Полная версия
Так же выводится и средняя степень рассудка из рассудка, известного по обычному опыту. Обычный рассудок – это мера. Обычный и здравый рассудок – это небольшой, но правильный рассудок, и его познание имеет большую полезность. В местности, населённой крестьянами, встречается гораздо меньше ошибок, чем в таком же районе, населённом учёными.
Потому что крестьянин всегда следует нити опыта: он судит о немногом, но об этом немногом – правильно. Применение обычного и здравого разума также легко; всякое познание из опыта имеет больше жизни и наглядности, чем то, которое происходит из общих понятий.
Первое преимущество обычного разума – простота. Второе – правильность. Третье – полезность. Четвёртое – лёгкость. Пятое – ясность и живость. Ибо познания возникают с тем светом, которым одарены представления опыта.
Таким образом, здравый разум будет достаточен для изящных наук.
Вкус, собственно, вовсе не нуждается в учёности, чтобы быть совершенно правильным. Учёный вкус на самом деле уже ложный, испорченный вкус.
Что красиво, должно быть всеобщим и нравиться всем; для суждения о красоте требуется опыт, и суждение о прекрасном и безобразном выносится согласно обычному и здравому разуму.
Во всякой учёности в основе лежит обычный и здравый разум; она становится смешной, если не привита к этому стволу. В истории не нужен здравый рассудок, то же самое относится ко многим математическим положениям.
Но в философских и всех других науках, где недостаточно просто подражать чужому рассудку, а необходим дух гения сам по себе, обычный рассудок незаменим.
Использование всех знаний ученых и их применение возможно только посредством здравого рассудка. Хотя кто-то может быть ученым, не обладая здравым рассудком, но это будет смешной педант. Вся ученость бывает либо исторической, либо рациональной. Историческое знание – это познание, которое по форме заимствовано из общего разума, а по содержанию – из обычного опыта. Историческая ученость включает историю, географию и т. д. Исторически ученый человек может также делать размышления, но они уже относятся к рациональной учености. Содержание рациональной учености также может быть постигнуто посредством общего разума и опыта. Но форма его совершенно иная. Люди находят больше удовольствия в способности доставлять себе какое-либо наслаждение, чем в самом наслаждении.
Если я от общего перехожу к частному, я использую рассудок, но если из частных случаев вывожу общее, тогда мне нужен другой метод. Рассудок познает все a priori, здравый разум – a posteriori. У нас есть эмпирические познания, где мы поднимаемся снизу вверх, а в рациональных – спускаемся сверху вниз. Логика, как орган рациональной учености, относится не к историческим, а к рациональным познаниям. Логика как орган может предписывать правила уже существующей учености, и тогда она называется критической логикой, или же правила, посредством которых можно достичь учености, и тогда она называется догматической логикой. Все логики не догматичны, а критичны. Для философии требуется больше гения, чем подражания.
Вся природа движется по правилам: так, вода движется по гидравлическим законам, природа действует по правилам, даже изменчивые погодные условия имеют свои определенные законы, хотя мы их и не замечаем. Животные движутся по правилам, о которых они часто даже не подозревают. Человек действует по правилам и особенно пользуется рассудком согласно определенным принципам и правилам. Как часто люди действуют по правилам, даже не осознавая их? Например, они говорят на родном языке. Часто применение наших сил происходит без нашего осознания, и это происходит:
1) потому что это заложено в нашей природе;
2) часто благодаря подражанию, через пример, который мы копируем, чтобы постепенно научиться пользоваться рассудком так, как мы видим, что другие им пользуются;
3) собственное применение, собственное упражнение приводит нас к умению пользоваться рассудком, не осознавая его правил.
Как человек учится ходить, так он учится и мыслить. Этот так сформированный рассудок – sensus communis. Если он правильный, то называется здравым рассудком, потому что умение пользоваться им подчинено общему употреблению. Частое применение нашего рассудка в предметах опыта делает нас в конце концов способными правильно им пользоваться. Он может стать правильным просто через упражнение и применение. Здравый рассудок должен быть общим; рассудок же, который идет дальше, чем учат его чувства в опыте, не является общим – это будет ученое применение рассудка. Здравый рассудок опирается на опыт; он должен действовать по правилам, которые сам осознает. Таким образом, он не недисциплинирован, только он познает эти правила не в абстракции, а в конкретном. Так, для многих ремесел требуется здравый, бодрый рассудок.
