До первого снега

– А я бы хотел поскорее вернуться домой. Понимаю, в твоей голове гуляет ветер. А у меня полный двор скота не кормлен! Как ты думаешь, овцы скажут мне спасибо за пару твоих новых шмоток?

Анхель с размаху опускает мой чемодан на асфальт и без зазрения совести открывает его.

– При чём тут овцы? – Подхожу ближе, вспоминая, где именно лежат джинсы и кеды, но Анхель, не дожидаясь меня, начинает копаться в чемодане сам – нагло, бессовестно, с издевательской ухмылкой на губах!

– Это что? – недоуменно спрашивает он, вытащив мой любимый сарафан от «Фэнди», купленный летом в Барселоне. – Ты куда приехала, девочка?

Его насмешливый взгляд выводит меня из себя! Я и так на грани! Но старик словно не понимает…

– Отец ничего не говорил мне ни про какой Тревелин – это раз! Речь шла о Буэнос-Айресе! А во-вторых, если бы я знала, что мне придётся тащиться с вами… —Я окидываю Анхеля презрительным взглядом. – Через всю страну по морозу на дребезжащей развалюхе на вонючую ферму, то ни за что не села бы в этот чёртов самолёт! Ни за что! Ясно вам?!

– Предельно, – кивает дед. – Какой отец, такая и дочь! Ничего удивительного!

Вздохнув, старик отступает от чемодана и идёт к водительскому месту, равнодушно бросая на ходу:

– Чемодан обратно сама закинешь, не маленькая! Туалет, чтобы переодеться, – с торца закусочной. И шевелись, Рита: помимо овец у меня ещё и свиньи голодные!

До пункта назначения мы добираемся глубокой ночью, минуя последние километры пути в кромешной тьме, раздираемой лишь мерцающим светом фар пикапа. Ни одного встречного автомобиля. Никаких намёков на цивилизацию.

– Тревелин, – объявляет Анхель, стоит нам проехать мимо небольшого покосившегося указателя.

Всматриваюсь в темноту, но кроме серых убогих домишек не более двух этажей в высоту ничего толком не могу различить. Узкие извилистые дорожки через раз подсвечиваются тусклыми фонарями и больше пугают, чем вызывают интерес.

«Самая настоящая дыра!» – проносится ураганом в голове.

Мне трудно поверить, что здесь живут люди, что здесь вообще можно жить! После современного мегаполиса с вылизанными тротуарами и изысканными постройками Тревелин напоминает мне загон для свиней, и никак не лучше.

– Не делай поспешных выводов, – устало бормочет дед, видимо, заметив, как я вся сжалась от отвращения и ужаса.

Это его вторая фраза, обращённая ко мне после того, как он бросил меня одну разбираться с чемоданом. Ни Анхель, ни я больше не проронили ни слова за целый день.

– Никаких выводов! – огрызаюсь в ответ. – Всё, что мне нужно, это телефон! Вот увидите, завтра же отец заберёт меня из этого захолустья!

– Скажу ему спасибо! – ухмыляется старик, неспешно выруливая по пустым улицам забытого богом города. – Только знаешь, Рита, пускай он найдёт другого дурака, готового сутками катать тебя через всю страну. Или можешь воспользоваться услугами междугородного автобуса.

Старик не скрывает довольного смеха, ясно давая понять, в каких условиях мне придётся возвращаться. И пока я придумываю колкий ответ, резко тормозит у покосившегося забора, обтянутого рабицей.

– Смотри внимательно, Рита, это школа, – кивает немного в сторону.

– Угу, – бормочу себе под нос, пытаясь разглядеть невысокое, будто размазанное по земле здание, больше напоминающее заброшенный производственный цех, нежели обычную школу. В глаза бросается неухоженность территории вокруг и уродские граффити, что беспорядочно раскиданы по стенам. Слава Богу, к началу учебного года я уже вернусь в Испанию. В том, что отец меня здесь не бросит, узнав, в каких условиях я оказалась, сомнений нет.

