Кривляки

Закопав червяков обратно, восьмилетние Женя и Кирилл приступили к горожанам. Люди завораживали Кривляк.

– Они интереснее мультиков и книжек.

Мальчики лезли к каждому, кто им встречался. Они узнали их истории, честные истории, не похожие на сказку. Увидели, что смерть приходит буднично, а рождение естественно, что болеют многие, а выздоравливают не все. К девяти годам они изучили каждого в городе, знали его прошлое и видели настоящее, догадывались о его будущем. То, что люди показывали всем, скоро надоело, и Кривляки стали откапывать в горожанах их желания, страхи, потаенные мысли и искренние радости, пытаясь докопаться до самого скрытого уголка сердца, куда не пускал никто, и нашли в каждом тоску – необъяснимую тоску, понять которую мальчики никак не могли и маялись этим.

К их десятому дню рождения в городе не осталось ничего, что могло бы удержать их пытливый ум и жаждущую впечатлений душу. Их маленький город был всего лишь их детской игровой площадкой. Они переросли его. Не нужно быть умником, чтобы догадаться: надолго они тут не задержатся. Столько всего они еще не видели, столько людей не знали, столько песен не слышали, а сколько рек, озер и океанов, в которых они еще ни разу не поплавали, и гор, на которые не взобрались – голова кружилась от этих мыслей. А планеты, кварки, квазары, черные дыры, галактики? Столько еще мест, куда не добрался человек, а они доберутся.

– Женя, на какое расстояние можно приблизится к сверхновой при вспышке, чтобы ошеломиться величием происходящего, но не сгореть при этом дотла?

– Сейчас посчитаю, Киря.

Каждый день горожане гадали, когда они побегут будоражить своими фокусами мир и почему до сих пор безвылазно сидят в городе. Мальчишки только отшучивались в ответ, а чтобы в своей песочнице самим не заскучать и другим не дать, начали придумывать собственные фокусы. Когда в один день каждый горожанин обнаружил себя в огромном пузыре из малиновой жвачки, который лопнув, облепил его с головы до ног липкой пахучей массой, многие попрятались по домам, решив, что сошли с ума и скоро за ними приедут со смирительными рубашками. На следующий день Женя и Кирилл пустили по улицам летающие тарелки с пирожными. Мало кто тогда отважился их попробовать, но многие вошли в азарт и ждали новых трюков, а братьев так веселили люди с вытаращенными глазами, что с каждым днем они все больше и больше увлекались фокусами.

Местные журналисты вцепились в мальчишек, едва лопнули пузыри, и они отлепили от себя жвачку, которая, к слову, оказалась необыкновенно вкусной. Через неделю в городе появились репортеры всех крупных СМИ, они давно – задолго до фокусов – взяли на карандаш этих неугомонных братьев, ожидая от них хороших инфоповодов. Кирилл с Женей удовлетворили их аппетиты, как только те прибыли, с громким хлопком исчезнув в воздухе на открытой со всех сторон площади прямо перед ними и их фото- и видеокамерами.

Бегая от журналистов, братья на ходу устраивали фокусы, хохотали над изумленными новым трюком людьми, изображали их реакцию, корчили рожицы и размахивали руками-ногами от переполняющих эмоций. Привыкшие держать себя сдержанно, горожане – многие приписывают авторство себе – обозвали их Кривляками, и это прозвище одно на двоих накрепко пристало к ним.

Это было очень удобно: Женя и Кирилл не были близнецами – они были до абсурда разными и внешностью, и характером. Один коренастый, бледный и рыжеволосый, другой смуглый, темноволосый и карикатурно худой и высокий – как они умудрились родиться не только в один день, но и от одной мамы – это, наверное, был их первый фокус. Различались они не только внешне: внутри у каждого была своя начинка. Один из них был мечтательным изобретателем, другой – пламенный мотор. Один на-гора придумывал фокусы, другой мчался испытывать их, не вникая даже, выживет ли. Но кто из них Женя, а кто Кирилл – не различали и их близкие друзья.

Сами Кривляки вносили сумятицу, постоянно перебивая друг друга, стремительно, до неуловимости, двигаясь и меняясь местами. За тринадцать лет их так и не смог догнать и укусить ни один комар. Лишь однажды двум комарам посчастливилось отведать их крови, когда братья решили узнать, отчего все одноклассники во время школьного похода ноют и чешутся. Они поймали и посадили на себя огорошенных произошедшим насекомых и завороженно следили за ними. После те прожили недолго: Кривляки на месте препарировали их.

