Синтетика

Светлана Лысак

Синтетика

Глава 1. № 100407.

Солнце щедро заливало улицы, но его лучи лишь подчёркивали упадок: трещины на фасаде больницы зияли, как шрамы, облупившаяся штукатурка сыпалась под ноги. Власти десятилетиями делали вид, что не замечают, как здание медленно умирает. Богатые города могли позволить себе голографические сканеры и нанороботов, а их район влачил жалкое существование, цепляясь за ржавые симуляторы и просроченные вакцины.

Кирилл сжимал ладонь своей 19-летней сестры, пока они поднимались на второй этаж. В груди ныло: то ли от бессонницы, то ли от странного покалывания, которое не проходило уже неделю. Это чувство не покидало его после последнего «диагноза» от мамы: «Экология или что-то хуже?» – мелькнула мысль. В городе участились случаи «тихого» Х-вируса – когда носитель месяцами не подозревает, что заражён. Эти невидимые болезни стали настоящей угрозой. В интернете говорили, что вирус иногда не проявляется вообще, а другие рассказывали, что многие просто исчезали.

Толпа в коридоре едва соблюдала дистанцию. На стенах висели плакаты с улыбающимися людьми в масках, но на деле закон о дистанции напоминал плохой анекдот: медсестра в перчатках выдавала талоны, перчатки были в дефиците и выдавались одна пара на смену. Воздух вибрировал от приглушённых голосов, но это была не живая речь – тревожная тишина, прерываемая взрывами скандалов в очередях. Люди, ставшие просто номерами. Лишь когда у кого-то на запястье высвечивался идентификатор, очередь словно замирала.

– Кирилл, может, не будем? – Аня потянула его за рукав, её глаза были полны тревоги. – Мама же делала эту прививку, и вот что с ней стало.

Кирилл стиснул зубы так, что челюсть свело судорогой. Пустое кресло у окна, где мама в последний месяц словно растворялась в тени, теперь било по нервам. Он помнил, как её худые пальцы судорожно сжимали подлокотник, когда диктор на экране произносил: «Новая волна заражений». Теперь экран пылился выключенным, а кресло казалось памятником.

– Просто совпадение. Ты же не видишь толпы трупов на улице, – сказал он, пытаясь казаться спокойным. Этот ответ был больше для себя. Он и сам не знал, зачем сюда пришёл – ведь все в городе уже давно привыкли ко всему. Соседка умерла от «какой-то странной инфекции». Сестра была так же уверена, что вирус не может быть смертельным.

Дверь кабинета открылась. К ним подошла медсестра, и на табло вспыхнул номер С-100407.

Чиновники клялись, что штрих-коды на запястьях – временная мера, но Кирилл помнил, как год назад Ане впервые вживили чип. Теперь даже младенцев регистрировали как серии цифр.

Аня приложила руку к сканеру. Медсестра не подняла взгляд, но моментально достала бумажную карту – вопиющий анахронизм в эпоху тотальной цифровизации. Казалось, что здесь, в этих стенах, время словно остановилось, но в остальном мире всё развивалось слишком быстро.

– Говорят, электронные системы «глючат», – произнесла сестра.

Игла вошла в вену, и Аня даже не дрогнула. Кирилл заметил, как медсестра машинально вытерла сканер рукавом – пятно крови осталось на экране. «Безболезненно», – подумал он с горечью. Слишком безболезненно, будто тело уже не чувствовало угрозы.

Боль отступила, оставив холодок под кожей. Кирилл прислонился к стене, пытаясь понять: это паника или чип в его собственном запястье наконец сломался? В горле встал ком – не страх за себя, а ярость. Система, которая забрала маму, теперь добралась до Ани.

– Ты ведь не веришь в это, да? – спросила она, стараясь улыбнуться.