– Завтра можешь, конечно, выспаться с дороги, – ворчит Анхель, зевая во весь рот. – Но в четверг приступишь к занятиям. Нечего прохлаждаться! Дорогу постарайся запомнить: возить тебя на учёбу мне некогда.

– На дворе август – какая школа? – язвительно подмечаю я. Старик явно отстал от жизни, а может, от усталости всё перепутал.

– Учебный год в самом разгаре, – в очередной раз уверенно обрывает мои надежды Анхель, а затем резво отъезжает с обочины. – Впереди четыре месяца учёбы, а потом каникулы. Это Аргентина, Рита! У нас свои законы.

И если перспектива приступить к школьным занятиям немного раньше времени не особо радует, то сама школа вселяет животный ужас. Бросив прощальный взгляд на угрюмое здание, скрещиваю на груди руки с твёрдым намерением сделать всё возможное, чтобы завтра же вернуться домой.

– Зря воротишь нос, – насмешливо добавляет старик. – Можешь, конечно, и не учиться, дело твоё. Тогда с утра до вечера со мной на ферме будешь работать, мне как раз рук не хватает.

– Вы в своём уме?! Я – на ферме?! – Непроходимость Анхеля просто выводит меня из себя. – Если отец узнает…

– Плевать я на него хотел, ясно?! В моём доме свой кусок хлеба никто не ест даром: либо учёба, либо работа! Выбирай сама.

Разворачиваюсь к деду и сверлю его взглядом: да как он смеет разговаривать со мной в таком тоне?!

– Я и крошки с вашего стола не возьму! – цежу сквозь зубы. – Или вы думаете, что я нищенка? Полагаете, раз отец в беду попал, то со мной можно вот так, как с никчёмной вещью? Завтра же отдам вам всё до последнего цента. Не нужны мне ваши подачки!

– Приехали! – Не обращая на меня внимания, Анхель резко бьёт по тормозам. Меня, как тряпичную куклу, отбрасывает вперёд. Ремень до боли впивается в кожу, прорывая очередную плотину со слезами.

– Не всё в этом мире измеряется деньгами, девочка! Выходи!

Шумно вздохнув, старик достаёт ключ из замка зажигания и, что-то напевая, выходит на улицу. Утираю слёзы, бросаю на заднее сиденье плед и выпрыгиваю следом, но тут же ощущаю, как ноги утопают в чём-то холодном и вязком, моментально промокая насквозь.

– Чёрт! – ору навзрыд, уставшая от поганых сюрпризов судьбы. Смотрю вниз и через мутную пелену слёз замечаю, как жидкая грязь равнодушно поедает белоснежную ткань моих дорогущих тряпичных кед, которые я наспех успела натянуть утром вместо сандалий.

– Под ноги смотри, Рита! – ухмыляется Анхель и достаёт мой чемодан, плюхая его колёсиками в очередную жижу.

– Почему здесь такая грязь? – отчаянно смахиваю слёзы, поочерёдно вытаскивая и отряхивая ноги. Я уже ничему не удивляюсь: вымотана, выжата и эмоционально, и физически.

– Зима, дожди, – вздыхает Анхель. – Обычное явление!

Хочется кричать, что ни черта не обычное, что во всем мире давно придумали асфальтировать зону паркинга или выкладывать плиткой. Грязь – это не норма. Но я так устала, что молча прощаюсь с обувью и бреду за дедом в сторону дома, весьма большого для одного человека, широко раскинувшегося на небольшом пригорке чуть поодаль от нас.

В темноте не удаётся рассмотреть строение как следует, но готова дать руку на отсечение: дом такой же убогий, как и всё в этом замызганном городишке.

– Марта освободила для тебя комнату на первом этаже, – почти шёпотом говорит дед, стоит нам пересечь порог дома. – Грязную обувь тут снимай, нечего пол топтать.