Не могли уследить за братьями не только насекомые, но и горожане, догадываясь об их местоположении по шлейфу трюков и иллюзий, которые те оставляли. Охота на Кривляк стала местным развлечением. Скоро все разделились на тех, кто обожает маленьких фокусников и ждет их новых проделок, тех, кого они раздражают шумом и ежедневным переполохом, и тех, кто притворялся, что им все равно. И что бы кто ни говорил, но фокусы ждали все. Кто – повеселится, кто – побраниться, кто – демонстративно отворачиваясь, подсмотреть за занавеской.

Их последняя Очередная Великая Проделка, самая разрушительная из всех, обошлась без нашествия воображаемых мартышек, которые съели все реальные бананы в городе, и лимонада, льющегося из кранов во всех домах. Они вообще ничего не делали: не сидели в своей комнате ночами, продумывая детали, не расставляли по городу изобретенные ими замысловатые механизмы и не нажимали ни на какую кнопку, чтобы привести в действие хитроумный фокус. Слух будто сам разлетелся по городу, сразу потеряв свой источник, и тут же разросся до чудовищных масштабов. Всего пара мгновений – и все горожане бегали по улицам с горящими вместо фонарей глазами и лопатами в руках. К утру весь город был разрушен, перекопан и перевернут вверх дном, но Кривляки на самом деле не держали лопат в руках. Все, что они сделали в ту ночь, когда люди уже нежились в своих кроватях и не думали их покидать, – вышли на улицу и еле слышно шепнули в далекое и заветное для них небо:

– Мы спрятали в городе книгу, в которой раскрыли все секреты своих фокусов.

Тогда люди и повыпрыгивали из теплых постелек и в одних пижамах выбежали на улицы. Они так хотели найти книгу, что не замечали ни стершихся до крови ладоней, ни разрушений, которые сами устроили. Она стоила тысяч мозолей, потому что могла любого сделать могущественным, знаменитым и баснословно богатым, умей ты правильно ею распорядиться, не раскидываясь, как Кривляки, каждый день фокусами – бесплатно, всего лишь для того, чтобы повеселить публику. Хоть до костей ладони сотри – не жаль.

Книгу так и не нашли. Горожане перерыли каждый миллиметр в городе, перевернули все библиотеки и книжные магазины – и все впустую. Куда Кривляки могли ее спрятать? Вытрясти бы из них правду, но утром мальчишки исчезли, чтобы через четыре дня появиться расфуфыренными паиньками.

Сейчас Женя и Кирилл огляделись по сторонам: не выпрыгнет ли из кустов кто еще, – и повернули к дому.

На крылечке сидела Маруся. Увидев ее, братья расплылись в улыбке. Рядом с ней с одной стороны стояла почти пустая корзина с яблоками, с другой – стеклянная трехлитровая банка, доверху наполненная огрызками.

Увидев это, Женя выхватил у нее из рук еще одно яблоко, надкушенное с двух сторон.

– Заболеешь!

– Я хотела узнать, сколько огрызков влезет в банку!

– И сколько яблок без огрызков – в тебя?

Маруся радостно закивала, довольная собой.

– Сразу два дела! А в следующий раз – сколько в меня влезет с огрызками! Когда я вырасту, я стану такой, как вы? – спросила она.

Братья рассмеялись. Кирилл подхватил ее на руки и чмокнул в щечку.

– Ты будешь лучше нас.

– В тысячу раз.

Девочка победно заверещала.

– Что вы сегодня сделали? – спросила она.

– Ничего. Видишь, – Женя указал на их школьную форму. – Мы теперь обычные школьники.

– Смешная, – хихикнула Маруся, разглядывая форму.

Из открытого окна повеяло запахом свежей выпечки.

– Плюшки! – воскликула девочка.

Женя закатил глаза в притворном возмущении.

– Даже самом у интересно стало, сколько же в тебя влезет.

Они зашли в дом. Из кухни к ним вышла их мама, высокая, тоненькая, с длинными, как у русалки, волосами. Вера была больше похожа на юную девушку, чем на мать троих детей.

В комнате сразу стало тепло и уютно.

– Мне рубашку порвали, – сказал Кирилл.

– Киря не виноват, это наш бывший учитель. Он совсем спятил, – вступился за брата Женя, но мама их не слушала.

– Много слышала о вас сегодня, – сказала она. – Даже больше, чем обычно.

