Темные тайны белой ведьмы

Что он, интересно, сейчас делает? Спит? Проверяет контрольные старших курсов? Составляет учебный план? Я невольно фыркнула, такими нелепыми показались мне эти предположения. Нет, Ольховский, как летучая мышь, с наступлением темноты он просыпается. Мое воображение рисовало его куда-то стремительно идущим в темноте или колдующим над свежим мертвяком, в попытке отнять у бедолаги положенный ему покой. Я улыбнулась этим мыслям. Да, некромантия была запрещена, но как это обычно бывает, темные колдуны, нашли способ обойти закон – назвались алхимиками, продолжая нарушать правила. Почему это не пугает меня? Я давно почувствовала, что есть в моей магии что-то неправильное, что-то темное и по-настоящему пугающее. Возможно, мне не нужен Берендеев и мне поможет Ольховский. Черная магия по его части. Может быть он сможет объяснить мне, что со мной не так.

Я отложила книгу, в которой так и не прочла ни строчки, погруженная в размышления. Стрелки часов перевалили за полночь, сейчас меня вряд ли кто-то увидит. Я вылезла из уютного кресла, сунула ноги в кроссовки у двери и вышла в пустой, полутемный коридор.

Обстановка была по-настоящему мистической. Единственным источником света являлась луна, заглядывающая в узкие сводчатые окна-бойницы. Мои шаги подхватывало короткое эхо, и они тут же растворялись в дремавшей вокруг тишине. Я решила подняться на крышу и осмотреть окрестности. Но не успела преодолеть и пару этажей, как услышала чьи-то торопливые, шаркающие шаги.

Я перевесилась через широкие каменные перила и посмотрела вниз. В белесом лунном свете мелькнула чья-то тень и исчезла в ближайшем коридоре этажом ниже. Ведомая любопытством, я тихо спустилась и направилась в узкий проход, соединяющий правое и левое крыло здания, где только что исчез непрошенный гость. Рискуя быть схваченной при новом нарушении строгих правил академии, я припустила по темному проходу, стараясь нагнать незнакомца. И чуть не столкнулась с ним на лестнице, ведущей в подземные этажи.

– Богдана?

Да уж, бойтесь своих желаний, им свойственно сбываться. Профессор Ольховский, а это был именно он, обескуражено уставился на меня. Прикинуться лунатиком или объяснять, что я просто заблудилась, в поисках туалета, было глупо.

– Добрый вечер, профессор, – холодно поздоровалась я, по привычке ожидая очередную взбучку от зануды Ольховского, но вопреки обыкновению он ничего не ответил, продолжая спускаться. Я только сейчас заметила, что он хромает, и как-то неестественно обхватил себя рукой. – Вы ранены? – спросила я слишком громко. Не дремлющее эхо тут же отрикошетило мои слова, превращая их в мечущийся между грубыми каменными стенами стон.

– Не говорите глупости, конечно нет! – проворчал Ольховский, однако голос его был глухим и слабым.

Я по инерции спускалась следом, стараясь понять, что произошло, и могу ли я чем-то помочь.

Глава 6

– Убирайтесь прочь, – в очередной раз попытался остановить меня Златан. Он продолжал ковылять в сторону своих комнат, подволакивая правую ногу.

– Не раньше, чем помогу вам. Вы же сейчас свалитесь, – я попыталась поддержать его под руку, но Ольховский грубо вырвал руку из моего захвата. Тут же пошатнулся и чуть не потерял равновесие, беспорядочно цепляясь за каменные стены.

– Хорошо, – сердито буркнул он и остановился. – Дайте мне опереться на вас.

Я послушно подставила плечо. Похоже, ему действительно было плохо, если судить по тому, как он навалился на меня. Тащить его по коридору было не легко. Хорошо еще, его апартаменты оказались недалеко от лестницы. Я буквально вволокла его в комнату. Ольховский выпустил меня из объятий и так же тяжело, уперся руками в стол.

– А теперь убирайтесь спать.

– Я не уйду пока не помогу вам, – видя его состояние, я старалась говорить спокойно.

– Я не нуждаюсь в ваших услугах. По-моему, я достаточно ясно дал вам это понять.

– Тогда я позову помощь. Думаю, директор должен знать, что один из его учителей ранен.

Я дала профессору шанс передумать, мысленно считая до пяти.

