Кривляки

Неожиданно директор взорвался:

– Хватит! Гайсаровы – то, Гайсаровы – се! Мы только о них и говорим! Вы! – Он ткнул в Ткачева пальцем, от чего тот пошатнулся. – Если понадобится, я потащу вас на себе, я за шкирку приволочу вас в класс, но вы проведете этот урок, даже если он станет для вас последним, – Ткачев открыл рот. – И не вздумайте пискнуть! Я больше не позволю этому хулиганью управлять школой и запугивать учителей.

Сейчас, раскрасневшийся, с бешенными глазами и спутавшимися волосами, он был похож на безумца больше, чем обычно.

– Еще не известно, кто пугает больше, – косясь на директора, прошептала, так, чтобы он не услышал, учительница физики.

Скорее всего, в этот момент все думали об одном: позволит директор Курковым что-то или не позволит – что это изменит?

– А теперь всем нам надо поработать, – ледяным тоном поставил точку в разговоре директор.

Он зашел в свой кабинет, подождал, пока все учителя разойдутся по классам, и запер дверь на ключ. В выдвижном ящике своего стола директор взял два листа бумаги, написал на одном "Заявление об увольнении", на втором "В моей смерти прошу винить Евгения и Кирилла Гайсаровых", поставил дату: 13 апреля 2019 года, – разложил на столе перед собой и вперился в них, как на спасательные шлюпки в океане.

Кривляки поднялись на крыльцо, махнули всем рукой – толпа разочарованно ахнула – и впервые за восемь лет зашли в школу через входную дверь. Мгновение, чтобы выдохнуть после первого испытания, – и их тут же оглушил, разносящийся во всех сторон, пронзительный визг, будто при их появлении в школе сработала сигнализация. Сигнализация оказалась живой, и мальчишки содрогнулись всем телом: на них из всех школьных коридоров надвигалась, кишащая учениками, волна.

– Косяк тунцов.

Все, что они успели сделать – оцепенеть, когда волна захлестнула и поглотила их. Кривляки исчезли. Их друзья, которые не спали уже четыре ночи, рыская по всему городу, со звериным рыком раскидали всех и, наконец увидев Женю и Кирилла, сомкнулись вокруг них в тугой и неразделимый клубок.

– Вы где были? Что за ерунда? Мы из каждого атома в городе душу вытрясли – не было вас нигде! Где вы были? Где? – они кричали им в уши, чтобы перекрыть шум.

– Дома, – Кирилл поправил очки. – Уроки делали.

Подростки дружно расхохотались и чуть ослабили натиск.

– Ой, ну вы даете, – прокричал Костя, худенький, смуглый мальчик, и заговорщицки добавил: – А книгу так и не нашел никто – вы куда ее спрятали?

Все, не дыша, снова прижались к братьям.

– Мы ничего не прятали, все учебники у нас здесь, в портфеле, – Женя попытался открыть его и показать все, что у него было в его скучном школьном портфеле. – Вам какой нужен?

Друзья переглянулись: если притворяются и не рассказывают – значит, так надо, Кривляки их еще ни разу не разочаровывали, и сдались.

– Но вы же нам потом расскажете? – Юля толкнула локтем Кирилла. – А чего вы так вырядились? Как клоуны, ей-богу.

– Нам мама так сказала одеться.

Мама? Друзья уставились на них, не произнося ни звука. Прозвенел звонок на первый урок, и все слова, которые созрели у них, остались несказанными.

Услышав звонок, учитель химии вздрогнул. Все, его ад начался и продлится еще сорок пять минут.

Ткачев – Павел Дмитриевич – постоял несколько секунд перед дверью в кабинет, весь съежился, сгорбился, и, наконец, дрожащей рукой открыл ее. Он пугливо оглядел класс, стараясь не смотреть в глаза Гайсаровых. Стыд какой: учитель, трепещущий перед своими учениками. Павел Дмитриевич чуть приосанился, но тут, приветствуя его, седьмой А с шумом отодвигаемых стульев встал: непроизвольная конвульсия сотрясла все его тело и он, еле придя в себя, не видя ничего пере собой, юркнул в лаборантскую.

Павел Дмитриевич отдышался, взял коробку со склянками, реактивы, чуть не уронив их из своих ослабевших рук. Снова постоял несколько минут, сгорбился еще сильнее и вышел в кабинет. Ученики по-прежнему приветственно стояли и смотрели на него, ожидая, когда им разрешат сесть.