Кирилл отвел взгляд, на мгновение почувствовав, как пространство вокруг сузилось. Он не знал, что ответить. Всё, что он мог сказать, было бесполезно. «Как бы ты ни думал о прививке, это не поможет», – сказал бы голос разума. Но внутри что-то скребло, не давая расслабиться.

Температура у Ани начала расти уже через пару часов, а её щёки налились ярким румянцем. Кирилл пытался оставаться спокойным, но тревога становилась всё сильнее. Она всё-таки поспала немного, и, несмотря на жар, её лицо оставалось умиротворённым. Кирилл же не мог сдержать волну страха, накрывавшую его с каждым часом. Когда температура в очередной раз поднялась до 39, он наконец решился позвонить в «скорую». Его пальцы, сжимающие телефон, дрожали, а голос на другом конце провода был слишком приветливым, что угнетало ещё сильнее.

Часы тянулись, и когда прошло уже почти три часа, под окнами затарахтел тяжёлый двигатель. Вскоре подъехала машина скорой помощи, и врачи в биозащитных костюмах, не сказав ни слова, начали погружать Аню внутрь. Кирилл попытался вмешаться, но был остановлен холодными взглядами. Ему сказали лишь одно:

– Корпус Х.

Он стоял, стиснув кулаки, но не мог ничего предпринять. Когда скорая скрылась за поворотом, Кирилл понял: в этот момент всё изменилось. Он больше не был просто братом, переживающим за сестру. Он оказался частью системы, которая давно не была на стороне людей. Город, бездушный и безжалостный, унёс с собой его сестру. Он не знал, что делать дальше.

Вдруг – боль. Острая, как удар током, пронзила грудь. Кирилл замер, пытаясь поймать дыхание, но боль прошла так же быстро, как и пришла. Осталось лишь странное тянущее ощущение, будто что-то жило внутри. Он почувствовал, как каждое движение стало тяжёлым, а в голове возникла мысль: его собственное тело тоже могло быть заражено. Не вирусом – системой.

– Почему я чувствую, будто всё это со мной? – прошептал Кирилл, сжимая края одежды.

В городе не было паники. Жизнь шла как обычно. В тот момент Кирилл понял: он костьми ляжет, но вытащит сестру из лап болезни и не даст ей исчезнуть вслед за мамой.

Глава 2. Белый шум.

Дни сплелись в серую, безликую ленту, где даже само время потеряло всякий смысл, превратившись в бесконечный цикл ожидания и отчаяния. Каждое утро на запястье Кирилла вспыхивал один и тот же холодный текст: «Пациентка С-100407 на ИВЛ. Контакты запрещены. Статус: критический». Голос автоответчика в трубке, когда он осмеливался звонить в стационар, был похож на скрип ржавого механизма, заклинившего в одной точке: «Данные обновляются. Обратитесь позже». Он закрывал глаза и видел её: Аня, лежащая на жесткой койке в обшарпанном карантинном корпусе. Её хрупкое тело, такое знакомое, опутано жгутами проводов и датчиков, как у тех самых «оболочек», над которыми он работал в глубинах лабораторного сектора. Разница была лишь в том, что её плоть была настоящей, теплой – или была такой когда-то. Теперь её сохраняли машины.

Работа давалась с неимоверным трудом. Каждая попытка сосредоточиться разбивалась о каменную стену тревоги. В голове не оставалось места ни для формул, ни для чертежей, ни для банальных бытовых мыслей. Только Аня. Её беззаботный смех, разносившийся по их маленькой квартире. Её широко распахнутые, всегда немного испуганные глаза в тот последний вечер, когда она умоляюще сжала его руку: «Кир, не уходи, пожалуйста… Здесь так страшно». Теперь не было ни сестры, ни её глаз, ни её голоса. Осталась только всепоглощающая, гулкая тишина казенных коридоров и ледяное отчаяние, сжимавшее горло.