– Марта? Ваша жена? – стараюсь не запачкаться и аккуратно стягиваю кеды, краем глаза осматривая обстановку.

Вроде, чисто, но захламлено. Совершенно безвкусно и бедно, но в то же время по-домашнему уютно. Такие дома я видела разве что в старых фильмах, которые показывали нам на уроках истории. И чем дольше я смотрю по сторонам, тем больше ловлю себя на мысли, что время в этом месте остановилось ещё лет тридцать назад.

– Ты потерянный человек, Рита, – тянет с укором Анхель, бросая на меня недовольный взгляд. – Грех не знать свои корни. Твоя бабушка умерла уже очень давно.

– Я только вчера узнала, что у меня есть дед! Ни к чему смотреть на меня волком, – пытаюсь оправдаться, а потом вспыхиваю: – Анхель, а когда вы сами-то узнали, что у вас есть внучка? Небось, тоже вчера? Но заметьте: я вам это в укор не ставлю! Так что…

– За мной иди! – перебивает старик. – Только тихо! Все спят!

– Кто «все»? – Плетусь за ним, осторожно ступая на предательски скрипучие половицы.

– Тео, Мика, Марта, Рон, – монотонно перечисляет Анхель, словно эти имена мне о чём-то говорят.

– Вы обещали мне звонок отцу, как приедем. – Родня деда меня интересует гораздо меньше, чем собственная судьба.

– Утром, Рита! – отмахивается старик, продолжая по узкому коридору вести за собой.

– В Мадриде уже утро!

– А здесь ночь, Рита! – резко остановившись, напоминает Анхель, а затем осторожно открывает дверь в одну из комнат. – Жить будешь здесь. Спокойной ночи!

Старик закатывает внутрь чемодан, а потом просто уходит, оставляя меня одну перед раскрытой дверью.

Нащупываю выключатель и получаю новую порцию разочарования: крохотная комнатка с маленьким окном, покосившимся шкафом и односпальной кроватью, напоминающей походную раскладушку, больше похожа на собачью конуру, нежели на спальню. Тихо скулю и босиком захожу внутрь.

«Хотя бы тепло», – проскальзывает глупая мысль в попытках отыскать что-то позитивное.

«Это только на одну ночь», – поддакивает внутренний голос.

Прямо в толстовке и джинсах забираюсь на кровать и, подогнув колени к груди, засыпаю.

Глава 3. Первое утро

Под оклики деда пулей вылетаю из дома и, не разбирая дороги, бегу прочь.

В груди всё сковало от немыслимой несправедливости. Я не верю! Не хочу верить словам отца, которые тот так спокойно обрушил на мою голову:

«Нет, ты не можешь вернуться…»

«Не сейчас, Рита…»

«Всё очень сложно, пойми…»

Под ногами хлюпает грязь. Студёный сырой воздух обжигает лёгкие. По тонкой тропинке продолжаю бежать прочь, проклиная весь мир.

«Тревелин – отличное место, дочка…»

Да, папочка! Просто волшебное! Оглядываюсь, но кроме колючих кустов с остатками прошлогодней листвы, ничего не вижу. Я даже не в чёртовом Тревелине – дом деда на самой окраине.

«Ты уже видела горы? А к реке спускалась?»

Неужели папа совершенно меня не знает? Разве не понимает, что я – городская девочка, привыкшая к комфорту и хорошей жизни. Мне чужды походные условия и романтика сельского бытия. Отец точно издевается, полагая, что горы и реки смогут заменить мне нормальную школу, весёлый шопинг и вкусный «латте» в любимой кофейне.

«Милая, не плачь, вот увидишь, тебе понравится это место».

И снова бегу. Не замечаю холода. Не вижу ничего вокруг. Что тут можно полюбить? Грязь? Нищету? Противную погоду? Или. Может, равнодушного грубияна-деда?

Слёзы душат. Ноги безбожно скользят, но я всё равно бегу, пока в какой-то момент не начинаю задыхаться от нехватки кислорода.

