Обскур

Злость во мне закипает, разгоняя леденящую панику. На кухне я хватаю первый попавшийся нож, а затем отхожу к стене так, чтобы упереться в неё лопатками, и жду.

– Разве можно Куколке играть с острыми вещами? – язвительно интересуется Ворон.

– Я зарежу тебя, если подойдёшь! – Фраза выходит более жалкой, чем я надеялась. Голос дрожит, а моего раздражения не хватает, чтобы быть достаточно храброй и игнорировать ужас, извивающийся внутри.

Ворон молчит. Я не вижу его, но ощущаю запах – сплетённые ароматы леса, стали и дыма. Его шаги – пар над водой. Они абсолютно бесшумны. Распознать, где он находится, я не могу.

– Что я сказал, Куколка? – в воздухе вибрирует низкий баритон.

Ворон легко перехватывает мои запястья, поднимая их одной рукой, а второй вырывает из пальцев нож. Он наклоняется, своим носом упираясь в мой. Его тело настолько близко, что почти вдавливает меня в стену.

– Нельзя играть с острыми предметами. А что, если ты поранишься? – продолжает Ворон. Его длинные волосы скользят по моей щеке, а шёпот щекочет ухо: – Или ты хотела пораниться? Хотела, чтобы я полакомился тобой?

Я пытаюсь вырваться, но тщетно.

– Мне понравились наши догонялки, Куколка, – говорит Ворон, и теперь его дыхание обдаёт моё лицо. – Будем считать это разминкой, да?

Было бы проще, если бы из его рта вырывалась кариозная вонь, но вместо неё я ощущаю ментол и… кровь. Ну ещё бы!

– И ты сама дала мне в руки оружие, какая умница. Ты будешь послушной девочкой?

К моей шее прислоняется холодное лезвие, и остриё царапает кожу над пульсирующей веной. Из меня вырывается жалобный всхлип, а Ворон стонет в ответ, прижимаясь ко мне тазом. Я застываю, лишь бы не шевелиться лишний раз.

– О, ты издаёшь прелестные звуки, Куколка. Если постараешься, у меня точно встанет… – он буквально озвучивает мои опасения.

То есть, эта сволочь не просто убьёт меня, а предварительно трахнет? Ненавижу его! Настолько сильно, что сдерживать слёзы отчаяния становится проще.

– Что тебе нужно? – пытаюсь я говорить ровно.

Ворон касается моего лба губами, но не целует. Он делает так, чтобы я могла понять – сейчас он улыбается.

– Мне нужна моя Куколка. И её сладкая кровь.

Я сглатываю.

– Ты что, вампир?

Ворон хохочет так, будто услышал самую смешную шутку за год. Но, по крайней мере, убирает нож в сторону.

– Ты думаешь, я холодный засранец с драматичными приторными фразочками из сопливых книжек?

– Думаю, ты просто маньяк, который хочет убить меня.

– Маньяк? Не-ет, Куколка, я кое-что гораздо хуже. Я Ворон…

Я резко выдыхаю, получая подтверждение имени, которым сама нарекла его.

– …чудовище из чащи Великого леса…

Мне легко представить, как разгораются его рдяные глаза, как он скалит зубы и ухмыляется, как на его лице отпечатывается зловещее выражение.

– …и я здесь для того, чтобы поиграть с новой игрушкой так долго, как получится. Ведь пока к тебе не вернётся зрение, ты не сможешь опознать меня. Пока к тебе не вернётся зрение, ты, Мия, будешь моей послушной Куколкой.

Собственное имя, сорвавшееся с губ убийцы, заставляет ладони вспотеть. Оно звучит угрожающе. В висках болезненно пульсирует, а в горле скручивается ком, мешающий воздуху проникать в лёгкие.

– Что насчёт твоего убийства… Я хочу забрать гораздо больше, чем только твою жизнь… – Ворон опять вдавливает нож в мою шею. – А теперь скажи, кто ты.

– Кукла, – едва слышно отвечаю я. Нельзя спорить с сумасшедшими и монстрами. А Ворон и то и другое.

– Не так… Ещё раз. Кто ты?

– Твоя послушная Куколка.