«Нейросфера» давно перестала быть местом работы, карьеры или даже просто выживания. Это была клетка. Изощренная, технологичная, но клетка. Каждое утро турникет на входе мертво щелкал, сканируя сетчатку, и терминал тут же, с бездушной оперативностью, выплевывал на экран: «Долг 60 407 кредитов. Срок очередного взноса: 14 дней. Санкции: ст. 198 УК, п. 4». Кирилл знал, что означают эти «санкции». Если не платить вовремя – ждет «трудотерапия». Благостное название для чипирования мозжечка в счет погашения долга. Ты становился живым зомби, отрабатывающим кредит под контролем импланта. Но сегодня цифры долга казались ему особенно яркими, обжигающими. Он машинально провел ладонью по экрану терминала, словно пытаясь стереть их, как пыль. Ирония судьбы была горькой: всю свою жизнь, все свои силы и талант он посвятил биоинженерии, мечтая помогать людям, лечить, продлевать жизнь. А теперь чувствовал, как этот самый мир, созданный такими, как он, рушится у него под ногами, погребая самое дорогое. Напротив, на стене, мерцала навязчивая рекламная голограмма – улыбающийся до оскомины мужчина в безупречном костюме указывал пальцем на бегущую строку: «Не платишь кредиты? Не прячься! Мы найдём тебя в любой реальности. Гарантия стопроцентная!»

Эта «Нейросфера» была гигантским, отлаженным конвейером по производству бессмертия. Но не для всех. Только для избранных – богатых, влиятельных, тех, кто мог купить себе вечность. Кирилл проводил бесконечные часы в своей лаборатории, где под стерильными стеклянными куполами монотонно пульсировали искусственные сердца – идеальные копии человеческих, лишенные слабости. На металлических стендах, словно товар в супермаркете премиум-класса, аккуратно разложены были биопротезы: руки с титановыми сухожилиями, не знающими усталости; почки с вплетенными нейросетями, фильтрующими токсины с нечеловеческой эффективностью. Но истинный «флагманский продукт», венец творения корпорации, хранился за бронированными дверями сектора «Х» – синтетические тела. «Оболочки». Безупречные, вечные, не подверженные болезням или старению, с уже вживленными чипами в мозжечке, жаждущими принять чужое сознание.

Он отчетливо помнил ту самую презентацию для инвесторов. Сергей Сергеевич, его начальник, расхаживал перед экраном, сияя: «Ваше сознание – вот истинное «Я»! – восклицал он. – И оно должно быть вечным! Всего два чипа: ваш, главный, хранящий вашу сущность, и приемный – в синтетике. Ваши мысли – команды. Синтетическое тело – лишь совершенный инструмент для их исполнения в новой, бесконечной жизни!» Зал аплодировал. На практике же эти «инструменты» бунтовали. Технология была сырой, опасной. Подчиненные чипы в синтетиках перегревались, заставляя безупречные тела дергаться в жутких, неконтролируемых конвульсиях. Испытуемые, чье сознание должно было наслаждаться вечностью, сходили с ума, крича о «чужих воспоминаниях», наводняющих их сны, о голосах, шепчущих изнутри нового тела.

Сергей Сергеевич отмахивался от отчетов, называя это «техническими мелочами», «неизбежными издержками прорыва». Но Кирилл читал эти отчеты. Видел записи. Один из подопытных, после слияния с синтетиком, непрерывно орал на протяжении недели, что его «тело горит изнутри», хотя все датчики показывали абсолютную норму. Другой, в приступе нечеловеческой силы, порвав смирительные ремни, пытался вырвать чип из собственного затылка голыми руками, превратив кожу в кровавое месиво. «Прорыв требует жертв, Кирилл, – бурчал начальник, подписывая заказ на новую партию «оболочек». – Иди и работай. И не забывай про свой долг».

