как одна из близнецов, подминая подол пышного платья, присела за пианино. Сначала мелодия полилась рекой, звуки пианино дополнили гитара, флейта, заревели скрипки. Когда голос подали контрабас и губная гармошка, песня разом переменилась, напоминая резвый канкан, раззадоривая студентов.

Леони, поддерживая мелодию, прошла вдоль рядов, скрипка из ее рук грозилась упорхнуть, так быстро смычок танцевал по утонченному инструменту. Не смея усидеть на месте, большинство музыкантов встали, наслаждаясь получившейся симфонией. Медленно выдохнув, прислушиваясь к вибрации внутри, разносившей ноты вместе с движением крови по венам, Моник погладила гитару кончиками пальцев, будто этим жестом спрашивая разрешения.

Когда инструмент дал утвердительный ответ, музыка дополнилась еще одной гитарой, привнося в комичность произведения лирику. Девушка закрыла глаза, позволив себе полностью раствориться в волшебной гармонии голосов, рождаемой умелыми пальцами, совершенно не замечая, что гитара, которую она держала на одном колене, начала сиять ярче самого небесного светила, окутывая светом не только силуэт Зоэ-Моник, но и каждого, слившегося в унисон с оркестром существа.

Лишь месье Тибо был внимательнее других, с разинутым ртом следя за увеличением ореола золотистого сияния, пока оно не захлестнуло и мужчину, щедро наделив опьяняющей негой. То, что сейчас чувствовала Моник Гобей, приумножилось в сердцах всех остальных. Она бы заметила явление собственного дара, открыв глаза в нужный момент, но не сделала этого до окончания мелодии, и только раздавшиеся внезапно аплодисменты пробудили ее от забвения.

– Браво, браво, друзья! C’est magnifique[24]! Зоэ-Моник, ты просто обязана принять участие в конкурсе вместе с нами! Можешь выступать одна или с кем-то из труппы, но ты не можешь отказаться!

Не скрывая улыбки, глядя в лучезарные лица учеников, громко хлопающих друг другу, Моник вторила им, ощущая, как все же приятно быть самой собой. Месье Тибо блестел, как начищенный пятак, от пота и радости, выплескивающейся через край, и эти эмоции вселяли уверенность в Зоэ-Моник Гобей. Она даже всерьез задумалась над тем, чтобы поучаствовать в каком бы то ни было конкурсе, но сначала требовалось обговорить этот шаг с родителями и найти союзницу в лице одной из подруг. Только лишь вампир, покоривший сердце Арлетт, сверлил девушку напряженным взглядом карих глаз, полуобернувшись, по-прежнему сохраняя сосредоточенное выражение лица, хоть ладони его и соприкасались в одобрительных хлопках, поддерживая всеобщий восторг.

В кабинете вдруг стало нестерпимо душно, Моник решила подождать девочек в коридоре и, застегнув молнию на чехле, направилась к выходу, будучи к нему ближе остальных, но у самых дверей почувствовала, как кто-то удержал ее за запястье. Весь воздух будто вышибли из легких, когда Моник Гобей увидела, что перед ней стоит парень, чей облик казался смутно знакомым. Незнакомец был выше девушки на целую голову. Уверенно расправив широкие плечи, он не слишком сильно, но значительно сдавил пальцами руку Моник, не отпуская. Копна светло-русых кудрей обрамляла лицо с острым подбородком, отдельные завитки челки падали на брови, под которыми на девушку внимательно смотрели два черных, как дно колодца, зрачка, неотделимых от радужки.

Моник сглотнула, боясь пошевелиться, находясь во власти этих глаз, поглощающих все естество девушки, будто она самовольно ступала в смольные воды болота, погружаясь глубже с каждой долей секунды. И тут парень сделал то, чего Зоэ-Моник совсем не ожидала – усмехнулся, опустив голову в притворном смущении, отпуская ее руку. Возле угольных омутов его глаз мгновенно образовались морщинки, а щеки перерезало продольными ямочками. Неужели это тот самый парень, что махал ей у ворот вчера? Как вышло, что она не заметила его сразу?