– Вот так, умница, – хвалит он и перебирает пряди моих волос. – Ты подстриглась. Я заметил сразу…

Будто меня волнует, заметил ли маньяк изменения в моей внешности. Ответ – нет! Всё, что меня волнует, что в его руке до сих пор нож.

– Тебе идёт, – заключает он.

Я чувствую, как лезвие распарывает кожу на моей руке, и кровь стекает вниз. Ворон ловит каждую каплю.

– Ты такая вкусная, Куколка. Тобой я делиться не стану ни с кем…

Снова нож. Теперь он царапает щёку. Язык вылизывает её, а я ощущаю шарики пирсинга на нём с каждым движением. Остриё спускается дальше, раня шею, и горячий рот втягивает новую порцию крови.

Мне хочется биться в руках Ворона, мешать, но это всё равно бесполезно. Крики и рыдания я тоже сдерживаю, кусая губу. Он не получит от меня никакой реакции. Никакой, даже самой крошечной.

Запах крови перекликается с её привкусом во рту из-за того, как сильно мои зубы впились в тонкую кожицу. Морок! Я будто помогаю добыть ещё больше того, чего Ворон так жаждет! И он явно замечает это, потому что мой жалкий контроль рушится, когда широкая рука обхватывает подбородок, вынуждая меня запрокинуть голову. Я непроизвольно стону, когда Ворон впивается в мои губы…

Глава 5

КУКЛА

Я вздрагиваю и резко выдыхаю, пытаясь понять, что происходит. Только что меня терзал Ворон, а теперь… Первым делом я хватаюсь за свою руку, где он оставил порез, но кожа ровная, без намёка на рану или хотя бы шрам. Снова сон? Такой же натуральный, как в больнице… Обычно мне являлся образ с первой встречи, когда я ещё видела, но эти два раза отличались…

Я сажусь на кровати, потирая виски. Голова болит так, будто её сжимает металлический обруч, который к тому же затягивается. Откинув одеяло, я поднимаюсь и выхожу, медленно спускаясь вниз. На полпути слышу, как жужжит и звякает кофемашина.

– Рано ты, – вместо приветствия говорит Хильде.

– Голова разболелась из-за кошмара, – уныло бормочу я, нащупывая графин с водой.

Тётя роется в верхнем шкафчике и вручает мне блистер с таблетками. У неё частенько случаются мигрени, так что обезболивающих у нас хватает. Я принимаю лекарство и соглашаюсь на чашку кофе. Состояние у меня паршивое, взбодриться не помешает. А потом ещё зайти в душ, в надежде, что вода умеет смывать даже страх… По крайней мере, пот от страха точно смоет.

– Выглядишь ты так, будто не спала, а марафон бежала, – бурчит Хильде. – Что снилось-то?

– Как в больнице. Маньяк, пьющий мою кровь.

– Возможно, реакция на стресс, твои ассоциации и… – тётя тяжело вздыхает. – Но мы могли бы…

– Не нужно, – прерываю я. – Если станет совсем плохо, обещаю, пойду к мозгоправу, а сейчас… Несколько кошмаров после пережитого – не так уж и много. Моя психика неплохо справляется, стоит выдать ей приз огромным лотком мороженого.

Хильде одобряет инициативу. Мы переходим к планам на день. Утром тётя должна выспаться, а после пойдёт по своим «подопечным», местным, которым требуется помощь. Это её личная инициатива помогать им, потому что она знает их уже давно и иногда навещает.

Хильде уходит к себе, а я съедаю приготовленную ею яичницу и иду в душ на первом этаже. На втором есть ванная, но для меня сейчас она неудобная. Перелазить через бортики кажется настоящей пыткой. Первые пару раз я набила себе синяки, а потом чуть не упала, потому с тех пор предпочитаю душ внизу. Тут он застеклён, с прорезиненным бортиком высотой меньше моего мизинца. Переступить через него проще простого. Мои вещи остались на ящичке со всякой мелочью, вроде запасного мыла, туалетной бумаги и прочего.

Я быстро обмываюсь и выхожу. Капли воды холодят до мурашек, так что стоит поспешить и дотянуться до полотенца, висящего на крючке. Однако моя рука нащупывает пустоту… Морок! Видимо, упало.