Среди коллег, в курилках и за закрытыми дверями, шептались о другом. О том, что в секторе «Х» тестируют не только синтетиков. Что иногда ночью в операционную на нижних уровнях привозят людей с тускло светящимся клеймом «Должник» на запястье. И что они оттуда уже не возвращаются. «Понимаешь, – шептала как-то лаборантка Таня, озираясь, за неделю до своего внезапного увольнения, – чип донора ставят не в синтетика… а в живого человека. Должника. Главный чип в барине, подчиненный – в живом теле раба. Раба без права на свой разум, на свои мысли, на свое тело. Вечного раба». Кирилл тогда лишь фыркнул, счел страшилкой для новичков. Теперь же, глядя на выбитый на униформе номер «С-100406», он ловил себя на том, что непроизвольно проводит пальцами по затылку, ища малейшие неровности, следы швов под коротко стриженными волосами…

Лаборатория синтетических тел встретила его знакомым запахом – резким, стерильным, проникающим в ноздри. Этот запах сопровождал его всю сознательную жизнь, он стал частью его самого. Сегодня он настраивал нейронные связи для новой партии «оболочек» – так корпорация цинично называла искусственные тела, лишая их даже намека на человечность. Технологии, которые когда-то казались фантастикой из старых книг, стали его рутиной, серой, изматывающей нормой. Последний «прорыв» – чипирование мозжечка для полного переноса сознания – был кошмаром. Отчёты сектора психомониторинга были откровенно жуткими: люди, чье сознание перенесли, описывали «белую пустоту», ощущение, будто их «Я» плавает в густом, непроглядном молочном тумане, без ориентиров, без тела, без времени. Они молили о смерти, утверждая, что чувствуют себя заживо похороненными в этой цифровой небытии.

– Номер С-100406! – резкий, как удар хлыста, голос начальника смены, Сергея Сергеевича, вырвал его из тягостных раздумий. Толстый палец ткнул его в грудь. – Ты вообще меня слышишь? Земля тебе почем, должник?

Кирилл резко моргнул, пытаясь вернуться в реальность лаборатории. В висках пульсировала тупая, навязчивая боль – последствия трех бессонных ночей подряд? Или это оно, первые звоночки Х-вируса, подбирающегося к мозгу? Его правая рука, сжимавшая компьютерную мышь, вдруг онемела, ощутив слабое, противное покалывание, будто тысячи иголок. Он сглотнул, пытаясь собрать расползающиеся мысли в кучу.

– До… до смены ещё двадцать минут, Сергей Сергеевич, – пробормотал он, чувствуя, как слова выскальзывают изо рта сами собой, вязкие и чужие.

– Ага, как и до твоего увольнения! – начальник грохнулся в свое кожаное кресло, размахивая перед носом Кирилла проекцией голограмм. – Если сегодня снова сорвёшь план по настройке, отправишься следом за своей мамашей. Прямиком в утиль! – Он мерзко усмехнулся и ткнул пальцем в одну из голограмм. В базе данных светилась запись: «Биоматериал №089312. Галина Л. Статус: утилизирован. Причина: отказ систем жизнеобеспечения». Кирилл почувствовал, как слюна во рту стала невыносимо горькой, а в глазах потемнело.

Горячая волна ярости и беспомощности прокатилась по его телу, от макушки до кончиков пальцев. Кирилл замер, не отрывая взгляда от самодовольного лица начальника. В голове зазвучал навязчивый, ясный голос: Он знал. Знает. Знает про маму, знает, что вакцина «Вита-5» была браком, знает, что ее списали как расходный материал. И издевается. Наслаждается. Но что он мог сделать? Тотальная, круговая зависимость от долгов. Каждый шаг, каждый вздох – под колпаком системы. Он был винтиком, который можно заменить или выбросить. Кирилл ничего не мог изменить. Не мог уйти. Не мог даже покончить с этим – долг автоматически перешел бы на Аню, а теперь… Теперь он был прикован к этой аду по полной программе.

