Нейронная сеть «Колин»

Кристина Выборнова

Нейронная сеть "Колин"

НЕЙРОННАЯ СЕТЬ «КОЛИН»

23.09.2125 года.

Последний день отладки развлекательного симулятора «Детектив» (автор идеи и главный сценарист Л. Зотова, главный разработчик А. Марков).

Вспомогательные персонажи (нейронные сети с нановоплощением «Ирочка», «Светляк», «Оно», «Андрей», «Карга» и. т. д.) успешно запущены, взаимодействуют. Место хранения программ – 33 и 34 серверы.

Окружающая среда – успешно отлажена, сбоев нет, на персонажей и людей реагирует. Персонажи успешно действуют в соответствии с заданной сюжетной линией.

В 23 часа 30 минут запущен главный персонаж – нейронная сеть с нановоплощением «Колин». Успешно взаимодействует с другими персонажами, самообучается. Сбоев нет. Место хранения программы – 35 сервер.

Глава 1

– Ну, Лидочка, спасибо вам! Даже и не ожидал, что так хорошо получится, – пожилой главный разработчик Александр Марков – высокий, сутулый, с гладкими седыми волосами, встал с кресла, пытаясь распрямить спину, и с удовольствием посмотрел сначала на мирно гудящий мощными компьютерами зал поддержки игры, а потом – на молодую женщину, которая тоже в это время как-то тяжело и неловко слезала со своего мягкого красного стула.

Несмотря на то, что ей, видимо, еще не было тридцати, Лидочкой ее мог решиться назвать не каждый. При светлых волосах, забранных в хвост, растрепанной отросшей челке и детски гладком лице, подбородок ее был раздвоен, большие пухлые губы – плотно сжаты, углы их – опущены вниз, а на прямом мягком носу виднелась довольно-таки существенная горбинка. На лбу, выглядывающем из-под челки, были горизонтальные морщины, а вертикальные залегли между темными прямыми бровями. Глаза у нее были глубоко сидящие, но большие – темно-серый цвет соседствовал в радужке с карим, отчего взгляд казался весьма тяжелым. Возможно, поэтому женщина избегала смотреть в лицо собеседникам, когда с ней разговаривали, и то и дело сумрачно и нервно косилась в сторону.

В центре разработки игры, где многие программисты и сами не отличались адекватным поведением, таким манерам автора идеи и главного сценариста писательницы Лидии Зотовой не очень удивлялись. Писатели вообще чудаки, чего с них взять… Людей же, знающих произведения Зотовой, удивляло, скорее, с чего это писатель-фантаст взялась вдруг разрабатывать сценарий и героев игры-симулятора о работе сыскных органов двадцатого века.

Лидия своих мотивов никому не объясняла, однако когда дошло до дела, оказалось, что у нее имеются уже и очень подробно проработанные персонажи, и наметки некоторых загадок, которые будут расследоваться совместно программами и живыми людьми, засунутыми в симуляцию; и, что самое главное, крайне харизматичный образ главного героя со странным именем Колин Александрович Розанов. Писательница даже принесла самолично изображенный ею портрет этого героя и, хмурясь, пояснила, что он не слишком похож на то, что она себе представляет, но лучше у нее все равно не выйдет, а это можно взять за основу. Разработчики 3д облика, который в игре создавался миллиардами нанороботов, связанных между собой в соответствии с программой, были рады и этому.

Группе же программистов, писавшей нейронную сеть, Лидия принесла почему-то не напечатанный, а написанный крайне неразборчивым почерком, да еще и на старом и мятом листке бумаги, список основных черт характера, привычек и даже недостатков героя. Так что нейронная сеть «Колин» вышла, можно сказать, парнем хоть куда. Облик его, манера одеваться и говорить, колебались между хиппи и металлистами двадцатого века, но сверху был добавлен живой ум, находчивость, а также насмешливость и проницательность а-ля Шерлок Холмс. Кто-то из разработчиков даже в шутку предложил прирастить 3д модели к нижней губе глиняную трубку, а к длинноволосой голове – клетчатое кепи. Писательница нервно посмеялась и, замолкнув, мрачно сказала: «Только попробуйте». Пробовать не стали.