– Мы ничего не сделали. Образцовое поведение, честно-честно, мам, – перебивая друг друга, затараторили братья. – Взрослых слушались, учителям не перечили, уроки не срывали, над нытиками и злыднями не издевались и совсем-совсем не фокусничали. Эталонное поведение – можно в справочники вносить.

Мама покачала головой, вглядываясь в глаза сыновей. За потускневшими стеклами очков их было трудно разглядеть.

– Зачем вам очки? Зрение за четыре дня испортилось?

– Очки – это муляж, – ответил Женя и снял их. – Они делают нас серьезными юношами. Правда, мы эффектно в них выглядим?

– Очки мальчиков, – мама выделила голосом последнее слово, – серьезными не делают, это чистой воды маскарад.

Мама оглядела их с ног до головы и снова посмотрела в глаза.

– Ох, не нравится мне все это, – вздохнула она.

– Разве не этого ты хотела? – спросил Кирилл.

Мама не ответила.

– Я стол накрыла, мойте руки – будем ужинать.

Маруся захлопала в ладоши и прыгнула маме на руки. Женя и Кирилл расставили чашки и тарелки, Вера достала из духовой печи зарумянившиеся плюшки. Все было как обычно, и мама с Марусей, наконец, выдохнули и расслабились.

Они просидели на кухне дотемна, вчетвером, как и прежде. Болтали обо всем на свете, шутили, жевали плюшки, смеялись друг над другом. Впервые за день они были прежними Женей и Кириллом, но такими, какими их знали только дома: не фокусниками, а сыновьями и братьями.

В полночь мама поцеловала всех и отправила по комнатам, а сама осталась сидеть в темноте на кухне. Весь день знакомые и незнакомые люди расспрашивали ее, что же произошло в ту ночь с Кривляками. Она прокручивала в голове воспоминания, как кино, то отматывая назад, то переносясь вперед, пытаясь понять, где она тогда ошиблась.

Они ворвались домой, кувыркаясь в воздухе, как циркачи-акробаты. Мама привыкла к их появлениям через дымоход, форточки, подпол, однажды они вошли домой, вывалившись из холодильника, в этот раз они вошли через входную дверь, и она растерялась. Сыновья обняли ее и закружили по комнате.

– Мама, они сами! Мы вообще ничего не делали, – задыхаясь, они прокричали маме в самое ухо. – Они сами учудили. Весь город разворошили, – и поставили ее на пол.

Пошатываясь от головокружения, мама притянула сыновей к себе и попыталась говорить сурово:

– Опять от вас город пострадал?

– Да не мы это! Не мы.

Мама попыталась усмехнуться.

– А вы в это время в библиотеке книжку читали? И даже не фокусничали? Вообще ничего не делали?

– Ну, чуть-чуть совсем, капельку.

– Мы сказали, – Женя запнулся, – что написали книжку, где раскрываем все секреты наших фокусов и спрятали ее в городе.

– А весь город перекопали – это не мы, это горожане сами, – поспешно добавил Кирилл.

Мама напряглась:

– Перекопали? Весь? – и выбежала на улицу.

Через несколько минут она забежала вся растрепанная и запыхавшаяся домой и кинулась к сыновьям.

– Город выглядит так, будто здесь война была!

Кирилл и Женя, довольные, выдохнули:

– Потрясающе, да?

– Вы с ума сошли! Представляете, что будет, когда кто-нибудь найдет ее? А если ее найдет какой-нибудь психопат?

– Да никто ее не найдет. Мы ее хорошо спрятали.

– Куда?

Братья включили Кривляк.

– Это что за фокусы, мама?

– Люди вообще-то всю ночь копали землю.

– Глаз не сомкнувши, до кровавых мозолей ладони ободравши.

– А ты хочешь вот так легко, ничего не делая, заполучить ее?

– Пользуешься родственным положением?

– Куда вы спрятали книгу? – процедила каждое слово мама. – Нет, не говорите, я не хочу знать. Сожгите ее и все.

– Мы не можем.

– Эту книгу не сожжешь. Извини, мама.

– Значит, жуйте! Чтобы ни листочка от нее не осталось.

– Мам, невкусно же, – заспорил Кирилл.

– Живот заболит, мам, – добавил Женя.

Мальчики вгляделись в маму: ее губы сжались в тонкую ниточку, на переносице появились две морщины-запятые, глаза сощурились. Такой они ее еще не видели. Интересно. Вера шумно и протяжно выдохнула. Выпустила пар.

– Сколько раз я просила: уберите из своей комнаты вертолет, – сказала она, пытаясь отвлечь себя. – Я вчера о его крыло ударилась.

