Запертые двери

За звуконепроницаемым стеклом Альберт Финчер, звукорежиссер, преувеличенно артикулируя, беззвучно произнес слово "декан" и провел пальцем по горлу в угрожающем жесте.

Джим лишь усмехнулся в ответ и продолжил свою пламенную речь:

– Тем, кто все же решил потратить этот день на учебу (признаюсь, и я грешен), спешу сообщить – ровно в полдень на главном стадионе состоится бейсбольный матч между лидером – центральным крылом и вечным аутсайдером – восточным. Не спешите морщить нос! Да, восточное крыло традиционно проигрывает, но… – Джим сделал драматическую паузу, – по секрету от тренера Мортинсона: сегодняшний матч может всех удивить. В команде появился новый игрок, на которого возлагают большие надежды.

За окном студии было солнечно. Дуб шелестел зеленой листвой. Небо было синим и бездонным, отчего солнце сияло белым алмазом. Но Джим всего этого не видел. Он был полностью поглощён своей работой, заменяющей заодно хобби.

Роквелл театрально понизил голос:

– Я провел собственное расследование об этом загадочном новичке… и знаете, что выяснил? – Еще более театральная пауза. – Правильно, ничего! Парень – настоящий затворник. Может, он аскет? – Джим скривился, уставившись в потолок. – Лично я сомневаюсь, что этот "феномен" отличит биту от мяча. Тренер Мортинсон, мне остается только посочувствовать вам! Ха-ха-ха!

На стекле появился листок, который держала раздраженная Джоанна Престон, шеф-редактор: "Хватит болтовни. Давай музыку". Джим деланно кивнул, показав "окей". Джоанна в ответ погрозила кулаком – она-то знала, что Джим всегда соглашается, а потом делает по-своему.

– Может, я ошибаюсь, и мы увидим современную версию битвы Давида с Голиафом, – продолжил он, – но в эпоху нефтяных кризисов и террористических угроз как-то не верится в чудеса. Поэтому просто насладимся мастерской игрой центральных – особенно моего приятеля Майка Доннахью! Ради него стоит отложить даже самые приятные занятия – будь то выпивка, травка или секс – и прийти поболеть. Ну а кто не сможет – не беда: включайте наше радио! Через час я отправляюсь на стадион, где для меня уже готово особое место, а потому мой трёп на всё время игры не будет перебивать музыкальные аккорды.

За стеклом Джоанна Престон буквально пылала от ярости после шутки Джима про «травку и секс», но все её проклятия терялись в звуконепроницаемой перегородке. Её нежные губы, обычно такие соблазнительные, сейчас искажались в немой гримасе гнева.

– Тем же, кому неинтересен бейсбол, – продолжал Джим с обаятельной улыбкой, – могу посоветовать романтическую прогулку, кино или ужин в ресторане. Хотя, – сделал драматическую паузу, – настоящий американец просто обязан боготворить эту игру! Но если уж совсем невмоготу, – голос его стал медовым, – хотя бы не валяйтесь перед телевизором. Включите наше радио – здесь вас ждет отличная компания и лучшие хиты сезона. И специально для моей дорогой подруги Джоанны Престон – композиция от Evanescence!

Он запустил трек, снял наушники и устремил на разъяренную Джоанну, взгляд невинного ребенка. Внешне он был всё тот же жизнерадостный Джим Роквелл, душа компании, человек, умеющий рассмешить даже на похоронах. Его образ "вечного заводилы" стал настолько естественным, что даже он сам поверил в эту маску. Днём.

Но ночью, особенно в часы бессонницы, маска спадала. Тогда в глубинах сознания просыпался другой Джим – испуганный мальчик, призраки прошлого которого были слишком страшны, чтобы быть правдой. Научный рационализм подсказывал: это всего лишь плод больного воображения, доставшийся в наследство от отца.