«Я люблю тебя, Рита…»

«Поверь, так надо, дочка…»

Ни одного «прости», ни намёка на «сожалею». Но окончательно отец сумел разрушить веру в себя одной-единственной фразой:

«С днём рождения, родная! Оторвись там как следует!»

Сгибаюсь пополам и тихо стону. Бросить меня в жалком захолустье на произвол судьбы – лучший подарок к семнадцатилетию.

Не знаю, как долго длится моё безумие, но рада, что рядом нет ни души. Мне не нужна жалость окружающих, мне вообще больше никто не нужен!

Постепенно прихожу в себя и медленно бреду всё дальше по утоптанной дорожке, со всех сторон окружённой голыми ветками кустарников.

Шаг-другой, и я спускаюсь к каменистому берегу небольшой реки, на удивление, спокойной и живописной. Подхожу ближе к воде, отмечая, что она кристально чистая и прозрачная и в лучах утреннего солнца кажется нежного голубого цвета со слегка бирюзовым оттенком. У самого берега переливающимися кристаллами поблёскивают мелкие льдинки. Ступаю по ним, безжалостно разрушая старания морозной ночи, и. как маленькая, наслаждаюсь забавным хрустом. А затем замираю.

Мои кеды… Казалось, безвозвратно испорченные вчера, сегодня, натянутые наспех после разговора с отцом, они выглядят совершенно новыми. Но разве такое возможно? Становится неловко от мысли, что кто-то их почистил специально для меня. Но когда? И зачем? Однако очередной порыв ледяного ветра вмиг выметает из головы ненужные мысли.

Озябшими пальцами зачерпываю полную горсть камней и со всей мощи бросаю их в реку, наблюдая, как изумительно гладкая поверхность покрывается круговыми разводами.

– Тревелин! Тревелин! Тревелин! – с ненавистью в голосе выплёвываю наименование дыры, в которой застряла по воле отца.

– Дурацкое название! Дурацкий город! Дурацкая страна! – срываюсь на крик. Меня всё равно не услышат. До ближайшего дома мили две не меньше.

Злость на отца затмевает глаза. От беспомощности и безнадёжности опускаются руки. В горле першит от холодного влажного воздуха и комка горьких слёз. Не так я представляла себе свой семнадцатый день рождения! Не здесь! Не в полном одиночестве и забвении!

Новая порция камней летит в реку, но даже они – промозглые, бездушные, склизкие – сегодня настроены враждебно и с брызгами опускаются в воду в непосредственной близости от меня. Мокрые разводы моментально расползаются по любимым небесно-голубым джинсам известного бренда, отчего отчаяние достигает своего апогея.

– Ненавижу! Ненавижу! – надрывно ору, жадно топая по воде у самой её кромки. Моя одежда испорчена, но разве это имеет значение, когда исковеркана вся жизнь?

Чувствую, что дрожу. Мне холодно от дикого ветра и сырости, а ещё страшно: здесь, на другом конце света, я осталась совсем одна.

Натягиваю рукава толстовки на заледеневшие пальцы, а холодный, как у бродячей собаки, нос прячу в высоком воротнике. Вот только теплее мне не становится.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох в надежде немного успокоиться, но тут же ощущаю неимоверной силы толчок в спину, а затем, как в замедленной съёмке, лечу носом в ледяную воду.

Наудачу успеваю выставить перед собой руки и приземляюсь на четвереньки, мысленно сгорая от желания придушить шутника.

– Марс, ко мне! – раздаётся глубокий мужской голос, который, впрочем, тут же сменяется безудержным смехом – громким, диким. нескончаемым.

Ладони немеют от стылой воды, которая, ко всему прочему, бессовестно затекает в кеды и полностью пропитывает и без того убитые джинсы. Пытаюсь подняться, но утыкаюсь взглядом в огромную свирепую морду громадного пса и теряю дар речи.