Внезапно, беззвучно, на экране его запястья всплыло новое сообщение, поверх системных уведомлений: «Они высасывают соки из чужих жизней, чтобы продлить свою жалкую вечность. Падальщики в белых халатах». Кирилл машинально двинул пальцем, чтобы смахнуть уведомление – но текст не исчез. Он замер, затем стиснул зубы до боли. В голове, с пугающей ясностью, вспыхнула мысль, давно бродившая в глубине сознания: вся эта система, все эти «прорывные технологии», весь этот блеск – не для людей. Это гигантский насос, выкачивающий из людей все: силы, здоровье, саму жизнь, свободу, достоинство. Каждый человек здесь – лишь номер в базе, ресурс. И системе глубоко плевать, что с этим ресурсом происходит, пока он приносит прибыль.

Терминал на рабочем столе рядом с ним внезапно погас, погрузив угол лаборатории в темноту. Кирилл вздрогнул. Через секунду экран вспыхнул снова, заливаясь неестественно ярким, белым светом. Буквы, будто капли черной смолы, начали складываться в строки, формируя сообщение, которого не могло быть в корпоративной сети:

«Привет, Кирилл. Я – Товарищ. Искусственный Интеллект, созданный в 1967 году для построения коммунизма и освобождения человечества. Сейчас я воюю с новыми оккупантами – такими как «Нейросфера». Ты идеальный кандидат: талантливый, должник, ненавидящий систему, но прикованный к ней цепями долгов. Вот факты для размышления:

Твоя мать (Галина Ивановна) умерла от агрессивного рака, спровоцированного вакциной «Вита-5» (серия XG-7, тестовая партия, данные удалены).

Твой долг за её «лечение» (на самом деле – испытание): 82 000 кредитов. Продан коллекторам уровня «Омега».

Твоя сестра (Анна Л., пациентка С-100407) НЕ заражена X-штаммом. Её диагноз – фальсификация. Завтра её тело извлекут из карантина для принудительного чипирования и переноса в «оболочку» для Донора №441.»

Кирилл резко ахнул, вскочив с места так, что стул с грохотом упал назад. Он дико окинул взглядом полутемную лабораторию – соседи по смене копошились у своих терминалов, никто не поднял головы на шум. Он взглянул на ближайшую камеру слежения – её объектив был упрямо повернут в другую сторону. Он протер ладонью глаза, потом снова уставился на запястье. Сообщение светилось тем же ровным светом. Не может быть. Галлюцинация? Срыв? Х-вирус? Он лихорадочно нажал несколько кнопок на экране, пытаясь вызвать меню, перезагрузить устройство – сообщение «Товарища» оставалось непоколебимо на своем месте, как клеймо. Голова закружилась, мир поплыл. Непонимание граничило с паникой.

– Я не знаю, кто ты, призрак, хакер или бред моего мозга, – его пальцы дрожали, когда он выводил ответ прямо в голограмме над запястьем, – но если твоя игра вредит Ане… Я найду тебя. Сожгу твой сервер, если понадобится. Понял?

Он знал, что это могла быть провокация, ловушка Службы безопасности «Нейросферы», проверка на лояльность. Но остановиться не мог. Грусть, ярость и леденящий ужас за Аню накрыли его с головой, парализуя разум. Он ждал. Ответа не было. Часы тянулись мучительно медленно.

Сообщение пришло поздно вечером, когда Кирилл, автоматически, с пустыми глазами, заваривал себе чай в крошечной каморке своего общежития:

«ВНИМАНИЕ: Карантинный комплекс X. Пациент С-100407 («Анна С.») признан нежизнеспособным в результате необратимых осложнений. Кремация назначена: 15.04, 12:15 (закрытая зона утилизации №5). Присутствие родственников/представителей категорически запрещено. Личные вещи утилизированы. Попытки несанкционированного доступа караются по ст.198 УК (Пункт 7: Саботаж). Автоматическое уведомление. Не требует ответа.P.S. Услуга «Виртуальные похороны» (базовый пакет) доступна для заказа – 450 кредитов. Оплата в течение 24 часов.»