– Прости, не собирался пугать тебя. Только хотел сказать, пока ты не ушла, что имел удовольствие насладиться твоей партией. Хорошо играешь.

– С-спасибо…

Зоэ-Моник чертыхнулась про себя из-за не вовремя предавшего ее голоса. Щеки вспыхнули от смущения и стыда, она знала, что выглядит глупо, но ничего не могла с собой поделать. Парень вновь неловко усмехнулся, будто ожидал от Моник большей многословности, но, по-видимому, ошибся.

– Что ж. Увидимся, Зоэ-Моник.

Сверкнув в последний раз ямочкой на щеке, парень осторожно протиснулся мимо Моник к выходу. Девушка легким движением откинула челку цвета карамели назад, выругавшись уже вслух. «Это же надо быть такой идиоткой», – кляла она себя, как заезженная пластинка, пока Арлетт и Леони не подбежали, хватая ее за руки и дергая, словно театральную марионетку.

– Чего хотел от тебя Эрве?

– Эрве? Да ничего такого… – ответила Моник, разворачиваясь к открытым дверям, через которые выходили студенты, в попытке застать теневое эхо парня или видимые лишь ей следы.

– Эрве Дюшарм. Перевелся к нам совсем недавно. Ходят слухи, что раньше учился в частной школе, но из-за поведения его оттуда выгнали. Маман Эрве была в бешенстве и отправила его сюда в ссылку, – перебила подругу Арлетт, гладя свою правую руку, не сводя взгляда с Беньямина, разговаривающего с учителем. Леони кивнула, подтверждая слова подруги, и, подхватывая под руки Арлетт и Моник, подтолкнула обеих к выходу.

– Но лучше не связывайся с ним, каким бы обаятельным он ни казался. Примерным поведением Эрве и у нас не отличается. А уж я-то знаю толк в таких парнях. Мой папаша давно выбил из меня и матушки всю дурь, так что лучше вы, девочки, станете самой большой любовью в моей жизни.

Звонкий смех и объятия подруг заставили Зоэ-Моник Гобей забыть на миг обо всем на свете.

Глава 4

Зоэ-Моник попрощалась с подругами и, услышав странный рокот, похожий на внутриутробное рычание дикого зверя, с опаской выкатила велосипед на дорогу, чтобы посмотреть, принадлежит звук реальному миру или сновидения окончательно сломали завесу, пробравшись в явь. Мимо пронесся металлический вороной конь, но, когда он поравнялся с девушкой, время будто замедлилось, являя под шлемом карие глаза, внимательно ее изучающие.

Беньямин, оседлав мотоцикл, рванул в ту же сторону, куда собиралась ехать Моник, оставляя после себя смерч из пыли и дорожку быстро рассеивающегося сизого дыма. Ярко-красные фары осветили путь до поворота в сгущающихся сумерках. Радовало то, что до фермы оставалось всего ничего, а небо было покрыто голубыми и оранжевыми пятнами, сохраняя видимость.

Въезд в Локронан освещали газовые фонари, дорога была пуста, даже одиноких путников, ищущих приют на ночь, не наблюдалось, однако девушка надеялась, что редкие существа встретятся ей в городе. Ехать одной среди множества теней не казалось хорошей затеей. Мысли невольно вернулись к прошедшему дню, тому хорошему, что успело случиться.

Трудно поверить, но Моник так легко приняли в музыкальный клуб, куда совсем недавно не хотелось идти вовсе, и именно это место подарило ей невероятные чувства, сравнимые лишь со столь желаемым долгожданным подарком на день рождения. Знакомство с Эрве так ясно возникло перед глазами, словно Зоэ-Моник заново переживала его, пока ноги самовольно крутили педали, не полагаясь на просочившееся в фантазии сознание. Несмотря на то что наверняка предстала пред парнем в не лучшем свете, она радовалась свершившемуся факту.

