Волны, несущие смерть

На ум первыми пришли слова бабы Марьи.

«Найти труп в море – к беде. Это предзнаменование гнева Нави, мира мёртвых».

Да что с этим местом было не так?! Словно сам приезд Игната был неправильным, противоречащим текущим здесь времени и законам.

Паника захлестнула Игната. Митька, который днём спас его от Полуденницы… Митька, который ни за что бы не приблизился к воде ночью… Что произошло?

В голове словно эхом отдавались слова Анны Петровны:

«Игнат, ты бы присмотрел за ним… Он хороший парень, но ему нужен кто-то… кто-то, кто направит его».

А потом голос самого Митьки:

«Эй, Утопленничек, ты только больше в воду не лезь, а то я второй раз спасать не буду!»

Перед глазами маячил обрывки воспоминаний, словно кадры из кошмарного фильма. Спутанные, искажённые. Вот он видит богиню, копающуюся у берега обломком весла. Она что-то ищет или что-то прячет. А вот уже будто он сам стоит на её месте, комкая влажный песок. Но он не помнит, зачем. Он не понимает. Чьими руками он копал эту яму? Зачем? Что он искал? Что хотел скрыть? Он слышал голос Митьки, звавшего его. Но что было дальше? Пелена…

Игнат ничего не понимал. Он был в этом замешан? Он убил Митьку?

Он не мог этого знать. Как на неисправном экране, перед ним мелькали кадры, сменяющие друг друга с высокой скоростью, не давая сосредоточиться.

Ноги сами сделали шаг, второй, и вот уже он бежал.

Его душил ужас, в мыслях билась только одна фраза.

«Бежать! Бежать отсюда!»– пульсировало в голове, заглушая все остальные мысли. И он бежал, оставляя позади труп Митьки, жуткую мавку, солёный запах моря. Прочь от дома бабы Насти, от хижины Митьки, от мрачных предсказаний бабы Марьи.

Он не обращал внимания на коряги, о которые спотыкался, на острые камни, резавшие босые ноги. Он просто бежал, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого проклятого места.

И только когда он выбежал к… старой церкви на обрыве, его ноги подкосились.

Он вошёл внутрь. Полумрак, запах ладана и сырости окутали его, словно спасительное одеяло. Игнат опустился на одну из деревянных лавочек, чувствуя, как силы покидают его.

Его измученное тело наконец-то расслабилось. Он закрыл глаза и провалился в глубокий, беспробудный сон.

Ему снилась мама.

Молодая, красивая, с переливающими серебром глазами. Она смеялась, бегая по лугу вместе с другими ребятами. Она не играла в куклы, как другие девочки, а лазала по деревьям и гоняла мяч с мальчишками. В её взгляде не было и намёка на ту усталость и тревогу, что Игнат видел в нём сейчас. Она была свободна и счастлива. Пахло свежескошенной травой и солнцем.

Долгими знойными деньками она пропадала на берегу моря с соседскими ребятами. Игнат видел, как они вместе плещутся в воде, сооружают из палок и лески подобие удочек, насаживая на них толстенных червей, и с упоением ждут будущего улова.

Бережки, пацаны, с которыми она гуляла вместо девочек… И был среди них один, который всегда смотрел на неё издалека, из-за дерева. Он был немного старше остальных, молчаливый и задумчивый. Игнат не мог разглядеть его лица, но что-то в нём казалось знакомым. Вего осанке, в его взгляде угадывались черты… Митьки. Нет, скорее его отца. Молодого, полного надежд и мечтаний. Того, о котором он ничего не знал. Во сне Игнат пытался дотянуться до него, рассмотреть лицо, но тот словно ускользал, растворяясь в дымке времени. Парень смотрел на его маму взглядом полным невысказанной любви и какой-то тихой грусти. Игнат чувствовал, что тот что-то скрывает, что-то недоговаривает, словно за его плечами стоит какая-то мрачная тайна. Словно его что-то тяготило.

И тут картинка сменилась. Он видит его уже в церкви. Нет, не его. Другого. В священническом облачении он стоял перед алтарем, погружённый в молитву. Его лицо осунулось, в глазах – глубокая печаль. Кажется, что он вымаливал прощение за какой-то грех, тяжёлый и непоправимый. Стены церкви словно давили на него, не давая дышать. Он выглядел потерянным и одиноким. Игнат чувствовал, как его сердце необъяснимо сжимается от жалости к этому человеку, которого он никогда не знал. Но почему-то он ощущал неосязаемую связь с ним.