– Хорошо, черт вас подери, но, если вы еще раз откроете рот, я вышвырну вас вон.

Ольховский метнул в меня сердитый взгляд. Мне ничего не оставалось, как пообещать ему.

– Хорошо, – скомандовал он, – Помогите мне снять одежду.

Я принялась расстегивать пуговицы на его френче. Странная ситуация. Вокруг Ольховского была такая зона отчуждения, что мне всегда казалось, просто сняв пиджак до него не доберешься. Там непременно будет еще один пиджак, а под ним еще один и так до бесконечности. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила под френчем обычную рубашку, а под ней его гибкое жилистое тело. Я даже слегка разочаровалась. Уголки моих губ невольно дернулись вверх, и я тут же услышала низкий раздраженный голос:

– Вы еще долго будете возиться?

Я зашла за спину профессора, но стоило мне попытаться стянуть френч с его плеч, как Златан сдавленно застонал.

– Вам придется расслабиться. Постараюсь аккуратно, – заверила я и осторожно сняла сначала один рукав, потом второй. – Потерпите еще немного. Наконец пиджак полетел на диван, а я в ужасе замерла, глядя на его разорванную в лоскуты, окровавленную рубашку.

– Господи, – Я нервно сглотнула, а руки мои предательски затряслись. – Что случилось?

– Если хотите уйти, я вас не держу, – тихо ответил Ольховский.

– Нет, – отвергла очередную попытку сплавить меня.

Я осторожно усадила профессора на диван.

– Где у вас хранятся снадобья?

– Справа, на верхней полке, – он кивнул на шкаф за письменным столом.

– Похоже, вы часто попадаете в переделки, – оглядывая большую коробку со всевозможными лекарствами, проговорила я. – Вам лучше лечь, – я вернулась к дивану, где оставила раненного профессора. Меня серьезно беспокоила его бледность. Пока он снова не начал командовать, я уложила его голову на подушку, а сама опустилась перед ним на колени. Густо зачерпнув из банки заживляющей мази, которая освежающе пахла крапивой и полынью, аккуратно принялась обрабатывать раны на его спине. Интересно, что с ним стряслось?

– Вы неплохо разбираетесь в снадобьях, – тихо прокомментировал Ольховский.

Я оторвалась от работы.

– Мне показалось или вы похвалили меня?

– Тщеславие – грех, – тут же буркнул он недовольно.

– Гордыня тоже, – ответила я спокойно и вернулась к его израненной спине. Меня беспокоила кровь, которая продолжала сочиться из порезов. Она уже давно должна была свернуться.

– Все это бесполезно. Оставьте как есть. Мне уже лучше, – заметив мое беспокойство, проговорил Ольховский.

– Почему бесполезно? – спросила я и только сейчас до меня дошло, почему у меня так дрожат руки. Это проклятие. Поэтому кровь и не останавливается. Для человека, который уже к утру истечет кровью, Ольховский казался слишком спокойным. Я стряхнула кисти рук и прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Это только проклятия рождались во мне на раз-два, с созиданием дела обстояли сложнее. В районе солнечного сплетения стало тепло, энергия стекалась со всех концов организма, формируя у меня в груди сгусток света. Он начал подниматься к плечу, стек по руке и засветился под пальцами, ярко освещая рваные края порезов. Те начали светлеть, кровь наконец остановилась. К моменту, когда я закончила, Ольховский уже спал. Я уселась по-турецки на пол, решив воспользоваться случаем и рассмотреть его повнимательнее.

Лицо Златана было по-мужски красивым. И вообще профессор был не лишен грации. Высокий рост, широкие плечи, выказывали сильное гибкое тело. Хорошо развитые мышцы рук и спины. Снова взглянув на его раны, меня накрыла острая волна жалости. На его лице появилась гримаса боли. Даже во сне она мучила его. Я не удержалась и провела кончиками пальцев по его носу с горбинкой, очертила контур губ. «Уголки рта приподняты – это говорит о том, что человек, хочет всем нравиться, но внутренне не уверен в себе и нуждается в поддержке и одобрении». От чего и пытается скрыть свои истинные чувства и мысли под черными одеждами и мерзким характером. Подытожила я пришедшее на ум описание характера человека по форме губ, которое недавно вычитала в каком-то глянцевом журнале для «девочек». Мои пальцы скользнули по подбородку с ямочкой, вниз по шее и остановились на сонной артерии. Я подушечками пальцев ощущала рваный ритм его сердца.