Для удобства и устойчивости я опускаюсь на колени, на мягкий пушистый коврик, впитывающий всё больше воды. Мои руки слепо шарят по полу, когда вдруг натыкаются на что-то…

Ладони обхватывают тупые носы какой-то обуви и поднимаются, чтобы изучить высокие ботинки со шнуровкой. Размер слишком большой… Пальцы задевают грубую ткань брюк и впиваются в чью-то ногу…

Ужас мгновенно вгрызается в мои внутренности, он усиливается, когда в воздухе дрожит свист. Из-за аромата геля и шампуня хуже ощущается другой – запах леса и земли. Запах Ворона. Но сейчас он становится болезненно отчётливым, наполняя лёгкие ядом.

– Очаровательно, – тяжёлая ладонь ложится на мою макушку, – ты на коленях передо мной. Абсолютно голая…

Я дрожу не столько от прохлады, сколько от паники, вновь ворвавшейся в сознание и разлившейся льдом по жилам. Она заставляет оцепенеть, пока чужие пальцы зарываются в мои мокрые пряди и поглаживают так, будто я любимый питомец.

– Готова к играм, Куколка?

Прозвище заставляет дёрнуться. Это простое движение избавляет от невидимых пут страха. Я отшатываюсь, задевая что-то по пути. Кажется, какие-то чистящие средства, потому что они издают глухой звук пластика, когда падают. Затылок случайно ударяется об дверь, создавая больше шума, а голову пронзает боль.

Маньяк резко хватает меня и легко поднимает. Я задыхаюсь и почти вишу на нём, едва касаясь пола. Ворон впечатывает меня в стену и прижимается теснее.

– Мия? – кричит тётя, похоже, с лестницы. – Всё в порядке?

Влага с моего обнажённого тела пропитывает одежду убийцы, пока он вдавливает свою руку в мои губы, не позволяя издать ни звука. Вместо этого шёпот ласкает моё ухо:

– Если кто-то узнает о наших играх, я убью всех, кто тебе дорог, – а затем Ворон убирает ладонь от моего рта.

– Мия? – зовёт Хильде и, кажется, торопливо спускается вниз.

– Всё нормально! – восклицаю я, кое-как сдерживая рыдания. – Просто задела ногой флаконы. Не беспокойся.

– Точно? – с сомнением уточняет тётя.

– Я не беспомощная! – резко отвечаю я.

Хильде явно решает не вступать в полемику и ретируется. Мне же больше не удаётся унять слёзы, и они стекают по моим щекам. Отчаяние горечью остаётся на языке.

Я стала Куклой. И нечего нельзя с этим сделать.

Мне не удаётся сдержать тихий всхлип, когда маньяк отстраняется. Колени трясутся, словно я вот-вот рухну на пол к ногам проклятого Ворона, но его руки возвращаются… Они скользят по мне змеями. Проводят по животу, сдавливают талию, сминают грудь… Руки всего две, но кажется, будто их сотни… Они словно изучают меня, оценивают товар…

Я стараюсь успокоиться и дышу через рот, когда вдруг понимаю, что Ворон слишком близко. Его язык с пирсингом проходится по моей щеке.

– Послушная Куколка, – бормочет он хриплым голосом и снова слизывает мои слёзы, – ты такая умница. Я позабочусь о том, чтобы никто не заметил наши игры на тебе.

Вот оно что… Он как-то лечит меня? Потому ран и не осталось? Значит… Значит, ночной визит мне не приснился. Это правда… И в больнице, вероятно, тоже… Не зря маг упомянул колдовство. Возможно, тогда Ворон и правда что-то сделал, чтобы сохранить свою тайну.

– А теперь отдыхай, потому что, когда я вернусь, мы продолжим…

Я охаю, когда Ворон стискивает мою задницу, притягивая к себе, и прикусывает кожу на шее. Он уходит, и его тепло больше не согревает меня. Но вместо того, чтобы поскорее взять полотенце и накрыться, я опускаюсь на пол и рыдаю…

***

Я не чувствую безопасности дома. У меня нет возможности осмотреться, а слух и нюх у меня не настолько острый, чтобы безошибочно угадывать точно ли вокруг никого. И перепуганное воображение то и дело подкидывает образы Ворона, бродящего поблизости или вообще сидящего напротив… Он ведь сраный сталкер, который всегда где-то рядом, всегда смотрит…

Пока Хильде отсыпается после смены, я сижу в гостиной на диване, поджав ноги. Она поднимается днём, и мы обедаем. Вести себя как обычно мне не удаётся. Тётя это, конечно, замечает, а я списываю на плохое настроение. В конце концов, и без визитов Ворона, у меня вполне веская причина быть недовольной – слепота.