Причины вещей не так сильно попадают в чувства, как их действия; поэтому нужно также знать правила, по которым можно пользоваться здравым рассудком. Во многих случаях нельзя полагаться на собственное упражнение; единственным учителем здравого рассудка является опыт. Здравый рассудок и здравый разум, таким образом, во-первых, крайне необходимы, чтобы положить их в основу всех абстрактных высших познаний. Обычно противопоставляют здравый разум аффектированной учености, гордой школьной мудрости, но это неверно, ибо ученость всегда предполагает здравый рассудок, искусство предполагает природу. Они различны, но не противоположны. Однако стало модным хвалить здравый рассудок в ущерб чести наук. Конечно, не упрек, если у кого-то нет науки, но если у кого-то нет здравого рассудка, он – природный несовершеннолетний, дитя. От каждого человека мы требуем по крайней мере здравого рассудка.
Есть некие средние степени совершенства. Например, красота женщины – это как бы заслуга, безобразие неприятно, а tolerable внешность – это как бы среднее, что мы как бы требуем от человека. Красота и безобразие особенно выделяют людей. То же самое с ростом людей: наши глаза создают себе некую идею среднего роста, и что особенно удивительно, большинство людей сходятся в этом. Так, например, говорят о состоянии человека: среднее между богатством и бедностью мы называем достатком. Таким образом, во всех наших понятиях мы всегда берем среднее за мерку. Так и здравый рассудок – это средняя мера среди способностей людей. Здравый разум не должен делать ни шага дальше, чем ведет его опыт. Здравый рассудок познает и судит не в абстракции, а в конкретном, он извлекает свои суждения из опыта, однако он также может многое из того, чему учит нас опыт, познавать и всеобщим образом a priori и в абстракции.
Здравый рассудок – это способность правильно судить в конкретном. Очень часто разумные люди совсем не могут судить в абстракции, хотя в конкретном они мыслят столь же часто. Так бывает в моральных случаях: например, через пример в каком-то происшествии познают вещи в конкретном. Рассудок, который может судить в абстракции, называется более тонким, научным рассудком. Естественная способность к суждению – это рассудок, способность к умозаключениям – разум. Через опыт становятся благоразумными, но не учеными. Благоразумие состоит не в науке; можно быть и стать благоразумным без всякой учености. Здравый рассудок и разум особенно показывают свою пользу на практике. Определенный недостаток здравого рассудка и применения в конкретном никакая наука ни в малейшей степени не может восполнить или компенсировать, хотя в остальном она может многое заменить. Наши всеобщие суждения сами по себе не могут нам помочь.
При всех правилах я должен знать:
1) применимы ли они к данному случаю;
2) как я должен их здесь применить.
Таким образом, могут быть очень ученые люди без всякого здравого рассудка. В применении рассудка есть нечто, что природа оставила для гения и что никакое искусство не может заменить.
Из-за слишком большого обилия учености люди часто становятся тем более нелепыми и совершенно неспособными судить в конкретном. Для здравого рассудка, который мал, но точен, требуется простота. Он держится почвы опыта и не любит химерических идеалов. Именно эта простота делает рассудок тем более правильным, надежным и достоверным, чем наука. Парижская академия наук производит в тысячу раз больше ошибок, чем деревня, полная крестьян.
2) Его знания наглядны через примеры и образцы. Он представляет нам объекты в природе, тогда как более тонкий рассудок показывает лишь тени вещей. Здравый рассудок – это контролер учености. Обычный здравый рассудок растет без обучения, так же как живые народные языки отличаются от ученых мертвых языков.
Давать общие правила, как можно оценить достоверность свидетеля, требует большего, чем просто обычный и здравый рассудок, – для этого требуется искусство и ученость. Языки существовали раньше грамматик, ораторы – раньше риторики, поэты – раньше поэтики.
Если у меня есть общие познания рассудка и также общие его правила, то я все же должен еще иметь особый рассудок, чтобы судить, подходит ли то или иное под это правило или нет. Вся доктрина во всем мире – это лишь общий свод правил использования сил рассудка, но все же должен существовать рассудок, который может дать только природа. Лица, обладающие ученостью, но лишенные здравого рассудка, гораздо нелепее совсем невежественных. Отсюда возникает педантизм. Упрямого глупца нельзя назвать педантом. Ученость всегда должна быть, но должна отсутствовать способность применять познанные общие правила в конкретном к частным случаям. Хотя, конечно, педант при всей своей учености всегда сохраняет некую глупость.
