Обскур

Осязание.

В спину мне впивается матрас, к коже прижимается стерильное постельное бельё из грубоватой ткани. Хильде сказала, что это бязь. Я никогда раньше не задумывалась о подобных вещах, а теперь невольно вожу пальцами по шероховатой простыне, запоминая ощущения.

Слух.

Даже ночью в больнице хватает звуков: где-то скрипит дверь, мимо проходят торопливые ноги дежурной медсестры, вдали ровно попискивают магические аппараты. В моей палате приоткрыто окно, впуская шёпот ветра и редкое рычание мотоциклов. А ещё Хильде уснула и теперь похрапывает.

Она нянчилась со мной до самого позднего вечера, а после договорилась, что переночует в моей палате. Хорошо, что тётя сделала это. Перспектива остаться в одиночестве в незнакомом месте и без зрения не прельщает меня. Паника до сих пор таится где-то под рёбрами, а ощущение присутствия Хильде помогает хоть немного унять перманентный ужас перед собственной слепотой.

Слепая.

Проклятое слово гудит в голове, рыщет в разуме, откапывая панику. Я пытаюсь сосредоточиться на тёте и осторожно шевелю рукой, чтобы нащупать кисть Хильде. Сжав её, я стараюсь выровнять дыхание. Нужно поспать, ведь следующий день обещает быть насыщенным…

Сегодня сделали все анализы, результаты которых станут известны завтра. А ещё полиция… Детективы приходили, чтобы опросить меня, однако ушли ни с чем. В тот момент я переживала истерику и была больше похожа на вопящую слизь, чем на человека, способного внятно коммуницировать. И судя по всему, им сообщили, что я ослепла, потому они уже не надеялись создать портрет нападавшего.

Доктор Штрауд предупредил, что завтра полицейские вернуться с магом из Службы, чтобы вытянуть лицо преступника из моих воспоминаний. С одной стороны, я рада, что есть способ увидеть маньяка хотя бы в моём сознании, а с другой… Телепатия пугает меня. Однако она и вполовину не так плоха, как пережитое.

Лишь бы ублюдка нашли! Он обязан поплатиться за то, что сотворил!

***

Картинка настолько чёткая, что я не могу не улыбаться. Зрение вернулось! Я бегу по кулуарам родного университета. Лучи Инти9[1] пронизывают окна, свет слишком яркий для той, кто весь день провёл во мраке. Я проношусь по коридору, наполненному студентами в красочных одеждах, и настойчиво двигаюсь к выходу, надеясь увидеть мир, по которому успела соскучиться.

Увидеть газон перед корпусом, увидеть ротонду с голубой крышей, увидеть оскал дракона с университетского герба, увидеть своё отражение в ручье, увидеть башню обсерватории с куполом…

Просто увидеть.

Я толкаю стеклянную револьверную дверь, чтобы она крутилась быстрее. Однако стоит мне выскочить наружу, как краски гаснут. Всё тухнет, будто кто-то щёлкнул выключателем. Небо почти чёрное, оно выглядит как однотонный холст, на который неизвестный художник забыл нанести точки звёзд.

Холодок пробегает по позвоночнику, во рту пересыхает. Смутное предчувствие опасности зловещим шёпотом наполняет тишину. Сердце бьётся быстрее, ледяные пальцы страха сжимают шею, и дыхание застревает в горле. Я пристально гляжу на знакомый поворот, понимая, что за ним.

Там смерть.

У смерти багряные глаза и маска в виде птичьего черепа. У смерти голос с хрипотцой и кровь на губах. У смерти лицо молодого мужчины. Я не смогла бы его забыть, даже если бы сильно захотела. Ворон врезался в память так хорошо, будто я видела его сотни тысяч раз. Может, потому что он – последний, кого мне довелось увидеть.