Однако мое внимание снова привлекли его раны. Интересно, кто с ним так? И главное, за что? Не нравится мне все это. Наверное, это Гордеев со своими рассказами о пророчестве вызвал во мне подозрения. А что, если это дело рук Берендеева? Мне он сразу показался подозрительным. Слишком уж мягко стелет. Обычно такие люди не просто так скрывают свою силу. Либо они чего-то хотят от тебя, прикидываясь «белыми и пушистыми», либо совсем не те, за кого себя выдают. На ум снова пришли слова Айтал об избранном, которого так ищет директор. И тут возникает вопрос: зачем? Чтобы помочь ему открыть проход или напротив предотвратить? Похоже мне придется повременить со своим разговором. Моя взбесившаяся магия подождет. А вот сейчас я очень хочу понять, что же здесь происходит. Что это за пророчество, кто на самом деле профессор Ольховский, который спит сейчас на диване, постанывая во сне. И конечно директор Берендеев, который хочет казаться милым и добрым Дедом Морозом, а на самом деле мощный такой колдунище. Я не могу ошибаться. Чутье подсказывает мне остерегаться его. А я привыкла доверять своей чуйке. Она не раз выручала меня из переделок.

И все же, что стряслось с Ольховским? Раны на его спине оставил какой-то мощный артефакт или магический амулет. Скорее всего это была плеть. Мне уже приходилось видеть подобные раны, но тогда магический фон не так зашкаливал.

Я приподняла наложенную на спину профессора повязку. Семь длинных рваных шрамов. Все они были нанесены от шеи до поясницы. Поняла я это не только потому что это логичнее всего. На конце плети скорее всего был какой-то крюк или шип. У основания порезы были глубже и шире, будто спину Ольховского распахали чем-то твердым и острым.

Но почему спина? Ольховский не похож на человека, который позволит кому-то так просто напасть на него. Может быть, нападающих было много? С другой стороны, у него на теле почти нет оборонительных ран, значит нападение отпадает. Он что, просто покорно стоял и терпел побои? Если бы я увидела такие раны на теле ребенка, решила бы, что того наказал отец. Но Ольховский далеко не мальчик. Тогда кто? Босс? На Берендеева не похоже. Златан скорее доверяет ему, а не боится. Айтал сказала, что директор воспитывал Златана как сына, когда у того умерла мать. Вряд ли он стал бы устраивать такую экзекуцию в здании школы. Нет, здесь что-то другое. Интересно что?

Я взглянула на круглые часы над дверью, уже почти пять. Нервозность начала отступать, и я жутко захотела спать. Тело буквально растекалось, теплой лужей, теряя очертания, а веки сами закрывались, и снова открыть их не было никакой возможности. Я огляделась в поисках подходящего места для сна. Рядом с диваном стояло высокое английское кресло. Выглядело оно вполне удобным. Была, конечно, мысль занять пустующую сейчас спальню профессора, но я решила, что это перебор даже для меня.

***

Утром, открыв глаза, я увидела Ольховского, который уже вполне уверенно сидел на диване и изучающе смотрел на меня.

– Доброе утро, – попытаясь я выглядеть дружелюбной. Хотя не знала точно, запрет на разговоры все еще действовал, или с восходом солнца профессор превратился в человека, а то рычащее животное поглотила ночь.

– Что вы до сих пор здесь делаете? – спросил он строго.

А, нет, не поглотила. Слегка расстроилась я.

– Вы слышите меня?

– А что, кофе в постель не полагается? – потянувшись, пропела я.

Все тело затекло от неудобной позы и настойчиво требовало массажа. Взглянув в сердитое лицо Ольховского, я промолчала. Думаю, шуток он тоже не понимает.

– Как вы себя чувствуете?

– Неплохо. – с напускным безразличием ответил он.

– Неплохо для такой порки? – я сразу же поняла, что ляпнула лишнее, но было поздно. Златан задохнулся от вскипающей в его горле ярости. Чтобы защититься от неминуемой бури, я быстро встала и подошла к нему.

– Я посмотрю.

– Во-первых, – сказал он, опасно растягивая слова, – я не позволял вам здесь разговаривать. А, во-вторых, уже несколько раз дал понять, что не нуждаюсь более в вашей помощи.