– Заблудилась, Барби? – сквозь смех бесцеремонно спрашивает весельчак, даже не думая забирать от меня своего лохматого друга, а я боюсь пошевелиться. Нет, конечно, в Мадриде у меня тоже была собака. Чарльз – чистокровный, породистый чихуахуа с изумительной родословной. Вот только этот здоровенный неухоженный кобель не идёт с ним ни в какое сравнение.

– Псину свою забери, – скрывая дикий страх, сиплю сквозь пробирающую до костей неудержимую дрожь.

– Эй, куколка, полегче! – огрызается придурок, продолжая ржать. – А то Марс может и обидеться!

И словно в подтверждение слов хозяина плешивая чумазая махина подбегает ближе, вселяя в меня безотчётный ужас, а затем, шумно дыша, горячим языком касается щеки.

Это предел! Вскакиваю на ноги, напрочь позабыв о страхе: если мне суждено быть съеденной безмозглой скотиной, то пусть так оно и будет! Терять мне попросту нечего!

– Убери от меня свою шавку! – повторяю по слогам, наконец замечая вдалеке обладателя паршивого чувства юмора. Впрочем, оцениваю нелепый вид молодого парня, и снисходительная улыбка начинает сиять уже на моём лице. – В этом убогом городишке есть свой цирк, а ты в нём клоуном подрабатываешь?

Чёрная толстовка, видимо, купленная на вырост, висит на высоком и мощном теле парня, как на вешалке. Зато тёмные джинсы явно маловаты придурку. Длиной до середины голени, они облегают его накачанные и явно спортивные ноги подобно второй коже. Но «вишенкой на торте» становятся носки! Яркие, цвета весенней зелени с забавными пасхальными кроликами, они натянуты до самого края брючин, вопя о полнейшем отсутствии вкуса у их обладателя! Клоун, не иначе!

Позабыв о холоде, начинаю ехидно смеяться, беспрестанно называя клоуном своего обидчика.

– Марс! – орёт парень, в отличие от меня уже давно переставший хохотать, а потом делает шаг в мою сторону, отчего мне становится жутковато. Настораживает резкая смена его настроения, как и огромный пёс, навостривший уши в ожидании команды хозяина.

Усиленно пытаюсь рассмотреть незнакомца: пусть только посмеет натравить своего монстра на меня – сдам в полицию! Но лицо парня скрывает огромный бесформенный капюшон толстовки, являя моему взору лишь небольшую волнистую прядь тёмно-каштановых волос.

– Ап! – грозно командует придурок, и Марс моментально встаёт на задние лапы, становясь похожим на огромного йети.

Взвизгиваю от неожиданности и не глядя отступаю, пока случайно не спотыкаюсь и не приземляюсь в ледяную воду пятой точкой.

– Ты мне за это ответишь, идиот! – отчаянно кричу, но кроме широкой спины, содрогающейся в беззвучном смехе и спокойно удаляющейся, не вижу ничего.

Кожа немеет от промозглого холода и сырости. Мне нужно встать, выбраться из этой чёртовой воды, обжигающей своими стылыми прикосновениями, чтобы как можно скорее переодеться во что-нибудь сухое и тёплое. Впервые мне не важно, что это будет. Я согласна на плед с заднего сиденья пикапа и даже на потёртую куртку Анхеля.

Но сил нет. Мой срыв доходит до пика. Закрыв мокрыми закоченевшими пальцами лицо, тихо плачу, падая с головой в бездну отчаяния и жалости к самой себе.

– Руку давай, истеричка! – Моих замёрзших пальцев касается тёплая сухая ладонь, а слуха – язвительный, с нотками грубости голос придурка в зелёных носках. Зачем он вернулся? Мало ему моего позора?

– Ну, чего расселась? – Он тянет меня за руку, подгоняя.

Я настолько потеряна, напугана и обессилена, что совершенно не сопротивляюсь. Незнакомец тащит меня за собой всё дальше от воды, пока его лохматый прихвостень трётся у моих ног.