Хочется уйти, проснуться, но вместо этого глупые ноги несут меня вперёд, словно телом управляет незримая рука кукловода, дёргающая за нити. Шаг. Ещё один. В сером мире вспыхивает единственная краска – алая. Цвет крови. Цвет жутких глаз.

Я дёргаюсь, резко выныривая из сна, и нервно сглатываю. Просто кошмар. Всё в порядке. Чтобы успокоиться, я жадно вдыхаю больничные запахи и снова сжимаю руку Хильде… Шипы ужаса впиваются в меня быстрее, чем мозг успевает понять, что не так.

Ладонь слишком широкая, кожа на ней грубее. Это не тётя.

Дрожа, я провожу по выступающим плетениям вен, по стёсанным костяшкам и пальцам с короткими ногтями. Мужчина… Кто он?

Прежде чем я успеваю раскрыть рот, палату наполняет…

Свист.

Знакомый темп унылой мелодии пронзает пространство, вызывает мурашки.

Это он!

Ворон!

Чужое дыхание скользит по коже, а затем шёпот ласкает ухо:

– Соскучилась, Куколка?

Я боюсь пошевелиться, даже не могу заставить себя перестать сжимать ладонь маньяка. Страх вновь парализует, а тело не подчиняется, как бы сильно я ни старалась. Меня словно придавило прессом шока.

– Как хорошо тебя починили, – низкий голос звучит настолько близко, что кожа на шее ощущает каждый звук. – Но глазки…

Чужая рука сгребает мои длинные волосы и тянет их вверх, вынуждая поднять голову. Ворон явно упивается своей властью.

– Глазки как у настоящей куклы, – продолжает маньяк, – они стеклянные.

Я снова опускаюсь на подушку, а болезненное натяжение на макушке прекратилось – отпустил.

– Ты создана для моих игр.

Хочется закричать, позвать на помощь, но если Ворон в чём-то и прав, так это в том, что я грёбаная кукла. Абсолютно безвольная, будто марионетка, которая способна шевелиться лишь тогда, когда позволит кукловод. Возможно, убийца и правда как-то воздействует магией, вынуждая подчиняться.

– Кукла, но плоть и кровь… Всё это человеческое. Идеально!

Ворон наконец вырывает свою руку из-под моей.

– И всё же… Мы ведь не хотим, чтобы наш маленький секрет раскрыли, правда, Куколка?

Его губы почти касаются моих. Я могу поклясться, что маньяк улыбается так, как и положено маньяку – безумно и мерзко. Что он сделает с беззащитной и податливой сейчас жертвой?

Его пальцы впиваются в мою кисть, разворачивая её ладонью вверх. Я с замиранием сердца понимаю, что на запястье, там, где обычно проглядываются синеватые вены, ложится что-то ледяное и острое. Лезвие! В висках пульсирует, живот скручивает, а на коже выступает испарина. Что теперь? Смерть?

Я чувствую каждое неспешное движение стали, которая прорезает кожу, пуская кровь… Однако почти мгновенно холод сменяется жаром. Жаром чужого рта. Ворон стонет, а я абсолютно уверена, что он высасывает кровь из раны…

Грёбаный псих!

Нужно пошевелиться! Нужно закричать! Нужно сделать хоть что-то!

Я дёргаюсь, пытаясь вырвать руку. Это оказывается на удивление просто. Настолько, что моё измученное тело едва не падает, однако кто-то успевает спасти от синяков…

– Предки! Мия, что такое? – раздаётся взволнованный голос тёти. Она бережно подталкивает меня обратно на койку.

– Хильде? – я выворачиваюсь, сажусь и недоверчиво ощупываю её покатые плечи.

– Всё хорошо, Мия. Мы в больнице. Помнишь?

Я порывисто обнимаю тётю. Та тут же начинает успокаивающе поглаживать мою спину, продолжая повторять, что всё в порядке. Я всхлипываю, жадно вдыхая жасминовый аромат духов, въевшихся в одежду Хильде.