Перебирая воспоминания до мелочей, Моник не заметила, как ее губы растянулись в улыбке. Минуя магазинчики и лавки, в которых уже не горел свет, девушка заметила трех старушек, болтающих под прожектором фонаря, образуя незавершенный круг. Завидев счастливую молодую девушку, они повернулись, провожая ее взглядом. Что-то в хрупких фигурках женщин смутило Моник Гобей, холодок пробежал по загривку, и, отъехав на достаточное расстояние, она обернулась. Старухи по-прежнему не сводили с нее пристального взгляда, медленно обнажая в оскале желтые, наполовину сгнившие зубы, будто имитируя мимику девушки.

Седые волосы, выбившиеся из-под платков, развевались в едва ощутимых порывах ветра, напоминая тонкие сухие оболочки червей, молящие о спасении. Сердце Зоэ-Моник грозилось прорвать грудную клетку от поразившего его страха, она закрутила педали, сколько было сил, чтобы поскорее убраться подальше от странных женщин или наваждения, созданного богатой фантазией, благодаря тусклому свету и играм теней. В любом случае захотелось оказаться в доме прямо сейчас, рядом с родителями, где находился небольшой, но тихий островок безопасности.

Выезжая на дорогу, ведущую прямиком к ферме, Моник еще раз убедилась, что за ней никто не следует, и немного сбавила темп. Дыхание сбилось, от резвой езды ноги налились свинцом, но до домика, силуэт которого четко вырисовывался на фоне грязно-желтого горизонта, оставались считаные минуты. Ветер лавировал между стеблями кукурузы, шурша и поднимая усталые листья; в полумраке поле напоминало армию перекошенных бойцов, чьи шарниры забыли смазать, и они застыли в позах, сохранившихся в памяти последними. Днем казалось, что листья кукурузы желают проявить сострадание, укрыть путника от злосчастного солнца, а ночью – обвить шею и не отпускать, пока из горла не вырвется предсмертный хрип.

Одежда липла к телу, вызывая скованность движений, дуновение ветра гнало мурашки по коже, но Зоэ-Моник, стараясь не поддаваться нарастающей панике, крутила педали по накатанной тропинке. Внезапный глухой стук падения о землю заставил девушку вздрогнуть и обернуться, но вокруг по-прежнему ничего не было. Возможно, один из початков, перестав бороться, сдался и сгинул в рыхлой земле, а может, ночные животные среди зарослей кукурузы выбрались на охоту. Успокаивая себя подобными мыслями, Моник всматривалась в густо усаженное поле.

Звук падения повторился, ему вторил следующий и еще, напоминая топот детских босых ног, девушке показалось, что меж рядов мелькнул чей-то силуэт. Едва ли в такой час хоть какой-нибудь взрослый отпустил бы свое дитя блуждать по чужому полю, с другой стороны, кто знает, может, такое поведение – норма для жителей коммуны. Хотелось закричать, ответно напугав незваного гостя, но что, если вместо ожидаемого результата Моник привлечет к себе ненужное внимание?

Сердце отдавалось пульсацией в висках, ноги начали дрожать; левая ступня вдруг съехала с педали, и девушка чуть не упала с велосипеда, в последний момент обретя равновесие. Силуэт. Зоэ-Моник на миг подумалось, что все это ей только кажется, как вдруг темная фигура пошла рябью, от нее отделились еще две точно такие же вытянутые тени. Девушка вскрикнула, набирая скорость, не переставая следить за дорогой и одновременно держать в поле зрения три фигуры, быстро мчащиеся между кукурузных стеблей, громко шуршащих сухой зеленью. Впереди с поля ведет только одна тропинка, разделяющая кукурузу на огромные квадраты; кто бы ни был по ту сторону, Моник обязательно увидит это существо в неярком свете заката.