– …Хорошо все вышло, да, Лидочка? – повторил главный разработчик, поворачиваясь к писательнице. Та, отвернувшись, кивнула:

– Вроде бы неплохо. Завтра я попробую сходить в симулятор, посмотрю, как они на меня среагируют…

– Правильно, сходите. Особенно внимательно главного героя отсмотрите – не повторяет ли он слова в разговоре, не несет ли ерунду – если что, сразу мне скажите, будем исправлять. Нейронная сеть получилась очень разветвленная, неизвестно, не станет ли, как говорится, глючить. Внешность тоже поглядите – если там, к примеру, руки расплываются, или ноги начинают в трех местах гнуться, или глаза на собеседника не смотрят, это тоже к нам.

– Конечно, конечно. А… Вы сами туда не хотите?

Марков засмеялся:

– Да нет, я уже староват для таких фокусов, это вам, молодежи, интересно. Меня там смех пробирать начнет, не дай бог. Я и так как прочитаю биографию главного героя, аж чаем давлюсь. Ну просто все силы мира ополчились на беднягу! И в детдоме-то он с сестрой рос, и опеку-то над ними получили сотрудники посольства Нигерии – такое вообще было возможно в двадцатом веке?

Писательница пожала плечами:

– Почему нет? Тогда много что было возможным, вот как и сейчас…

– Ну хорошо… И после выпускного-то вечера на них с сестрой напали некие абстрактные хулиганы, из-за которых герой попал в больницу, а сестра пропала без вести, потеряла память и нашлась лишь через десять лет. И поэтому он и пошел работать в милицию, чтобы, значит, отомстить… Ну просто граф Монте-Кристо в смеси с каким-нибудь телесериалом о старине!

Лидия кривовато улыбнулась и объяснила с отрывистым смехом, по-прежнему избегая взгляда собеседника:

– Ну, это же игра, рассчитанная на широкую аудиторию… Так сказать, ширпотреб. Да еще и для молодежи. Меня вот в детстве и юности подобные коллизии привлекали. Старина… Остросюжетность… Простота… Конечно, книгу бы я таким образом писать не стала, но здесь, по-моему, это все очень неплохо будет смотреться.

– Да уж, – кивнул Марков, тоже улыбаясь, но не криво, а широко и спокойно. – Моя дочка была помладше, тоже выдумывала себе каких-то там идеальных принцев.

– Ладно вам, какой же Колин принц? – подняла брови Лидия.

– Такой, модернизированный… Пойду-ка я к автомату, с утра не ел… Вам котлету синтезировать?

– Нет, не надо, – резковато отказалась писательница, и, засунув руки в карманы широких бежевых брюк, побрела следом за разработчиком, говоря ему в спину:

– Все-таки я с вами не соглашусь. Разве он принц и идеал? У него отрицательных черт не намного меньше, чем положительных. Он же какой? Резкий, невежливый, зависимый от своего изменчивого настроения. Нравственные принципы неустойчивые, понятия о хорошем и плохом самые странные – скажем так, утилитарные. Склонность к выпендриванию, пусканию пыли в глаза. Я уже не говорю про дурацкие привычки вроде обгрызания ручек, жевания резинки или ночных хождений из угла в угол. Вот он каким должен быть!

– Таким и будет, если программы нормально заработают, – успокоил разошедшуюся писательницу Марков, подходя к синему пищесинтезатору и нажимая большую прозрачную кнопку с надписью «котлета куриная с гарниром». – И потом, ладно, это-то вы все правильно сказали, а как насчет того, что он умеет играть на фортепиано, аккордеоне, гитаре, флейте, а также петь; хорошо рисует, профессионально катается на коньках, стреляет почти без промаха, сочиняет стихи, знает несколько видов борьбы, и, в довершение всего, умеет ходить по канату, потому что вы выдумали, что он в детстве посещал цирковую студию? А? Это что, обычный человек?

– Ну, не обычный, конечно, – не сдалась Лидия, в пылу спора даже взглянув собеседнику в лицо, – однако подобные люди – не такая уж и редкость. Я и сама умею кое-как рисовать, играть на всех этих инструментах, петь и танцевать. Не говорю про стихи, все-таки это часть моей профессии. Что же я, идеал теперь, что ли? Он же все это умеет, – кроме того, что относится непосредственно к его работе, – не на высшем уровне, а на среднем. Потом, я же не говорю, что он был круглым отличником в школе и медалистом в университете. Он и университет-то недавно окончил, без отрыва от работы – то есть почти в тридцать два года…

– Вы так о нем говорите, будто он живой! – хмыкнул Марков и, взяв из специального углубления сгенерированную куриную котлету с неразборчивым гарниром, подозрительно поковырял ее пластмассовой вилкой. – Слушайте, а котлета-то рыбная! Опять отдушки перепутали…

– А, – сказала писательница без интереса и быстро поправила замявшийся воротник коричневого свитера крупной вязки. – Действительно… Понимаете, некоторых героев я очень хорошо прорабатываю, так что они в моем сознании буквально оживают.