И внезапно… всё исчезло. Осталась только тьма.

И в этой тьме он услышал голос.

Тихий, еле слышный шёпот, словно доносящийся издалека.

– Игнат… Найди меня. Я жду тебя.

***

Солнце, прорвавшись сквозь узкие, запыленные окна, рисовало на стенах церкви золотые, дрожащие узоры. Каждый луч выхватывал из полумрака танцующие пылинки, словно мириады маленьких душ. Игнат открыл глаза, ощущая себя выжатым лимоном. День явно перевалил за полдень. Внутри древней церкви царила звенящая тишина, нарушаемая лишь тихим воркованием голубей, устроивших себе гнездо под самым куполом. Церковь, несмотря на свою заброшенность, сохраняла странное ощущение ухоженности, словно у неё был тайный хранитель. В высмоленных солнцем деревянных рамах иконы, казалось, смотрели с укоризной, полнились мудростью веков. Ноги сильно болели, каждый шаг отдавался острой болью в ступнях.

Густой запах ладана, смешанный с сыростью старых стен, создавал атмосферу умиротворения, контрастирующую с тревогой в его душе. Ему даже почудилось, что сейчас распахнутся двери, и войдут служители, прихожане, требуя ответа на вопрос: что он здесь делает? Или… тело Митьки уже обнаружили? И тогда ему придётся отвечать за смерть, к которой он, возможно, причастен? А был ли вообще Митька? Или это лишь очередная галлюцинация, порожденная безумными сущностями, обитающими в глубинах морских?

Он решил вернуться на берег. Убедиться. С трудом поднявшись, он почувствовал, как к ногам прилипла затвердевшая кровь. Осмотрев свои ступни, он увидел множество ссадин и порезов, некоторые из них кровоточили. Аккуратно ступая, он вышел из церкви и двинулся по едва заметной тропинке к морю. Небо будто рухнуло вниз, накрыв мир тяжелой, свинцовой пеленой. Солнце, ещё недавно такое яркое, бесследно исчезло, а пейзаж поблек, словно отражая его собственное мрачное состояние. Ветер, внезапно усилившийся, нёс с собой запах соли и предчувствие бури.

С каждым шагом голоса становились громче, настойчивее. Когда он вышел на открытый участок берега, ему открылась жуткая картина. Толпа людей, словно стая встревоженных птиц, металась у самой кромки воды. Крики, рыдания, проклятия в адрес всего сущего – всё сливалось в оглушающую какофонию горя.

В самом центре этой толпы билась в истерике Анна Петровна, мать Митьки. Её лицо исказилось от невыносимой боли, глаза, полные слез, казались безумными. Она рвала на себе волосы, и Игнату почудилось, что она смотрит прямо на него, полная невысказанных обвинений. Значит, смерть действительно пришла в этот дом, обрушившись на несчастную женщину всей своей тяжестью. Её горе было настолько всепоглощающим, что Игнату показалось, что он может его потрогать, ощутить его липкую, удушающую хватку.

Игнат приблизился, стараясь оставаться незамеченным, и услышал обрывки причитаний:

«За что, Господи, за что?»

«Такой молодой, жить да жить…»

«Не ходил он ночью в море, боялся его пуще огня…»

Кто-то из толпы, обернувшись, заметил его, и Игнату показалось, что все взгляды, полные ненависти и скорби, устремились на него. Ему почудилось, что в его сторону прошипели что-то злое, обвиняющее:

«Не к добру он тут… приблудился…»

Голос утонул в общем гуле, но Игнату показалось, что он услышал именно эти слова. «Приблудился…»Этот упрёк, словно нож, вонзился в самое сердце. Он с самого начала чувствовал себя чужим, лишним, и сейчас это чувство обострилось до предела.

Вдалеке он увидел, как к толпе приблизилась телега, запряжённая старой лошадью. На ней, словно зловещий груз, стоял деревянный ящик, сколоченный наспех, грубо. Игнату показалось, что он услышал обрывок разговора:

– …Зосима Яковлевич сказал… багровые следы на шее… будто задушили…

Зосима Яковлевич? Местный фельдшер, старый ворчун, больше известный своими травяными настойками, чем медицинскими познаниями, вынес заключение? Асфиксия… Значит, Митьку задушили? И это значит… это значит, что он не утонул? Что кто-то…

Паника, холодная и липкая, вновь сковала его. Он попятился, словно от огня, а затем бросился бежать. Бежать от обвинений, от горя, от себя самого.