Он научился запирать эти воспоминания в самый дальний угол сознания, превратив их в слабый, подконтрольный голосок. Но по ночам дверь в этот черный чулан иногда приоткрывалась, и тогда Джим видел его – бледного мальчика с мокрыми от слёз глазами, застывшего в немом ужасе перед тенями прошлого.

Дверь студии распахнулась с такой силой, что стеклянная перегородка задрожала. На пороге стояла Джоанна, её карие глаза пылали гневом, а пальцы судорожно сжимали край дверного косяка.

– Ты… – начала она, но Джим мгновенно перехватил инициативу.

– Привет, солнышко! – Он приподнялся в кресле, устремив на неё свою фирменную "обаятельную" ухмылку. – Надеюсь, ты пришла спросить, не хочу ли я чего-нибудь освежающего? Ответ – да! Трижды да! Со льдом, который будет мелодично позвякивать в стакане. – В завершение он захлопал глазками, из-за чего у Джоанны свело скулы.

– Ты законченный придурок, Джим. Ты это знаешь?

– Конечно знаю, – легко согласился он, – ты же не устаёшь мне об этом напоминать. Каждый божий день. Как мантру.

– И всё равно продолжаешь делать по-своему! – Её голос дрожал от сдерживаемой ярости.

Джим театрально развёл руками:

– В чём, собственно, претензия? – Он украдкой взглянул на таймер: до конца трека оставалось чуть больше минуты.

– "Бостон-Джой ФМ" – мой проект, – сквозь зубы произнесла Джоанна. – Мы договорились: никаких упоминаний о наркотиках, сексе и прочей пошлятине. И уж тем более – мата в эфире!

– Когда я последний раз матерился в прямом эфире? – возмутился Джим, при этом его взгляд невольно скользнул по её фигуре. Синяя кофточка с декольте, открывающим соблазнительный изгиб груди… Джоанна действительно была хороша – невысокая (метр шестьдесят с кепкой), но с такими чертами лица, что Джим готов был часами любоваться её гневными вспышками. Его несколько неудачных попыток пригласить её на свидание только подогревали интерес.

– Я сказала это к примеру! – фыркнула она. – Но ты постоянно нарушаешь правила, а отвечаю перед администрацией университета я, а не ты! Уже не говоря о музыке…

– А что не так с музыкой? – Джим нарочито невинно поднял брови.

– Из-за твоей бесконечной болтовни её звучит слишком мало!

– Мои слушатели никогда не жаловались на мой "длинный язык", – парировал он, намеренно делая ударение на последних словах.

– А мои – жаловались! – выпалила Джоанна, скрестив руки на груди.

Джим откинулся в кресле, демонстративно подняв одну бровь:

– Назови хоть одного. Хоть единственного.

Джоанна замерла на месте, её пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Губы дрожали от ярости, но слова застревали в горле. В глазах читалось бессильное бешенство – она знала, что проиграла этот раунд.

– Неважно, – сквозь зубы выдавила она наконец. Каждое слово давалось с усилием. – Я! Хочу! Больше! Музыки!!

– Кстати, о музыке… – Джим с театральным спокойствием развернул кресло к пульту. Его пальцы легко скользнули по регуляторам, пока он надевал наушники. В последний момент перед тем, как перекрыть финальные аккорды "Bring Me To Life", он бросил Джоанне победоносный взгляд.

Она стояла ещё мгновение, её карие глаза метали молнии. Затем резко развернулась и вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стеклянные перегородки.

Джим глубоко вдохнул, наслаждаясь моментом, и наклонился к микрофону:

– Ну вот и завершились эти мучительно долгие четыре с лишним минуты, друзья! – его голос снова зазвучал в эфире, игривый и бодрый. – Мы возвращаемся к обсуждению самых горячих тем этого лета. Надеюсь, вы все уже определились с планами на сезон – лично я свой отпуск распланировал ещё зимой…

3.