– С-садитесь. У нас сегодня… – на этих словах склянки в коробке, которую он держал, забренчали. – Новая тема. Откройте учебники, следующая глава. Читайте!

После этих слов он развернулся, зашел в лаборантскую, открыл сейф, положил в него все реактивы, запер, проверил, хорошо ли запер, перепроверил, вытер занавеской вспотевший лоб и снова вышел в класс, оставив дверь в лаборантскую открытой, чтобы обеспечить себе путь к отступлению.

Весь урок он простоял как можно ближе к доске и как можно дальше от братьев, рассказывая еле слышным голосом все, что знал об электролитической диссоциации, лишь бы потянуть время до звонка.

Братья, не отрываясь, слушали его, но стоило им только шевельнуться, учитель начинал заикаться и дрожать. Когда Кирилл потянулся за ручкой, чтобы записать формулу, тот вздрогнул, когда Женя уронил ластик на пол, осекся на полуслове, когда почесал нос, отпрыгнул к доске. Ученики стали гадать, что случиться, если один из братьев чихнет, но так и не узнали: прозвенел звонок с урока.

Учитель вздохнул, не сумев скрыть своего облегчения. Ученики выжидающе смотрели на него, но он, растерявшись от нахлынувшей на него эйфории, встал, зашел в лаборантскую и выпалив оттуда: "Все свободны, можете идти" – захлопнул дверь. Дважды щелкнул дверной замок. Ученики переглянулись, кто-то пожал плечами, кто-то усмехнулся, и, обрадованные тем, что остались без домашнего задания, гурьбой двинулись в коридор.

В лаборантской Павел Дмитриевич, опечаленный своей очевидной беспричинной трусостью и смешным поведением, слушал, как в классе затихают голоса и шаги учеников.

Лучше было бы уйти из школы навсегда, чем прятаться в здесь, как жалкий трус, подумал он. Можно продавать спортивное питание для качков, делать мангалы в виде подводной лодки, заняться скупкой старых швейных машин – в мире столько возможностей. Он может стать кем угодно. Барабанщиком, фальшивомонетчиком, дегустатором. У него будет удивительная, захватывающая жизнь. Фантастика!

Павел Дмитриевич вздохнул. Он так любит химию, любит рассказывать о ее чудесах детям, любит придумывать эксперименты, больше похожие на фокусы волшебника, чтобы удивлять и завораживать ими своих учеников. В химии и в школе – вся его жизнь. Куда он пойдет?

Через пару минут, когда в классе стало совсем тихо, в дверь лаборантской постучали. Учитель снова вздрогнул.

– Так и привыкнуть не долго.

Он подошел к двери и прислушался. Ни звука.

– Кто там? – прошептал он.

– Это мы, Женя и Кирилл Гайсаровы.

Учитель отскочил от двери. В этот момент своя трусость уже не казалась ему беспричинной, а поведение смешным.

Братья постучали снова. Женя приложил ухо к замочной скважине и уловил еле слышные, словно кто-то шел на цыпочках, удаляющиеся шаги, затем скрип открывающегося окна.

– Павел Дмитриевич, вы нас слышите?

– Что вам надо? – раздался голос из глубины комнаты.

Братья замялись.

– Почему вы?.. Мы ведь никогда и ничего вам не сделали. Вы всегда были вне зоны риска.

– Мы бы хотели извиниться, но за что?

Учитель замер, уставившись на закрытую дверь.

– Мы не хотели вас пугать.

– Вы наш самый любимый учитель.

– И уроки ваши самые интересные. Вы настоящий волшебник.

Павел Дмитриевич рухнул на стул у окна и уставился в одну точку, не в состоянии произнести ни слова.

– Откройте дверь, мы только хотели поговорить с вами, – попросил Женя.

Учитель просидел без движения пять долгих минут. Шумно выдохнув, он подошел к двери и, едва приоткрыв ее, выглянул в крошечную щель.

На алгебре, обществознании и биологии Женя и Кирилл слушали учителей, записывали за ними, отвечали, когда называли их фамилии, и молчали, когда не спрашивали. Может, и правда, исправились? Или они решили отыграть роль до конца и устроить шоу на последнем уроке, когда все расслабятся? Учителя и ученики были в боевой готовности: освободили память в своих телефонах, – и ждали последний урок Кривляк.