Дрожь внутри усилилась, когда девушка неизбежно начала приближаться к тропинке, на которой не оказалось никого. Все звуки разом смолкли, словно ничего и не было. Ища глазами затерявшиеся в кукурузе силуэты, беспощадно играющие с ней, Моник ощутила, как паника сдавливает горло, сжимает виски до боли. Тихое змеиное шипение в оглушительной тишине громом раздалось у самого уха, Зоэ-Моник резким движением повернула голову и задохнулась от страха, потонув в собственном крике.

Три тонкие фигуры с выпуклостями на месте грудей, напоминающие женщин, разинули беззубые рты и тянули скрюченные пальцы к девушке. Ни одно живое существо не могло выглядеть так, от осознания этого ужас словно окатывал Моник ледяной водой.

Безликие, иссохшие, уродливые, словно обтянутые истлевшей, пропитанной слизью тканью, кости распростерли руки с острыми когтями, принимая в объятия Моник Гобей. Инстинктивно зажмуриваясь, отпуская руль, чтобы оттолкнуть существ руками, девушка промчалась сквозь их призрачные тела, тотчас обратившиеся в дымку. Велосипед проехал еще немного, прежде чем повалился на бок, сбросив с себя наездницу прямиков в грязь.

От удара о камень из рассеченного виска стекла тонкая струйка крови, но девушка рывком села и, несмотря на головокружение, отталкиваясь стопами и ладонями, поползла к забору. Держась за калитку, Моник поднялась на колени, еще дрожа от страха; все закончилось, силуэты исчезли, вернулись туда, откуда пришли. На долю секунды девушка подумала о том, что если бы они хотели ее убить, то сделали бы это незамедлительно, но те лишь открывали рты, двигая губами, словно рыбы, выброшенные на берег, протягивали руки, желая то ли на что-то указать, то ли произнести нечто, чего Моник не смогла понять. Что заставило существ отступить? Неужели дар девушки проявлялся именно в изгнании теней или настоящая причина была пока сокрыта от нее? Почему именно здесь, в Локронане, на родине отца, они решили играть по-крупному?

Поднявшись по лестнице, Моник простонала от боли, взглянув на разорванную ткань на колене. Радовало то, что велосипед при падении остался цел; девушка оставила его у калитки, думая только о том, что скажет родителям, как объяснит свой потрепанный вид. Очевидно, вновь придется врать, вряд ли Элайн и Эгон поверили бы правде. Да и о какой правде может идти речь, если Зоэ-Моник и сама не знала, в чем та заключена.

Взявшиеся из ниоткуда призраки взбеленились и напали на нее? Сумасшествие, и только. Они жили не в том мире, где бестелесные полупрозрачные субстанции перемещаются в воздухе по собственной воле, творят что вздумается, а после возвращаются под крыло к Господу, как пишут во многих фантастических романах. Моник претила сама мысль о существовании подобного. Первую и последнюю такую книгу, взятую в библиотеке, девушка тотчас вернула, карандашом на полях набросав утвердительные заметки о невозможности изложенного. Матушка и отец с детства втолковывали ей, что души существ крепко-накрепко привязаны к мирскому телу, а после смерти обращаются в чистилище, ожидая своей участи. И лишь могущественная сила смогла бы вытащить душу, чтобы впоследствии использовать ее энергию для различных целей, к слову, не всегда благочестивых. Родители знали об этом не понаслышке: когда-то давно, в далеком прошлом, им пришлось побороться за свою жизнь, развязав межклановую войну[25].

Элайн, увидев дочь, ахнула и подскочила с места, бросив штопать одну из одежд Эгона.

– Господи боже, что с тобой стряслось?!

На оклик женщины Эгон Гобей вышел из спальни, держа в руках старый механизм; его руки были по локоть в мазуте.