Сьюзен Робертс полулежала на диване, одетая в облегающие светло-синие джинсы и топ, обнажавший ровный загорелый живот. На экране мерцал какой-то фильм, но она не помнила ни названия, ни сюжета – её мысли крутились вокруг завершения учебного года. Второй курс оказался самым сложным за всё время обучения. Особенно запомнились практические занятия по анатомии.

Прошло уже две недели с того дня, как она впервые стояла перед металлическим столом для вскрытий, но образ того женского тела до сих пор преследовал её. Белая комната с кафельными стенами, холодный линолеум, шесть столов с белыми простынями, скрывавшими то, что когда-то было людьми…

Миссис Луиза Борвиц, их руководитель практики – худая женщина с пронзительным взглядом и острым носом – быстро перемещалась между столами, проверяя работу студентов. Первое вскрытие она провела сама, демонстрируя уверенные, точные движения. Теперь очередь была за ними.

"Помните," – говорила Борвиц своим металлическим голосом, – "дрожащая рука сегодня – это всего лишь плохая оценка. Дрожащая рука завтра – это чья-то жизнь. Решите сейчас: достойны ли вы стать врачами?"

Сьюзен скользнула взглядом по скрытым простынями очертаниям. Из-под белой ткани выглядывали только бледные пятки – наименее интимная часть тела после смерти. Мысль о том, кто из них достанется именно ей, вызвала ком в горле. Внезапно нахлынувшее чувство вины и отвращения к себе удивило её – Сьюзен никогда не считала себя особо религиозной. Детские молитвы перед сном давно канули в лету вместе с подростковыми годами. Но сейчас, в этот момент, что-то глубоко внутри протестовало против того, что ей предстояло сделать. Словно она готовилась стать не врачом, чей долг – спасение человеческих жизней, а маньяком, набивающим руку на жертвах другого душегуба.

Парни из её группы нервно перебрасывались похабными шутками, пытаясь заглушить страх перед предстоящим. Их громкий, неуместный смех гулко разносился по холодному залу.

– Тишина! – резко оборвала их Борвиц. Словно разгневанный буревестник, она пронеслась между столами, срывая простыни одним резким движением. Под ними оказались три мужчины и три женщины. Пятеро – в возрасте за пятьдесят, и лишь одно тело принадлежало молодой девушке.

– Ого, нам повезло с "принцессой"! – фыркнул один из парней, вызывая одобрительный хохот остальных.

– Хватит идиотских реплик! – Борвиц повернулась к Сьюзен, единственной девушке в группе. – Робертс! Третий стол. Шелби – пятый! Гиммер – первый! Стивенс…

Сердце Сьюзен под белым халатом бешено заколотилось. Ладони стали влажными, во рту появился металлический привкус. В голове пульсировала одна мысль: "Я знала… я знала… я знала…". Да, молодая девушка досталось именно ей. Сравнения себя с маньяком стали ещё более точными.

– Мисс Робертс, вы собираетесь подойти или предпочитаете работать телепатически? – голос Борвиц скрепел, как кончик ножа по стеклу.

Молча натянув маску, Сьюзен подошла к столу. Как сейчас не хватало Уолтера с его спокойной уверенностью…

Внезапно раздался возглас Борвиц:

– Гиммер!!! – Её лицо побагровело. – Положи инструменты! Никто не прикасается ни к чему без моего разрешения! Минус балл! Повторишь – можешь забыть о медицинской карьере!

– Миссис Борвиц? – тут же встрял Стивенс.

– Что ещё?! – сквозь зубы процедила преподавательница.

Стивенс ехидно ухмыльнулся, поправляя перчатки:

– А нельзя мне поменяться с Робертс? "Старушка", что досталась мне, не в моём вкусе…

Его намеренно грубая шутка вызвала новый взрыв смеха, многократно усиленный акустикой помещения. Борвиц лишь сжала губы – крики на этих идиотов уже не действовали.