– Он был тут… Убийца был тут. Он пил мою кровь!

– Что? – тётя замирает, тело её напрягается.

– Моя рука, там рана!

Хильде выпускает меня из объятий и осторожно исследует многострадальные конечности. Когда её пальцы скользят по запястью, я ожидаю боли, но… Ничего. А позже тётя подтверждает, что мои руки целы и невредимы, на них ни царапины.

– У тебя стресс, дорогая, – тётя поглаживает меня по макушке, – кошмары случаются. Но мы что-нибудь придумаем, хорошо?

Я рассеяно киваю. Прикосновения Ворона казались мне такими же реальными, как и прикосновения Хильде. Возможно, кошмар воспринимался так из-за того, что все чувства сейчас напряжены до предела в безуспешной попытке заменить зрение.

***

Утро проходит как, наверное, и обычное больничное утро. По крайней мере, я его именно так и представляла. Уколы и таблетки, затем пресный завтрак, физиотерапия и лечебная физкультура. Как ни странно, после этого телу становится легче, а боль, которая возникала при малейшем движении, притупляется настолько, что почти незаметна. Хильде уверяет, что завтра я буду как новенькая. Сомневаюсь. Едва ли зрение вернётся волшебным образом…

Однако доктор Штрауд заходит сообщить, что мои анализы весьма неплохи, а шансы на восстановление зрения в ближайший год высоки. Это радует меня, как и болтовня с подругами по тётиному нусфону. Мой сломан, но, к счастью, у Хильде есть идентификаторы Саги и Ринды, да те и сами уже связывались с ней, чтобы узнать моё состояние.

Начало дня кажется на удивление насыщенным, и я рада, что мне не приходится умирать от скуки в ожидании вечера, когда начнутся приёмные часы, а ко мне заглянут подруги. Хильде тем временем ведёт переговоры с администрацией насчёт моей потери зрения. Она настроена чуть более воинственно, чем я…

Меня доставили в критическом состоянии, смерть была близка, как никогда. Кости собирали по частям, а позвоночник удалось восстановить настолько идеально, что спустя три дня я уже могу ходить. Промедли бы полицейские или врачи в приёмном отделении, Хильде бы готовила очередные похороны. Поэтому ругаться с предыдущим целителем я не собираюсь.

Разумеется, это не мешает тёте выбить для меня лечение, которое будет оплачиваться больницей. Судя по тону администратора, он тоже доволен таким решением дела.

В любом случае это не отменяет того, что сейчас я всё ещё незрячая девчонка, а следовательно, не смогу учиться, как раньше… На самом деле, не смогу даже просто существовать без тёти. Потому она пишет за меня заявление для университета с просьбой предоставить мне академический отпуск, а затем зачитывает его вслух, чтобы проверить. Как раз в этот момент раздаётся стук.

Когда дверь приоткрывается, сквозняк поднимает в воздух знакомый древесно-ментоловый аромат. Я слегка поворачиваю голову, хотя смотрю почти наверняка мимо. Могу только представить, как глупо пялюсь в стену…

– Госпожа Силдж, госпожа Варди, – произносит доктор Штрауд. – Полиция прибыла для проведения опроса. Мои рекомендации о покое их мало беспокоят, но если…

– Я готова, – приходится прервать мне. Нет сомнений в том, что целитель будет в первую очередь думать о том, как обеспечить пациентке отдых, но сейчас важнее расследование.

Хильде взбивает мне подушку, чтобы я могла сесть поудобнее, а я терпеливо жду, пока внутрь заходят люди. Слух различает шаги, но сказать точное количество гостей сложно.

– Добрый день, госпожа Силдж.

Каждый слог звучит отчётливо и пугающе. Низкий хриплый мужской голос напоминает о том, другом, который до сих пор болезненно пульсирует в голове одним лишь словом…

Куколка.