– Вот же идиотка! – сипит парень, внезапно остановившись, и с силой дёргает меня, разворачивая лицом к себе. – Жить надоело?

Молчу, отбивая зубами чечётку. Меня всё сильнее начинает трясти, а нехилые порывы ветра и вовсе лишают дара речи. Но как бы паршиво мне ни было, обида берёт верх. Отворачиваюсь от грубияна, чтобы тот не заметил моих жалких слёз, а затем еле слышно хриплю:

– Отвали!

– Да легко! – ухмыляется «клоун» и отпускает мою ладонь, лишая единственного источника тепла, а затем брезгливо вытирает руки о свою толстовку. Смешно! Ещё пару минут назад из нас двоих жалким казался он, а не я.

Жадно обхватываю себя руками и всё же решаюсь посмотреть в глаза идиоту, по чьей вине рискую слечь с воспалением лёгких. На мгновение замираю, встретившись с тёплым молочно-голубым взглядом, совершенно не сочетающимся с угрюмой внешностью парня. Зачарованно смотрю на него, позабыв о холоде. Кусочек летнего неба и тёплой морской волны в его глазах возвращает домой, туда, где я была счастлива.

– Чего уставилась? – небрежно бросает парень и трясёт головой, словно пытается смахнуть с себя мой назойливый взгляд.

Огромный капюшон его толстовки тут же соскальзывает на плечи, являя моему любопытному взору негодяя во всей красе. Молча мотаю головой, а сама продолжаю разглядывать его лицо. Если бы не идиотский характер и абсолютное отсутствие вкуса, парня смело можно было назвать красивым. Острые, немного жестковатые черты лица, прямой нос и угловатые скулы смягчаются прядями слегка волнистых волос, в утреннем беспорядке разбросанных в разные стороны.

– Нравлюсь? – ядовито обрывает мои наблюдения придурок, а затем вновь начинает издевательски смеяться: – Вставай в очередь, куколка! Хотя бесполезно. Поверь на слово: тебе ничего не светит.

– Да что ты о себе возомнил, клоун?! – взвиваюсь я. – Что в тебе вообще может нравиться?! Местный оборванец в дешёвом тряпье с блохастой шавкой под боком! Только и можешь, что бросаться на беззащитных и слабых! Трус!

Не знаю, от чего меня сильнее колотит в это самое мгновение – от холода, ставшего почти привычным, или от язвительного пренебрежения со стороны совершенно не знакомого мне парня. Да кто он такой, чтобы сравнивать меня со своими девками?!

– Безмозглый клоун! – бросаю ему прямо в лицо и тут же пытаюсь протиснуться мимо, к узкой дорожке, что ведёт к дому Анхеля. Это не город, а сборище неотёсанных грубиянов!

Специально прохожу от хама максимально близко и грубо толкаю его плечом. Какой бы жалкой я ни выглядела со стороны, уязвлённая гордость придаёт мне сил держать нос высоко поднятым.

– Мокрая курица! – не остаётся в долгу самовлюблённый кретин.

Мне бы пропустить мимо ушей его глупое оскорбление и поспешить в дом Анхеля, но нет… Неведомая сила дёргает меня остановиться и со всей дури залепить подонку пощёчину.

Звонкий хлопок, горящая огнём ладонь и мигом потерявший теплоту взгляд напротив. Никогда, ни разу в жизни мне не приходилось силой доказывать свою правоту. И сейчас мне совершенно не нравится то, что я чувствую: глубокое разочарование в самой себе и полная опустошённость.

– Зря ты это сделала, принцесса! – по слогам шипит парень, грубо растирая место удара ладонью. В помутневших глазах – моя погибель! Не знаю, что творится в его больной голове, но только он решительно делает шаг навстречу и, резко схватив меня за рукав толстовки, тащит обратно к воде.

– Пусти, придурок! – пытаюсь кричать, но голос осип от волнения и подступающего к горлу комка слёз. – Убери от меня свои руки!