– Ну, это правильно, – поощрительно кивнул Марков. – Это так и надо.

– Да… А этого героя я придумала давно, только все думала, куда же его пристроить… И вот представился шанс.

– Нет, вы все-таки молодец, знаете, чем зацепить – меня обе внучки уже задергали, так хотят в этой симуляции побывать и посмотреть на нашего героя-благородного разбойника, то есть сыщика.

– Да? Ну так пусть хоть завтра приходят, вместе со мной пойдут, а я за ними послежу.

– Спасибо, конечно… Поглядим. Только вы уж им, пожалуйста, Лидочка, объясните, что это все не настоящее, а симуляция, и что персонажи – не люди, а структуры из нанороботов, управляемые нейронными сетями с серверов.

– А вы им что, не объясняли этого? – писательница наклонилась и нажала на синем автомате кнопку с надписью «уха». Марков по-стариковски вздохнул.

– Каждый день твержу. А они, типа вас, обо всех героях как о живых говорят… Только вы-то – понятно, автор, но эти девицы четырнадцати лет… Нина еще ничего, а Настя – ну такой романтик! А ведь они близнецы вроде как, должны быть характерами похожи.

Лидия молча достала из углубления тарелку дымящейся ухи, с усилием оторвала по ошибке приросший к тарелкиному краю кусок хлеба, понюхала и подняла брови:

– Куриный суп. С ума сойти. Может, тут просто кнопки перепутаны?

– Космонавт без ракеты, сапожник без сапог, – досадливо сказал Марков. – Полный зал программистов, едим черт знает что… Пятнадцать лет работаю, ни разу не ел тут нормально.

– А вы сами возьмите и отладьте.

– Делать мне больше нечего, как мои внучки говорят… И так от мониторов в глазах рябит. Вы вообще как эти объемные изображения переносите? А вот я как-то больше двумерные люблю – ну зачем мне, чтобы при программировании буквы летели в глаз? Я вас заболтал, вам идти уже надо, – посмотрел он на Лидию, которая, успев быстро заглотать маленькую порцию своей куриной «ухи», медленно переминалась с ноги на ногу.

– Что? – сказала она. – А, ну да. Я пойду. Всего доброго.

Открыв дверцу сбоку синего пищесинтезатора, она кинула туда пустую тарелку, и, сутулясь, направилась к лифтам.

Оказавшись в освещенной скудной желтоватой подсветкой кабине, Лидия увидела свое отражение и, нервно дернувшись, быстро отключила зеркала. Стены стали матовыми. Двери лифта закрылись. Писательница хотела было нажать на кнопку первого этажа, но вдруг передумала и как-то воровато-поспешно ткнула в цифру 18 – это был этаж, где находилась серверная.

На восемнадцатом этаже подсветки было еще меньше, чем в лифте – тоненький ряд голубоватых лампочек. Блестящий темно-синий пол и такого же цвета потолок и стены отражались друг в друге, множа странные темные пространства. Лидия вышла из лифта в короткий гулкий коридор с высоким потолком и прошла через него в громадный зал без перегородок, занимающий весь этаж. Вдоль его стен тесными рядами стояли пронумерованные сервера, приглушенно завывали мощные системы охлаждения. В самом зале тоже было холодно, как на северном полюсе. Посреди него, возле столика с терминалом, отслеживающим работу серверов, откинувшись на мягком стуле, дремал бородатый и непричесанный молодой человек в двух свитерах с подогревом, лыжных брюках и огромных ботинках. Ботинки видны были особенно хорошо, потому что дежурный закинул ноги на столик терминала.

– Вам чего? – тягуче спросил он сквозь сон и шмыгнул носом, видимо, от холода.

– Хочу посмотреть, как работает нейронная сеть главного героя, она на тридцать пятом сервере, – скороговоркой выпалила писательница. Дежурный повернул голову на один градус.