Мне нужно успокоиться, ответить на приветствие, но вместо этого, я цепляюсь за одеяло, которым тётя укрыла мои ноги, с такой силой, что, кажется, вот-вот порву его. Неужели теперь меня будут пугать все мужчины? Но почему я не реагировала так на Штрауда? Возможно, потому что его ровный и спокойный голос, звучавший иногда слишком тихо, не вызывал ассоциаций с маньяком.

«Просто похожие голоса», – успокаиваю я саму себя мысленно и повторяю это, твердя о том, что убийца не может быть полицейским, не может прийти в мою палату, не может… И всё же, пока Хильде здоровается, больше всего на свете мне хочется прервать её и спросить, как выглядит тот, кто заговорил первым.

По палате рассыпаются буквы чужих имён, которые ускользают от меня из-за волнения. Зато удалось понять, что опрашивать пришли трое: двое мужчин и одна женщина.

– Наш коллега, маг из Службы, – говорит тот самый полицейский, приветствовавший меня, – заглянет в ваши воспоминания. Не беспокойтесь, он будет искать только моменты, связанные с самим преступлением, ничего лишнего. Вы даёте на это согласие, госпожа Силдж?

– Да, – бормочу я почти сразу. Чем быстрее подробности встречи с маньяком станут известны, а его внешность увидят остальные, тем больше шансов, что преступника найдут.

Маг приближается, говоря сухим ломким голосом что-то успокаивающее. Судя по тому, что его руки, накрывшие мой лоб, кажутся морщинистыми, он стар. Учитывая, что маги стареют позже, он очень стар. Сколько ему? Сотня? Больше?

– Сто три года, – смеётся маг. – А теперь сосредоточьтесь, пожалуйста, на вечере, когда всё произошло.

Я успеваю рассеянно подумать о том, как быстро он проник в моё сознание, а ещё удивляюсь возрасту, но после спешу показать ему то, что он ищет. Воспоминания всё ещё яркие, живые настолько, что у меня кружится голова от подступающего ужаса. Злосчастный поворот, кишки и лицо…

***

Я не понимаю, что произошло. Только что я пыталась через мысли показать маньяка, а теперь уже лежу на койке. Тётя недовольно шипит, на носу у меня что-то холодное, а в ноздрях неприятно свербит, и с каждым вдохом запах крови становится отчётливее.

– … воздействия! – слышится обрывок фразы Хильде.

– Такие эффекты крайне редки, – отвечает маг, – но обскурация памяти встречается при травмах или колдовстве…

– Моя племянница вам не ведьма, чтобы скрывать мысли! – злится тётя.

– О, я ни в чём её не обвиняю, не поймите неправильно, госпожа Варди. Просто перечисляю возможности.

– Так или иначе, – подаёт голос Штрауд, – дальнейшие попытки телепатического воздействия могут привести к тяжёлым последствиям, вплоть до кровоизлияния в мозг.

– Риски высоки, но…

– Вы не будете мучить мою племянницу! – осаживает Хильде.

– Тогда шанс того, что полиция отыщет преступника, мал, – спокойно произносит маг.

– При всём уважении, жизнь и здоровье пациентки мне важнее, чем расследование. – Судя по тому, как недовольно пыхтит тётя, Штрауд не дал ей резко высказаться, взяв на себя роль переговорщика. – А у полиции есть и другие инструменты. Обычный опрос через разговор, например. Да и если вы не будете пытать мою пациентку, есть шанс, что она быстрее восстановит зрение и сможет помочь с портретом нападавшего.

– Это не пытка.

– Вы поняли, о чём я. Полагаю, сотрудники полиции ожидают вашего мнения, так что будьте любезны, сообщите им, что если они не хотят закончить начатое преступником, то им придётся полагаться на улики и слова госпожи Силдж.

Маг молчит, а затем слышатся звуки закрывающейся двери. Вероятно, он ушёл, о чём свидетельствует и тётя:

– Слава предкам, ещё немного и я бы начала душить его морщинистую шею!