Когда Женя и Кирилл зашли в кабинет русского языка и литературы, у доски стояла учительница истории Екатерина Витальевна. Увидев братьев, она хлопнула в ладоши:

– Как раз вас мы и ждем. Я поменялась с учительницей литературы классами. Она меня за это обняла и в губы поцеловала. Та еще награда, конечно, но еще она пообещала подарить мне духи и отдать свои билеты в театр. Так что отжигайте, выпустите себя на свободу, я вас не боюсь – я на вас сегодня хорошо заработала.

Братья беззвучно вздохнули и сели на свои места.

– Так, на чем мы остановились? Александр третий и годы его правления. Хм, может, ну его – Александра Третьего? Вспомним Петра Первого. Как он изменил летоисчисление, алфавит и жизнь людей в Российской империи вообще. Да?

Ученики закивали головой – Петр Первый и Александр Третий были для них на одно лицо.

– Отлично, а теперь – Женя и Кирилл? Пусть будет Женя – расскажет в лицах, а может, и покажет, что бы он сделал на месте Петра Первого – какое летоисчисление бы принял, как одел людей и какой алфавит придумал. К доске!

Мальчик поднялся со своего места и посмотрел на учительницу, хлопая глазами за тусклыми линзами своих очков.

– Но я не Петр Первый. Я никогда не был в России восемнадцатого века и понятия не имею, что вы хотите от меня. Я могу рассказать, что сам Петр Первый сделал.

– Что ж, попробуй, – удивилась учительница.

Следующие пятнадцать минут Женя рассказывал всему классу, без запинки отчеканивая даты и исторические имена, о реформах Петра Первого. О создании Сената, коллегий и регулярной армии, об учреждении Синода и Российской Академии наук, об обязательной службе для дворян, о делении страны на губернии и провинции, о новой столице Российской империи Санкт-Петербурге.

– Скучно, очень скучно, Женя. Ответ на отлично. Поведение – два. Не видать мне билетов в театр. Ладно, дома телевизор посмотрю, может, там вас покажут.

Прозвенел последний звонок. Теперь, в тон новым Гайсаровым, вздохнула учительница.

– Все свободны – бегите домой.

В кабинете директора лежало его распростертое тело. Когда зазвенел последний – долгожданный – звонок, оно не шелохнулось: рано. Каждой клеткой улавливая вибрации со всей школы, как паук слушает свои паутины из укромного укрытия, директор затаился в своем кресле. Его кресло. Излюбленный объект бесконечных проделок Кривляк. В последний раз они превратили его в электрический стул. Это было лучше общественного унитаза из туалета на автовокзале, который они приволокли в первое же сентября – в священный праздник, охальники! – но хуже того, когда они превратили его в саррацению, плотоядный цветок, который чуть не проглотил и не переварил директора.

Топот разбегающихся учеников – и учителей – затих. Вроде пронесло. Директор взял оба своих утренних листа – вся его работа за день, выдвинул нижний ящик своего стола, где лежали две высокие стопки по 389 листов в каждой: одна озаглавленная "Заявление об увольнении", во второй "В моей смерти прошу никого не винить…", привычно разложил в них новые и закрыл его.

Улица перед школой гудела: полгорода – все, кого отпустили с работы, из больниц и дома престарелых – собрались, чтобы первыми увидеть пай-Женю и пай-Кирилла.

– Посторонним вход запрещен, посторонним вход запрещен, посторонним вход запрещен, – как заведенный хрипел севшим голосом охранник. Он стоял в дверях, широко расставив руки и ноги и пытаясь собой преградить вход в школу. – Выбирайтесь по пожарной лестнице. Я вас прикрою, ребята, – кинул он через плечо Жене и Кириллу.

Мальчики снова похлопали глазами и вышли через запасной выход. Их друзья, девять мальчишек и девчонок, окружили их защитным кольцом.

– Чем сегодня займемся? – спросила Юля и подмигнула им.

– Мы хотим пойти на площадь – помочь с восстановлением детских площадок.

– Нет, серьезно, что делать будем?

– Восстанавливать детские площадки, я это не вслух что ли сказал?

– Ребят, с каких пор вы стали такими скрытными?

Кирилл повернулся к брату:

– Женя, я его не понимаю.

– Да, в городе сегодня что-то произошло – все такие странные, – отозвался Женя, и они пошли к центру города.

На площади они издали увидели Андреева, молодого капитана полиции. Самого спокойного и невозмутимого человека во всем городе, единственного на службе, кого не трясло при произнесении фамилии Гайсаровы. Его бросали на все дела, хоть как-то связанные с братьями, и работы у него было – до пенсии не разгребешь.