– А, Лидия Ивановна… Да все там нормально, если что, у меня бы отобразилось, – он показательно тряхнул ботинком.

– Я говорю, просто хочу посмотреть, как она работает. На экран ее можно вывести?

– Да выводите, пожалуйста, только потом не забудьте выключить…

Лидия кивнула и подошла к 35-му серверу, напоминающему внешне большой черный шкаф с утопленным в нем трехмерным экраном. Некоторое время она с какой-то потусторонней улыбкой прислушивалась к равномерному гудению и потрескиванию, которые издавала машина, потом резко оглянулась на дежурного, тихо ойкнула, и, потирая сведенную шею, включила экран. Тот медленно зажегся, и в его объемной глубине, как на дне колодца, завиднелось нечто вроде светящегося рыболовного невода с грузилами, спутанного в большой ком. Невод медленно перемещался сам в себе, образовывая новые ячейки и стирая старые. Нейронная сеть то ли обучалась, то ли обрабатывала какую-то информацию – в запущенной игре было загружено несколько проходных жизненных сценариев, чтобы симуляция, работая вхолостую, усложняла и развивала героев. Лидия прикрыла глаза, глядя на невод. Она пыталась представить, как на четвертом этаже, в огромном зале, который ловко имитирует Москву 20 века, после включения программы носящиеся беспорядочно в воздухе нанороботы структурируются, сцепляются и образуют настоящего на вид молодого человека – высокого, с длинными каштановыми волосами, в кожаной куртке и вареных серо-голубых джинсах, который, только появившись… Что сделает? Если все нормально, то должен как ни в чем не бывало пойти на свою «работу» – в программу всем героям было заложено нечто вроде воспоминаний об основных моментах их жизней, так что они, условно говоря, и не заметят момента включения… Хотя, как можно вообще говорить «заметит» о компьютерной программе? Лидия усмехнулась – как бы самой не забыть, что все это не настоящие люди…

Еще раз воровато оглянувшись на дежурного, она сменила изображение нейронной сети на 3 д модель главного героя. Модель ее не особенно порадовала. Она стояла на крутящейся подставке недвижимо, как фонарный столб, и смотрела в никуда пустым взором больших карих глаз. Смуглое лицо ее не имело совершенно никакого выражения. Писательница досадливо вздохнула, махнула рукой и, пробормотав: «Тоже мне принц. Воплотили мечту, называется…» – выключила экран.

– Уходите? – проснувшись, поинтересовался дежурный.

– Угу, – сказала она и, оглянувшись на 35 сервер, быстрым шагом двинулась по гулкому залу к лифтам.

Глава 2

Ездил сегодня с Женьком и Андрюшкой за город, осматривать место происшествия. Погодка была для моей Снежинки нелетная: полчаса я упрашивал ее завестись, и еще минут двадцать – не глохнуть. Поехать она, вроде, соизволила, но вела себя настораживающее. Всю дорогу Женек, как самый умный, задавал мне страшные вопросы типа: «А чего это у тебя пальцы стучат?» или «А чего это ты так ревешь на подъеме?». У него странная привычка отождествлять человека с машиной. Наконец я сказал ему, что если у меня что и стучит, то только зубы, поэтому лучше бы он прекратил умничать и попытался включить отопилку. Слово «попытался» я употребил не зря: как только коллега ткнул в кнопку, полусломанный вентилятор взревел каким-то совершенно невыносимым для уха звуком. Пришлось его отключить и мерзнуть дальше. Долго ли, как говориться, коротко, доехали мы до дремучего леса, и вот возле него-то и застряли. Я-то, зная Снежинкин нрав, этому даже не удивился, как не удивился и тому, что из наших мобильников мой разрядился, Андреев не ловил, а Женькин работал на последнем заряде. Этот НЗ мы решили поберечь и принялись чиниться.

Я не стал вводить ребят в заблуждение умным лицом, и честно признался, что я такой дурак, что ни хрена не разбираюсь в собственной машине, а потому прошу ко мне не апеллировать. Андрюша не умел даже водить и понимал в механике еще меньше меня, а Женек, как оказалось, умел чинить машины только на словах. Поэтому дело кончилось тем, что мы вызвали себе на подмогу ребят, ожидающих нас на месте происшествия, выпустили Тобика погулять в лес, а сами, усевшись на бревнышке, как три Аленушки одна другой больше, развели в снегу костерок и грели над ним руки.