– Хильде, – насмешливо начинает Штрауд, – ты ведь медсестра, должна помогать людям.

– О, я бы помогла ему увидеть праотцов! – фыркает тётя и тяжело вздыхает. – Извини, Викар.

– Всё в порядке, ты можешь на меня рассчитывать…

Рассчитывать? Теплота в голосе целителя настолько очевидна, что мне становится неловко. Я негромко стенаю, шевелясь на койке. Штрауд и Хильде спешат ко мне, объясняя, что это всего лишь обморок.

– Кровь пошла носом из-за резкого повышения артериального давления, вызванного телепатическим воздействием, – целитель объясняет одновременно с тем, как давит на насос, заставляя манжету на моей руке надуваться.

Прохладная головка стетоскопа вдавливается в сгиб локтя, а манжета начинает сдуваться. В какой-то момент я ощущаю пульсацию сильнее, а затем Штрауд отстраняется, освобождая меня от оков тонометра.

– В норме.

– Значит, лицо маньяка так и не увидели? – уточняю я, потирая предплечье.

– Нет. Это обскурация, возникшая, скорее всего, из-за травмы физической и психической. Магия внутри тебя концентрируется на воспоминании, а при столкновении с чужеродным воздействием затемняет или смазывает условную картинку в твоей голове. Это своеобразный барьер, преодоление которого может закончиться плачевно. Вплоть до гибели. Поэтому тебе противопоказана телепатия в любых её проявлениях.

– А нусфон?

– Придётся ограничить его использование. Хотя он не затрагивает память, а только мысли в настоящем… Тем не менее я бы предпочёл перестраховаться. Так что используй его как можно реже.

Мечты о покупке новой модели нусфона и болтовне с подругами при скуке теперь несбыточны… А главное – лицо маньяка так и осталось внутри моей головы. Фантазия легко рисует мне его довольное выражение лица и хищную ухмылку. Мерзавец! Ему повезло! Или…

Я делаю несколько кратких вдохов и осторожно касаюсь волос, за которые Ворон в ночном кошмаре поднимал мою голову… Что, если это был не сон? Или не совсем он. Вдруг он как-то проник ко мне в разум, чтобы скрыть своё лицо от других?

– …с ними, – заканчивает Хильде.

Несмотря на то что понятия не имею, о чём она, я всё равно киваю, а затем прислушиваюсь к тому, как Штрауд выходит из палаты. После него возвращаются полицейские.

– Госпожа Силдж, – начинает женщина, – к сожалению, телепатически ничего не удастся прояснить, поэтому мы с коллегой проведём опрос. Вы готовы?

Дождавшись утвердительного ответа, она просит меня рассказать всё с самого начала. Я делаю это, но запинаюсь на самом важном моменте. Моменте, когда я стала свидетельницей убийства. Хильде даёт мне стакан воды.

– Госпожа Силдж, – обращается тот самый детектив, который представлял мага, – постараетесь максимально подробно всё описать, это важно для расследования. Вы ведь хотите поймать вашего красноглазого монстра?

Всё внутри меня холодеет, я кашляю, подавившись, и отдаю тёте стакан дрожащей рукой. Невозможно контролировать свою реакцию на фразу полицейского. Его низкий голос всё ещё напоминает мне Ворона, а красные глаза… Я ещё не говорила про них!

Мне страшно что-то уточнять, потому что в палате лишь Хильде, полицейская и я… Будь тут Штрауд, было бы спокойнее. Хоть и целитель, он всё же маг, к тому же явно близок с тётей, значит, мог бы в случае чего помочь, а сейчас…

– Вы бредили, когда вас нашли, и упоминали красноглазого монстра при патрульных. Те внесли это в отчёт, – полицейский смягчается, похоже, поняв, что меня напугало.