Слухи о поведении братьев уже утром долетели до него. Андреев знал, что с Кривляками творится что-то странное, он бы даже сказал неладное, если бы речь шла не о хулиганах, ставших вдруг образцовыми юношами.

– Отдохните, ребята, мы еще с этим не разобрались, – сказал им капитан, когда Гайсаровы подошли к нему, и огляделся. – Ну, вы, блин, даете. Представляете, сколько у меня теперь работы? Мне проще в отставку подать.

– Кто же тогда будет защищать наш город от бандитов и преступников?

– Вы серьезно? – Андреев с иронией посмотрел на братьев. – Этот город нужно защищать только от вас. Все преступники сбежали отсюда, здесь же из-за вас на каждого жителя теперь по три полицейских.

– Но это же хорошо? Для города.

– Для этого – да. Хотя, после субботнего и не знаю, что для него хорошо: преступники или вы.

Братья в унисон вздохнули. Андреев оглядел их и спросил:

– И чего вы теперь кривляетесь, прикидываясь пай-мальчиками?

– Мы не кривляемся. Почему вы злитесь на нас?

– Вы разрушили весь город! – впервые вспыхнул капитан.

– Мы лопату даже в руках не держали.

– Конечно. Зачем вам напрягаться? У вас тут весь город в подтанцовках.

Капитан выдохнул: раз, два, три, восемь, девятнадцать.

– Поглядите на мэра, – кивнул он на здание администрации города на другой стороне площади. В одном из окон остроглазые могли разглядеть приземистую фигуру мэра, нервно кружившую по своему кабинету и размахивающую руками, словно споря с кем-то.

– Когда ему сообщили, он не поверил. Даже когда сам вышел на улицу и увидел своими глазами. Три дня отказывался что-то делать и давать указания по восстановлению города, бормотал что-то себе под нос, всех пугая, а сегодня – пошел слух – решил подать в отставку, но и трех минут не прошло, как появился другой слух, что ему позвонили. Сам президент. Уговаривал остаться. Секретарша мэра подслушала, – капитан еще раз взглянул на мэра. – Оно и понятно: кто на его место пойдет? Прошлый мэр поступил умнее, никаких тебе заявлений, просто взял и сел на первый попавшийся поезд, когда вы по улицам лимонадные реки пустили. До сих пор от него ни слуху ни духу, даже родным не пишет, хотя говорил мне кто-то, что его видели на полярной станции, вроде он там помощником повара работает. А этот, – он кивнул в сторону администрации, – сегодня весь растрепанный, не знает, что делать: страдать из-за того, что весь его город перерыт, или радоваться тому, что в эти выходные в город навалилось столько туристов, сколько не было и в Париже.

– Как его жалко, – покачали головами братья.

Капитан попытался просверлить их глазами.

– Что?

– Такая работа тяжелая – несчастный человек.

– Не знаю, что вы задумали, – Андрей посмотрел на костюмы и очки братьев, – но попридержите это пару дней, пусть мэр хоть немного в себя придет. Не хватало еще, чтобы в придачу к вам, у нас был псих, управляющий целым городом.

– Мы ничего не задумали! – вяло возмутились братья.

Андрей только махнул на них рукой.

– Конечно-конечно, бабушке своей это расскажите.

– У нас нет бабушки.

Капитан с силой воткнул свою лопату в землю.

– Да знаю я, все о вас знаю. Три тысячи пятьсот восемнадцать томов по всем вашим проделкам в кабинете у меня лежат – мне уже сидеть негде. Не знаю только, как вас приструнить.

– Не надо нас приструнять – мы сами себя приструнили, – успокоил его Женя. – С чего вы вообще решили, что это мы натворили?

– Хотите сказать, что не вы пустили слух о спрятанной книге?

– Нет.

– И не из-за вас неделю назад мэр квакал на своем ежегодном выступлении перед горожанами?

– Не из-за нас.

– А месяц назад кита над городам в облаках плавать не вы запустили?

– Не мы.

– И все деньги в фантики тоже не вы превратили? – вспыхнул капитан. – Четыре года я это треклятое расследование веду.

– Нет, конечно! Вы же полицейский, разве можно вот так, без каких-либо доказательств людей обвинять?

Доказательств, что это были они, и правда, никогда не было, да и сами братья не говорили, что это их фокусы. Все в мире знали, что Женя и Кирилл устраивают беспорядки и все. А с чего? Свидетелей не было и подтвердить никто не мог. С другой стороны, а кто еще, если не они? Но это ведь не доказывает их причастности к фокусам. Как говорится, к делу не пришьешь. На самом деле, разве два тринадцатилетних мальца могут взять и превратить все деньги в городе в фантики?