– Приступайте к вскрытию, – сухо произнесла она, поворачиваясь к своему столу.

Сьюзен подошла к телу, сознательно избегая смотреть в лицо девушке. Она сосредоточилась на учебных материалах: "Паталогоанатомия", глава о трепанации черепа… Горизонтальный распил над надбровными дугами пилой Джигли… Перикардиальные ножницы для вскрытия грудной клетки… Метод Ле Фора для прямого массажа сердца…

"Если я не справлюсь сейчас с мёртвым телом, как я смогу оперировать живых?" – эта мысль заставила её сжать кулаки внутри тесных перчаток.

С глубоким вдохом она взяла бланк в руки и заговорила, включив воображаемый диктофон:

– Сьюзен Робертс, студентка-практикантка. Двадцатое мая 2005 года. Вскрытие Патриции Лашанс, европеоидной расы, 25 лет. Предполагаемая причина смерти – субдуральная гематома вследствие ЧМТ…

Тело перед ней выглядело почти живым – тщательно вымытое, с аккуратно уложенными волосами. Лишь небольшая вмятина на лбу, расширяющаяся под волосяным покровом, выдавала роковой удар. Сьюзен ощущала, как её пальцы предательски дрожат.

– Мисс Робертс! – голос Борвиц прозвучал как удар хлыста. – Вы вообще с нами?

Сьюзен вздрогнула, словно очнувшись от транса.

– Да… Да, – поспешно ответила она, замечая в глазах преподавателя тот самый оценивающий блеск, который всегда предшествовал выговору. – Всё в порядке, миссис Борвиц.

– Очень на то надеюсь, – ледяные слова повисли в воздухе вместе с облачком пара. Сьюзен не могла решить, что холоднее – синеватая кожа девушки на столе перед ней или тон Борвиц.

Сьюзен сделала глубокий вдох:

– На теле отмечается пигментное образование диаметром 2-2,5 мм на медиальной поверхности левой молочной железы. Присутствуют посттравматические повреждения эпидермиса, соответствующие механизму транспортной травмы…

Её голос, сначала дрожащий, постепенно набирал уверенность, хотя ладони под перчатками оставались влажными. Когда очередь дошла до инструментов, пальцы Сьюзен непроизвольно сжали рукоять скальпеля. Холод металла просочился сквозь тонкий латекс.

На бледно-серой коже пунктиром были обозначены линии разрезов. Лезвие замерло над грудиной – именно здесь должна была пройти первая линия. Закрытые веки трупа казались Сьюзен неестественно напряженными, будто в любой момент могли распахнуться, обнажив мутные зрачки.

"Хватит глупостей, – мысленно отчитала она себя. – Никаких больше ночных сеансов хоррора с Уолтером". Но ком в горле не исчезал, а слюна странно отдавала химической горечью дезинфектантов.

По залу уже разносились уверенные звуки работы – её одногруппники орудовали инструментами с показной бравадой. А её скальпель всё ещё замер в нерешительности. Сьюзен знала – если Борвиц снова обратит на неё внимание, в этот раз последствия будут куда серьёзнее.

«Тогда не жди одобрения – просто режь», – прошептал в её сознании циничный внутренний голос, о существовании которого она даже не подозревала. И это сработало. Первый надрез получился почти ювелирным. Второй – ещё увереннее. К третьему её рука перестала дрожать.

Теперь, лежа в своей комнате в кампусе, Сьюзен с трудом верила, что всё это было на самом деле: похвала Борвиц, "отлично" от комиссии… и что Патриция Лашанс когда-то дышала, смеялась, любила – совсем как она сама.

Дремота оборвалась от стука в дверь. "Сара?" – мелькнула мысль, но соседка никогда не стучалась.

На пороге стоял Уолтер Кэмпбелл. Его фирменная кривая улыбка и руки, небрежно засунутые в карманы, как у мальчишки.