Наши спасители приехали к тому моменту, когда мы уже жарили колбасу, снятую с Андрюшкиных бутербродов, и, начихав на долг службы, присоединились к пикнику с тем большим удовольствием, что у меня в аптечке нашлась бутылка спирта.

Часа через три кто-то вспомнил, что нас дожидается убитый, на что полупьяный Женька, махнув рукой, сказанул:

– Можно не торопиться, сейчас же холодно, сохраниться свеженьким…

Ребята пошли ржать… Вот уж смех-то, действительно. На самом деле, если вдуматься в то, что человек погиб, и представить, что сейчас с его семьей… Но мы уже привыкли не вдумываться. И конечно, нельзя постоянно страдать, видя тысячи убитых. Сам свихнешься и повесишься. Жить, может, и не очень-то хочется, но надо, и надо найти тех, кто прикокал этого невезунчика, хотя по нашим-то законам их даже не расстреляют. А если бы и расстреляли, то что? Ему-то, который помер, легче, что ли? Ему даже не все равно, потому что больше нет никакого его. Враки это все про ангелов и чертиков, испытал лично на себе: отрубился после выстрелов и, могу поклясться, через секунду открыл глаза, а кругом уже больница, надо мной пляшут врачи и толдычут про клиническую смерть и неделю комы, а меня это даже не впечатляет, потому что мне будто фильм пересказывают…

…Такие вот глубоко философские сентенции изрекал я мысленно, вслух продолжая хихикать вместе со всеми… О, сила коллектива.

* * * * * * * *

Будильник заиграл нежную мелодию, которая делалась все громче и громче с каждой секундой, увернулся от руки Лидии, прокатился по столу и упал вниз, продолжая играть, как три сводных оркестра. Растрепанная Лидия в ночнушке соскочила с постели на пол, поймала зловредные часы и нажала на большую красную кнопку сбоку. Будильник умолк.

Лидия хмыкнула и, плюхнувшись обратно в кровать, закинула руки за голову. По утрам и перед сном ей в голову обычно приходили самые удачные сюжеты. Но сейчас мысли повернули не в том направлении. Она пыталась вспомнить, когда в первый раз придумала Колина. Лет в пять… Или раньше? Ну, не в три же года… Правда, тогда он был немного другим, но характер… И лицо… Откуда она вообще это все взяла, ведь в пять лет ее не волновали никакие чаяния, связанные с личностями мужского пола, кроме, может быть, того, принесет ли папа с работы светящийся леденец и успеет ли сунуть ей, пока мама не увидит, не скажет, что это гадостная химия, и не выкинет конфету в мусорку…

А может, она его и не придумывала? Может, увидела где-то похожее лицо – по телевизору, например… Лидия снова нахмурилась, пытаясь вспомнить. Нет, телевизор здесь ни при чем. Ну ладно, бывает, что персонажи берутся из ниоткуда, но чтобы они оказались настолько реальными, что прошли со своим автором через всю его почти тридцатилетнюю жизнь? Мда, редкость, конечно, но факт есть факт.

Этот главный герой ее детских фантазий с течением времени постепенно обрастал собственным миром, а мир – другим населением. Вначале маленькая Лида придумала, что Колин будет добрым волшебником, но это показалось ей скучноватым. Злым волшебником хорошего героя делать было вроде неправильно, и на некоторое время мечтания застопорились. Возобновились они с новой силой в одиннадцать лет, когда Лида увлеклась историей и прочитала книгу о старой Москве. Книга понравилось ей ужасно. Каждый день девочка прямо-таки рыбкой ныряла под греющее невесомое одеяло, закрывала глаза и погружалась в мир, где не было пищесинтезаторов, а люди смотрели двумерные телевизоры, ездили на заводящихся ключами рычащих машинах и то и дело стреляли из пистолетов с пулями в разнообразных бандитов. То есть, конечно, не все люди стреляли, а только сыщики, или милиционеры, или и те и те… Мир получался очень интересным, не хватало только главного героя, к которому можно было бы привязать сюжет. И тут Лида вспомнила про своего доброго-недоброго волшебника и обнаружила с удовольствием, что он по манерам поведения как раз подходит к тогдашнему времени.