Капитан огляделся вокруг, посмотрел на перерытые дороги, тротуары, клумбы и газоны.

– Раз это не вы, раз вы такие из себя хорошие, вон вам лопаты в руки, – капитан махнул в сторону самосвала, груженого лопатами и граблями. – Сколько успеете до вечера ям закопать, настолько и молодцы.

Братья развернулись и уже подошли к грузовику, когда их окликнул капитан:

– Сожгите ее, мне в городе больше фокусники не нужны. Сожгите книгу!

Женя и Кирилл пожали плечами и взяли по лопате. К вечеру у них ломило все тело.

– Как люди смогли перекопать весь город за одну только ночь? – спросил Женя Кирилла.

– Не знаю, меня больше интересует, где они сейчас, когда нужно город восстанавливать, – отозвался брат, и, кинув лопаты обратно в грузовик, мальчики пошли домой.

Всю дорогу они молчали, разглядывая перевернутые клумбы и выдернутые с корнем кусты. Горожане, видно, сошли с ума: цветы-то зачем выдергивать? Не спится ночью – приседай дома и на турнике подтягивайся, нечего лопатой на улице махать. Братья уже подходили домой, когда из густого уцелевшего куста на них кто-то прыгнул. Ребята отскочили.

– Изгадили весь город, теперь прохлаждаетесь, радуетесь, разглядывая, что натворили! – наорал на них дерганный худой мужичок с изможденным лицом и огромными сине-фиолетовыми кругами под глазами.

Это был их бывший учитель по физкультуре, который, доведенный Кривляками, сбежал из школы и теперь, безработный, целыми днями думал только о том, как подловить их на «преступлении» – очередной проделке.

Братья одновременно открыли рот, чтобы поспорить, но он начал махать перед ними кулаками и шипеть:

– Все эти дураки, – бывший учитель махнул куда-то в сторону города, – думают, что вы такие раздолбаи, но раздолбаи уже давно попались бы. Нет, я так не думаю.

– Весь день – сомнительные комплименты, – вставил Кирилл.

– Я не такой дурак, как они, я знаю, все знаю, вы всегда такими были, вас не исправишь, с самого малолетства. Я знаю, это вы тогда ограбили детсад "Ромашка" – вытащили все игрушки.

– Дяденька, когда ограбили тот детсад, нам было по четыре года.

– Да-да, вы уникумы, я не спорю, вы уникумы – исчадие ада с младых ногтей. Гордитесь собой, да? Гордитесь? – И сощурив свои покрасневшие глаза, спросил: – А вот почему тогда ваша мама накупила потом этому саду новых игрушек?

Кривляки сделали шаг назад, чтобы он не забрызгал их своей яростной слюной.

– Потому что она хорошая, – ответил Женя. – Вы, спорим, ни разу ни одному ребенку игрушку не купили.

Бывший учитель затрясся.

– У хорошей матери такие подонки не вырастут. Отца вам не хватает, чтоб ремнем лупил. Если б я был вашим отцом, я бы вас вдоль и поперек исполосовал. Если б я был вашим отцом…

– Если бы вы были нашим отцом, у нас была бы психологическая травма. Сейчас с этим строго – травмировать детскую психику запрещено, – оборвал его Кирилл.

– Если бы я был вашим отцом, психологическая травма была бы у меня, – проорал в лицо Кирилла учитель.

– Вам зубы надо почистить, – сморщившись, заметил Кирилл. – И отстать уже от нас.

Мгновенно покраснев, мужичок в один прыжок оказался рядом с ним и схватил его за ворот наглаженной рубашки.

– Вы меня без работы оставили!

Женя подскочил к нему, пытаясь оттолкнуть от брата, но учитель вцепился в мальчика до белых костяшек на руках.

– Мы вас не увольняли, вы сами ушли.

– Вы меня заставили! Вы мои спортивные трусы в розовый цвет перекрасили, чтобы надо мной вся школа смеялась, я знаю-знаю, это вы канат узлами связали под самый потолок, вы козлу хвост и уши мертвого козла приделали и козлиных лепешек под него накидали, вы…

Его ярость, горячими волнами исходившая от него, охватила самого Кирилла.