– Ничего страшного, просто упала с велосипеда. Налетела на что-то, видимо, коварный камень переходил дорогу в неположенном месте.

Нелепо хихикнув, Моник тут же зашипела, поморщившись, когда матушка пробежала ледяными пальцами по ее лицу. Никто из родителей даже не улыбнулся, Эгон и вовсе поджал губы, проницательным взглядом окидывая дочь.

– На какой скорости ты, должно быть, летела, чтобы камень смог выбить тебя из седла? – уточнил мужчина, кладя на стол механизм рядом с шитьем Элайн, скрещивая руки на груди.

– Я… Гм… Мне показалось, что я кого-то видела на кукурузном поле, и я немного испугалась.

Лицо Эгона Гобея стало напряженным; его дочь давно не маленькая, чтобы бояться темноты или выдумывать монстров, однако вампир начал забывать, долгие годы пребывая в сверхъестественной суете, что, помимо мира фантазий, существует действительность, наполненная не менее ужасными, вполне реальными вещами. Словно в подтверждение сказанных девушкой слов на первом этаже что-то загромыхало, упав. Возможно, то были свиньи, опрокинувшие металлические поилки и кормушки, но страх в глазах дочери заставил Эгона задуматься и над другим стечением обстоятельств.

– Схожу посмотреть, что там.

Элайн кивнула на слова супруга, сжав подбородок дочери, вынуждая ту посмотреть ей в глаза. Моник задрожала, крепко сжав пальцами рукав платья на запястье матери, боясь, что и она сейчас уйдет. Три уродливых существа вернулись за ней из преисподней?

– Все хорошо, слышишь? Мы с папой не дадим тебя в обиду. Пойди прими ванну, детка, а потом обработаем раны. Я спущусь, помогу Эгону.

Зоэ-Моник хотела умолять Элайн остаться с ней, не оставлять ее один на один со страхом, но не посмела, с трудом отпустив ткань одеяния матери. Жуя нижнюю губу, девушка понимала, что для таких существ нет преград в виде стен и дверей, а значит, нет и спасения. Зачем силуэты являются ей, почему пугают? Нельзя ли принять иной, менее ужасающий облик, чтобы сообщить все, что необходимо? В действительности ли существа желали что-то поведать, Моник сомневалась, а проверять свою теорию не было никакого желания.

Уже почти зайдя в комнату, девушка услышала легкий стук во входную дверь. Если бы это были родители, стучать бы не стали, тогда кто в такой поздний час мог прийти на ферму? Может, это снова Анн-Мари, странная соседка, которой не писаны правила приличия? Удержавшись от желания впустить гостя, девушка плотно закрыла дверь комнаты, приникнув к дереву затылком.

Проведя рукой по волосам, Моник направилась в ванную набрать горячей воды, в которой она так нуждалась. Сбросила грязное пальто на пол, следом полетели и остальные испорченные падением вещи. Оставшись в одном нижнем белье, в ожидании, когда воды будет достаточно, девушка села на кровать, обняв колени. Стук каблуков в коридоре заставил ее поднять голову. Шарканье обуви продолжилось, будто кто-то хромал, волоча за собой одну ногу, второй громко переступая по бетонному полу.

Моник ощутила, как по коже забегали мурашки; едва ли призраки могли бы издавать подобные звуки. Она спустилась с кровати и легла на пол, заглядывая в щель под дверью. Чья-то тень двинулась в сторону спальни родителей, а через несколько минут подобралась вплотную к комнате Моник, застыв у порога. Девушка зажала рот ладонями, чтобы ее сбивчивое дыхание ночной гость не услышал, и в этот момент хлопнула входная дверь, раздался возмущенный голос матери:

– Что вы здесь делаете?! Кто вы такой?!!