Это успокаивает, однако я всё ещё хочу рассмотреть его, чтобы выяснить, как он выглядит. Зловещее ощущение, что это Ворон, не отпускает…

– Если вам некомфортно, могу выйти, – предлагает детектив.

Какая учтивость! Тем не менее я качаю головой и продолжаю рассказ, описывая то кровавую картину. Несмотря на все свои филологические познания, мне трудно передать образ маньяка в деталях. И если его одежда и маска вопросов не вызывает, то вот черты… Этого явно недостаточно, чтобы понять что-то, потому я перехожу к «особым приметам»:

– У него была смуглая кожа и длинные волосы. Так что, очевидно, меня пытался убить какой-то вакан…

Почему-то образуется неловкая пауза. Она длится некоторое время, пока полицейская снова не спрашивает меня о том, что случилось дальше. Остаток встречи говорит только она.

После прощания с детективами я выдыхаю, расслабляясь. И всё же один вопрос терзает меня до сих пор:

– Как выглядел полицейский?

– Детектив Куана? – нехотя произносит тётя. – Он вакан.

***

Остаток дня я провела в опасениях, мысленно возвращаясь к разговору с полицейскими. Мог ли тот Куана быть Вороном? Конечно, ваканов в Сахеме немало, и маньяк вполне мог быть кем-то ещё, но всё же…

Переживания не отпускают, особенно когда отвлечься почти не на что. К счастью, приходят Ринда и Сага. Забавно, но я никогда раньше не замечала, насколько подруги громкие: какие звонкие у них голоса, как стучат каблуки Ринды и как топает Сага с таким усилием, будто пытается проломить пол. А ещё они пахнут. Ринда – тёплым миндалём и молоком с мёдом с нотами пачули, а Сага –мускатным орехом и белым шоколадом с цветочными отголосками. Подруги заполняют собой пространство. Казалось, они повсюду в небольшой палате, что-то говорят, шуршат пакетами и нарезают яблоко.

Я улыбаюсь, как идиотка, потому что их присутствие возвращает меня в нормальность без маньяка, без полиции и без слепоты… Тем не менее сложно не заметить, что что-то не так: Сага выделяется не только топотом, но и резкими движениями. Она даже задевает что-то, что падает с глухим стуком.

– Блять, – бурчит подруга. Она никогда не стеснялась в выражениях.

– Всё нормально? – я поворачиваю голову в её сторону.

– Блять! – громче повторяет она. – Ты морочьи жуткая, когда смотришь мимо меня!

– Я не смотрю.

– И когда вернётся зрение?

Я пожимаю плечами, откусывая дольку яблока, которое нарезает Ринда, сидя на краю койки. Слышится движение ножа по мякоти плода.

– Не знаю… Точных сроков нет. Доктор сказал, около года.

– Год? – Сага, кажется, подпрыгивает на стуле, потому что его ножки скребут пол с мерзким звуком. – Так долго? Вот уроды! Сами пропустили, так ещё не спешат что-то делать с этим!

– В приоритете явно был позвоночник, – слабо заступается Ринда, вероятно, ощущая какую-то солидарность с врачами. Она и сама учится на медицинском, так что это не удивительно.

– Вот-вот, – подхватываю я, – Так что благодарите предков, что не кормите меня из ложечки. Ну и ещё мне оплатят всё лечение.

– Какая удача! – язвительно отзывается Сага.

– Ты так ругаешься, будто сама пострадала, – я наугад веду рукой по воздуху и попадаю по её плечу, а затем хлопаю по нему. – Ты всегда была злобной сукой, но сегодня ты будто заразилась бешенством… Воды не боишься?

– Иди ты! Я, между прочим, за тебя переживаю!

– Она начиталась газет, – вступает Ринда. – А я говорила просто подождать новостей от тебя лично или Хильде, но кто меня слушает?

– Прости, мамуля, виновата, – хихикает Сага. – Но только попробуй сказать, что ты тоже не читала этот словесный понос.

– Предки! Нет! Ну то есть… Слушала пересказы парня.