– Так не надо заходить в нашу комнату. Что бы было, если бы в лабораторию по разработке ядерных бомб все заходили, как к себе? – сказал Женя.

– Ядерной бомбы не было бы! И это было бы хорошо.

Кирилл расхохотался своей оплошности.

– Да, сами нарвались, Женя предложи другой вариант.

Брат не стал заморачиваться.

– Вертолет не уберем. Нам в нем хорошо думается.

– Тогда тем более его надо выбросить. Что будет в следующий раз? Ракета? Танк? Крейсер?

– Мы так высоко не замахиваемся, – улыбнулся Кирилл. – Мы подумывали о подводной лодке.

– Нет, я хочу слона, – сказал Женя.

– Ага, – закатил глаза Кирилл. – Сам будешь убирать за ним.

Мама хлопнула в ладоши, привлекая к себе внимание, и братья посмотрели на нее.

– Это мой дом. Здесь не будет слона. Здесь не будет вертолета, здесь не будет подводной лодки. Наш дом и так похож на полосу препятствий, – мама оглядела комнату. – Город весь перевернули. Директора школы опять довели до истерики, – перечисляя, она стала загибать пальцы. – В комнату вертолет запихнули. Почему вы никак не угомонитесь? Что вы творите?

– А чего ты хочешь? Половина у нас от отца, – выпалил Кирилл, Женя толкнул его локтем.

Мама замерла, ее руки задрожали.

– Это хорошая половина, Кирилл.

– Сомневаюсь, что это возможно.

– Поверь, сынок.

– Тогда почему мы тебе не нравимся? Это ты нас вырастила – мы такие только благодаря тебе.

– Что же, я одна во всем виновата?

– Похоже на то. Папы-то у нас нет. Как знал, что с нами одни беды огребешь – вот и слинял.

Услышав слова сына, Вера на глазах сыновей превратилась в бледную безжизненную статую.

– Что вы выдумываете?

– А что нам остается делать? Мы в последний раз его видели, когда нам было по четыре года. Чего не помним, то и додумываем.

– И не в его пользу! – вставил Женя.

– Додумайте хорошее, он всегда вас любил.

Мальчики промолчали, чтобы не расстраивать маму.

– Во всем, что касается детей, всегда виноваты родители, оба, – нехотя озвучил свои мысли Женя.

– Если тебя утешит, все достижения детей – заслуга родителей, – попытался приободрить маму Кирилл. – Все наши фееричные, головокружительные, невероятные фокусы – это и твоя заслуга.

Женя быстро глянул на маму.

– Что-то ты выглядишь не очень гордой.

Мама порозовела от шутки сына.

– Гордая я, каждый день столько про вас слышу, хоть из дома не выходи.

– Пусть себе трещат, бездельники. Ты им веришь, что ли? – возмутился Кирилл.

– Мы же твои сыночки, мама, – сказал Женя и сложил брови домиком и сделал огромные глаза. – Мы же твои любимые сладкопопики.

– Твои барабульки, что бы ни значило это слово, – добавил брат.

– Мам, что поделаешь, это закон такой: родители должны любить детей любыми и принимать любыми. Обязаны, какими бы те не были, потому что недовольные и критикующие всегда найдутся сами. Если ты нас не будешь любить, то кто будет?

Мама сморщилась и не смогла удержаться, чтобы не улыбнуться.

– Знаете вы хорошо, что я вас люблю. Всегда за вас билась и защищала, обманывала, лишь бы вас не обидели. Чего вы тут мелодраму разыграли? Но посмотрите, – мама махнула в сторону улицы, – как люди хотят забраться в вашу голову. Всего один слух – и весь город за несколько часов разрушили. Я ваша мама, это я должна вас защищать, а я даже угнаться за вами не могу. Что мне делать?

– Ничего делать не надо, мы сами все сделаем. А эти до нас не доберутся, обещаем, ты только нам разреши.

Вера замерла.

– Что разрешить?

– Мы хотим увидеть весь мир.

– Весь мир знает нас, а мы совсем не знаем мир. Ведь это не честно.

Мама замахала на них руками.

– Я не могу вас отпустить. Вы еще дети, вам даже тринадцати лет нет. Мир – это не фокусы и не веселье, это сложно и часто больно. Он может быть страшным, вы еще слишком маленькие для него.

– Не страшнее нас, мама, – отшутился Кирилл. Он подошел к окну и оглядел перерытую улицу.