Так, например, обстоит дело со всеми попытками остроумных выдумок в обществе, с церемонными комплиментами даже по общему предписанию. У китайцев есть книги комплиментов. Общие правила всегда свидетельствуют о слабости нашего рассудка. Как лексикон языка для начинающего находит много правильности без сознания правил, так обстоит дело со здравым рассудком. Но применение рассудка по правилам, которые осознаются, называется наукой. Бывают случаи, когда кто-то без науки может продвинуться дальше, чем другой с наукой, но также и когда величайший здравый рассудок не может продвинуться так далеко, как наука в одиночку. Так, в математике, геодезии нельзя продвинуться с помощью одного лишь рассудка – всегда должна быть некоторая наука. То же самое с медициной.
Для суждения о нравственности, праве и неправе, напротив, не нужны никакая наука и ученость. Человеческий род был бы иначе очень несовершенен. Здесь здравый рассудок – судья науки.
Во всех науках предписание хорошо служит для развития наших способностей на все случаи. Но при каждом обучении искусству все же необходимо оставлять на усмотрение рассудка субъекта, следует ли и в какой степени применять эти общие предписания в отдельных случаях. Так, невозможно стать благоразумным по всеобщим правилам и предписаниям, ибо благоразумие состоит собственно в том, чтобы под общими правилами обычной жизни подводить отдельные случаи в ней самой.
Дисциплина, которая содержит правила хорошего применения рассудка и разума вообще, называется логикой. Она не определяет отдельные случаи; во всех остальных науках применяется логика. Логика относится ко всему применению рассудка точно так же, как грамматика к языку. Грамматика имеет источник правильности правил, но доказательство кроется в опыте.
Логика показывает правила применения рассудка и разума, которые сами могут быть познаны a priori, без опыта, так как они от него не зависят. Рассудок здесь усматривает свои собственные правила и делает из них дисциплину, наставление, которое, однако, может быть познано a priori и потому называется доктриной.
В логике применяется не только разум, но разум сам является ее объектом, предметом ее рассмотрения в действии.
Существует множество знаний, форма которых не рациональна, и потому они не относятся к учению о разуме. Например, так обстоит дело с наукой о вкусе.
Философия вообще есть наука разума о качествах вещей. Первым она отличается от исторических наук, вторым – от математических. Она называется наукой разума, потому что излагает знания в абстрактной форме.
Для построения первой науки, как, например, логики, не требуется ничего, кроме обычного здравого смысла.
Логика особым и присущим только ей именем называется наукой разума, потому что разум – ее объект. Остальные многочисленные scientias rationales (разумные науки) следовало бы назвать науками разума.
Логика называется наукой, потому что ее правила могут быть доказаны a priori сами по себе, без всякого применения. Поэтому ни грамматика, ни эстетика не являются науками. И действительно, строго говоря, не существует никакой науки о прекрасном, а то, что мы знаем о прекрасном, есть не что иное, как критика.
Таким образом, логика не будет иметь других оснований и источника, кроме природы человеческого рассудка.
О всяком знании, а значит, и о логике, существует:
1. а) объективные и б) субъективные основания.
В каждой науке по праву изучают:
– объект, то, что относится к его наибольшему совершенству,
– а также 2) субъект, то есть средства (субстраты) для достижения объекта.
Так и в науках о рассудке я прежде всего должен изучать человека. Но поскольку это делается редко или немногими, отсюда возникают, например, многие ошибки в морали. Большинство моралистов, хотя и могут прекрасно рассуждать о добродетели, хвалить, рекомендовать и описывать ее, но не способны внушить своим слушателям желание и любовь к ее осуществлению и пробудить в них эти чувства, потому что они не изучали человека.
Логика – это хорошая философия о правильном использовании разума и его правил. Она рассматривает не только природу человеческого разума, но и особенно его предписания.
Природа человеческого рассудка раскрывается из опыта и изучается психологией. Таким образом, у нее есть и свои источники, то есть мы должны будем почерпнуть из психологии и опыта многие субъективные законы применения разума.
Следовательно, мы можем сделать субъективные законы нашего рассудка, согласно которым мы действительно пользуемся рассудком, предметом нашего рассмотрения.
Та наука, которая исследует субъективные законы правил нашего рассудка и применения разума, называется психологией.
Логика содержит не столько правила, по которым человек действительно мыслит, сколько правила, как человек должен мыслить. Ибо человек часто использует свой рассудок и мыслит иначе, чем он должен мыслить и использовать свой рассудок.
Таким образом, логика содержит в себе объективные законы рассудка и разума. Так, например, описание хорошей республики часто оказывается настолько противоположным действительно существующей республике, что содержит в себе прямо противоположное.
В основе у нас есть только две объективные доктрины, ибо есть только две объективные силы души: познавательная способность и способность желания.
Таким образом, и логика, и мораль имеют своим объектом практику, применение – использование нашего рассудка, применение нашей свободной воли. Однако поэтому они еще не называются практическими науками.