Так и появился гениальный сыщик Колин Розанов со всей его захватывающей дух биографией, а рядом с ним будто сами собой возникли и остальные герои – и ворчливая начальница отдела по расследованию особо тяжких преступлений по прозвищу Карга, и скромный ответственный Андрей, и разбитной Женек, и завсклада оружием – женщина по прозвищу Оно, и пропахшая духами стриженая ежиком Красавица, и многие другие. Лида знала их характеры, привычки, поведение, и иногда так погружалась в свой выдуманный мир, что потом никакими силами не могла заставить себя поверить, что на самом деле где-нибудь на свете не живут именно такие люди. Родители, замечая не совсем нормальную мечтательность Лиды, все-таки особенно к ней не приставали, решив, что когда она вырастет и влюбится в настоящего человека, все это само по себе сойдет на нет.

Лида выросла и в 16 лет влюбилась. В собственную же мечту, Колина Розанова. Он к тому времени представлялся ей до мельчайших деталей, она теперь даже легко могла бы говорить от его имени. Мечта, кроме всех прочих достоинств, отличалась еще тем свойством, что взаимность чувств была Лиде, а точнее, ее мысленному воплощению себя самой, гарантированна. Имея, таким образом, вполне разделенную любовь, и к тому же занимаясь сочинением фантастических стихов и рассказов, девочка даже не особенно интересовалась сверстниками – по сравнению с Колином, они, конечно, никакой критики не выдерживали. Сверстники тоже как-то не очень обращали внимание на странную девчонку, которая имела привычку сутулиться, что-то бормотать себе под нос и зыркать искоса черными глазами, да еще и ходила не на дискотеки, а во всякие там студии и кружки.

Во время учебы в университете Лида, наконец-то, пригляделась к настоящему человеку, то есть к собственному однокурснику, и даже провстречалась с ним целый год, но потом ей стало ужасно скучно. К тому же, однокурсник, будучи таким же сочинителем прозы, как и она, все время критиковал ее произведения и восхвалял свои, так что в конце концов они поругались в последний раз и расстались. Лида с удивлением обнаружила, что не испытывает по этому поводу особенных сожалений. И, уже не с удивлением, а даже с некоторым ужасом, она поняла, что и понравился-то ей однокурсник потому, что был высоким с карими глазами, чуть похожими на глаза Колина, как она их себе представляла.

Она попыталась взять себя в руки и довольно долгое время мечтала по минимуму, только иногда записывая для себя очередные события, происходящие в ее мысленной Москве 20 века. Лида старательно внушала себе, что любовь к собственному выдуманному образу – это, в сущности, эгоизм на грани паранойи, и если она это не прекратит, то у нее есть все шансы закончить свои дни в сумасшедшем доме, похлопывая саму себя по плечу и распевая песни с хором внутренних голосов…

Вроде бы, получилось отвлечься. Ее фантастические рассказы стали публиковать, ей предложили издать электронную книгу, а перед самыми выпускными экзаменами в университете за ней начал ухаживать очень симпатичный юноша, к счастью, не коллега, а с факультета физики.

Лида радовалась еще целых полгода, пока до нее не дошло, что у физика смуглая кожа и длинные волосы, да и голос высокий, почти такого тембра, как у Колина. И что, кроме этого, особенными достоинствами он не обладает, и даже наоборот, не собирается читать ее книжки, зевает и смеется, когда она пытается рассуждать об иных планетах и Вселенной, да и вообще считает, что баба должна дома заниматься хозяйством, а не сидеть в бардаке и кропать всякую чепуху, за которую все равно мало платят.

Расставание с физиком повергло и саму Лиду, и ее родителей в полное уныние. Лида мрачно прикинула, сколько ей, при ее-то профессии, придется затратить времени, чтобы найти того, кто мог бы выносить ее творческие успехи, не стискивая при этом зубы, а родители решили, что у дочери крыша поехала окончательно. Последовал бурный скандал, вследствие которого Лидия отселилась в пустующую бабушкину квартирку на окраине Москвы, откуда нужно было добираться до центра на воздушной капсуле, трамваях и метро. Так она и жила дальше, периодически издавая книжки и получая небольшие гонорары, редактируя на заказ какие-то чужие опусы и творя рекламные стишки вроде «наше печенье – просто загляденье» (за стишки платили больше всего).