Клянусь, если кто-то скажет, что мне пора полностью смириться, я истыкаю его глаза вилкой и предложу смириться с этим! Поморщившись от собственных мыслей и вымышленного недовольного критика, я отпиваю ягодный чай. Хильде общается по нусфону с Сагой, потому что мне нельзя. Доктор Штрауд до сих пор не разрешает пользоваться этим устройством без особой надобности…

– Она заедет вечером, завтра у неё два экзамена, – сообщает наконец тётя. Слышится негромкий стук – нусфон положили на столешницу. – Можешь побыть тут, дождаться Сагу. Ну, или мы вместе сходим к моим подопечным.

Я знаю, что погибшая соседка была из таких «подопечных», знаю, что помимо неё есть ещё старик на инвалидной коляске, которого зовут Бо, и какой-то парень Хоук с умственной отсталостью. Хильде иногда рассказывала о них. Очевидно, я теперь в каком-то смысле очередная подопечная… Повезло, что тётя – сама доброта, которая привыкла помогать.

– Нет, пойду с тобой, – настойчиво хмурюсь я.

Перспектива оставаться дома в одиночестве мне сейчас не нравится до скрежета зубов. И при условии, что я действительно буду одна… От того, что Ворон в любой момент может попасть сюда как-то не по себе…

Собравшись, мы с тётей выходим наружу. Я тут же цепляюсь за руку Хильде, а она замедляется. Это позволяет в какой-то мере насладиться прогулкой. Раннее лето выдалось достаточно тёплым, в прогретом воздухе ощущается ароматы цветущих растений и свежескошенной травы. Вероятно, облака не загораживают Инти, потому что чем дольше мы идём, тем явственнее чувствуется жар её лучей.

Куда конкретно ведёт дорога, я не знаю и не могу представить. В детстве меня больше волновал песок во дворе и маленькая лейка, с которой я важно расхаживала по тропинкам сада, поливая цветы вместе с бабушкой. Во взрослом возрасте мне хотелось отдохнуть дома или посидеть с книгой на широких качелях, а затем поболтать с тётей, ну и, конечно, съездить в центр города, чтобы погулять с подругами или посидеть в кафе. Так что мои познания данного района ограничиваются сравнительно небольшими кусками территории от двух ближайших остановок до родного дома.

Когда мы сворачиваем, я окончательно теряюсь в пространстве и стискиваю руку Хильде сильнее. Под подошвами новеньких кроссовок вместо асфальта оказывается более неровная поверхность с мелкими камешками. Каждый шаг сопровождался лёгким шорохом, а иногда хрустом. Наконец мы останавливаемся. Раздаётся скрип старой деревянной калитки, а затем тётя ведёт меня дальше.

Она громко зовёт:

– Бо! Это я!

– О! – почти сразу доносится восклицание, за которым следует хлопок. – Я же говорил, что она попозже заявится!

– И ты был прав, старик, – хмыкает голос поблизости.

От неожиданности мои ноги подкашиваются, и я почти повисаю на Хильде.

– Мия? Ты чего? – удивлённо интересуется она.

Я качаю головой, выпрямляясь. Проклятый низкий баритон! Кому он принадлежит? И почему так похож на тон Ворона?

– Здравствуйте, – звучит приветствие уже совсем рядом.

– Эйнар! А ты тут что делаешь?

Это ведь наш сосед? Вакан? Ну точно… Это его я слышала вчера, когда он говорил про… Про игрушки. По позвоночнику ползут мурашки, а я ёжусь, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие.

– Ну, я ведь знаю, что вы навещали мою бабулю, как и Бо с Хоуком. А вы вчера были в ночь, вот я и захотел помочь, но зайти к вам не решился, так как не знал, во сколько вы подниметесь, – объясняет тот.