Мы можем иметь теоретическую и практическую логику и мораль. Дисциплины являются практическими, если их эффекты практичны.
Логика – не просто критика, это действительная доктрина, которая может быть доказана. Ее правила берутся в абстрактной форме и доказываются. Однако не всякая доктрина всегда практична, она может быть чистой теорией.
Если логика – лишь теория об условиях, при которых познание совершенно согласно законам рассудка и разума, то она является средством исполнения; она была бы теорией, но не органоном.
Есть логика, которая называется scientia propaedeutica (пропедевтическая наука), вводной наукой.
И так она послужит нам средством критики, но не органоном; она лишь оттачивает рассудок в суждениях о познаниях.
Таким образом, логика содержит правила использования нашего рассудка и разума, и потому все остальное подчинено ей. Она прокладывает путь всем остальным наукам.
Введение в учение о разуме по автору.§ 1.
Есть много правил движения и рассудка. Каждый корабль, каждая рыба следуют правилам движения; мы сами подчинены этим законам, мы соблюдаем их при ходьбе и других движениях. Природа вложила эти законы в людей и животных. Но мы в этом отношении не делаем ничего больше, чем неосознанно выполняем их, как и животные.
Было бы излишним выискивать эти законы движения и не делать ни шага без размышления. Подобно тому, как рыба в своем плавании через упражнение соблюдает эти правила с величайшей точностью, так и мы можем приобрести навык в их соблюдении только через упражнение. Как быстро мы находим способ не упасть, если начинаем падать? Но этот навык отсутствовал бы у нас, если бы мы заранее размышляли, какую позу принять.
Борелий написал книгу о правильном движении.
Но помимо законов и правил движения есть также правила и законы рассудка. Все наши суждения мы формируем согласно этим законам.
Как ребенок при ходьбе учится соблюдать законы движения, так он старается и в суждениях формироваться по законам рассудка. Но все это он делает неосознанно и приобретает навык лишь через упражнение.
Для обычного познания не нужно, чтобы мы осознавали эти правила и размышляли о них; если бы мы это делали, мы многое потеряли бы.
Но если наш рассудок должен подняться до учёного познания, он должен осознавать свои правила и использовать их после размышления, потому что обычного упражнения здесь недостаточно.
Эти правила, которые рассудок должен соблюдать при учёном наблюдении или познании, предписывает нам логика, которую мы сейчас изложим.
Автор определяет её совершенно правильно: это наука, которая излагает правила учёного познания и учёного изложения. Более краткое определение было бы: логика – это наука, которая учит нас использованию рассудка в учёном познании.
Она также называется Philosophia Instrumentalis (инструментальная философия), потому что может рассматриваться как инструмент всех остальных философских наук.
Благодаря частым наблюдениям были выявлены правила рассудка. Аристотель уже установил некоторые из них, но они были не чем иным, как указателями на ложные пути. Потребовалось много усилий, чтобы забыть такие ложные положения, вернуть рассудку его естественное совершенство и исследовать его истинные правила.
§ 2.
Правильная логика подобна прямой линии, от которой нельзя отклоняться ни вправо, ни влево. Хотелось бы, чтобы логика уже достигла такой правильности и совершенства.
В этом параграфе автор указывает, из чего мы должны выводить её правила, если хотим сделать её столь совершенной.
А именно, для этого могут послужить:
1. Опыты о действиях человеческого разума.
Бэкон Веруламский (см. его жизнь у Формея в «Истории философии», стр. 293 и далее, и у Генцкения в «Historia Philosophiae», стр. 156–157) первым показал миру, что вся философия состоит из химер, если не основывается на опытах.
Было бы так же необходимо написать экспериментальную логику, как и физику, в которой исследовалось бы, как человек может заблуждаться из-за предрассудков, поспешности и другими способами, чтобы предписать ему правила, как от этого уберечься.
Далее, следовало бы проводить наблюдения о том, как можно судить наиболее правильно, и также предписывать об этом правила в логике.
2. Мы должны обращать внимание на природу человеческого разума, чтобы можно было установить соответствующие ей правила.
Было бы глупо устанавливать логику для разумных существ вообще или даже для ангелов, думая при этом, что она могла бы быть нам полезна. Это было бы то же самое, как если бы я давал хромому, который вынужден ходить на костылях, правила и предписания о том, как он должен ходить и бегать, будучи здоровым.