– Смотри, что мы натворили – целый город перевернули. Мам, он нас не выдержит. Это город маленький, а не мы.

– А вот в масштабах вселенной мы не так уж катастрофичны, – заметил Женя. Если наши хулиганства равномерно распределить по всему космосу – никто их даже не заметит.

– Космосу?.. – переспросила мама.

Она, не отрываясь, разглядывала их, словно впервые увидела. Сыновья выросли, это уже не те полуторагодовалые пухляши, сбежавшие посмотреть трактор. Она и тогда не могла их обуздать, и сейчас ей их не удержать – и мама… расплакалась. Это и был бум, привлекший внимание горожан в ту ночь: весь дом сотрясся от того, что Вера – его душа – превратилась в потоки горестных слез.

Женя и Кирилл растерялись: они никогда не видели, чтобы мама плакала, – и засуетились.

– Мам, ты чего?

– Подавилась что ли? Хочешь водички? По спине похлопать?

И сели рядом с ней.

– Ма-а-ам…

– Ну чего ты хочешь?

– Хочешь, мы больше не будем так фокусничать.

– Мы же не знали, что ты так расстроишься.

– Хочу, – сказала мама и всхлипнула.

– Что?

– Чтобы вы больше не фокусничали. Я хочу, чтобы у меня были сыновья, и чтобы пятьдесят тысяч человек не гонялись за ними, пытаясь раскроить черепушку и вытащить из нее вашу книжку.

Мальчики сникли. Женя попытался переубедить ее:

– Разве ты не должна хотеть, чтобы мы были счастливы?

– Сейчас я хочу, чтобы вы были хотя бы живы, – сказала она и снова расплакалась.

Братья молчали и ушли в себя, закрылись внутри, накрывшись куполом, и неслышно и яростно переговаривались друг с другом. Решено. В доме стало тихо и тоскливо, сверчки разбежались по углам и замолкли, сами мальчики потускнели:

– Ладно, мама.

И они превратились в этих образцовых мальчиков. Поднялись в ту ночь в свою комнату и четыре дня как гусенички в прекрасных бабочек трансформировались из всемирно известных фокусников-хулиганов в прилежных школьников.

Начало светать, а Вера сидела в том же кресле, вспоминая свой разговор с сыновьями. Женя и Кирилл не фокусничали. Кривляк больше нет. Все так, как она просила, но сейчас плакать хотелось еще сильнее: ей, может, и стало спокойно, а им?

Глава 3.

– Воспитательница все время должна обнимать и целовать, целыми днями болтать с детьми и не сходить при этом с ума, и еще всегда улыбаться, если у нее хорошее настроение, – перечисляла Маруся, усевшись на кухне за стол, пока Кирилл мыл огурцы, а Женя резал бородинский хлеб.

– А если у нее плохое настроение? – оторвался от огурцов Кирилл.

– Тогда ей нужно попросить няню присмотреть за детьми, – ответила сестренка и пояснила: – чтобы они не убились. И пойти попить чай с конфетами. Мне это всегда помогает.

– Еще есть требования к воспитательнице? – спросил Женя, давясь от смеха.

– Конечно, – серьезно ответила Маруся. – Она должна знать обо всем на свете и рассказывать нам сказки, – добавила она и тут же спохватилась: – Чуть не забыла! Еще она не должна мешать нам взрослеть.

– Разумные требования, Марусь, – сказал Кирилл и отвернулся, чтобы она не увидела, как он улыбается.

– Конечно, ведь я очень разумная девочка.

Женя положил перед ней бутерброды с огурцами.

– Безусловно. А кто тебе это сказал? – поинтересовался Кирилл.

– Сама догадалась, – удивилась вопросу Маруся.

Братья переглянулись и – смех разрывал их изнутри – сложились пополам, хохоча на весь дом.

– Ты самая смешная девочка на свете!

– И это тоже, – согласилась Маруся и деловито откусила бутерброд, вызвав у братьев новый взрыв хохота.

На кухню зашла мама, разбуженная их смехом:

– Кто отключил мой будильник?

Вслед за ней, привлеченный шумом, тихо жужжа, в кухню на колесиках въехал механический пингвин. Женя ткнул в него:

– Это он.

Пингвин заверещал.

– Мам, он говорит, это не он. И еще что-то про грязные инсинуации, – сказала Маруся маме. – Что такое грязные инсинуации?

Мама повернулась к сыновьям.

– Очень удобно валить на него, зная, что я не понимаю, что он там пищит. И вроде мы договорились о ваших фокусах.