– Привет, красотка. Надеюсь, я кстати? – его голос растопил остатки усталости.

– Ты всегда кстати, – Сьюзен не смогла сдержать улыбки. – Заходи?

– Наоборот, собираюсь тебя выманить из комнаты.

– И куда? – она игриво приподняла бровь.

Уолтер наклонился, пока их носы почти не соприкоснулись, и прошептал:

– Туда, где тебе гарантированно понравится.

– Неужели на матч между центральным и восточным крылом? – фыркнула Сьюзен.

Уолтер театрально поднял руки:

– План был про элитный ресторан и кучу денег, потраченных на самую красивую девушку кампуса. Но если ты предпочитаешь бейсбол… – он сделал паузу, – тогда мы идём болеть за Майка.

– Конечно, – Сьюзен лукаво прищурилась. – Ресторан никуда не убежит. После матча как раз нагуляем аппетит.

– Ого, у моей девушки королевские запросы, – Уолтер покачал головой, но в глазах светилось одобрение.

– Ты же сам хотел видеть меня рядом как можно чаще, – парировала она, игриво толкая его в грудь.

– Ой-ой, прямо в сердце! – Он скорчил преувеличенно болезненную гримасу, хватаясь за грудь. – Хотя… – внезапно посерьёзнев, взглянул на часы, – до начала матча меньше часа. Не хочешь переодеться во что-то… болельщическое?

Сьюзен надула губы:

– Что не так с моим нарядом?

– Ну, хотя бы бейсболка с эмблемой команды? Или флаг? – Уолтер сделал выразительную паузу. – Хотя ладно… Знаю, ты не фанатеешь от бейсбола.

– Но зато я фанатею от тебя, – она встала на цыпочки и чмокнула его в щёку. – Обещаю орать так громко, что Майк услышит меня даже если нам достанутся последние ряды.

Закрыв дверь, они сплелись в объятиях и зашагали вниз по лестнице, их голоса и смех звенели между этажами. Уолтер нежно притянул её ближе, шепнув на ухо:

– После победы Майка – ужин при свечах. А после ужина… – его губы скользнули по её шее, – я покажу тебе, как сильно я тебя люблю.

Сьюзен рассмеялась, толкая его плечом:

– Сначала победа. Потом – посмотрим.

Их силуэты слились в одно целое на стене, пока они выходили из общежития, шагая в сторону стадиона и первых криков болельщиков.

4.

Трибуны гудели, заполненные на три четверти. Среди зрителей выделялась фигура декана – заядлого болельщика "центральных" – с десятилетним сыном, несколько преподавателей и преимущественно студенты центрального крыла. Болельщиков восточной команды было меньше, чем даже у западной – никто не верил в их шансы сегодня.

Майк привычным движением натянул красную кепку с эмблемой, взял биту и вывел команду на поле под гром аплодисментов. Тренер Артур Клаус, как ритуал, похлопал каждого по плечу:

– Напомни всем о Малыше Руте, – произнес он заезженную фразу. Только имя менялось каждый раз – то Микки Метвелл, то Джо Ди Маджо…

– Постараюсь, тренер, – автоматически ответил Майк, сдерживая раздражение. Клаус все чаще вызывал у него отторжение – каждая победа команды в его устах превращалась в личный триумф, особенно после пары кружек пива в баре. "Я сделал тебя звездой" – эта фраза уже звучала как оскорбление.

Иногда Майку хотелось нарочно проиграть, лишь бы поставить на место раздувшееся эго тренера. Но жажда победы всегда оказывалась сильнее – он не мог подвести команду и самого себя.

Судьей сегодня был Джордж Винтер, тренер "западных" – в классической полосатой рубахе и черной кепке, сдвинутой на затылок. На шее болтался свисток и мобильный телефон.