3. Наши правила должны основываться на общих фундаментальных истинах человеческого познания, которыми занимается онтология. Эти фундаментальные истины являются принципами всех наук, следовательно, и логики. При этом мы должны помнить, что здесь, в начале философии, мы ещё не в состоянии предложить совершенную логику – для этого требуются знания, которые можно использовать только у таких слушателей, которым известна вся мудрость мира. Здесь мы будем стремиться дать лишь предварительные правила учёного познания, которые облегчат изучение остальных наук.
§.3.
Цель учения о разуме можно разделить на непосредственную и опосредованную. Непосредственная цель – улучшение учёного познания, а опосредованная – улучшение обыденного познания. Последнее может быть достигнуто, если в повседневном общении стараться исправлять понятия людей, но при этом не следует употреблять школьные термины, если не хочешь прослыть педантом.
Что касается непосредственной цели логики, а именно совершенствования учёного познания, то это касается как профессиональных учёных, так и других. Каждый может с её помощью улучшить своё учёное познание настолько, насколько пожелает. Профессиональные учёные отличаются от прочих определёнными техническими терминами, а также тем, что учёность является их главным занятием, тогда как для других, например, для королей, она чаще всего является лишь побочным инструментом.
Справедливо, что теперь, когда количество наук так велико, каждому следует определить своё особое поле, поскольку невозможно достичь совершенства во всех науках.
К числу лиц, не являющихся профессиональными учёными, можно отнести и женщин, которые также могут заниматься учёностью в соответствии со своими способностями.
Есть науки, для которых требуется острый ум, глубокое размышление и проницательность. Они предназначены для мужского пола. С другой стороны, есть и такие науки, для которых нужны остроумие и своего рода чувство, и они подходят женщинам.
§.5.
Здесь речь идёт о мировой мудрости (философии). Её объект – общие качества и свойства вещей. Однако следует заметить, что философия рассматривает не quotiens aliquid positum sit? (сколько раз что-либо положено?), а лишь quod positum sit? (что положено?). Она рассматривает только качества, она исследует только то, что установлено. Математика же изучает, сколько раз вещь положена, и исследует количественные характеристики вещей, насколько они велики. Философия, далее, рассматривает не все качества, не все свойства вещей, а только те, которые встречаются у многих вещей и потому называются общими.
Философия – это наука, но не следует из этого думать, что в философии всегда нужно доказывать и определять. Математика обладает этим свойством.
Определение нашего автора, которое он даёт философии, таково: «Мировая мудрость, – говорит он, – это наука об общих свойствах вещей, поскольку они познаются без веры». Обычно также говорят: Philosophia est Scientia, quae circa rerum rationes versatur (Философия – это наука, занимающаяся основаниями вещей). Но поскольку мировая мудрость занимается не только основаниями вещей, но и часто просто их свойствами, то легко видеть, что это определение неверно.
Для философии требуется высшее применение разума. Однако очень трудно определить, где философия начинается и где заканчивается. Так же трудно провести границы между бедностью и богатством. Например, говорят, что человек богат, если у него 50 000 или 20 000 талеров, но при какой сумме денег он перестаёт быть богатым? Когда он становится богатым? – Так же трудно определить границы между скупостью и бережливостью. В какой-то точке философия должна отделиться от обыденного употребления разума, бедность – от богатства, скупость – от бережливости, но где именно эта точка, сказать трудно.
Теперь рассмотрим ограничения, которые устанавливает автор. Он говорит: свойства вещей в философии должны познаваться без веры.
Наше познание бывает трёх видов:
1. Через опыт – это относится к событиям и вообще ко многим объектам истории.
2. Через разум, который выводит общие знания из единичных вещей.
3. Через веру в свидетельство другого. Так мы знаем, что Париж, Лондон и т. д. существуют в мире, даже если сами их не видели. Мы не сомневаемся в этом, полагаясь на свидетельства тех, кто там был.
В философии нет места вере. Здесь никто не должен полагаться на свидетельства других. Если бы кто-то даже поклялся нам в бессмертии души, мы бы без доказательств не поверили и не стали бы доверять, поскольку в философии вера недопустима. Как же тогда можно назвать философом того, кто слепо следует за другим? Ученики Пифагора пять лет принимали всё, что говорил им их учитель, а эти мнимые философы делают это всю жизнь и всегда говорят: αὐτὸς ἔφα (сам сказал).
Если бы в философии не было ничего, кроме веры, то было бы невозможно, чтобы одного за другим возводили на трон наук и происходили такие перемены в учёном мире. Подобно тому как великие господа держат при себе людей, которые для них учёны, которые ведут науки, дают советы, имеют доброе сердце и т. д., в то время как сами заняты лишь пищеварением. Так Вольф и другие истинные философы подготовили почву для некоторых мнимых философов, заложили основу, и этим последним остаётся только ознакомиться с ней.