Я едва могла унять дрожь в коленях, но старалась не подавать вида. Тут как с хищником: один раз покажешь страх и все, второй раз не подпустит.

– Вам нужно поесть. Не думаю, что хорошей идеей будет сейчас идти в общий зал.

– Я не голоден. Вы не слушаете меня? – злился профессор.

Достали уже эти смены настроения. Я строго посмотрела ему в глаза.

– Давайте так, я обещаю не разговаривать, но вам все еще нужна моя помощь. Я обработаю ваши раны, накормлю вас завтраком и уйду, честно.

– Вы что пытаетесь торговаться со мной? – сузив глаза, поинтересовался Ольховский.

– Соглашайтесь, торговаться я могу долго, больше времени потеряете. Ну, вот и ладушки, – приняв его молчание за знак согласия, я быстро сняла накинутую на его плечи рубашку и бросила ее на спинку дивана. Шрамы на спине затянулись тонкой розовой кожицей и больше не кровоточили.

– Рубашку только не рвите, – фыркнул Ольховский.

– Что за фантазии, профессор, держите себя в руках, – стараясь не отвлекаться, проговорила я.

Златан дернулся, наверняка хотел снова нахамить, однако я удержала его за плечи.

– Скажите какую-нибудь гадость, когда закончу, а сейчас сидите смирно.

Спина профессора напряглась, но думаю не от моих прикосновений, а от моих слов.

Я нанесла заживляющую мазь, которая со вчерашнего дня так и осталась стоять на столе.

– Ну, что там? – все еще раздраженно спросил Ольховский.

– Все совсем не плохо. Думаю, жить будете.

И с этими словами я села на диван и тут мое внимание привлекла небольшая татуировка в районе солнечного сплетения. Я прищурилась, стараясь разглядеть ломанный рисунок. Заметив мой интерес, Ольховский поспешил встать и отвернуться. Он схватил брошенную на спинку дивана рубашку, с трудом просунул руки рукава и снова повернулся.

– Что это? – я указала взглядом на татушку, которую сейчас скрывала тонкая белая ткань.

– Ничего особенного. Ошибки молодости, – с безразличием бросил он и тут же покачнулся от слабости.

– Вам нужно лечь. Я уйду, обещаю.

Я дождалась пока Златан ляжет и вышла в коридор.

Глава 7

Златан

Я пришел в себя неожиданно, словно меня выкинуло из очередного кошмара. Спину все еще неприятно тянуло, рука онемела. Обычно магический хлыст Карачуна оставлял глубокие незаживающие раны. Это наказание и плата за услугу. Жертва, что питает его мой кровью. Но Богдана каким-то образом смогла их залечить. Похоже, что директор прав, и она не так проста, как могло бы показаться. А кстати, где она? Я огляделся, в комнате ее не было. На столе меня ждал завтрак, который скорее всего уже остыл, а на спине красовалась свежая повязка. Я почувствовал голод. Было приятно осознать, что на пищу наложены согревающие чары. Вот же упрямая.

Рядом с подносом лежала записка, в которой сообщалось, что следующий визит в 19:00. Возражения не принимаются и в случае, если пациента не будет на месте в указанное время, поиски она начнет с кабинета директора.

Нахалка. Вспыхнул я, скорее по привычке, пытаясь убедить себя в том, что мне неприятна это заносчивая выскочка. Но она вызывала такое тепло и нежность, что я не стал вдаваться в размышления, просто проигнорировал их.

После того, как я умял все, что принесла Богдана, почувствовал прилив сил и погрузился в работу в лаборатории. Новый мертвяк вернулся ни с чем, как и его предшественники. Мне необходимо найти нужное заклинание.

Вечер того же дня

В дверь тихо постучали. Часы над дверью показывали без минуты семь. Наде же, пунктуальная. Я поднялся из-за стола, чтобы открыть.

Богдана была в прекрасном настроении, а ее «добрый вечер» был наполнен теплом.

– Как сегодня наш пациент?

– Прошу, избавьте меня от ваших комментариев. Насколько я помню, вы пообещали молчать.

Богдана чуть заметно улыбнулась и взяла со стола банку с мазью.

От ее прикосновений по телу разливалось тепло. Я вдруг поймал себя на мысли, что ее внимание почти не раздражает меня. Как я устал, черт побери. Я понимал, эти мысли слабостью сквозят во взгляде и от внимания девушки, вряд ли скроются. Но держать лицо в ее присутствии становилось все труднее. Похоже ты размяк.