Он бежал, не разбирая дороги, словно за ним гнался не кто иной, как сам дьявол. Ноги привели его к дому бабы Марьи. Но двери были заперты – наверное, она тоже была там, у моря, оплакивала Митьку. Он опустился на лавочку у дома, чувствуя себя сломанной куклой, брошенной хозяином на произвол судьбы. Что они подумают о нём?

А ведь никто не видел его ночью на берегу.

От этой мысли стало немного спокойнее, но тут же другая, ещё более ужасная пронзила его сознание – человек, который, казалось, был на его стороне, чья семья приняла его, или, по крайней мере, делала вид, что приняла, – мёртв. И умер… возможно, из-за него? Его охватило странное, щемящее чувство вины и горя. Хоть он и не был близок с Митькой, он всё равно успел привязаться к нему. Парень спас его в первый же день… Первый и последний. Горькая усмешка тронула его губы. Спас, чтобы он, Игнат, стал причиной его гибели?

Небо окончательно заволокло тучами, и над морем сгущалась зловещая мгла. Казалось, сама природа скорбит о безвременной кончине молодого рыбака. Солёные брызги, долетавшие до лавочки, казались слезами моря, оплакивающего свою жертву.

Баба Марья вернулась ближе к вечеру. Лицо её осунулось, глаза покраснели от слёз. Заметив его на лавочке, она внимательно оглядела его с головы до ног. Остановив взгляд на его босых и окровавленных ногах, она нахмурилась.

– Ну и вид у тебя, Игнат, – вздохнула она, но тон её был скорее заботливым, чем укоряющим. Она жестом пригласила его в дом. Запах трав и сушёных грибов, обычно успокаивающий, на этот раз казался удушливым, словно напоминая о мире, который теперь казался ему недоступным.

Она усадила его за стол, поставила перед ним глиняную кружку с тёплым, мутноватым отваром. Запах его был терпким и незнакомым, но Игнат, не раздумывая, сделал несколько глотков. Жидкость обожгла горло, но вскоре по телу разлилось приятное тепло, немного успокаивая нервы.

– Сперва ноги обмой, – проговорила она, отодвигая к нему таз с тёплой водой и холщовую тряпку. – Дам мазь потом, чтоб заживало. Сапоги Алёши поищу, должны тебе впору быть.

– Рассказывай, – тихо произнесла баба Марья, присаживаясь напротив. Её взгляд был внимательным и проницательным, словно она видела Игната насквозь.

Игнат начал свой рассказ сбивчиво, запинаясь. Рассказал о море, о манящем голосе, о мерзкой мавке. О том, как обнаружил Митьку… как его не стало на берегу.

– Я не понимаю, баба Марья, – дрожащим голосом закончил он. – Я будто ничего не помню! Как будто кто-то стирает часть воспоминаний. Я мог… Я мог это сделать?

Марья молчала, лишь внимательно слушала, не перебивая. Морщины на её лице стали ещё глубже, выдавая внутреннее напряжение. Её руки, загрубевшие от работы, крепко сжимали край стола.

– Тебя морепозвало, – наконец произнесла она, глядя Игнату прямо в глаза. – Не каждого оно к себе зовёт. Значит, ты нужен ему для чего-то.

– Нужен? – переспросил Игнат, чувствуя, как в груди поднимается новая волна страха. – Кому я нужен? Да я тут никому не нужен! Митька… Он…

Голос его дрогнул, и он не смог договорить.

– Митьку жаль, – тихо сказала баба Марья. – Хороший парень был. Да видно, судьба у него такая. Предвестником буристал. Когда море забирает свою жертву, это всегда к беде. Дурное что-то грядёт, Игнатий.

Она помолчала, словно подбирая слова.

– Но ты тут ни при чем. Я чувствую. Не твоей рукой… это случилось.

– Но как? Кто тогда? – Игнат почувствовал слабую надежду. – Полуденница? Мавка? Или…

И тут он вспомнил сон. Вспомнил мужчину в церкви, полное печали лицо и слова, прозвучавшие в темноте: «Найди меня».

– Мне… Мне отец приснился, – пробормотал он. – Вернее, не отец. Я никогда его не видел. Но он сказал… Он сказал, чтобы я нашёл его. Его зовут Августин… Августин Соколов.

В этот момент лицо бабы Марьи словно окаменело, а в глазах на мгновение мелькнул испуг. Она отвернулась, словно не желая видеть Игната.