Хильде тает, рассыпаясь в благодарностях. А мне хочется закатить глаза. Этот Эйнар меня раздражает. Тем не менее мы на какое-то время задерживаемся у старика Бо. Тётя долго объясняет ему, как принимать новые таблетки. Мы находимся там столько, что я, сидя на стуле у распахнутого окна, уже ощущаю прохладное дыхание вечера.

– Скоро закат, – напоминает Эйнар, – а нам нужно к Хоуку.

Нам? Я морщусь, но поднимаюсь и жду, когда Хильде подойдёт ко мне. Опасаюсь двигаться дальше самостоятельно, чтобы не задеть какой-нибудь ковёр и не распластаться посреди гостиной. Тётя прощается с Бо, общая заглянуть, как только сможет, тот лишь понимающе бубнит что-то о новых заботах Хильде, мол, ясно, что так долго не забегала. «Новые заботы» – это, разумеется, незрячая племянница… Приходится делать вид, что не разобрала слов, а после наконец, ухватившись за тётю, покинуть дом Бо.

Эйнар идёт рядом с нами. Он рассказывает Хильде что-то про работу, но я слушаю его вполуха, потому что занята своими мыслями. Все они сводятся к проклятому Ворону. Я стараюсь вспомнить его вибрирующий голос и сравнить с произношением Эйнара, потому мне и не важно, что говорит сосед, мне важно, как он это делает. Тем не менее к концу нашего недлинного пути, по обрывкам фраз мозг всё равно умудряется уловить, что Эйнар – сантехник.

– У Хоука я тоже давно не была… Беспокоюсь вот, всё ли с ним хорошо. У него простенький нусфон, и пару раз я с ним связывалась, чтобы проверить всё ли в норме, но…

– Он мало что скажет, – с пониманием заканчивает Эйнар. – Ничего, теперь я живу рядом с вами и помогу. Можете на меня рассчитывать.

Разумеется, я не телепатка, но всё равно почти слышу мысли Хильде о том, какой Эйнар хороший милый мальчик. Уверена, она бы ещё и посмотрела на меня с укором, мол, а ты его подозреваешь во всяком… Я тяжело вздыхаю, осторожно следуя за тётей.

– Хоук? – Хильде притормаживает и вопит так, что у меня начинает звенеть в ушах. – Хоук? Это я, тётечка!

Я фыркаю от последнего слова. Тем не менее раздаются глухие стуки, а затем хлопок.

– Тётишка! – Звучит так, будто кто-то ведёт по стеклу, извлекая этот противный скрип.

– Хоук! Ты что искупался в грязи? – причитает Хильде. Она отрывается от меня и идёт дальше.

Я же почти задыхаюсь, оставшись без неё в незнакомом месте, и едва не падаю в обморок от ужаса, когда чья-то ладонь ложится мне на поясницу, подталкивая вперёд.

– Спокойнее, Мия, это я, – говорит Эйнар, – расслабься, здесь путь ровный до самой лестницы…

Ещё чуть-чуть и меня вырвет от волнения. Либо всё это совпадение, либо грёбаный Эйнар – Ворон! Иначе какого Морока он говорит то об игрушках, то о лестницах? Однако логичная часть меня всё ещё ищет оправдания и напоминает, что это просто слова, а у большинства домов тут есть крыльцо и ступеньки. К тому же всё в норме, ведь совсем рядом звучит голос Хильде и невнятная речь Хоука.

Я отказываюсь от руки Эйнара и поднимаюсь, держась за перила. Он же идёт позади… Если он пялится на мою задницу, обтянутую джинсами, я выколю ему глаза! Однако любые мысли о мести за взгляд исчезают, когда я захожу под крышу дома…

В нос мне бьёт вонь гнили, и тошнота подкатывает к горлу. Полы скрипят под ногами, а под подошвами чувствуется что-то липкое – возможно, остатки еды или грязи. Следующий шаг даётся с трудом, слышится негромкий хруст…

– Кажется, ты только что убила какого-то таракана, – насмешливо комментирует Эйнар.

– Фу! – не выдерживаю я.

– Мия! Стой там, – кричит Хильде. – Эйнар, помоги-ка мне. Предки милостивые, Хоук! Нельзя таскать в дом мёртвых животных! Они не оживут, даже если ты будешь пытаться кормить их хлопьями!