– И что написали? – интересуюсь я.

– Глупости в основном…

– Писали, что ты была пьяная и потому свалилась с лестницы.

Я давлюсь яблоком и наклоняюсь, чтобы откашляться. Вот же ублюдки! Нет, они правы, но лишь отчасти. Я выпила несколько бокалов сидра, но причина моего падения заключается в крутом спуске, высоте порожков и гребаном маньяке за спиной! Сами бы побегали от него, я бы на них посмотрела!

Воображение живо рисует убийцу в его маске-черепе с алыми искрами в глазницах и окровавленным ножом в руках, Ворон гонит к лестнице подлых газетчиков, а я слежу за этим с упаковкой чипсов… Идеально…

– Не переживай, – вступает Ринда, – так писали только в двух газетах, в остальных всё нормально.

– Остальных? – изумлённо восклицаю я, стыдливо выныривая из фантазий, в которых Ворон выступал едва ли не моим защитником. – И сколько газет написали об этом?

– Эээ… Все новостные газеты города…

– Морок! И что ещё меня ждёт? Что там было?

– Нападение в некогда самом тихом районе Сахема, – процитировала Сага с набитым ртом. Засранка доедала моё яблоко. – Потерпевшая ослепла, но жива и уже даёт показания… Ну или что-то в этом роде. Кстати, что полиция?

– Откуда они это взяли? – скривилась я. – Полиция была только сегодня. Опросили… Телепатия не помогла, так что… Не знаю…

– Ну, судя по тому, как газетчики за это ухватились, дело так просто не замнут.

– Я, кстати, решила разузнать, – начинает Сага, – и пошла…

– В архив, – одновременно заканчиваем мы с Риндой.

Наша подруга со школы была помешана на расследованиях, в итоге пошла учиться на юридический. Не удивительно, что она и тут отыскала повод для исследования…

– Всё-то вы знаете! Так вот! Я пошла туда не просто так! В паре газет я заметила упоминание некого старого дела и выяснила, что это не первое жуткое убийство в этом районе при странных обстоятельствах!

– Давай начнём с зим, – вздыхает Ринда, прекрасно зная, как глубоко Сага любит копать и что иногда её находки – просто интересные факты, а не полезные улики. – Когда это случилось?

– Около пятнадцати зим назад…

– Пятнадцать? Нет.

– Почему? Некоторые маньяки и дольше могут действовать. А там была убита женщина и сообщалось о красных глазах!

Сердце начинает стучать быстрее, память подкидывает нужный образ. Болезненно яркий во тьме слепоты.

Рубиновые глаза Ворона.

Ринда первой замечает моё состояние:

– Нет, прекращай, Мия и так натерпелась, незачем выслушивать жуткие подробности другого дела!

– Оу… Да, прости, Мия. – Сага виновато замолкает.

Больше эта тема не поднимается. Я одновременно рада этому и нет. С одной стороны, мне хочется знать всё, а с другой… Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое…

Глава 3

ВОРОН

Лес наполнен жуткими скрипами. Здесь, на самой его границе, уже можно заметить духов в телах животных и их белые огоньки глаз, следящих из самой чащи. Тут собрались лишь примитивные. Неспособные пройти сквозь защиту, они всё же чуют жизненную энергию людей и желают получить её вместе с мясом и потрохами, жаждут ощутить вкус крови в пасти. Мне сложно их винить, ведь кому как не мне знать, насколько вкусна чужая жизнь…

«Тебе ничего говорить не нужно», – передаёт мысленно Волк. Он идёт рядом, одетый в такой же балахон, как и я. Мы все носим одинаковые вещи: военные штаны с карманами, тяжёлые ботинки и водолазки. Всё чёрное, кроме светлых масок в виде черепов разных животных или птиц. Если кто-то увидит нас, наверняка решит, что мы грёбаные культисты. Впрочем, это не далеко от истины…