– Можно поаккуратнее? – злясь на собственную слабость, рыкнул я и повел плечами, пытаясь сбросить с них теплые ладони моей медсестры. – Вам нравится выводить меня из себя?

– Даже если бы я молчала, это все равно вывело бы вас из себя, – с обидным спокойствием, ответила она.

– Может быть мы все же попробуем? Молчать!

– Какой же вы ворчун, – Богдана появилась передо мной и взгляд ее скользнул вниз по груди к выведенной на коже татуировке.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что готов показать ей не только татуировку, но и все, что она захочет.

– Не стоит, – застегивая рубашку, ответил я, пока окончательно не размяк под ее взглядом.

– Не беспокойтесь, я совсем не пытаюсь влезть в вашу жизнь. Думаю, завтра еще помучаю вас своим присутствием и больше необходимости в лечении не будет. Потерпите, не много осталось, – Богдана убрала склянки с лекарствами обратно в шкаф и поспешила на выход. Я не знаю, откуда взялся порыв, который заставил меня остановить ее и предложить чай. Да, позже, я убеждал себя в том, что это всего лишь задание Берендеева, о котором, признаться, я совершенно забыл. Может быть старик прав и мне стоит немного расслабиться?

– Спасибо за завтрак.

Видимо, она слегка опешила от такого резкого перехода к любезностям, поэтому с удивлением уставилась на меня.

– Раз уж я так расщедрился на хорошие поступки, может быть чаю? Должен же я как-то отблагодарить вас за заботу.

Богдана вернулась в комнату и села на диван, внимательно наблюдая, как я вожусь у стола.

– У вас большая библиотека, профессор. Вы умный, начитанный человек, при этом предпочитаете уединение и не любите разговаривать. Странно, вам не кажется?

– У меня в голове достаточно собственных мыслей.

– Знакомо.

– Серьезно? Я думал, вы любите общение, быть в центре внимания, у вас же рот не закрывается.

Она наградила меня скептическим взглядом.

– Это обманчивое впечатление.

Я придвинул к Богдане чашку, и сам сел напротив.

– Корица, мускатный орех, гвоздика – прекрасный напиток для зимних вечеров, – вдохнув аромат, произнесла она.

Я невольно улыбнулся. Было приятно сидеть друг напротив друга и вдыхать аромат чая. Никогда и ни с кем мне не было так приятно молчать.

Однако молчание Богданы продлилось недолго, она поставила чашку на блюдце и вонзила в меня свой любопытный, сканирующий взгляд. Я знал о чем она хочет спросить, но не решается. Вспомнив в очередной раз о просьбе Богумира, я тоже отставил чашку на стол.

– Хотите спросить меня о шрамах?

– А можно?

– Нет.

– Хорошо, не стану. Я буду рассказывать, а вы поправьте меня, если я не права.

– Очередная сделка? Это начинает входить в привычку.

Богдана хитро улыбнулась.

– Что хочет узнать обо мне директор?

– Почему вы думаете, что он хочет что-то узнать о вас?

– Вам не слишком приятно мое общество, но вы терпите его. Вопрос за чем? В школе у вас нет друзей. Единственный человек, с которым вы готовы общаться, это директор. А тут я со своим словесным поносом и гипертрофированным чувством долга. Если вы подпустили меня к себе, то скорее всего, хотите что-то выяснить. Так как мое общество вам в тягость, наверняка делаете это по просьбе директора. Возможно, он думает, что допрос в его кабинете даст меньше плодов, чем общение с молодым интересным профессором.

– Сколько неповоротливых, второсортных эпитетов, – съязвил я. – Вы считаете меня интересным? – я старался не показывать эмоций, не хотел облегчать ей задачу.

– Я про ваши мозги, – со всей серьезностью ответила Богдана.

– А-а, мозги? Вы очень наблюдательны. Что ж, впредь буду осторожнее.

На ее лице поселилось выражение понимания и даже удовлетворения. Я пока не знал, что они означают.

– В школе шепчутся об истоках вашей магии. Будто вы получили ее не вполне заслуженно, – наверное, излишне политкорректно сказал я. Надеюсь, она воспримет мое любопытство за очередную издевку.

– Шепчутся? – усмехнулась Богдана. – Скорее, трубят. Особенно ваш любимчик Гордеев.