– Пингвин не фокус. Это всего лишь игрушка, – сказал Женя.

Робот оглушающе заверещал и Женя цыкнул на него:

– Помолчи, оскорбление – это назвать тебя бестолковой ржавой железякой. А игрушка – это не оскорбление, это всего лишь запудривание маминых мозгов.

– Женя! – воскликнула мама.

– Ой, я это не на робото-пингвиньем сказал?

Вера натужно натянула на себя облик строгой мамы. Мимика, жесты, поза – аж вспотела.

– Робот-пингвин, свободно разговаривающий, да еще и на языке, понятном только вам с Марусей – это фокус, – сказала она.

– Ты наша любимая мамочка, поэтому, если ты этого хочешь, мы сегодня же разберем его на винтики, – улыбнулся Кирилл. Робот, взвизгнув колесиками, унесся из кухни. – Не переживай, мам, мы тебе потом поможем выливать ведра марусиных слез.

Маруся мотала головой:

– Мамочка, не убивай пингвинчика, мамочка, пожалуйста, – просила она, готовая разреветься.

– Хитрожопые, – сказала мальчикам мама. – Я хотела зайти к Маруси – разбудить ее.

– Мы сами разбудили, – коротко сказал Кирилл.

– И меня ударило током, как только я прикоснулась к дверной ручке!

– Мы усовершенствовали систему безопасности Маруси, – объяснил Женя и добавил: – Ты только не переживай, это не фокусы, это высокие технологии.

– Ваши высокие технологии меня чуть не убили.

– Нет, первый разряд тока не смертелен, – успокоил маму Женя и тут же предупредил: – А вот второй раз пытаться уже не стоит. Ручка тебя запомнила.

Мама всплеснула руками.

– Пытаясь защитить, вы ее убьете!

– Это невозможно. Мы все просчитали, – улыбнулся маминому предположению Женя.

– Никто не может попасть в комнату Маруси, кроме нее самой, – объясним ей Кирилл.

– И вас?

– Конечно, – не обращая внимание на сарказм, ответил Женя.

– Но я ее мама!

– Этого недостаточно. Извини, но в доступе отказано.

– Кого я вырастила, – сказала мама и протяжно вздохнула.

Кирилл оживился.

– Видишь, в первый раз у тебя не получилось, где гарантии, что получится во второй раз?

– А мы пока еще свою репутацию воспитателей не опорочили, – добавил Женя. – Чаю хочешь? С баранками, – и не дожидаясь согласия, налил в чашку заварку и кипяток, положил в белую тарелочку две свежие баранки, которые они испекли ранним утром, и поставил на стол.

Мама отхлебнула чай.

– Зачем это нужно? Никто не собирается похищать ее.

– Конечно, собирается. Ты на ее щечки посмотри, на кудряшки. А запах? Ее же съесть хочется. Она восьмое…

– Не восьмое, а единственное, – поправил еще не прозвучавшую мысль брата Кирилл.

Женя кивнул и продолжил:

– … чудо света. Все хотят чуда.

Мама спешно отмахнулась от мысли, что ее звездочку могут похитить, и спросила у дочки:

– Марусь, что ты хочешь на завтрак?

– Братья мне уже приготовили, – помахала бутербродом из ржаного хлеба с огурцом девочка.

– Давай тогда я тебе платье поглажу, ты в каком сегодня хочешь пойти?

– Братья уже погладили.

– А туфельки…

– Женя помыл и высушил.

– Куклы…

– Кирилл сложил в рюкзак.

Маруся затолкала весь бутерброд в рот.

– Хорошо, дожевывай и пойдем умоемся, я тебе помогу зубки почистить.

Маруся глотнула воды и улыбнулась:

– Я почистила. Не братья! Сама.

Мама посмотрела на волосы дочки.

– И косички заплели, – сказала она и взглянула на сыновей.

Те развели руками.

– У нас теперь много свободного времени, надо же себя чем-то занять.

– Что же теперь делать мне?

– Отдохни, мам, восстанавливай нервную систему после нас, – сказал Кирилл и, подхватив сестренку на руки, чмокнул маму в щеку. – Пока! Мы в школу, за новой порцией наказаний.

Вера покачала головой.

– Очень даже хорошо. Вы мне освободили время для того, чтобы написать письмо вашей бабушке.

Женя, Кирилл и Маруся убежали и не услышали маминых слов. Перед выходом братья оглядели себя перед большим зеркалом: поправили очки, пригладили волосы и еще раз протерли начищенные ботинки, – и степенно вышли из дома.