На противоположной стороне поля появилась команда восточного крыла в своих бело-жёлтых майках, которые из-за многочисленных стирок уже потеряли былую яркость. Их тренер Бенедикт Мортинсон, 35-летний добряк с вечно виноватым выражением лица, неуверенно поправлял кепку. В бейсболе он разбирался прекрасно, но ему катастрофически не хватало тренерской харизмы. Ирония судьбы – пара рюмок превращала этого тихоню в настоящего напористого лидера. Жаль, правила запрещали проводить тренировки в подпитии.

Майк машинально постукивал битой по бутсе, погрузившись в воспоминания. Его детство в провинциальном Олдмидоу, Небраска – бесконечные игры в бейсбол с местными мальчишками, где он всегда был бэттером. Уже тогда его кручёные удары заставляли мячи исчезать в небесной синеве. Будь воля Майка, он бы уже сейчас играл за "Янкиз" или "Ред Сокс". Но отец, архитектор с консервативными взглядами, считал спорт недостойным занятием для мужчины. Переезд в Вирджинию, давление семьи… Психфак он выбрал не из-за любви к науке – просто здесь учились самые красивые девушки кампуса.

Особенно горько вспоминалось прощание с Тимом – своим лучшим другом и первым тренером. Именно Тим раскрыл его потенциал, научив всем тонкостям игры. Универсальный игрок, он с лёгкостью мог быть и питчером, и бэттером…

– Слыхал, Мортинсон нашёл какого-то нового игрока, – голос питчера Фреда Хатчикса вывел Майка из раздумий. – Роквеллу он на полном серьёзе заявил, что этот новичок нам всем задницы надерёт.

Майк криво усмехнулся, разминая плечи. Под "всем" Фред, конечно, подразумевал лично его.

– Он сам-то верит в эту ахинею?

– Роквелл говорил, Мортинсон сиял, как новогодняя ёлка, – Фред пожал плечами. – Либо он окончательно спятил, либо…

– Либо мы сегодня увидим настоящее чудо, – закончил за него Майк, выходя на позицию под рёв трибун. Его взгляд автоматически скользнул по скамейке восточных – кто же этот загадочный новичок?

Центральное крыло безоговорочно доминировало в бейсболе и футболе – лишь трижды за всю историю уступив победу западным с минимальным разрывом. Западные, в свою очередь, три года подряд удерживали титул чемпионов по баскетболу – и все благодаря Уолтеру Кэмпбеллу.

Что касается восточного крыла, оно давно получило прозвище "прирожденных аутсайдеров". Но чудеса случаются даже в спорте: дважды им удавалось обыграть западных в футбол (в 2001-м и 2003-м), а однажды – свести вничью матч с центральными в бейсбол (правда, ещё до эпохи Майка).

Ральф Вернон, кэтчер восточных, присел на корточки рядом с Майком, слегка кивнув в знак приветствия.

– Слышал, у вас новичок. – Майк снова постучал битой по кедам, сбивая налипший песок.

– Ага. – Вернон неохотно скривился. – Молчун. Никто толком о нём ничего не знает – даже те, кто на лекциях с ним сидят.

– И как играет?

– Понятия не имею. – Ральф поправил маску. – Мортинсон вписал его в состав два дня назад, случайно увидев, как тот разминался.

– Сильное впечатление произвёл, наверное? – Майк усмехнулся. – И за эти два дня ты ни разу не видел его в деле?

– Похоже, парень только сегодня утром согласился играть. – Вернон плюнул сквозь решётку маски и мрачно оглянулся на трибуны, где их тренер что-то горячо объяснял команде, но почти никто не слушал. – До этого Мортинсон бегал за ним по пятам, умоляя присоединиться к нам.

– Ты меня заинтриговал, Верн. Интересно взглянуть на этого загадочного игрока.

– Скоро увидишь. – Ральф хрипло рассмеялся. – Похоже, Мортинсон выведет его с первого же иннинга. – Он резко встал, разминая плечи. – Чёрт, лишь бы не опозорился. Если начнёт лажать – я не стану ждать конца матча. Просто уйду и пошлю Мортинсона куда подальше.