– Обязательно, – обманчиво мягко заявляет псих и продолжает тянуть меня к воде. – Только верну туда, где тебе и место!

Упираюсь ногами, пытаясь выпутаться из его мёртвой хватки, но силы не равны! Все мои нечеловеческие попытки избежать очередного позора натыкаются на непреодолимую стену его тупого безразличия.

– Только попробуй, идиот!

Ног вновь касается ледяная вода, и пальцы тут же начинает сводить от дикой боли. Дыхание спирает, а в ушах поднимается гулкий шум. Ещё одного падения в холодную реку я просто не переживу. – Мой дед переломает тебе ноги, ублюдок! Слышишь?

– Ага, слышу! – Ему смешно! – Вон, дрожу весь от страха!

– Анхель! Анхель! – Не знаю, где нахожу силы, но начинаю отчаянно звать на помощь, хотя и понимаю, что дед меня не услышит.

– Анхель? – На долю секунды парень останавливается и, запустив пятерню в лохматую копну волос, начинает безудержно ржать. – Ты, верно, шутишь, Барби?

Не знаю и даже не хочу знать, что именно заставило этого неуравновешенного болвана развеселиться, но своего шанса не упускаю.

– Кретин! – ору навзрыд и, пока придурок продолжает сгибаться пополам от дикого смеха, с налёта толкаю его в воду, а затем бегу – быстро, не оборачиваясь, не обращая внимания на брызги и пронзительный лай позади. Вот только голос парня, электрическими разрядами бьющий в спину, напоминает, что бежать из этой дыры некуда.

– Молись, чтобы наши пути никогда больше не пересеклись! Не пожалею! Уничтожу!

***

Подгоняемая попутным ветром и бранью незнакомца, несусь со всех ног к дому Анхеля. Всё, что я сейчас хочу – это как можно скорее забраться под горячий душ, выкинув промокшие насквозь вещи, а потом спрятаться от всех в выделенной мне комнатушке и, укутавшись в тёплое одеяло, позабыть обо всём. Шмыгаю носом, грязным рукавом кофты размазываю по лицу слёзы, так не вовремя вновь мутной пеленой начинающие затмевать окружающую действительность, и не замечаю, как стеной передо мной вырастает фигура очередного незнакомого парнишки примерно моих лет или немногим моложе.

Добрая улыбка на его лице весьма очаровательно растягивается от уха до уха, а длинная, слегка скошенная иссиня-чёрная чёлка напрочь закрывает глаза. На нём обычные джинсы и повидавшая виды распахнутая парка кирпичного цвета, из-под которой выглядывает кусочек ярко-красной футболки, но внешность парня меня уже ничуть не удивляет. В этой дыре, должно быть, никто не одевается иначе.

– О, ты, наверное, Рита? – голосит брюнет, пока я настороженно замедляю ход. – Дед не обманул: ты, и правда, хорошенькая!

– Ты ещё кто такой? – огрызаюсь в ответ.

– Воу! Воу! Потише, детка! – хохочет очередной придурок, внимательно осматривая меня с ног до головы сквозь густую чёлку. – Купаться, что ли, ходила? Так, вроде, не сезон пока.

– Самый умный?! – рычу в ответ на идиотское замечание и пытаюсь проскочить мимо парня в сторону дома.

– Да погоди ты! – уже вполне серьёзно говорит парень, останавливая меня лёгким касанием ладони. – Случилось что?

– Вы все случились! Город ваш дурацкий случился! – ору сорванным голосом, отдёргивая руку.

– Держи. – Словно не замечая моего срыва, парень набрасывает мне на плечи свою куртку, пропитанную небывалым теплом и лёгким запахом ментола. И хочется в очередной раз пойти на поводу у глупой гордости, скинув с себя потёртую парку, но вместо этого я лишь плотнее закутываюсь в неё.

– Спасибо, – бормочу, замечая, как голая кожа на руках незнакомца начинает скукоживаться от сильного ветра