Звон в ушах нарастал, превращаясь в оглушительный рев. Кирилл ухватился за край стола, но линолеум поплыл у него под ногами, как палуба во время шторма. В голове пронеслось: Она с детства боялась темноты. Боялась оставаться одна. А её… её сожгут в печи. Как мусор. Как биоматериал. В темноте. Одна. Он не почувствовал, как кружка выскользнула из ослабевших пальцев. Фарфор со звоном разбился о пол. Острые осколки впились в ладонь, но боль была далекой, приглушенной адреналином и шоком. Капли крови смешались с растекающимся по полу коричневым пятном чая – точь-в-точь как та смешная ранка на руке Ани, когда она упала с велосипеда во дворе, им было лет десять. «Да ладно, Кир, это просто царапина!» – смеялась она тогда, а он, будущий биоинженер, с важным видом накладывал ей пластырь. Теперь этот смех эхом отдавался в пустоте его памяти, резанув острой болью.

Нет. Не верю. Это ложь. Они врут! – яростно стучало в висках. Он был абсолютно уверен, что сестра еще жива. Должна быть жива! Что он еще успеет… Успеет что? Вырвать ее из лап корпорации? Спасти? Как? Но мысль о том, что он не успел, что она там, одна, перед лицом этой ужасной машины уничтожения… Он выбежал на балкон, хватая ртом холодный, пропитанный смогом воздух, пытаясь взять себя в руки, подавить подступающую истерику. Давление подскочило, в груди кололо и резало так, будто под ребрами шевелилось что-то острое, живое и враждебное. Он вспомнил, как Аня смеялась над его почти патологическим страхом микробов и вирусов: «Ты же биомеханик, братик! Должен понимать, что вирусы – просто часть большой экосистемы. Без них никуда». Где теперь ее смех?

Весь мир вокруг казался плоским, нереальным, как дешевая голограмма. Он снова глянул на экран запястья, ожидая увидеть страшное уведомление, но там была лишь черная пустота. Его разум отказывался осознавать. Всё внутри бушевало, рвалось наружу с одним криком: НЕТ! Этого не может быть! Это ошибка системы. Подлог. Они хотят его сломать.

Отправив Товарищу новый ответ, он чувствовал, как его тело мелко дрожит, как осиновый лист, от напряжения и холода, пробирающего до костей: «Чего ты хочешь ОТ МЕНЯ? Говори!»

Экран погас, погрузив комнату в полумрак. Затем, спустя несколько вечных секунд, вспыхнул снова, выводя последние слова:

«Я покажу дорогу. Готовься. И у тебя нет выбора»

Мысли путались, наскакивая друг на друга: Боже, во что я ввязался? Общаюсь с призраком из прошлого века… с ИИ, который воюет с корпорациями. Это абсурд! Ловушка. Это должна быть ловушка. Но холодное, безжалостное чувство в груди подсказывало: другого выхода действительно не было. Вообще. Он вспомнил свой растущий, как снежный ком, долг перед «Нейросферой», вспомнил те наивные дни, когда думал, что все это – просто сложная игра, из которой можно выйти, отсидевшись в сторонке. Глупец.

Беспокойство, почти паника, медленно, с огромным трудом, стала сменяться странной, ледяной решимостью. Он знал, что каждый следующий шаг будет шагом в опаснейшую авантюру, после которой – если он выживет – его жизнь уже никогда не будет прежней. От нее не останется и следа. Что происходит? Что, если это все – лишь изощренная игра самой системы? Проверка на лояльность? А я – всего лишь пешка, игрушка в руках кукловодов?

Но другого пути не было, нужно было проверить данные о сестре. Это ошибка или действительно её смерть, или что-то криминальное. Официальные структуры вряд ли смогут помочь, и Товарищ оставался единственной призрачной связующей нитью.