– Не дави на жалость, Верн. – Майк хлопнул его по плечу. – Но даже если твой новичок не отличит биту от клюшки – я играть в поддавки не собираюсь.

Он отошёл на позицию, а трибуны зашумели – восточные наконец выводили своего таинственного игрока.

Наконец, со скамейки поднялся загадочный новичок. Под одобрительные похлопывания Мортинсона по спине он неспешно вышел на позицию питчера. Его движения были нерешительными, голова опущена – совсем не похоже на уверенного спортсмена. Майк, расслабленно сжимая биту, даже усмехнулся про себя. "Ну и убожество они нашли…"

Судья Винтер осмотрел поле, свистнул – и тут произошло нечто невероятное.

Мяч вылетел из руки питчера с такой скоростью, что превратился в размытую белую полосу. Майк лишь бессмысленно моргнул, когда судья прокричал:

– Страйк!

Тишина. Абсолютная, гробовая тишина воцарилась на стадионе. Даже вечно орущий Клаус замер с открытым ртом.

– Что… – Майк очнулся первым, дико озираясь. – Какого черта?! Это не был страйк! – Его голос сорвался на визг. – Он даже не попал в зону!

Трибуны взорвались. Одни ревели от восторга, другие – от возмущения. Майк, багровея, бросился к судье, но Винтер лишь развел руками:

– Парень, ты просто пропустил. Признай.

Ральф, всё ещё потрясённый, окликнул его:

– Майк! Не позорься дальше…

– Это был фальстарт! – завопил Майк, но уже возвращался на позицию, сжимая биту до побеления костяшек. – Ладно, ублюдок… Сейчас я тебе устрою…

Свисток. Взмах руки питчера – и мяч снова исчез. На этот раз Майк даже не успел моргнуть.

– СТРАЙК ДВА! – оглушительно рявкнул Винтер.

Майк стоял, словно громом пораженный. Его руки дрожали. Где-то на трибунах уже начали скандировать имя новичка. А тренер Клаус орал что-то невнятное, размахивая руками, как ветряная мельница.

В этот момент Майк Доннахью, звезда университетского бейсбола, впервые в жизни почувствовал ледяной страх. Не просто досаду – настоящий, животный страх. Потому что он понял: этот молчаливый парень с опущенной головой играет в какой-то совсем другой бейсбол. И против таких ударов у Майка не было защиты.

Трибуны взорвались единым возгласом изумления. Теперь уже никто не сомневался – первый страйк не был случайностью. В воздухе повис вопрос: Майк сегодня не в форме или этот молчаливый новичок действительно на голову выше «звезды университетского бейсбола»?

– Твою мать! – вырвалось у Верна за спиной. – Да это же снайперский бросок!

– Заткнись уже! – рявкнул Майк, сжимая биту так, что пальцы побелели. – Ему просто повезло, вот и всё!

– Два страйка подряд, – ехидно напомнил Верн, и в его голосе звенело торжество.

– Я не слепой! – огрызнулся Доннахью, оставаясь в боевой стойке.

Теперь у него не оставалось выбора, кроме как полагаться на удачу. Как разъяренный бык, Майк разрыл песок бутсой, сделал три глубоких вдоха. Его взгляд, сузившийся до щелочек, был полон яростной решимости.

Свисток. Бросок.

Майк взмахнул битой почти наугад – и вдруг почувствовал долгожданный удар! Мяч, со звоном отскочив от биты, взмыл в небо. Доннахью швырнул биту и рванул к первой базе под рев трибун.

Хотя третий страйк удалось избежать и первый иннинг остался за "центральными", новичок восточной команды добился главного – он лишил Майка привычного чувства уверенности. Впервые за долгие годы Доннахью почувствовал себя не непобедимой звездой, а обычным игроком, который едва унес ноги от настоящего мастера.