Я уже жалею, что не осталась дома. Там хотя бы не воняет и не ползают тараканы. Мне уже начинает казаться, что они забираются под мою одежду… Мерзость! К счастью, тётя уводит меня, а основная вонь исчезает вместе с Эйнаром. Вероятно, он вынес тушу. Мне не хочется даже уточнять, но я почти уверена, что в гниющей плоти копошатся личинки…

Всё ещё думаешь, что встреча с Вороном хуже?

Я не отвечаю на собственные дурацкие мысли и с благодарностью принимаю работу от Хильде. Приятно, что из-за моей слепоты меня всё же не считают совсем никчёмной. Так что теперь я увлечённо тру столешницы кухонных тумб губкой со средством, пахнущим мыльной сиренью. На мне тётины перчатки, а результат увидеть не удастся, но можно ощутить липкие места, по которым поверхность губки проходит с трудом. Наверное, это жир или масло, или и то и другое.

– Тут всегда так? – уточняю я.

– Нет, если сюда кто-то заходит. Хоук вполне может пожить самостоятельно какое-то время, но всё равно ему необходима помощь… Ума не приложу, почему его не забирают в специализированное место! – сердится Хильде.

До меня доносится плеск воды – то ли тётя отжимает тряпку, продолжая мыть полы, то ли это отголоски из ванной, где Эйнар помогает смыть грязь с головы Хоука.

– Он родился таким. Потом ему поставили диагноз дебильности.

Я прыскаю, но тут же смолкаю:

– Ты серьёзно?

Хильде хмыкает:

– А ты думала? Это одна из степеней умственной отсталости. Дебильность, имбецильность и идиотия.

– Оу… Что ж, буду осторожнее подбирать ругательства, – бормочу я. – Так и что это значит?

– Поражение мозга плода, вследствие чего появилась задержка в развитии. Считается, что у Хоука лёгкая отсталость и он самостоятельный, но…

– Очевидно, это не так.

– Не так. Он добрый мальчик, но многое пережил, – тяжело вздыхает тётя и охает. Я почти уверена, что она разогнулась и трёт спину. – После того как мать убили, Хоук совсем плох стал, так ещё и отец его запил. И в угаре бил мальчонку почём зря… А я… Я ведь его совсем младенцем помню… Мы с его матерью дружили, а с его дядей я…

Хильде резко обрывает слова и шипит:

– Мигрень разыгралась что-то…

– Таблетку?

– Потом приму. Давай закончим с уборкой. Я пока схожу, воду сменю, и ещё раз тут пройдусь…

Я же остаюсь наедине с поверхностью, которая с трудом оттирается. А размышления о том, что рассказала тётя, не отпускают. Разум хватается за слово «убили». Но кто? Мне интересны подробности, так что, когда раздаются шаги, я осторожно уточняю:

– А как погибла мать Хоука?

– О, жуткая история, – заявляет Эйнар.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

0

Древняя родина – обозначение Земли в местном мире.

1

Шаран – мир, в котором происходит действие.

2

Нусфон – аппарат для передачи и приёма мысли в виде звука и текста на расстоянии между двумя немагами или между немагом и магом. Передача осуществляется посредством магических сигналов.

3

Мобиль – аналог машины, двигателем которой выступает магический артефакт.

4

Семла – пшеничная булочка, приправленная кардамоном. Её верхушку срезают, наполняя взбитыми сливками и джемом, и сверху посыпают сахарной пудрой.

5

Здесь и далее имеются в виду шаранские часы. 1 шаранский час равен по земному значению 1 часу и 45 минутам.

6

Здесь и далее имеются в виду шаранские минуты. 1 шаранская минута равна по земному значению 1 минуту и 20 секунд.

7

Морок – в культуре местной страны, могущественный дух, желающий уничтожить мир. По преданиям ныне заперт в недрах континента, однако может являться в дни истончения барьера между мирами, наводя морок на людей. Его имя используют, как ругательство.

8

Инти – название звезды, вокруг которой обращается планета. Местное солнце.

9

Иные – собирательное название всех рас, не являющихся людьми.

10

Магистры – правители Республики.

11

Спакуна – провидица. Часто изображается слепой.