– Про Августина мне не говори, – резко сказала она. – Про него не спрашивай. И лучше тебе о нём не вспоминать.

– Но… Почему? – удивился Игнат. – Разве вы его знали?

– Знала, – сухо ответила она. – И тебе знать не советую.

Она встала из-за стола и подошла к окну. За окном сгущались сумерки, и ветер завывал в трубе, словно предупреждая.

«Дурное что-то грядёт» – отозвалось эхом в голове.

– Если хочешь правду узнать, в церквиищи, – сказала она, не оборачиваясь. – А мне эти вопросы не задавай. Я тебе одно скажу: море тебя выбрало. И теперь оно тебя не отпустит.

С этими словами она вышла из избы, оставив Игната в одиночестве.

Ветер завывал за окном, словно оплакивая чью-то судьбу. Игнат сидел неподвижно, чувствуя, как внутри него поднимается страх. Баба Марья явно что-то знала. Но что? Что за тайну скрывает прошлое его отца? И какое отношение ко всему этому имеет море?

Он понимал, что должен найти ответы. Должен узнать правду, чего бы это ни стоило. И единственный путь, как ему казалось, лежит через старую церковь на обрыве.

Ту самую, где он провёл эту ночь.

Глава 5. Вилами по воде писано. Часть 1

До поздней ночи Игнат просидел в избе бабы Марьи, словно выжидая приговора. Ветер снаружи не утихал, продолжая завывать свою скорбную песню. Старая травница молчала, лишь изредка бросала на него быстрые, изучающие взгляды. В её молчании чувствовалась какая-то тяжесть, словно она держала в себе неподъёмный груз. Опасение перед неизвестностью постепенно сковывало его, как холодный туман, заползающий в кости.

Наконец, она вздохнула и нарушила тишину. Её голос церковным колоколом разбил те крохи мыслей, что роились в голове писателя.

– Игнатий, ты коли всерьёз правду задумал узнать, не отступай и не позволяй страху глаза застелить. Страх он в твоей голове только. Он как туман, что разум застилает, шепчет сомнения и сеет ложь. А правда она на поверхности, только не каждый её толкует правильно. Знаешь, как говорят? Бабушка гадала, да надвое сказала…

– Это как? – не понял Игнат, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

– А вот так, – вздохнула Марья. – То ли дождик, то ли снег; то ли будет, то ли нет. Не всё так просто, как кажется. Будь внимателен, Игнатий, и не верь первому, что услышишь. В Бережках давно уж нечисть поселилась, души людские губит. Оглянись вокруг, да присмотрись… Вроде свои, да очи недобрые.

Она замолчала, глядя куда-то сквозь него. Игнат почувствовал, что разговор окончен.

– Ступай, – махнула она рукой. – Спать ложись. Хватит на сегодня.

Он не стал спорить. Вышел из избы и направился к дому бабы Насти. Бережки ночью встретили его оглушающей тишиной. Ни лая собак, ни криков птиц, ни даже привычного жужжания насекомых. Лишь шелест листьев под ногами и отдалённый шум прибоя. Тишина давила, казалась неестественной, зловещей. Каждый шорох казался подозрительным, каждая тень – угрожающей.

Баба Настя встретила его у порога смурным взглядом. В морщинах на её лице, казалось, можно было утопить всю печаль бережковцев, а в глазах плескалась усталость.

– Ты бы домой поезжал, Игнат, – проворчала она. – Здесь тебе не место. Накликаешь беду.

– Мне рукопись дописать нужно, – ответил он, чувствуя укол вины. – Закончу и сразу уеду.

Она что-то буркнула себе под нос и повернулась, чтобы уйти.

– Баба Настя, – окликнул её Игнат. – А что значит «бабушка надвое гадала»?

Она остановилась, нахмурившись.

– Писатель, а не знаешь, – хмыкнула она. – Вилами по воде писано. Двояко, значит. Неопределённо. Судьба может повернуться любой стороной. В Бережках судьба любит шутки злые шутить.

Ерунда какая.

С другой стороны, слова Марьи уже не ощущались околесицей или бредом старухи.

Словно не желая заводить норовящий сняться с языка разговор, баба Настя скрылась в доме. Игнат вернулся в свою комнату. Беспорядок, который он здесь устроил, неприятно бросался в глаза. Совесть неприятно кольнула под ложечкой. Старушка наверняка видела всё это. Он собрал разбросанные листы и сел за стол.