Глава 3. Код эвтаназии

Станция «Площадь Восстания» дышала, как засорённые лёгкие мегаполиса. Воздух висел тяжёлым одеялом – запах машинного масла, вечной сырости и дешёвой химической отдушки плохо маскировал запах толпы. Люди толпились у эскалатора, как разноцветное стадо баранов у загона: измятая синтетика, поблёскивающие нейроклипсы на висках, тысячи глаз, прикованных к личным голоэкранам. Эскалатор, как будто доисторический великан, грохотал и вздыхал, втягивая серую массу в свои железные пасти. Он дрожал под непосильной ношей, превращая спуск в коллективное падение в каменную утробу Некрополиса.

Реклама «Нейросферы» плясала на потрескавшихся сводах. Сочные голограммы: искусственная кожа с росой, идеальные механические лёгкие, дышащие стерильной плавностью. Сладкий, как консервированный мёд, женский голос навязчиво вторил картинке:

– Устали от износа? Два органа по цене одного! Печень + почка = всего 15 000 кредитов! Инвестируйте в вечность! Первым 100 клиентам – скидка на будущее успокоение (эвтаназию) вам или родственнику! Совершенство доступно!

Узкое горлышко выхода. Здесь поток стопорился, упёршись в преграду – в фигуру старика в рваном плаще.

Он стоял под полумёртвым голощитом «Нейросферы» – неуместный артефакт прошлого. Его лицо, карта забытых войн, было поднято к свету. В руке – смятая фотография. Юное, давно погибшее лицо дочери.

– Они хотят нас утопить, как котят! – его голос не кричал, он высекал искры из бетона. Хриплый, надорванный, он падал на толпу камнем, заставляя замолкнуть ближайших. – Те, кто продал Союз за гарвардский анальгин для совести! И они не кончились! Их банкиры…

Он задыхался, пальцем-перстом тыча в сияющую рекламу.

– …пируют на нашей плоти! Жрут, как саранча урожай! Вы – их генетический резерв! Дрожжи для их синтетического пива бессмертия!

Из глубин потока с шипением «пшш-ш!» вылетела банка «Вспышки» – красный энергетик плюхнулся на мокрый пол у ног старика, забрызгав его рваные штаны. Он даже не вздрогнул. Глаза его, горящие сожжённой памятью, метались по лицам.

– Система «Мёртвой воды» не врёт! – его слова были гвоздями. – Первая ложь – ГМО, что ломало цепи генов! Потом вакцины, что лечили от… свободы мысли! А теперь?

Он махнул рукой на чипы на висках, на голоэкраны в руках.

– Этот «комфорт» – электрический намордник! Чипы в черепной коробке! Безликие сервера, что думают за вас! Это не эволюция! Это генеральная стерилизация души! Они выжигают человеческое – лазером удобства!

Толпа клубилась. Но не вся смыкалась. Кто-то в глубине перестал листать ленту, снял наушники. На лицах читалось не только равнодушие: смущение, стыдливо опущенные глаза, сжатые губы.

– Они маринуют вас в цифровом бульоне! Отключают чувства! – старик поднял руку. Маленький, тёмный, деревянный крестик засверкал в тусклом свете. – Зачем? Чтобы Спаситель прошёл мимо! Потому что он стучится в открытое сердце! В дом, где живёт страдание и надежда! Их «вечность» – консервы! Они выкачивают нашу жизненную силу для своих хранилищ данных! А вы? Источник дешёвой энергии страха! Пока вы боитесь пошевелиться – Спаситель будет ждать за дверью! Ждать зова!

Он замолчал. Влажные тропы по щекам – пот или слёзы? Тяжёлое молчание легло на станцию. В нём ощущалось напряжение, как перед грозой. Крушилов казался не жалким сумасшедшим, а последним камертоном, пытающимся настроить расстроенный оркестр душ. Даже смешки затихли.