Тень отплыла от двери, позволяя Зоэ-Моник Гобей выдохнуть. Накинув длинный до щиколоток непрозрачный пеньюар кремового цвета, девушка распахнула дверь, едва сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть. К ней обернулся гость, половина лица которого словно побывала в пасти у дьявола. Обожженная, она являла собой поистине отвратительное зрелище. Глаз в той части лица был белесый, незрячий, но смотрел на Моник так, будто видел больше положенного.

Мужчина был явно старше Эгона Гобея; темные растрепанные волосы, уцелевшие на здоровой стороне головы, и щетина перемежались с вкраплениями седины. Старая от стирок и времени одежда висела на худосочном теле, гость подволакивал больную ногу и поджимал такую же искалеченную, как и кожа лица, руку, словно несчастный голубь, попавший под колесо телеги.

– Я всего лишь старик, проживший здесь всю свою жизнь. Ксавье Ратте меня звать.

Каждое слово давалось мужчине с трудом; кое-как зажившая кожа натягивалась, причиняя боль.

– Здесь – это на ферме?

Ксавье по-птичьи приблизился здоровым темно-синим глазом к Элайн, чтобы разглядеть говорившую поближе. Эгон сделал шаг вперед, загораживая супругу; при виде этого жеста ночной гость втянул шею, словно ожидая удара.

– Здесь – это в Локронане, мадам.

– Выходит, вы еще один наш сосед. И чем же мы обязаны такому позднему визиту? Вам нужна помощь или вы тоже заглянули познакомиться, забыв посмотреть на часы? – подал голос вампир, которого уже порядком начинал раздражать проходной двор, устроенный соседями без согласия хозяев. Осмелев, человек тихо крякнул и опустился за кухонный стол, разглаживая скатерть здоровой рукой.

– Еще один? К вам уже кто-то наведывался ранее?

– О да. Дама с фермы поблизости. Кажется, Анн-Мари.

Ксавье вскинул брови и посмотрел на Эгона Гобея, будто хозяин фермы произнес слова устами сумасшедшего. Рот мужчины безвольно начал открываться и закрываться, как если бы он жевал то, с чем было не по силам справиться его старым зубам.

– Послушайте, нельзя же вот так, без приглашения врываться в чужой дом. Если вы хотели зайти в гости, нужно было сделать это днем, в крайнем случае вечером. Будьте благоразумны, месье Ратте. Отправляйтесь домой, иначе мне придется корить себя, случись с вами чего по дороге.

Ксавье Ратте никак не отреагировал на слова Элайн Мелтон-Гобей, начавшую терять терпение. Ей хотелось схватить человека за шиворот и выволочь прочь из своего дома, несмотря на его юродивость. Неужели в Локронане так принято – не считаться с хозяевами дома. Все ли французы настолько беспардонны или только им так повезло с соседями?

– Зна-а-аю я таких, как вы, – прозвучал вдруг голос гостя, вернувшегося в реальность; Ксавье, опираясь рукой, не стянутой нелицеприятными шрамами, на стол, поднялся и сделал несколько шагов в сторону выхода. – Приезжаете в тихие места, чтобы опорочить их своей магией. Коварные тва-ари. Думаете, что затаитесь и никто не узна-ает, но вас всегда находят. Все-егда-а. Находят и сжигают, наслаждаясь вашими истошными криками.

– Да как вы смеете, ваш разум повредился! Сначала пугаете мою дочь, потом приходите в мой дом, оскорбляете мою семью. Мы давно не живем в каменном веке, господин Ратте, пользоваться магией в рамках закона нашего мира не запрещено, и мне жаль, что это против ваших личных убеждений, но все, что вы можете сделать в такой ситуации, – смириться!

– Я не выжил из ума, мальчишка! Пусть весь мир и вертится безостановочно, но такие места, как Локронан, ценят свою историю и устои. Я выведу вас на чистую воду, и тогда-то заговоришь иначе! – махнув рукой и брызгая слюной, прокричал Ксавье, ковыляя к выходу.