Нужно записать всё, что он видел, всё, что думает. Распутать этот клубок лжи и докопаться до правды о смерти Митьки. Он взял перо и принялся писать:

Митька мёртв.

Его нашли на берегу. Я видел его… лицо. Бледное, искажённое гримасой ужаса. Глаза широко раскрыты, словно он до последнего момента пытался разглядеть своего убийцу. Знал ли он его?

На шее – тёмные следы. Зосима Яковлевич говорит, что его задушили.

Кто? Зачем? Кому понадобилось убивать молодого, крепкого парня? Полуденница? Мавка? Кто-то из людей?

Мне кажется, что-то здесь не так. Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Что, если это связано с моим отцом? С тем, что я ищу? Нужно узнать больше. Нужно поговорить с теми, кто знал Митьку.

Нужно найти убийцу.

Он остановился, задумался. Что он может сделать для Митьки? Как отблагодарить его за то, что тот спас его в первый же день? Единственное, что он мог – раскрыть правду о его смерти. Он взял карандаш и начал рисовать. На листе постепенно появлялись черты лица молодого рыбака. Широкое, открытое лицо, с глазами цвета морской волны и доброй улыбкой. Густые, светлые, брови слегка нахмурены, словно он о чём-то задумался. Сильные руки, натруженные работой.Игнат хотел запомнить его таким – живым, настоящим.

Отложив карандаш, он расстелил кровать и лёг, но сон не шёл. В голове роились мысли, не давая покоя. Тогда он решил заварить себе чай из трав, как советовала баба Настя. Она говорила, что если заснуть не выходит, нужно взять щепотку сушёной мяты, немного душицы и цветков ромашки. Залить кипятком, дать настояться минут пять и выпить маленькими глотками, думая о хорошем.

Хорошем, хах.

Игнат так и сделал. Аромат трав наполнил комнату, немного успокаивая натянутые нервы. Он вышел на крыльцо, сел на пороге, вдыхая свежий ночной воздух и потягивая горячий напиток.

Вдруг за забором мелькнул какой-то силуэт. Тонкий, хрупкий. Словно марево.

Показалось?

Он окликнул. Силуэт замер, а затем из тени вышла девушка.

Она была необычайно красива. Длинные тёмные волосы рассыпались по плечам, большие ореховые глаза светились ещё ярче, видно, после долгих часов рыданий; смотрели с тревогой. Тонкий прямой нос, чувственные губы, бледная кожа… Она казалась неземным созданием, словно сотканным из утренней росы и тумана.

Стоп. Снова чудится?

Игнат тряхнул головой, стараясь отвести наваждение.

– Вы тот писатель, который с Митей ходил? – тихо спросила она, оглядываясь по сторонам, будто боялась, что их подслушивают.

Не почудилось.

– Да, – вздохнул Игнат, внимательно изучая её лицо.

– Не мог он утопнуть, – прошептала девушка. – Чтил он море. Оно не забирает тех, кто дорог. Мавки утаскивают тех, в чьём сердце никого нет, или тех, кто предать может. А у Мити сердце полно было. Но мне никто не верит. Говорят, умом тронулась.

Игнат заварил ещё кружку чая и предложил ей присесть рядом. Она согласилась.

– Меня Радой зовут, – тихо сказала она, устраиваясь рядом с ним на ступеньках. – Я дочь мельника. Мы с Митей… дружили. Но нравился он мне. И я ему. Мы встречались по ночам и гуляли по берегу моря, разговаривали обо всём на свете. Он был таким добрым, таким чутким… В ту ночь он был какой-то встревоженный, хотя и не показывал этого, да оглядывался всё время, словно кого-то боялся. Я спрашивала его, что случилось, но он только отмахивался, говорил, что всё в порядке. Но я чувствовала, что он что-то скрывает. Словно тень за ним гналась.

Голос её дрожал, а глаза наполнились слезами.

– Я уверена, что это не несчастный случай, – продолжала она. – Кто-то убил его. И я не успокоюсь, пока не узнаю, кто это сделал. Даже если мне придется обратиться к нечистой силе.

Игнат почувствовал, как в груди поднимается волна сочувствия. Он обнял Раду за плечи, стараясь её успокоить.

– Я разберусь во всём, – пообещал он. – Я узнаю правду о смерти Митьки.

Но не много ли он обещал?

Ей немного полегчало от его слов. На лице появилась слабая улыбка.

– Спасибо, – прошептала она. – Только будь осторожен. Здесь не все те, кем кажутся.