– Вы же над детьми издеваетесь, маленький Илья покалечился, четыре пальца себе сломал, потому что вы заставляли его через этого козла прыгать, – он перебил его, пытаясь отцепить его от себя. – Нельзя вам детей учить – вы их ненавидите. Они потом всю жизнь физкультуру будут ненавидеть и станут рохлями.

Учитель разжал пальцы и оттолкнул от себя Кирилла.

– С детьми только так и можно. – Он прищурился и зашипел: – Ничего-ничего, я вас поймаю, еще один ваш фокус… Нечего тут в костюмах ходить и волосы прилизывать: других обманете – меня нет! Я вас в полицию за эти самые рубашки приволочу. До конца жизни будете в тюрьме гнить – вот я повеселюсь, – бросил им учитель и, шатаясь в разные стороны, ушел.

Братья провожали его взглядом, пока он не повернул на другую улицу. Женя повернулся к Кириллу.

– В этом городе столько психов.

– Одни мы с тобой нормальные, – добавил тот.

Глава 2.

Нет, горожане не сошли с ума.

Кривляки никогда не были пай-мальчиками и гордостью школы. Им еще и года не исполнилось, когда они в первый раз сбежали из дома: доползли до сломанного трактора на соседней улице, измазались с головы до ног в мазуте и, восторженно агукая, вернулись домой за бубликом.

Когда мама увидела своих сыновей-трактористов, она лишь рассмеялась. Все дети такие: убегают из дома за приключениями, а возвращаются грязными и голодными. Она отмыла их, накормила и на всякий случай – а вдруг подействует? – шлепнула каждого по попке.

У соседей нервы были не такими крепкими. Только за вернувшимися из своего первого путешествия младенцами в синем доме закрылась дверь, как в нее стали колотиться. С красными лицами, проглатывая половину слов и размахивая руками, соседи пытались жестами описать то, на что у них не хватало слов, и рассказали их непутевой маме, как пухлые младенцы карабкались по большому заднему колесу на трактор, как крутили огромный грязный руль, дергали рычаг коробки передач, перебрались к трубе на капоте. Как Кирилл лизнул у трактора круглую фару, и как свалился Женя.

Мама улыбалась. Фантазия у соседей – хоть книги пиши.

– Вам померещилось, им ведь всего по полгода, как они могут забраться на трактор? – спрашивала их мама, фартуком оттирая со щек сыновей мазут.

Соседку из дома напротив чуть в клочья не разорвало от ее слов. Бормоча ругательства, она ушла, хлопнув напоследок дверью. Разошлись и остальные. Кривляки же поплескались и, не дожевав бублики, поползли посмотреть на бродячих собак на окраине города, переворачивая в головах людей привычные представления о детях.

– Им и бублики-то еще есть нельзя, а они бродячих собак за обрубок хвоста дергают.

– С трактора свалиться можно, а мазутом отравиться.

– Коленки поцарапают – столбняком заразятся.

– Еще и без шапки! Застудят мозги и умрут!

Добрые соседи.

Мама слушала и не знала, что делать, за что наказывать. За все – они потом месяц сидеть не смогут. А как выбрать – за что? Накажешь за собак, значит, лазить по тракторам можно. Накажешь за перепачканные мазутом лица – все равно, что разрешить ползать в лес. И махнула рукой.

Так они и испортились.

К восьми годам мальчишки изучили весь город. Они заглянули под каждый камень в городе и обнаружили под ними несметные сокровища: насекомых, фантики, монетки, сережки. Прошлись по всем тропинкам и протоптали свои. Залезли на все деревья и свалились с тополя высотой с девятиэтажный дом прямо в колючки. Зашли во все дома, куда их даже не звали. Они поиграли со всеми котятами, блохастыми и лишайными, упитанными и пушистыми, и щенками – уличными и домашними, – покормили с рук всех птиц в городе. Даже червяков выкопали и пересчитали.

Мальчишки гремели в предрассветной тьме сумками с лупами, микроскопом, биноклем и изобретенными ими самими хитроумными механизмами для препарирования окружающего мира, оповещая всех в городе о своем приближении. Многие умилялись этим двум неугомонным ребятишкам, которые лезли всюду и вылезали из самых неожиданных мест. Возмущались их безответственной маме, которая не смотрит за ними. Пытались вернуть домой, но никогда не могли догнать. И, не унимаясь, сетовали, что они подхватят все самые страшные инфекции или простудятся на ветру, но у Кривляк не было времени болеть: кругом такие чудеса творятся, как бы не упустить чего – или попадать под автомобили. Домой они возвращались, когда город уже спал.