Знаю, она хотела снова вывести меня на эмоции, упомянув Ярослава в таком двусмысленном контексте, но меня не так просто вывести их себя, если я сам этого не хочу.

– Род Гордеевых берет начало от одного из четырех бессмертных – Барока. Чем не повод для гордости.

– Особенно, если гордиться больше нечем, – вполголоса добавил я.

– А что чувствуете вы?

– По отношению к его махровым предкам?

– По отношению к совсем не махровым вашим.

– Чужой.

Взгляд Богданы стал рассеянным, она слепо уставилась перед собой.

– Не привыкли пользоваться магией? – тихо спросил я, пытаясь вывести ее на сокровенное, пока она находится в раздумьях.

– Ага, – Она вдруг посмотрела на меня и неожиданно весело улыбнулась. – Не стану мешать. Думаю, вы уже достаточно отблагодарили меня, – она поднялась с дивана и направилась в сторону входной двери.

– Если вдруг захотите заглянуть ко мне с ответным визитом, буду рада.

– Приглашаете на свидание?

Похоже, мой вопрос в очередной раз смутил мою безрассудную собеседницу, и я с удовольствием наблюдал, как ее щеки заливает румянец.

– Свидание, это громко сказано, но приятной беседой постараюсь развлечь. Если захотите, вы можете быть интересным собеседником.

– Вы мне льстите.

– Боюсь, я недооцениваю вас, – многозначительно произнесла Богдана и взялась за ручку двери. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил я, и дверь за моей гостьей закрылась.

Мысли роились в голове, как пчелы, не давая сосредоточится. Как быстро она догадалась о просьбе Берендеева. Я невольно улыбнулся. Странно, что она не стала отвечать на вопрос про магию. Вряд ли ее беззаботное «ага» было именно тем, что она хотела сказать на самом деле. Да, я бы мог просто залезть к ней в голову или призвать ночью ее дух, когда его хозяйка будет крепко спать. Но именно с ней не хотелось торопиться и лезть напролом. Возможно, я просто тешу себя наивными надеждами на то, что у меня может когда-нибудь быть нормальная жизнь. Отложу радикальные меры еще на пару дней.

На следующий день Богдана пришла вечером в обозначенное время. Я не сопротивлялся, позволив ей провести все необходимые манипуляции.

– Похоже, мой визит сегодня последний, – разглядывая мою спину, прокомментировала она. – Радуйтесь. Вы так хотели избавиться от меня, – девушка смотрела лукаво.

– Думал не дождусь, – с деланым раздражением парировал я, по привычке пытаясь уколоть ее.

– Какой вы все-таки невыносимый тип.

Я знал, она хочет завязать очередной разговор, но пока не выяснил зачем все это ей, поэтому просто промолчал.

– Мне пора. Пока не накликала на себя какое-нибудь страшное проклятие.

Я кивнул и Богдана вышла за дверь.

Она начинает занимать слишком много места в моей жизни. Сейчас это совсем не кстати. У меня нет на все это времени. Как подтверждение моих мыслей мышцы живота пронзило спазмом, а тату засветилась под рубашкой, заставляя меня вспотеть.

– Какого Черта? Опять!

Глава 8

Богдана

После последнего визита к Ольховскому я не видела его несколько дней. Наверное, зализывает где-нибудь свои раны. Кстати, о ранах. Они выглядят как наказание за проступок. Что же он такого сделал или не сделал, что кто-то так его наказал?

Мой мозговой штурм прервало чье-то тихое, но настойчивое мяу. Я посмотрела в сторону окна. На широком каменном подоконнике сидел премилый белоснежный котик.

– Привет, – я подошла поближе и осторожно погладила его по голове. Котик не возражал, напротив, принялся ластиться мне под руку. Через пару минут он уже ехал на моих руках ко мне домой. – Угощу тебя сосиской, – приговаривала я и гладила мурчащеее облачко по мягкой спинке.

Я быстро вошла в дверь, посадила своего пушистого гостя в кресло, а сама отломила кусочек молочной сосиски, оставшейся у меня после вчерашнего ужина, и протянула коту.

– Держи, малыш, – проворковала я, глядя как тот аккуратно поедает предложенное ему угощение. – И как же тебя зовут? – я посмотрела на ошейник, к которому был прикреплен небольшой серебристый брелок со странной надписью. – Шада-налам? – произнесла я удивленно. – Странное имя для кота.