Снова. Они повторяли одно и то же, да Игнату невдомёк было, что скрывалось за этими предупреждениями.

Он предложил проводить её, но Рада отказалась.

– Лучше не надо, – сказала она. – Здесь ходят всякие… Да и недалеко мне.

Взглядом он проследил за тем, как девушка юркнула за калитку и под покровом ночи вновь обернулась лишь тенью. Игнат почувствовал, как внутри нарастает решимость. Нужно найти убийцу Митьки. Нужно докопаться до правды.

Вернувшись в дом, он лёг спать. Ему ничего не снилось.

Поутру он спросил у бабы Марьи, нет ли у неё чего-нибудь вроде матраса. Лодкой он управлять не умел, а матрас – самое то, чтобы плавать по мелководью. Она нашла старый, надувной. Игнат накачал его и отправился к морю. Тянулоего туда. Да и осмотреть место гибели Митьки он хотел.

На берегу он ничего не нашёл. Местные, которых он встречал, старались не смотреть ему в глаза, словно он был зачумлённый. Они отворачивались, переходили на другую сторону улицы, делали вид, что не слышат его вопросов. Их страх и настороженность заставляли Игната чувствовать себя ещё более одиноким и потерянным.

Солнце, словно раскалённый уголь, висело в зените, выжигая последние следы утренней прохлады. Волны лениво накатывались на берег, облизывая горячий песок белой пеной. Игнат, полулёжа на надувном матрасе, прикрыл глаза, стараясь уловить хоть дуновение ветерка.

Он опустил руку в воду, ощущая приятную прохладу. Солёная влага ласкала кожу, словно приглашая в свои объятия.

«Тишина моря обманчива, как улыбка мертвеца», – пронзила его мозг навязчивая мысль. Он попытался её отогнать, как назойливую муху, но она уже пустила корни в сознании, отравляя безмятежность.

В следующее мгновение напускное спокойствие взорвалось, словно мыльный пузырь. Вместо ласкового прикосновения прохладной воды Игнат ощутил ледяную, нечеловеческую хватку. Когтистая, склизкая рука вырвалась из бездны и впилась в его запястье. Не успев даже осознать, что происходит, Игнат издал хриплый, полный ужаса крик, который тут же потонул в плеске волн.

Он чувствовал, как нечто распороло кожу до костей и мяса. Острая, обжигающая боль пронзила его руку, словно её придавили раскалённым утюгом. На мгновение Игнату даже показалось, будто кто-то вырвал кусок плоти, оставив зияющую рану. Он увидел, как вода вокруг окрашивается в красный цвет. Игнат попытался вырваться, но хватка была мёртвой, словно капкан. Его тянули вниз, в холодную тьму, где солнечные лучи теряли свою силу, а надежда превращалась в лёд. Боль была такой нестерпимой, что он перестал чувствовать что-либо, кроме неё. И что-то шептало на ухо слова проклятия, от которых стыла кровь.

Игнат уже не пытался сопротивляться, тело сковал ужас и оцепенение. Его начало топить. Перед глазами проносились обрывки воспоминаний: мать, детство, первая любовь… Всё угасало. Вдруг, словно из последних сил, рука разжала хватку. Игнат вынырнул на поверхность, захлёбываясь солёной водой.

Левая рука повисла плетью, кровь продолжала хлестать из раны. Боль – нестерпимая, изматывающая – пульсировала в каждом нерве. Сознание мерцало, готовое погаснуть. В агонии он перевернулся на живот и, загребая здоровой рукой, начал отчаянно грести к берегу. Каждое движение отдавалось адской болью в раненой руке, но страх смерти был сильнее. Адреналин гнал его вперед, заставляя забыть об усталости и боли.

Вдалеке показалась небольшая лодка.

«Помогите! – попытался крикнуть он, но из горла вырвался лишь жалкий хрип. – Да что ж такое-то!».Игнат попытался позвать на помощь, но его голос тонул в шёпоте моря. Лодка приближалась. Он разглядел в ней двух человек. Они смотрели на него, как на барахтающуюся в воде чайку, но ничего не предпринимали. Их лица были скрыты тенью. И это безразличие пугало больше, чем сама смерть.

«Да гори вы в аду, черти!»– пронеслось в голове, но губы не слушались.

Берег казался недостижимым, но Игнат продолжал грести, словно одержимый. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног, только жгучую боль в руке и отчаянное желание выжить. Наконец, он ощутил под собой твёрдую землю. Из последних сил он выполз на песок, обессиленный и окровавленный.